От изначального ощущения до продуктивного созерцания 1 page

А. Задача: объяснить, как Я может созерцать себя ограниченным

Решение

1. Посредством того, что противоположные деятельности самосознания проникают друг в друга в некой третьей деятельности, из них возникает нечто общее. Спрашивается, какими свойствами будет обладать это общее. Будучи продуктом противоположных бесконечных деятельностей, оно необходимым образом должно быть конечным. Оно есть не противоборство этих деятельностей, мыслимое в движении, но фиксированная борьба. Оно объединяет противоположные направления, а соединение противоположных на

правлений равнозначно покою. Однако это общее должно быть чем то реальным, так как противоположности, которые до синтеза лишь идеальны, должны посредством синтеза обрести реальность. Следовательно, это общее надлежит мыслить не как взаимное уничтожение двух деятельностей, а как равновесие, к которому они свободно приводят друг друга и сохранение которого обусловливается продолжающимся соперничеством двух деятельностей.

(Следовательно, продукт можно было бы охарактеризовать как нечто реальное в бездействии или как бездействующее реальное. То, что реально, не будучи деятельным, есть только вещество, только продукт воображения, то, что никогда не существует без формы и здесь также присутствует лишь в качестве промежуточного звена исследования. В ходе данного объяснения уже устраняется непонятность того, как материя может производиться (создаваться) и в своей вещественности. Всякая вещественность есть лишь выражение равновесия между противоположными деятельностями, которые сводят друг друга к простому субстрату деятельности. (Представим себе рычаг; обе нагрузки действуют только на точку опоры, которая, следовательно, и является общим субстратом их деятельности.) К тому же этот субстрат возникает не произвольно, посредством свободного продуцирования, а совершенно непроизвольно, при помощи третьей деятельности, столь же необходимой, как тождество самосознания.)

Если бы это третье, общее, продолжало действовать, оно оказалось бы в самом деле конструкцией самого Я, не в качестве только объекта, но субъекта и объекта одновременно. (В изначальном акте самосознания Я стремится к тому, чтобы вообще стать для себя только объектом, однако не может этого достигнуть, не становясь именно поэтому удвоенным (для наблюдателя). Эта противоположность должна снять себя в общей конструкции из обоих, субъекта и объекта. Если бы теперь Я созерцало себя в этой конструкции, то оно стало бы для себя объектом не просто в качестве объекта, а в качестве субъекта и объекта одновременно (в качестве полного Я).)

2. Однако это общее не сохраняется.

а) Поскольку идеальная деятельность сама участвует в этой борьбе, она также должна быть ограничена. Обе деятельности не могут быть соотнесены друг с другом и проникать друг в друга в чем то общем, не будучи ограничены друг другом. Ибо идеальная деятельность — не только отрицающая (лишающая), но реально противоположная,

отрицательная, по отношению к другой. Она (это явствует из предыдущего) столь же положительна, как и другая, но лишь в противоположном смысле, следовательно, может быть ограничена так же, как она.

b) Однако идеальная деятельность была положена как совершенно не допускающая ограничения, следовательно, она и не может быть действительно ограничена, а, так как сохранение общего обусловлено соперничеством двух деятельностей (1), это общее также не может длиться.

(Если бы Я не пошло дальше этой первой конструкции или если бы это общее могло действительно длиться, то Я было бы безжизненной природой, лишенной ощущения и способности созерцания. То, что природа возвышается в своём развитии от мертвой материи до чувствительности, в естествознании (для которого Я — лишь вновь творящая себя с самого начала природа) может быть объяснено только тем, что и здесь продукт первого снятия обеих противоположностей не может длиться.)

3. Только что было сказано (1): если бы Я созерцало себя в этом общем, оно обрело бы полное созерцание самого себя (в качестве субъекта и объекта); однако такое созерцание невозможно именно потому, что созерцающая деятельность сама участвует в конструкции. Поскольку, однако, Я есть бесконечное стремление созерцать себя, то легко понять, что созерцающая деятельность не может остаться в конструкции. Таким образом, в упомянутом взаимопроникновении двух деятельностей лишь реальна окажется ограниченной, идеальная же останется совершен но неограниченной.

4. Следовательно, посредством выведенного механизма реальная деятельность ограничена, однако еще не для самого Я. В соответствии с методом теоретической философии — дедуцировать то, что положено в реальное Я (для наблюдателя), и для идеального Я — все наше исследование обращается к решению вопроса, как реальное Я может быть ограничено и для идеального Я,— а к этому и сводится поставленная нами задача: объяснить, каким образом Я созерцает себя в качестве ограниченного.

а) Реальная, теперь ограниченная, деятельность должна быть положена как деятельность Я, т. е. должно быть выявлено основание отождествления этой деятельности и Я. Поскольку же эта деятельность должна быть приписана Я, а следовательно, одновременно от него отличаться, то Должно быть выявлено и основание их различения.

То, что мы здесь называем Я, есть только идеальна

деятельность. Поэтому основание для соотнесения и различения следует искать в одной из двух деятельностёй. Основание для соотнесения и различения всегда находится в соотносимом; поскольку же идеальная деятельность здесь одновременно и соотносящаяся, то это основание надо искать в деятельности реальной.

Основание различения двух деятельностёй есть граница, положенная в реальную деятельность, ибо идеальная деятельность совершенно не ограничиваема, реальная же теперь ограничена. Основание для соотнесения обеих также следует искать в реальной деятельности, т. е. в самой реальной деятельности должно содержаться нечто идеальное. Возникает вопрос, как же это возможно? Две деятельности различимы лишь посредством границы, ибо и их противоположные направления также различимы лишь посредством границы. Если граница не положена, то в Я есть только тождество, в котором ничего не может быть различено. Если же граница положена, то в Я существуют две деятельности, ограничивающая и ограниченная, субъективная и объективная. Общим для них является, следовательно, хотя бы то, что обе они изначально совершенно необъективны, т. е.— поскольку никакие другие свойства идеальной деятельности нам еще неизвестны — что обе они одинаково идеальны.

Ь) Приняв такую предпосылку, мы можем, далее, сделать следующее умозаключение.

Идеальная, до сих пор не ограниченная деятельность есть бесконечное стремление Я стать для себя объектом в реальной деятельности. Посредством того, что в реальной деятельности идеально (что делает ее деятельностью Я), она может быть соотнесена с идеальной деятельностью, и Я может созерцать себя в ней (первая само объективация Я).

Однако Я не может созерцать реальную деятельность как тождественную себе, не обнаруживая в ней одновременно как нечто чуждое себе то отрицательное в ней, что делает ее неидеальной. Положительное, превращающее обе деятельности в деятельность Я, обще обеим, отрицательное же присуще только реальной; поскольку созерцающее Я познает в объективном положительное, созерцающее и созерцаемое едины; поскольку оно обнаруживает в нем отрицательное, обнаруживающее и обнаруживаемое уже не едины. Обнаруживающее есть совершенно не ограничиваемое и неограниченное, обнаруженное — ограниченное.

Сама граница выступает как нечто такое, от чего можно

абстрагироваться, что может быть моложено и не положено, как случайное, положительное же в реальной деятельности — как нечто такое, от чего абстрагироваться нельзя. Именно поэтому граница может выступать только как обнаруженное, т. е. чуждое Я, противоположное его природе.

Я есть абсолютная основа всякого полагания. Следовательно, утверждение «нечто противоположно Я» означает: положено нечто, что не положено посредством Я. Следовательно, созерцающее должно обнаруживать в созерцаемом нечто (ограниченность), что не положено посредством Я в качестве созерцающего.

(Здесь впервые очень отчетливо выступает различие между точкой зрения философа и точкой зрения его объекта. Мы, философствующие, знаем, что единственное основание ограниченности объективного заключено в созерцающем, или субъективном. Само созерцающее Я этого не знает и, как теперь стало очевидным, знать не может. Созерцание и ограничение изначально едины. Но Я не может одновременно созерцать и созерцать себя созерцающим, а тем самым и ограничивающим. Поэтому необходимо, чтобы созерцающее, ищущее в объективном только самого себя, находило в нем отрицательное в качестве положенного не самим созерцающим. Если философ также утверждает, что так оно и есть (как это делает догматик), то лишь потому, что он постоянно объединяется со своим объектом и становится на его точку зрения.)

Отрицательное обнаруживается как не положенное посредством Я, и именно поэтому оно составляет то, что только и может быть обнаружено (что позже превратится в чисто эмпирическое).

«Я обнаруживает ограничение как положенное не им самим» — это означает: Я обнаруживает его как положенное чем то противоположным Я, т. е. как положенное посредством не Я. Следовательно, Я не может созерцать себя ограниченным, не созерцая это ограничение как аффинирование со стороны не Я.

Философ, который останавливается на этом, не может объяснить ощущение (ибо само собой понятно, что самосозерцание в ограниченности, так, как мы его здесь вывели, есть не что иное, как то, что в обыденной речи называется ощущением) иначе чем аффицированием вещью самой по себе. Поскольку посредством ощущения в наши представления привносится определенность, то он и будет объяснять ее только этой аффекцией. Ибо утверждать, что Я в своих представлениях лишь получает нечто, что оно

есть чистая рецептивность, он не может из-за присутствующей здесь спонтанности, а также и потому, что даже в самих вещах (так, как они нам представляются) совершенно очевидны следы деятельности Я. Таким образом, данное воздействие будет производиться не вещами, как мы их себе представляем, а вещами, как они суть независимо от наших представлений. Таким образом, то, что в представлениях спонтанно, будет рассматриваться как относящееся к Я, а то, что рецептивно,— как относящееся к вещам. Так же то, что в объектах положительно, будет рассматриваться как продукт Я, а то, что в них отрицательно (акцидентально),— как продукт не Я.

Что Я обнаруживает себя в качестве ограниченного чем то ему противоположным, выведено из самого механизма ощущения. Из этого следует, что все акцидентальное (все, относящееся к ограниченности) должно представляться нам как не допускающее конструирования, как необъяснимое из Я, тогда как положительное в вещах может быть понято как конструкция Я. Однако положение, что Я (наш объект) обнаруживает себя в качестве ограниченного посредством противоположного, ограничивается тем, что Я обнаруживает это противоположное только в себе.

Утверждается не то, что в Я есть нечто ему абсолютно противоположное, но что Я обнаруживает в себе нечто в качестве ему абсолютно противоположного. «Противоположное есть в Я» — это означает: оно абсолютно противоположно Я; «Я обнаруживает в себе нечто в качестве противоположного» означает: оно противоположно Я только в аспекте своего обнаружения и характере этого обнаружения; так оно* и есть.

Обнаруживающее есть бесконечное стремление созерцать самого себя, стремление, в котором Я чисто идеально и абсолютно не ограничиваемо. То, в чем обнаруживается, есть не чистое, а аффицированное Я. Следовательно, обнаруживающее и то, в чем обнаруживается, сами противоположны друг другу. То, что заключено в обнаруживаемом, есть для обнаруживающего, причем лишь постольку, поскольку оно есть обнаруживающее, т. е. нечто чужеродное.

Или яснее. Я в качестве бесконечного стремления к самосозерцанию находит в себе в качестве созерцаемого или, что то же самое, находит в себе (ибо созерцаемое и созерцающее в этом акте не различаются) нечто ему чужеродное. Но что же такое это обнаруженное (или ощущаемое) в этом искании? Ведь ощущаемое также есть только само Я. Все ощущаемое есть лишь непосредственно

наличное, абсолютно неопосредствованное, это заключено уже в самом понятии ощущения. Я в самом деле находит нечто противоположное, но находит его только в самом себе. Однако в Я нет ничего, кроме деятельности; следовательно, противоположно Я может быть лишь отрицание деятельности. То, что Я находит в себе нечто противоположное, означает, таким образом, что оно находит в себе снятую деятельность. Ощущая, мы никогда не ощущаем объект; ощущение никогда не дает нам понятия объекта; будучи полностью противоположно понятию оно, следовательно, есть отрицание деятельности. Умозаключение от этого отрицания к объекту как его причине производится значительно позже, причем основание его также может быть показано в самом Я.

Если Я всегда ощущает лишь свою снятую деятельность, то ощущаемое не есть нечто отличное от Я; Я ощущает только само себя, что в обычном философском словоупотреблении находит свое выражение уже в том, что ощущаемое называется чем то только субъективным.

Дополнения

1. В соответствии с произведенной нами дедукцией возможность ощущения основана:

a) на нарушенном равновесии двух деятельностей; следовательно, в ощущении Я уже не может созерцать себя как субъект объект, но только как простой ограниченный

объект; таким образом, ощущение есть лишь это самосозерцание в ограниченности;

b) на бесконечном стремлении идеального Я созерцать себя в Я реальном. Это возможно только посредством того, что являет собой общее для идеальной (Я теперь — только эта деятельность) и реальной деятельностей, т. е. посредством положительного в реальной деятельности; противоположное же произойдет посредством отрицательного в ней. Следовательно, Я сможет и это отрицательное лишь обнаружить (linden), т. е. лишь ощутить (empfinden) в себе.

2. Реальность ощущения основана на том, что Я не созерцает ощущаемое как положенное им самим. Оно ощущаемо лишь постольку, поскольку Я созерцает его

в качестве не положенного им. Таким образом, то, что отрицательное положено самим Я, можем видеть мы, но наш объект, Я, не может этого видеть по той простой причине, что созерцать и ограничивать для Я — одно и то

же. Я (объективно) ограничивается тем, что оно себя (субъективно) созерцает; однако Я не может одновременно созерцать себя как объект и созерцать себя созерцающим, а следовательно, не может и созерцать себя ограничивающим. На этой невозможности одновременно становиться в изначальном акте самосознания для себя объектом и созерцать себя становящимся для себя объектом основана реальность всякого ощущения.

Заблуждение, согласно которому ограниченность есть нечто абсолютно чуждое Я и может быть объяснена только воздействием некоего не Я, возникает, следовательно, лишь потому, что акт, посредством которого Я становится ограниченным, не есть тот акт, посредством которого оно созерцает себя ограниченным; правда, они различаются не но времени,— ибо в Я все то, что мы представляем последовательно, дано одновременно,— а по своему характеру.

Акт, посредством которого Я ограничивает самого себя, есть не что иное, как акт самосознания; на нем в качестве основания для объяснения всякой ограниченности мы должны остановиться уже потому, что совершенно непонятно, как аффекция вообще может превратиться в представление или знание. Даже если допустить, что какой либо объект воздействует на Я как на объект, то подобная аффекция могла бы создать только нечто однородное, т. е. также лишь объективную определенность. Ибо закон причинности распространяется только на однородные вещи (вещи одного и того же мира) и не переходит из одного мира в другой. Таким образом, превращение изначального бытия в знание было бы постижимо лишь в том случае, если бы можно было показать, что и само представление есть род бытия; впрочем, это и является объяснением, предлагаемым материализмом, системой, которую охотно принял бы каждый философ, если бы она действительно давала то, что обещает. Однако в том виде, в каком материализм существует до сих пор, он совершенно непонятен, а когда он становится понятным, он по существу уже ничем не отличается от трансцендентального идеализма. Объяснять мышление как материальное явление можно, лишь превращая материю в призрак, в простую модификацию интеллигенции, общими функциями которой являются мышление и материя. Но этим материализм сам возвращает нас к духовному как к изначальному. Правда, не может быть и речи о том, чтобы объяснять бытие из знания таким образом, будто бытие есть результат действия знания; между тем и другим вообще не может быть причинной связи, и они

вообще никогда бы не встретились, не будь они изначально едины в Я. Бытие (материя), рассматриваемое как продуктивность, есть знание; знание, рассматриваемое как продукт, есть бытие. Если знание вообще продуктивно, оно должно быть таковым целиком и полностью, а не частично; в знание ничто не может привходить извне, ибо все сущее тождественно знанию и вне знания нет ничего. Если один фактор представления находится в Я, то и другой должен находиться в нем, так как в объекте они нераздельны. Предположим, например, что только вещественность принадлежит вещам, тогда эта вещественность до того момента, когда она достигает Я, или во всяком случае на стадии перехода от вещи к представлению должна быть бесформенной, что, конечно, немыслимо.

Но если изначальная ограниченность положена самим Я, то каким образом оно ее ощущает, т. е. видит в ней нечто себе противоположное? Вся реальность познания связана с ощущением, поэтому философия, неспособная объяснить ощущение, уже тем самым несостоятельна. Ибо истина всего познания, без сомнения, основана на чувстве принуждения, ее сопровождающем. Бытие (объективность) всегда выражает лишь ограниченность созерцающей или производящей деятельности. Утверждение «в этой части пространства есть куб» означает лишь то, что в этой части пространства действие моего созерцания может проявиться только в форме куба. Следовательно, основу всей реальности познания составляет независимая от созерцания основа ограниченности. Система, устраняющая эту основу, была бы догматическим трансцендентальным идеализмом. Против трансцендентального идеализма подчас выдвигаются доводы, которые были бы убедительны, будь они направлены против догматического трансцендентального идеализма,— непонятно только, к чему опровергать то, что никогда не придет в голову ни одному человеку. Если же догматичен тот идеализм, который утверждает, что ощущение не может быть объяснено воздействием извне, что в представлении нет ничего даже акцидентального, что было бы присуще вещи самой по себе, более того, что, допуская подобное воздействие на Я, вообще невозможно мыслить что либо разумное,— тогда наш идеализм действительно догматичен. Реальность знания устранял бы только такой идеализм, согласно которому изначальная ограниченность возникает свободно и сознательно, тогда как трансцендентальный идеализм настолько не считает нас свободными в этом отношении, что мог бы удовлетворить любого

ста. Трансцендентальный идеализм утверждает только, что Я никогда не ощущает саму вещь (ибо в этот момент она еще не существует) или что либо переходящее из вещи в Я, но ощущает непосредственно только самого себя, свою собственную снятую деятельность. Этот идеализм не перестает объяснять, почему тем не менее необходимо, чтобы эту положенную только идеальной деятельностью ограниченность мы созерцали как нечто совершенно чуждое Я.

Это объяснение дает нам положение, что акт, посредством которого Я объективно ограничивается, отличен от акта, посредством которого Я ограничивается для самого себя. Акт самосознания объясняет лишь ограничение объективной деятельности. Однако Я, поскольку оно идеально» есть бесконечное самовоспроизведение (vissui reproductive in infinitum9); идеальная деятельность, достигая своей изначальной границы, ничего не знает об ограничении; следовательно, посредством этой деятельности Я лишь обнаруживает себя ограниченным. Основание того, что Я обнаруживает себя в этом действии ограниченным, не может заключаться в данном действии, оно заключается в действии предшествующем. Следовательно, в данном действии Я ограничено без своего участия', но то, что оно обнаруживает себя ограниченным без своего участия, и составляет все то, что заключается в ощущении и является условием объективности всякого знания. А то, что ограничение представляется нам чем то от нас независимым, не нами созданным, объясняется действием механизма ощущения, благодаря которому акт, полагающий в качестве предпосылки сознания ограничение, сам не осознается.

3. Всякая ограниченность возникает для нас только посредством акта самосознания. На этом положении необходимо остановиться, так как именно оно, вне всякого сомнения, сопряжено с наибольшими трудностями в понимании нашего учения.

Изначальная необходимость осознавать самого себя, возвращаться к самому себе уже есть ограничение, но это — ограничение целиком и полностью.

Ограниченность не возникает заново для каждого отдельного представления; она раз и навсегда полагается синтезом, содержащимся в самосознании. Я постоянно пребывает внутри этой изначальной ограниченности и никогда не выходит из нее; в отдельных представлениях Я эта ограниченность лишь различным образом развертывается.

Трудности, обнаруживаемые в нашем учении, объясняются большей частью неспособностью различать ограни

ограниченность изначальную и ограниченность дедуцированную.

Изначальная ограниченность, присущая нам, как и всем разумным существам, состоит в том, что мы вообще конечны. Это свойство отделяет нас не от других разумных существ, а от бесконечности. Однако всякая ограниченность должна быть определенной', невозможно допустить мысль, что возникает ограниченность вообще, так чтобы одновременно не возникла и определенная ограниченность. Следовательно, определенная ограниченность должна возникать вместе с ограниченностью вообще в одном и том же акте. Акт самосознания есть единый абсолютный синтез, в этом едином акте одновременно возникают все предпосылки сознания, следовательно, и определенная ограниченность, которая наряду с ограниченностью вообще есть предпосылка сознания.

То, что Я вообще ограничено, непосредственно следует из бесконечного стремления Я становиться для себя объектом; тем самым ограниченность вообще объяснима, но ограниченность вообще совершенно не связана с определенной ограниченностью, и тем не менее обе они возникают в одном и том же акте. Оба этих обстоятельства — что определенная ограниченность не может быть определена ограниченностью вообще и что она тем не менее возникает одновременно и в едином акте с нею — и делают определенную ограниченность непонятной и непостижимой в философии. Правда, столь же несомненно, как то, что я вообще ограничен, я должен быть ограничен определенным образом, и эта определенность должна уходить в бесконечность; эта уходящая в бесконечность определенность и создает всю мою индивидуальность. Следовательно, необъяснимым является не самый факт того, что я определенным образом ограничен, а способ этого ограничения. Так, можно, например, вывести в общей форме, что я принадлежу к определенному типу интеллигенции, но не то, что я принадлежу именно к этому типу; можно вывести, что я занимаю там определенное место, но не то, что я занимаю именно это место. Так, можно с необходимостью вывести, что вообще существует система наших представлений, но не то, что мы ограничены этой сферой представлений. Правда, если мы заранее принимаем в качестве предпосылки определенную ограниченность, из нее можно вывести ограниченность определенных представлений; однако тогда определенная ограниченность есть лишь то, в чем мы объединяем ограниченность всех отдельных представлений, и, следовательно, может быть в свою очередь

выведена из них. Так, например, приняв в качестве предпосылки, что эта определенная часть универсума, а в ней это определенное небесное тело составляет непосредственную сферу нашего внешнего созерцания, можно вывести, что в этой определенной ограниченности необходимы эти определенные созерцания. И если бы мы могли провести сравнение внутри всей нашей планетной системы, мы, без сомнения, могли бы установить, почему наша Земля состоит именно из этих, а не из других веществ, почему ей свойственны имению эти, а не иные явления, почему, следовательно, когда мы принимаем в качестве предпосылки именно эту сферу созерцаний, в ряду наших созерцаний встречаются именно эти, а не другие созерцания. После того как мы посредством всего синтеза нашего сознания переместились в эту сферу, в ней уже не может быть ничего, что бы ему противоречило и не было бы необходимо. Это проистекает из изначальной последовательности нашего духа, которая столь велика, что каждое явление, которое нам встречается, предполагает эту определенную ограниченность; она настолько необходима, что, если бы ее не было, вся система наших представлений стала бы внутренне противоречивой.

В. Задача: объяснить, как Я созерцает самого себя ощущающим

Объяснение

Я ощущает, созерцая самого себя изначально ограниченным. Это созерцание есть деятельность, но Я не может одновременно созерцать и созерцать себя созерцающим. Следовательно, в действии созерцания оно не сознает никакой деятельности; поэтому в ощущении всегда мыслится не понятие действия, а понятие страдательности. В настоящий момент Я для самого себя — только ощущаемое. Ибо единственное, что вообще ощущается, есть его реальная ограниченная деятельность, которая, правда, становится объектом для Я. Я есть также и ощущающее, но только для нас, философствующих, а не для самого себя. Именно поэтому противоположность, полагаемая одновременно с ощущением (противоположность между Я и вещью самой по себе), также полагается в Я не для самого Я, но только для нас.

Этот момент самосознания мы будем в дальнейшем называть моментом изначального ощущения. Это — момент, в котором Я созерцает себя в изначальной ограниченности, не осознавая этого созерцания, так что само это

созерцание не становится для него объектом. В этот момент Я полностью фиксировано в ощущаемом и как бы потеряно в нем.

Следовательно, в более точном определении задача такова: как Я, которое до сих пор было только ощущаемым, становится ощущающим и ощущаемым одновременно?

Из изначального акта самосознания могло быть выведено лишь наличие ограниченности. Для того чтобы Я стало ограниченным для самого себя, оно должно созерцать себя в качестве такового; этим созерцанием, служащим опосредствованием между Я неограниченным и Я ограниченным, был акт ощущения, от которого, однако, по указанной выше причине в сознании остается лишь след пассивности. Таким образом, этот акт ощущения должен быть сам превращен в объект, и нам надлежит показать, как он осознается. Нетрудно предвидеть, что эта задача может быть решена только посредством нового акта.

Это вполне соответствует синтетическому методу. Две противоположности а и b (субъект и объект) объединяются действием х, но х содержит новую противоположность с и d (ощущающее и ощущаемое), действие х само превращается, следовательно, в объект; и объяснить его может лишь новое действие, равное z, в котором, быть может, также содержится противоположность, и т. д.

Решение I

Я ощущает, когда оно обнаруживает в себе нечто ему противоположное, т. е.— поскольку Я только деятельность — когда оно обнаруживает в себе реальное отрицание деятельности, состояние аффицированности. Однако, для того чтобы быть ощущающим для самого себя, Я (идеальное) должно положить в себя ту пассивность, которая до этого есть только в реальном Я, что, разумеется, может быть осуществлено только посредством деятельности.

Здесь мы достигли того пункта, к которому с давних пор постоянно возвращался эмпиризм, безуспешно пытаясь найти необходимое объяснение. Впечатление извне объясняет мне только пассивность ощущения, в лучшем случае — обратное действие на воздействующий объект, примерно так, как упругое тело отталкивает ударившее его другое тело или как зеркало отражает падающий на него свет; однако впечатление извне не объясняет обратного действия, возвращения Я к самому себе, не объясняет, как

оно переносит впечатление извне на себя в качестве Я, в качестве созерцающего. Объект никогда не возвращается к самому себе и не соотносит с собой впечатления извне: именно поэтому он не обладает способностью ощущать.

Date: 2015-07-02; view: 386; Нарушение авторских прав