От продуктивного созерцания до рефлексии 4 page

После того как мы ответили на основные вопросы, которые могут быть заданы в связи с дедукцией органической природы, мы обратим наше внимание еще на один результат этой дедукции, а именно на то, что в последовательности ступеней организаций необходимо должна встретиться такая организация, которую интеллигенция вынуждена будет созерцать как тождественную самой себе. Если интеллигенция — не что иное, как эволюция изначальных представлений, и если эта последовательность должна получить свое отображение в организме, то та организация, которую интеллигенция должна признать тождественной самой себе, будет в каждый данный момент полным выражением ее внутренней сущности. Там, где отсутствуют соответствующие представлениям изменения организма, не могут стать объектом и представления интеллигенции. В понятиях трансцендентальной философии это можно пояснить следующим образом: с точки зрения внешнего наблюдателя, слепорожденный имеет представление о свете, так как для этого требуется лишь способность внутреннего созерцания, но это представление не становится для него объектом; несмотря на то что в Я нет ничего такого, чего бы оно само в себе не созерцало, с трансцендентальной точки зрения этого представления у него действительно нет. Организм — это необходимое условие, при котором интеллигенция только и может отличать себя в качестве субстанции или субъекта последовательности от самой последовательности или при котором эта последовательность только и может стать чем то независимым от

интеллигенции. Когда нам кажется, будто существует некий переход от организма к интеллигенции, причем таким образом, что в результате аффинирования организма возникает представление в интеллигенции, то это лишь иллюзия; поскольку мы ничего не можем знать о представлении, прежде чем оно посредством организма не стало для нас объектом, аффинирование нас объектом предшествует в сознании представлению и, таким образом, должно казаться нам не обусловленным представлением, а его условием. Не само представление, а его осознанность обусловлена аффицированием, осуществленным объектом, и если эмпиризм ограничивается этим утверждением, то нам нечего ему возразить.

Следовательно, если вообще может идти речь о переходе там, где вовсе нет двух противоположных объектов, а есть, собственно говоря, только один объект, то скорее можно говорить о переходе от интеллигенции к организму, нежели об обратном. Ибо поскольку самый организм есть лишь род созерцания, присущий интеллигенции, то для нее все, что в ней есть, необходимо должно стать объектом непосредственно в организме. Вся так называемая зависимость духовного от материального проистекает только из этой необходимости созерцать все, что в нас есть, следовательно, и представление как таковое, а не только его объект в качестве находящегося вне нас. Как только, например, организм перестает быть полным отражением нашего универсума, он уже не может служить нам органом самосозерцания, т. е. он болен; мы сами чувствуем себя больными только вследствие этой абсолютной тождественности организма с нами. Но сам организм может быть болен лишь в соответствии с законами природы, т. е. в соответствии с законами самой интеллигенции. Ибо интеллигенция в своем продуцировании не свободна, а ограничена и стеснена законами. Следовательно, в тех случаях, когда мой организм должен быте по законам природы болен, я вынужден созерцать его таковым. Чувство болезни возникает только из нарушения тождества между интеллигенцией и ее организмом, напротив, чувство здоровья, если только вообще можно назвать чувством совершенно пустое ощущение, есть чувство полного растворения интеллигенции в организме, или как сказал один замечательный писатель прозрачность организма для духа.

К этой зависимости от физического не самого духовного, а осознания духовного относится и увеличение или уменьшение наших духовных сил в зависимости от оргазма

сил и даже необходимость представлять себя появившимся на свет. Я в качестве этого определенного индивидуума вообще не был, пока не стал созерцать себя в качестве этого, и перестану им быть, как только прекратится это созерцание. Поскольку в соответствии с законами природы неизбежно должен наступить такой момент, когда организм, постепенно разрушающийся под действием собственных сил, перестанет быть отражением внешнего мира, то абсолютное уничтожение тождества между организмом и интеллигенцией — в болезни оно было лишь частичным,— т. е. смерть, есть явление природы, которое само входит в изначальный ряд представлений, присущих интеллигенции.

То, что относится к слепой деятельности интеллигенции, а именно что организм есть ее постоянный слепок, должно относиться и к ее свободной деятельности, если таковая существует в интеллигенции, что до сих пор нами еще не дедуцировано. Следовательно, каждой свободной последовательности представлений в интеллигенции должно соответствовать свободное движение в ее организме, причем сюда следует отнести не только так называемое произвольное движение в узком смысле слова, но и жесты, язык, короче говоря, все, что служит выражением внутреннего состояния. Но вопрос, как представление, свободно принятое интеллигенцией, переходит во внешнее движение, вопрос, который относится к области практической философии и затронут здесь лишь потому, что ответ на него все-таки может быть дан только на основании изложенных в данной связи принципов,— требует совсем иного решения, чем обратный: как изменением в организме может быть обусловлено представление в интеллигенции. Ибо, пока интеллигенция производит бессознательно, ее организм непосредственно тождественней, и все то, что она созерцает вовне, отражается организмом без дальнейшего опосредствования. Например, по законам природы необходимо, чтобы при тех или иных условиях, например при наличии факторов всеобщего раздражения, организм представлялся больным; если эти условия даны, интеллигенция уже не свободна представлять или не представлять себе то, что обусловлено; организм становится больным, потому что интеллигенция должна представлять его таковым. Однако от интеллигенции в той мере, в какой она действует свободно, ее организм отличается; таким образом, из представления интеллигенции непосредственно не следует бытие организма. Причинная связь между свободной деятельностью

интеллигенции и движением ее организма столь же немыслима, как и обратное, поскольку они противоположны друг другу совсем не действительно, а только идеально. Следовательно, не остается ничего другого, как предположить наличие гармонии между интеллигенцией, поскольку она действует свободно, и интеллигенцией, поскольку она бессознательно созерцает, и эта гармония необходимо должна быть предустановленной. Следовательно, и трансцендентальный идеализм нуждается в предустановленной гармонии, хотя и не для того, чтобы объяснить совпадение изменений в организме с непроизвольными представлениями, а для того, чтобы объяснить совпадение органических изменений с произвольными представлениями; причем нуждается он не в предустановленной гармонии непосредственно между интеллигенцией и организмом, как ее обычно толкуют интерпретаторы Лейбница, а в такой, которая существует между свободной деятельностью и деятельностью, производящей бессознательно, ибо только такого рода гармония необходима для объяснения перехода от интеллигенции к внешнему миру.

Однако каким образом такая гармония возможна, мы, находясь на данной стадии исследования, понять не можем, да в этом еще и нет необходимости.

V

Из полностью дедуцированного теперь отношения интеллигенции к организму очевидно, что в настоящий момент сознания она растворяется в своем организме, который она созерцает как полностью тождественный себе и, следовательно, опять не достигает созерцания самой себя.

Но именно потому, что для интеллигенции весь ее мир сконцентрирован в организме, круг продуцирования оказывается для нее замкнутым. Тем самым последнее действие, которым в интеллигенции полагается полное сознание (ибо обнаружить это действие было нашей единственной задачей; все остальное, что попало в наше поле зрения при решении этой задачи, возникало для нас как бы попутно и так же непреднамеренно, как для самой интеллигенции), должно совершенно выпадать из сферы продуцирования, т. е. для того, чтобы возникло сознание, сама интеллигенция должна полностью оторваться от продуцирования, что, без сомнения, станет возможным также только посредством ряда действий. Но прежде чем мы сможем дедуцировать

эти действия, необходимо хотя бы в общих чертах ознакомиться с той сферой, к которой относятся эти противоположные продуцированию действия. Ибо то, что эти действия должны быть противоположны продуцированию, можно заключить из того, что они должны его ограничивать.

Следовательно, мы задаем вопрос, встречалось ли нам где-либо в предшествующем изложении действие, противоположное продуцированию? Когда мы выводили ряд продуцирований, посредством которых Я постепенно достигало созерцания себя в качестве продуктивного, нам, правда, не встречалась деятельность, с помощью которой интеллигенция вообще оторвалась бы от продуцирования, однако полагание каждого дедуцированного продукта в собственное сознание интеллигенции могло быть объяснено только постоянным рефлектированием интеллигенцией того, что ею произведено, а для нас каждое такое рефлектирование служило условием дальнейшего продуцирования. Следовательно, для объяснения прогресса в продуцировании мы должны были положить в наш объект деятельность, посредством которой он стремится выйти за пределы каждого отдельного продуцирования, но этим стремлением сам все больше втягивается в новые продуцирования. Поэтому можно заранее предвидеть, что постулированный нами здесь ряд действий вообще должен относиться к сфере рефлексии.

Однако теперь продуцирование для интеллигенции завершено, и она уже не может вернуться в эту сферу с помощью какой бы то ни было новой рефлексии. Следовательно, то рефлектирование, к дедукции которого мы теперь приступаем, должно быть совершенно иным, чем то, которое постоянно шло параллельно продуцированию, и если бы это рефлектирование необходимо сопровождалось продуцированием, что вполне возможно, то это продуцирование в противоположность первому, необходимому, должно было бы быть свободным. И наоборот, если рефлектирование, сопутствовавшее бессознательному продуцированию, было необходимым, то рефлектирование, которое мы ищем теперь, должно быть свободный. Посредством этого рефлектирование интеллигенция ограничит не только свое отдельное продуцирование, но и продуцирование вообще — целиком и полностью.

Противоположность между продуцированием и рефлектированием станет наиболее отчетливой в силу того, что все, виденное нами до сих пор с точки зрения созерцания,

предстанет перед нами совсем иным с точки зрения рефлексии.

Теперь мы хотя бы в общих чертах заранее ознакомились с той сферой, к которой вообще относится ряд действий, позволяющих интеллигенции оторваться от продуцирования, т.е. со сферой свободной рефлексии. И для того чтобы эта свободная рефлексия была связана с тем, что дедуцировано нами ранее, ее основание должно необходимо находиться в третьем ограничении, которое таким же образом приведет нас к эпохе рефлексии, как второе ограничение привело к эпохе продуцирования. Однако действительно установить эту связь мы еще совершенно не способны и можем лишь утверждать, что она существует.

Общие замечания ко второй эпохе

Для полного понимания связи между действиями, выведенными во второй эпохе, необходимо отчетливо представлять себе различие между тем, что мы называли первым или изначальным ограничением, и ограничением вторым или особенным.

Изначальная граница была положена в Я идеальной деятельностью уже в первом акте самосознания, или, как это потом представилось Я, вещью самой по себе. Однако вещью самой по себе ограничивалось только объективное, или реальное, Я. Между тем, производя, т. е. на протяжении всего второго периода, Я уже не только реально, но идеально и реально одновременно. Следовательно, теперь производящее Я в качестве такового не может чувствовать себя ограниченным той изначальной границей также и потому, что эта граница теперь перешла в объект, который служит общим выражением Я и вещи самой по себе; поэтому в нем и следует искать ту изначальную границу, которая положена вещью самой по себе, и она действительно в нем обнаруживается.

Если, следовательно, Я еще теперь чувствует себя ограниченным, то ограниченным оно может чувствовать себя только в качестве производящего, а это в свою очередь возможно только посредством второй границы, которая должна служить границей как для вещи, так и для Я.

Эта граница должна была бы быть границей страдательности в Я, но таковая она лишь для реального и объективного Я и именно потому она — граница активности для Я идеального, или субъективного. Что вещь сама по себе

ограничивается, означает: ограничивается идеальное Я. Таким образом, очевидно, что посредством продуцирования граница действительно перешла в идеальное Я. Та же граница, которая ограничивает идеальное Я в его деятельности, ограничивает реальное Я в его страдательности. Противоположением между идеальной и реальной деятельностями вообще положено первое ограничение; мерой, или границей, этого противоположения, которое, будучи признано в качестве такового — что происходит в продуктивном созерцании,— необходимо должно быть определенным, положено второе ограничение.

Таким образом, Я тем, что оно стало производящим, было непосредственно подвергнуто, не ведая того, второму ограничению, т. е. ограниченной оказалась и его идеальная деятельность. Для Я, которое само по себе не допускает ограничения, это второе ограничение необходимо должно быть совершенно случайным. Что оно совершенно случайно, означает: его основание заключено в абсолютно свободном действовании самого Я. Объективное Я ограничено этим определенным образом потому, что идеальное Я действовало именно этим определенным образом. Однако то, что идеальное Я действовало этим определенным образом, само уже предполагает наличие в нем некой определенности. Следовательно, эта вторая граница должна представляться Я одновременно зависимой и независимой от его деятельности. Это противоречие может быть разрешено лишь тем, что второе ограничение существует только в настоящем и, следовательно, должно иметь свое основание в предшествующей деятельности Я. Поскольку рефлектируется то, что граница существует в настоящем, эта граница независима от Я; поскольку же рефлектируется то, что она вообще есть, она положена действованием самого Я. Поэтому ограничение идеальной деятельности может представляться Я лишь как ограничение в настоящем; следовательно, непосредственно в силу того, что Я становится сознательно ощущающим, для него возникает время в качестве абсолютной границы, посредством которой оно в качестве сознательно ощущающего, т. е. в качестве внутреннего чувства, становится для себя объектом. Однако в предшествующем действии (в действии продуцирования) Я было не только внутренним чувством, но и (что видит, впрочем, только философ) внутренним и внешним чувством одновременно, ибо оно было идеальной и реальной деятельностью одновременно. Следовательно, оно не может стать для себя объектом в качестве внутреннего чувства,

так чтобы для него одновременно не стало объектом и внешнее чувство, и если внутреннее чувство созерцается как абсолютная граница, то внешнее чувство может созерцаться только как идущая во всех направлениях бесконечная деятельность.

Таким образом, непосредственно в силу того, что в продуцировании идеальная деятельность ограничивается, внутреннее чувство становится для Я объектом посредством времени в его независимости от пространства, внешнее чувство — посредством пространства в его независимости от времени; следовательно, они существуют в сознании не в качестве созерцаний, которые Я осознать не может, а только в качестве созерцаемых.

Однако время и пространство в свою очередь должны стать объектами для Я, что составляет второй род созерцания в этой эпохе; благодаря ему в Я полагается новое определение, а именно последовательность представлений, посредством которой для Я вообще не может быть первого объекта, поскольку оно изначально в состоянии осознать только второй объект в его противоположении первому, ограничивающему его. Тем самым, следовательно, второе ограничение полностью полагается в сознание.

Однако и само причинное отношение должно стать объектом для Я, что происходит посредством взаимодействия, третьего типа созерцания в этой эпохе.

Следовательно, три созерцания этой эпохи — не что иное, как основные категории всякого знания, а именно категории отношения.

Взаимодействие невозможно, так чтобы для Я сама последовательность не стала ограниченной, что происходит посредством организации, которая в качестве высшей точки продуцирования и условия третьего ограничения заставляет перейти к новому ряду действий.

Date: 2015-07-02; view: 354; Нарушение авторских прав