Глава 1. Стратегическая психотерапия

Стратегии семейной терапии. Терапия Милтона Эриксона в контексте семейной терапии



Предисловие переводчика

Чем больше работаешь над собой и чем напряженней эта работа, тем добрее делается сердце.

Милтон Эриксон

Данная книга уникальна. Именно с нее началась широкая известность Милтона Эриксона. Она — отличное введение в обширную область современной психотерапии, получившую название «эриксоновский гипноз». Ее составитель Джей Хейли - ныне терапевт с мировым именем, один из основателей семейной терапии. Как он сам говорит в предисловии, данная книга — это его взгляд на терапию Эриксона. Эриксону она пришлась явно по душе — он заказал много экземпляров и дарил ее своим друзьям и ученикам. А вот как сам Эриксон иллюстрировал саму сущность психотерапии.

Мои родители — фермеры. Однажды во двор нашего дома забрела лошадь. У нее не было характерных примет и опознать ее не представлялось возможным. Тогда я просто сел на нее верхом и вывел на дорогу. Я предоставил ей возможность самой выбирать путь и вмешивался, лишь если она сворачивала, чтобы попастись и побродить по полям. В конце концов она пришла ко двору жившего в нескольких милях от нас соседа. Он был немало удивлен: «Как ты узнал, что это наша лошадь и она отсюда?» И я ответил, что, конечно же, я не знал, а лошадь знала. Я же только не давал ей свернуть с дороги.

Милтон Эриксон родился пятого декабря 1901 года. Он не говорил до четырех лет, и, когда уже вырос и стал врачом, голос стал его основным терапевтическим средством. В семнадцать лет он заболел полиомиелитом:

Я закончил школу в 1919 году. В августе я услышал, как трое врачей в соседней комнате говорили моей матери: «К утру мальчик умрет».

Я был вне себя от гнева... Это же надо, сказать матери, что ее сын завтра утром умрет! Это неслыханно!

Когда она вошла в комнату, на ней лица не было. Она решила, что я рехнулся, потому что я настаивал на том, чтобы она переставила большой сундук под другим углом к кровати. Она двигала его туда сюда у кровати, пока он не встал так, как мне хотелось. Этот сундук закрывал мне вид за окном, и — разрази меня гром — я не хотел умирать, не увидев заката! Я увидел его лишь наполовину. Я был без сознания трое суток.

Я ничего не сказал своей матери. Мать ничего не сказала мне.

Результатом полиомиелита был полный паралич: он мог разве что двигать глазами и слышать. Это было неизлечимо, это было навсегда. На ферме кроме него были родители, сиделка, брат и семь сестер. Самая младшая только начала ползать. А мне так хотелось научиться вставать и ходить! Эриксон жадно наблюдал за сестренкой и заново, уже осознанно, учился двигать пальцами, крутить головой, сгибать и разгибать руки и ноги, ворочать языком и управляться с губами. Через год он отправился в длительный пеший поход и поступил колледж. И Хотя теперь он хромал, очень многие этого не замечали и считали, что он носит трость для солидности. Ведь этот инвалид просто излучал жизненность и счастье. Прожив семьдесят восемь лет, он в буквальном смысле до последнего дня проводил обучающие семинары и исцелял больных. Его жизнь, как и жизнь его родителей, была далеко не безоблачной, несчастья и трагедии не обходили их стороной:

Любимое стихотворение моей матери — «Дождливый день» Лонгфелло, из которого она цитировала следующие строки: «И в каждой жизни должен дождь пролиться. И будут дни, что мрачны и печальны».

Мои отец и мать радовались жизни полноценно, радовались всегда. Я стремлюсь, чтобы мои пациенты впитали в себя это мироощущение: «Наслаждайтесь и радуйтесь жизни, радуйтесь жизни полноценно». И чем больше чувства юмора вы сможете внести в жизнь, тем лучше вам самим.

Однажды так совпало, что сестра выписалась после операции, а отец вернулся из больницы после обширного коронарного тромбоза. Сидят они вечерком, мило беседуют и вдруг замечают, что у каждого начался приступ тахикардии. Тогда сестра говорит: «Пап, у тебя тахикардия, как и у меня. Если мы надумаем отправиться на кладбище, я все-таки тебя перегоню: я ведь моложе, значит, у меня больше шансов». «Нет, детка, — ответил отец, — на моей стороне возраст и опыт, так что забег выиграю я». И оба весело рассмеялись. Моя сестра до сих пор живет и здравствует, а отец умер в девяносто семь с половиной, собираясь на пикник.

Конечно, Милтон Эриксон — человек уникальный. Он и сам постоянно подчеркивал, что психотерапия основывается на уникальности, неповторимости каждого человека. Не исключение и он сам.

Я полагаю, что врач должен дать пациенту возможность обдумать свои проблемы в благоприятной обстановке. Такова роль врача и не более того.

У меня создается такое впечатление, что учебники по терапии пытаются вдолбить в вас огромное множество понятий. В то время как вы должны черпать понятия из своих пациентов, а не из учебников. Потому что учебники стараются вогнать вас в определенные рамки: делай только так и не иначе. Но на каждое правило есть исключение. Действенная психотерапия исходит из того, что каждый пациент — уникальная и неповторимая индивидуальность.

Мы учимся чему-то сознательно, например писать, а затем это умение становится автоматическим, и мы уже не задумываемся о том, какой должен быть наклон буквы и чем прописная отличается от заглавной. Так мы вырабатываем индивидуальный почерк, по которому опытный графолог может определить множество черт и склонностей нашего характера. Именно эти приобретенные знания, со временем ставшие автоматическими, являются факторами, определяющими человеческую жизнь... Для Эриксона в бессознательном нет абсолютно ничего мистического — как нет тумана в том, с чем очень хорошо знаком.

Эриксон умер 27 марта 1980 года. В пятницу он закончил занятия, которые проводил в течение недели, оставил автографы на двенадцати книгах и в субботу чувствовал себя немного уставшим. Рано утром в воскресенье у него внезапно остановилось дыхание.

Сейчас на русском языке вышло уже довольно много книг, рассматривающих его работу. Это — «Человек из февраля» (М. Эриксон, Эр. Росси; из-во Класс), «Семинар с доктором медицины Милтоном Эриксо-ном» (М. Эриксон, Дж. Зейг; из-во Класс), «Мой голос останется с вами» (М. Эриксон, С. Розен; из-во XXI век), «Стратегия психотерапии» (М. Эриксон, избранные работы; из-во Летний сад). Таким образом, при желании вы можете получить некоторое представление об эриксоновском подходе. Впрочем сам Хейли вначале девяностых годов выразился примерно так: «Я уже более тридцати лет применяю его методы и сейчас замечаю, что вижу едва ли половину из того, что он подразумевал».

Предисловие

Посвящается миссис Элизабет Эриксон

В январе 1953 года, когда я начал работать у Грегори Бейтсона в рамках одного из его проектов по изучению общения, мне очень повезло. Джон Уикленд в то время тоже присоединился к этому проекту, и Бейтсон предоставил нам полную свободу в выборе предмета нашего исследования, при условии, что он будет касаться парадоксов, возникающих в процессе общения. И как раз на первом году этих исследований на нашем горизонте появился некто Эриксон, предложивший один из своих семинаров по гипнозу, рассчитанный на выходные. Я сказал, что хочу посещать этот семинар, и Бейтсон устроил мне это. Он давно знал Эриксона, так как вместе с Маргарет Мид консультировался у него по поводу фильмов о трансе, снятых в Бали. После этого семинара я начал изучать разные стороны гипнотического взаимодействия. Джон Уикленд присоединился ко мне, и мы начали регулярно бывать в Фениксе, где у доктора Эриксона была очень большая частная практика. Мы провели много часов, беседуя с Эриксоном о природе гипноза и наблюдая за его работой с пациентами. Проводя семинары и давая консультации по всей стране, он сохранял при этом широкую частную практику. Несмотря на два приступа полиомиелита, после которых он передвигался исключительно с тростью, он сохранял бодрость, энергичность и хорошее самочувствие. Он

принимал пациентов у себя в доме: столовая превращалась в кабинет, а его комната — в комнату ожидания. В пятидесятых многие из его восьми детей были еще маленькими и жили дома, и, таким образом, пациенты как бы смешивались с его семьей. Он жил в скромном кирпичном доме на спокойной улице, и мне часто хотелось узнать, что думали об этом пациенты, приезжавшие со всех концов страны и ожидавшие увидеть шикарное жилище ведущего психиатра США.

После того как мы некоторое время позанимались изучением гипноза, мы заинтересовались стилем его терапии. В середине пятидесятых я стал заниматься частной психотерапевтической практикой, специализируясь на краткосрочном лечении. Я хотел наиболее быстрым способом решить проблемы пациента. Обычно я использовал при этом гипноз. Скоро я понял, что само по себе состояние гипноза не приводит к выздоровлению пациента; для того чтобы произвести изменения, я должен был сделать что-то еще. Я искал человека, который мог бы дать мне консультацию по краткосрочным методам лечения, но в те годы терапевты предпочитали длительную, ориентированную на понимание, психотерапию, и никто не мог мне помочь. Дон Джексон, бывший нашим научным руководителем в ходе психотерапии, проводимой с шизофрениками в рамках нашего исследовательского проекта, помогал нам, но у него было мало опыта в плане краткосрочной терапии. Продолжая искать консультанта, я пришел к выводу, что единственным человеком, обладающим опытом краткосрочной терапии, является доктор Эриксон. Из наших бесед я уже знал, что у Эриксона есть особенный стиль терапии, иногда включающий в себя гипноз, а иногда нет. И я начал обсуждать с ним пациентов, с которыми в то время занимался.

Очень скоро для меня стало очевидным, что у Эриксона оригинальный и неповторимый стиль терапии, аналога которому я подобрать не могу. Я попытался

описать его подход в статье о краткосрочной терапии, которая позже стала одной из глав книги «Стратегия в психотерапии». По истечении многих лет я попытался полнее описать подход Эриксона в форме книги. Я колебался, поскольку осознавал огромнейший объем такой работы, а также отсутствие теоретической базы, необходимой для осмысления и описания методов терапии. В ходе реализации нашего исследовательского проекта мы изучали все многообразие форм терапии, записывали и снимали на видеопленку работу различных практиков. Однако доктор Эриксон сам по себе представлял уникальную форму психотерапии, и обычные предпосылки психиатрии и психологии были неадекватными в отношении его подхода.

В то время в психотерапии как раз происходила революция, связанная с внедрением идей ориентации на семью. То, что когда-то определялось как симптомы или индивидуальные проблемы, теперь осмыслялось как продукт межличностных взаимоотношений. По мере развития наших исследований в области семейной терапии и по мере развития моей работы с семьями я осознавал, что эриксоновский подход к лечению был совершенно новаторским. Мне стало казаться, что можно описать его терапию с помощью теории семьи. Ориентация на семью скрыто пронизывала всю его работу. Беседы с Эриксоном и анализ его пациентов помогли мне приобрести новый взгляд на семью, как на центр, в котором собираются человеческие проблемы. Когда я начал думать, что человеческие проблемы неизбежно возникают в ходе развития семьи, я осознал, что терапия доктора Эриксона в большой степени основана на таком допущении. Таким образом, я нашел теоретическую базу для описания его работы.

Здесь будет полезно сказать еще несколько слов о профессиональной подготовке доктора Эриксона. Он учился в Висконсинском университете и завершил свое медицинское образование в Центральной больнице штата Колорадо, получив там диплом врача. Тогда же он получил и диплом психолога. Пройдя специализацию в больнице штата Колорадо для психопатов, он стал работать в Государственной больнице Род-Айленда. В 1938 году он поступает на работу в Уорчестерскую государственную больницу, штат Массачусетс, где становится главным психиатром службы исследований. Через четыре года он переезжает в Элоизу, штат Мичиган, где становится директором лаборатории психиатрических исследований и подготовки персонала в больнице Уэйна. Вместе с тем он преподает психиатрию студентам и аспирантам медицинского колледжа Уэйнского государственного университета.

В тот же период он преподает клиническую психологию в Мичиганском государственном университете в Ист-Лансинге. В 1948 году по причинам, связанным, в основном, с его здоровьем, Эриксон переезжает в Феникс, штат Аризона, где вскоре у него появляется обширная частная практика. Он был членом Американской Психиатрической Ассоциации, Американской Психологической Ассоциации, а также Американской Психопатологической Ассоциации. Кроме того, он был членом многочисленных обществ медицинского гипноза в Европе, Латинской Америке и Азии. Он был также основателем и президентом Американского Общества Клинического Гипноза и редактором журнала, издаваемого этим обществом. После 1950 года его профессиональная жизнь включает в себя как обширную частную практику в Фениксе, так и постоянные путешествия по Соединенным Штатам и всему миру с целью проведения многочисленных семинаров.

Несмотря на то что все идеи, представленные в этой книге, мы разрабатывали вместе с Эриксоном, общий подход к предмету необязательно принадлежит доктору Эриксону. Это мой собственный способ описания его подхода к психотерапии Он читал и одобрил рукопись моей книги, но его взгляд на собственную терапию выражен в его собственных работах. Описания пациентов, приводимые мною в книге, даны словами Эриксона, многие описания взяты из его статей, но они отредактированы таким образом, чтобы подчеркнуть то, что я хотел подчеркнуть. Эта книга — всего лишь частный портрет эриксоновской терапии. Он написал более ста статей, и у меня есть более ста часов записей бесед с Эриксоном. Отобранные мной случаи представляют собой лишь часть огромной информации о его работе. Он владел великим множеством гипнотических техник, которые здесь не описаны, равно как и огромным количеством подходов к личности и семье, которые еще не были даже исследованы.

Эта книга не является также и критическим обзором деятельности и работ доктора Эриксона. Я не подчеркивал пункты своего несогласия с ним, не старался подчеркнуть как можно сильнее и представить как можно яснее его идеи о том, чем должна быть психотерапия. Там, где я согласен с ним, я приводил случаи не только из его, но и из своей практики, но в случае своего несогласия я приводил его идеи и его толкование, но никак не свои.

Некоторых читателей, возможно, будет раздражать постоянное упоминание о том, что психотерапия Эриксона была успешной. Но, естественно, у него были свои неудачи и ограничения. Иногда, впрочем, в книге говорится и о неудачах, чтобы подчеркнуть то или иное утверждение. Эта книга посвящена эффективным способам решения человеческих проблем, поэтому сюда включены случаи, в которых подход Эриксона работает. У нас уже достаточно книг о методах психотерапии, которые, как правило, являются неэффективными, хотя иногда авторы склонны подчеркивать красоту своих теорий (а никак не низкую результативность терапии).

Обычно сегодня, в наш век техники, если автор описывает работу психотерапевта, он должен представить видео- (или, в худшем случае, аудио-) запись его работы, чтобы документировать такое сложное явление, как психотерапевтический процесс. Эта книга более старомодна. Это сборник историй болезни, опирающийся, в основном, на то, что сам психотерапевт рассказывает о своей работе. Следовательно, тут есть такой недостаток, как субъективность в толковании процесса психотерапии. Конечно, когда психотерапевт описывает свою работу, могут возникать всевозможные отклонения. Но я считаю, что, несмотря на применение самых изощренных средств воссоздания терапевтического процесса, все равно будет необходимо описание своей работы самим терапевтом. Мне случалось описывать психотерапевтов с помощью аудио- и видеозаписей, кинофильмов; приходилось также заставлять психотерапевтов комментировать подобные записи их работы и т.д. И такой способ описания случаев, когда психотерапевт рассказывает, как он увидел проблему и что сделал, чтобы ее решить, продолжает оставаться ценным для понимания данного терапевтического подхода.

Каждый из случаев, обсуждаемых в этой книге, используется для иллюстрации нескольких техник и идей, но любой из этих случаев в развернутом виде мог бы послужить материалом для книги. Поскольку все в этой книге предельно упрощено, ее, в сущности, можно рассматривать как сборник анекдотов. Резюме в каждом случае посвящено критическим событиям в ходе психотерапии. Вообще, доктор Эриксон описывал свой подход с замечательной ясностью, добавляя иногда оттенки драматизма, поскольку он был склонен видеть мир именно таким образом. Очень часто ему нравилось описывать проблему так, как если бы она была неразрешимой, а затем показывать ее решение. То, что он делал в ходе психотерапии, кажется настолько разумным (если, конечно, вы ухватили его точку зрения), что хочется сказать, что, если бы не Эриксон совершил данное терапевтическое вмешательство, то кто-то другой должен был сделать именно это. В течение многих лет я применял его методы (как это делали и многие другие), и эти методы оказывались эффективными. Любой психотерапевт может приспособить его подход к собственному стилю. Для Эриксона было типичным вовлекаться в процесс психотерапии, а пациент, получавший его полное внимание, испытывал на себе огромное влияние его личности. Несомненно, другие психотерапевты с другими чертами личности и с меньшей склонностью к погружению в процесс терапии вполне могут использовать многие из эриксоновских техник.

Когда я только начал писать эту книгу, мне, по счастью, удалось целый год посвятить только ей. Я думал тогда, что мне этого хватит, а на самом деле книга потребовала для своего завершения еще пять лет. Я должен был слушать, расшифровывать, анализировать аудиозаписи бесед с Эриксоном за двенадцать лет на самые различные темы: от техники гипноза и психотерапии до самых разнообразных оттенков человеческого опыта. Я должен был по-новому осмыслить подход Эриксона, так как традиционные психотерапевтические идеи были непригодны для описания его работы. Описывать чужие изобретения и идеи всегда трудно, поскольку никогда нельзя быть уверенным, одобрит ли их сам создатель в том виде, в каком они будут выражены. Это особенно верно в том случае, когда новые идеи еще туманны и находятся в процессе формулирования. И больше всего в этой книге мне нравится то, что Эриксону было приятно видеть такое описание своей работы. Он заказал очень много экземпляров этой книги и с удовольствием дарил ее своим ученикам и коллегам.

Многими идеями в этой книге я обязан Джону Уик-ленду. Мы жили рядом много лет, разделяя интерес к психотерапии и гипнозу. Вклад Грегори Бейтсона заключается не только в идеях, но и в том, что он обеспечивал саму возможность подобного исследования внутри многостороннего проекта исследования общения. При завершении этой книги мне были крайне полезны беседы с Вреулио Митальво, которые помогли мне прояснить многие идеи.

Джей Хейли

Глава 1. Стратегическая психотерапия

Если клиницист предлагает и определяет содержание и направление терапевтического сеанса, а также намечает определенный подход для решения каждой проблемы, то психотерапию можно назвать стратегической. То, что происходит при встрече терапевта и человека-с-проблемами, определяется ими обоими, но при стратегической психотерапии инициативу берет на себя терапевт. Он должен обозначить проблемы; наметить цели и определить, что необходимо сделать для достижения данных целей; проанализировать реакции, получаемые им от клиента, чтобы уточнить свой подход; и в конце концов посмотреть на результат психотерапии, чтобы определить, была ли она эффективной. Конечно же, психотерапевту следует быть очень чувствительным и тонко реагировать на клиента и свое окружение, но это не отменяет того, что только он сам должен определять направление терапии.

Всю первую половину нашего века клиницистов приучали избегать планирования и порождения того, что происходит в процессе психотерапии. Им полагалось выжидать, пока пациент чего-либо не скажет или не сделает, и лишь тогда действовать. Под влиянием психоанализа, роджеровской и психодинамической терапии сформировались идеи о том, что клиент — человек, по определению нуждающийся в помощи и не знающий, что предпринять, — должен сам определять то, что произойдет на психотерапевтическом сеансе. Терапевту же следует лишь пассивно сидеть и истолковывать слова и действия пациента. Более того, несмотря на то что к нему обращается самые разные люди с самыми разнообразными проблемами, он в праве предложить лишь один подход — толкование. А сосредотачивать внимание на проблеме, ставить задачи, действенно вмешиваться в жизнь человека или исследовать результаты собственной работы — все это нечто недостойное, «манипуляции».

Столь пассивный подход исключал из употребления множество действенных терапевтических стратегий, разработанных еще до нашего столетия. Стратегическая психотерапия не представляет собой какого-то отдельного подхода или теории, она является собирательным наименованием для тех типов психотерапии, где психотерапевт берет на себя ответственность за прямое воздействие на людей. В пятидесятых годах нашего века такие подходы начали получать широкое распространение. Опираясь на предпосылку о том, что психотерапевт должен планировать свои действия, развивались различные виды семейной и условно-рефлекторной психотерапии. Одно время широко обсуждалось, должен ли психотерапевт что-либо предпринимать, чтобы произвести преобразования, но сейчас становится ясно, что действенная психотерапия требует именно деятельного подхода, и споры ведутся лишь по поводу того, что и как именно психотерапевт должен предпринимать.

И если психотерапия в целом только в последнее время из наблюдательной превращается в деятельную, то гипнотерапия являлась таковой всегда. Гипнотизер всегда порождает то, что должно происходить, — в этом природа гипноза. Влияние гипноза на все остальные формы психотерапии зачастую недооценено. Можно проследить, что многие психотерапевтические подходы корнями своими уходят в учение о гипнозе. Так, условно-рефлекторная психотерапия со всеми ее названиями прошла путь от Торндайка до Скиннера и дальше, но основные предпосылки она черпает из учения Павлова, сделавшего значительный вклад в теорию гипноза. Динамическая психотерапия, особенно ее психоаналитическая часть, развивалась под знаком гипнотических экспериментов конца прошлого века. Метод Фрейда коренится в гипнозе, и хотя в нем прямое наведение транса сменил более недирективный подход, его работа выросла на гипнотически ориентированной почве. Возможным исключением здесь могут являться некоторые формы семейной терапии. Вообще-то, семейная психотерапия привнесла с собой множество идей из области гипноза, но существуют семейные терапевты и другой ориентации. Они обращают внимание на последовательность реакций или на процесс взаимодействия между членами семьи. На них учение о гипнозе повлияло в меньшей степени.

Эриксона можно рассматривать как мастера стратегического подхода к психотерапии. В течение многих лет он был известен во всем мире как ведущий гипнотизер в медицине, занимающийся исследовательской работой и использующий в терапии самые разные формы гипноза. Гораздо менее известен стратегический подход без формального применения гипноза, разработанный Эриксоном и применявшийся им по отношению как к отдельным клиентам, так и к парам или целым семьям. В течение многих лет он вел обширнейшую психиатрическую практику, сталкиваясь со всеми видами психологических проблем и с семьями на всех стадиях развития. И пусть даже при этом он формально и не использует гипноз, но его стиль психотерапии настолько пронизан гипнотической ориентацией, что создается впечатление, будто любое его действие проистекает именно из этого искусства. И так оно и есть. Вполне резонно полагая, что так называемое формальное «наведение транса» — просто ненужное ограничение возможностей как терапевта, так и пациента, Эрик-сон обогатил психотерапию огромным количеством «неформальных» гипнотических техник и, кроме того, широко распространил идею о том, что гипноз является чем-то существенно большим, нежели ритуал, а именно — особым стилем общения.

Стратегическую психотерапию Милтона Эриксона можно рассматривать как логическое продолжение техник гипноза. При использовании гипноза приобретаются навыки наблюдения за поведением людей и за сложными способами их общения; навыки мотивирования людей так, чтобы они следовали указаниям, и навыки использования собственного языка, интонаций и телесных движений клиента для влияния на него. Гипноз также позволяет воспринимать людей как существ, способных к преобразованиям, а также позволяет воспринимать пластичность времени и пространства; благодаря гипнозу появляется специфическое понимание того, как можно влиять на других людей, делая их более самостоятельными. Так же как гипнотизер может думать о преобразовании тяжелого симптома в более легкий или более кратковременный, он может думать и о превращении межличностной проблемы в некое преимущество. Человек, обладающий навыками гипноза, гораздо легче может понять идею о том, что субъективные чувства и восприятия могут изменяться с изменением подхода. Стратегический способ мышления прямолинеен, и Эриксон в своей работе сделал это предельно ясным. Эриксон является и гипнотизером-экспериментатором, и психологом-экспериментатором, переносящим идеи гипноза в психотерапевтические процедуры, где далеко не каждый ожидает их обнаружить. Если же эти идеи там обнаружены, они могут прояснить и обострить восприятие и развить навыки любого психотерапевта.

До сих пор большинство людей, в том числе и многие профессионалы, имеющие клиническую подготовку, считают гипноз особой ситуацией, не похожей на обычные жизненные ситуации. Люди, не подготовленные в плане гипноза, считают, что гипноз — это такая специальная процедура, когда гипнотизер говорит:

«Расслабьтесь», — клиент засыпает, а потом ему что-то внушается. Или же клиента просят смотреть на светящуюся точку или какой-то объект и говорят, что сейчас его веки станут тяжелыми и он уснет. Наивный клиент считает, что, если такого ритуала нет, то и гипноза нет. Если считать гипноз стереотипным ритуалом, предполагающим сон, то трудно увидеть его связь с такими видами психотерапии, в которых психотерапевт не произносит определенных слов, или, наоборот, разговаривает одновременно со всеми членами семьи.

В этой книге термин «гипноз» относится не к ритуалу, а к определенному типу общения между людьми. Милтон Эриксон исследовал почти бесконечное число вариантов наведения гипнотического транса. При чтении работ Эриксона и других современных гипнотизеров читателю может показаться трудным определить для себя, что является гипнотическим контактом, а что нет. Эриксон вполне может использовать ритуальную форму наведения транса, а может просто разговаривать с субъектом, не упоминая даже слово «гипноз». Он может гипнотизировать какого-либо человека, разговаривая при этом с кем-то другим, а может читать лекцию и вместе с тем наводить состояние транса определенному человеку в аудитории, выделяя для этого в своей речи определенные слова. Или же он часто работает с человеком, который только впоследствии осознаёт, что его гипнотизировали — если вообще осознаёт. Исходя из результатов подобных экспериментов, Эриксон перешел от понимания транса как состояния человека к пониманию транса как определенного типа взаимодействия между двумя людьми. При таком понимании гипноза появляется возможность увидеть присутствие этого явления в очень многих ситуациях, особенно в ситуациях интенсивного взаимодействия людей в процессе психотерапии.

Предубеждения клиницистов против гипноза могут мешать им понять природу использования гипнотических приемов. Но надо всегда помнить о том, что понимание природы гипноза сильно варьируется в зависимости от идеологического климата эпохи. Когда психотерапию считали приобретением религиозного опыта, гипноз был мистическим ритуалом. По мере развития психодинамической теории гипноз стал рассматриваться как явление переноса. (Психоаналитики таклсе пренебрегали гипнозом, рассматривая его как поверхностную или вспомогательную терапию, или же использовали его в искаженном виде — так называемый гипноанализ.) Сейчас мы переживаем период интенсивного научного исследования явления гипноза. Весьма крупные исследования были предприняты для того, чтобы доказать, что гипноза не существует (или, скорее, для доказательства того, что в состоянии транса человек не может совершить нечто большее, чем в бодрствующем состоянии). В этот период научного исследования гипноза его стали называть неспецифической ситуацией. Подобные исследования совершенно бесполезны для клиницистов, поскольку гипноз в исследовательской ситуации и гипноз в ситуации терапии — явления совершенно разного порядка. Клиницисты продолжают использовать гипноз для создания рабочих взаимоотношений с клиентами, несмотря на то что лабораторные исследования говорят о том, что такого явления, как гипноз, не существует. Если гипноз смог пережить религиозный период, то он сможет пережить и научный период. Следующий шаг, по-видимому, будет состоять в том, чтобы переопределить гипноз как обусловливание, — при условии, что терапия обусловливания будет развиваться дальше и станет более популярной. Вероятно также, станет более распространенной теория обучения, и феномен транса будет объяснен в рамках этой теории.

В этой книге мы уделяем особенное внимание одному из аспектов гипноза: он будет рассматриваться, скорее, как особый тип взаимодействия между людьми, нежели как религиозный опыт, феномен перенесения или процесс обусловливания. С этой точки зрения, гипноз есть некоторый процесс взаимодействия между людьми, способ, с помощью которого один человек общается с другим. Подход Эриксона позволил посмотреть на эту тайну с точки зрения межличностного взаимодействия.

Связь психотерапии и гипноза лучше всего иллюстрируется общими закономерностями, и эта общность обнаруживается несмотря на разницу в ритуалах гипноза и психотерапии. Если гипноз используется эффективно, то подход в данном случае является стратегическим, а стратегия очень похожа на методы, которые можно обнаружить в различных психотерапевтических подходах. Сходство гипноза и психотерапии можно обнаружить, описывая то и другое в терминах цели, процедур и специфических техник, предназначенных для преодоления сопротивления.

Оставаясь на самом высоком уровне обобщения, можно сказать, что целью гипнотизера является изменение поведения и чувственной реакции в осознании другого человека. Цель — расширение внутреннего опыта субъекта, появление у него новых полезных способов мышления, восприятия и поведения. Очевидно, что к этим же целям стремится любая психотерапия: и гипнотизер и психотерапевт стремятся установить с клиентом такие отношения, которые позволили бы им создать многообразные переживания, расширить поле возможностей клиента.

Исследуя гипнотические процедуры, различные эрик-соновские способы наведения транса, можно заметить, что, несмотря на многообразие форм, существует некоторая общая идея и необходимая последовательность шагов. Гипнотизер заставляет человека спонтанно изменить поведение. Поскольку человек не может спонтанно выполнять приказ, гипнотический подход представляет собой парадокс. Гипнотизер общается с клиентом сразу на двух уровнях. «Делай то, что я сказал,» — говорит он, но за этим кроются другие слова: «Не делай того, что я тебе велю, веди себя спонтанно». Способом, с помощью которого клиент приспосабливается к такому противоречивому сочетанию приказов, являются изменение сознания и поведение, которое называют трансовым.

Можно выделить два шага этой парадоксальной процедуры:

а) гипнотизер заставляет клиента сделать что-то, что он может делать сознательно: например, смотреть на какую-то точку, сконцентрировать свое внимание на руке, принять определенную позу, представить какой-либо образ' и т.д.;

б) затем гипнотизер заставляет клиента реагировать непроизвольно, спонтанно. Он говорит о том, что рука начнет спонтанно двигаться, появится ощущение тяжести век, мышцы расслабятся, человек увидит что-то, чего здесь нет, возникнут или прекратятся какие-то физические процессы, начнется или прекратится что-либо другое, что не подлежит сознательному, волевому контролю.

Эти же самые шаги можно встретить и за пределами формального гипнотического ритуала. Психотерапевт может попросить человека устроиться поудобнее, а затем обратить внимание на какую-либо свою мысль, заметить новое ощущение, заметить, как одна мысль сменилась другой, испытать еще что-то, что не подлежит сознательному волевому контролю. Когда врач говорит пациенту: «Принимайте эти таблетки три раза в день, и вы почувствуете себя лучше», — он тоже делает эти два шага — сначала он просит, чтобы пациент сделал что-то, зависящее от волевого усилия, а затем говорит, что наступят непроизвольные изменения. Гипнотизер не хочет, чтобы в ответ на его инструкции последовала та реакция, которую сн требует, поскольку ему совершенно не нужно, чтобы клиент вел себя, как робот; он хочет, чтобы субъект следовал указаниям, но помимо этого участвовал в процессе, реагируя самостоятельно.

Различные формы психотерапии тоже используют эти два шага в своих процедурах. Психотерапевт просит пациента сделать что-то, что тот может сделать сознательно, а затем требует спонтанных изменений, или говорит о том, что он их ожидает. Разные психотерапевтические школы подчеркивают либо один, либо другой аспект этого процесса: некоторые сводят к минимуму директивные аспекты и подчеркивают важность спонтанности, другие сводят к минимуму спонтанность и подчеркивают важность директивности.

Например, в психоанализе психотерапевт просит пациента сделать то, что он может сделать сознательно: например, являться в определенное время, платить определенный гонорар и лежать на кушетке. Затем аналитик ожидает «непроизвольного» поведения, давая пациенту инструкции говорить то, что ему приходит в голову, и видеть сны, которые могут быть потом проанализированы. Аналитик вовсе не хочет, чтобы пациент делал только то, что ему сказано. Он хочет, чтобы пациент участвовал в процессе психоанализа, реагируя независимо и самостоятельно. В данном случае царит идеология спонтанности, директивные же аспекты подхода сведены к минимуму и скрыты. В бихевиористской психотерапии имеет место подобная же процедура: пациента просят сделать то, что он может сделать сознательно (например, составить список ситуаций, которые вызывают у него тревогу, распределить эти ситуации в иерархическом порядке, сесть и принять определенную позу); затем психотерапевт просит пациента «расслабиться и не тревожиться». Это нельзя выполнить с помощью волевых усилий, это просто произойдет. Психотерапевт инициирует участие пациента в определенных ситуациях, чтобы пациент «утвердился» в них. Психотерапевт вовсе не хочет, чтобы пациент лишь выполнял инструкции. Он хочет, чтобы пациент спонтанно менялся таким образом, чтобы больше не испытывать тревогу и без усилий утвердиться в разнообразных ситуациях.

Процедуры положительного и отрицательного подкрепления в обусловливающей терапии тоже разделяются на эти два шага. Предполагается, что реагирование на терапевта, соответствующее условиям терапевтической ситуации несомненно направляет его поведение и ведет к тому, что он начнет вести себя так же в других, нетерапевтических ситуациях, причем это произойдет «спонтанно». Психотерапевт здесь не желает видеть в пациенте робота, реагирующего только определенным образом; он ожидает, что впоследствии пациент начнет вести себя адекватно и независимо от ситуации. Психотерапевты этого направления склонны подчеркивать директивные аспекты своей процедуры и в меньшей степени полагаться на спонтанность изменений, когда они обозначают изменение словом «обучение».

Между гипнозом и психотерапией существует еще и другое сходство. В основе того и другого лежат добровольные взаимоотношения. Ни одна из этих процедур не навязывается никому, но применяется к человеку, стремящемуся к подобному типу отношений. Но как гипнотический субъект, так и психотерапевтический пациент часто сопротивляется указаниям несмотря на то, что они сами пожелали находиться в ситуации гипноза и психотерапии. Существенным аспектом и гипноза, и психотерапии является необходимость заинтересовать человека в сотрудничестве с гипнотизером или психотерапевтом и выполнении его указаний; кроме того, гипнотизер или психотерапевт должен преодолевать возникающее сопротивление клиента.

Несмотря на то что отношения гипнотизера и гипнотического субъекта или пациента и психотерапевта являются добровольными, в самом начале процесса необходимо убеждение. Пациента или субъекта надо убедить сотрудничать, и обычно это делается с помощью подчеркивания тех преимуществ, которые он получит в результате сотрудничества, равно как и упоминания того, что он потеряет, если не будет сотрудничать. Но даже в случае высокой заинтересованности субъекты и пациенты часто сопротивляются, отказываясь от того, что им предлагает человек, к которому они обратились за помощью. В гипнозе существуют два основных вида сопротивления: недостаточное сотрудничество и избыточное сотрудничество.

Если субъект не реагирует так, как он должен реагировать, то есть сопротивляется, гипнотизер применяет отработанные способы решения этой проблемы. Мил-тон Эриксон в большей степени, чем любой другой гипнотизер, сосредотачивался в данном случае на развитии техник, чтобы убедить сопротивляющихся субъектов предпринять усилия для достижения их же целей. Исследуя феномен сопротивления в гипнозе, Эриксон изобретал тем самым новые способы решения проблем в ходе психотерапии. Его работа с клиентами, к которым он формально не применял гипноз, в сущности является тем же самым подходом к сопротивлению в гипнозе. Если понять эту общность, станут понятны многие психотерапевтические техники Эриксона.

Когда человек страдает от какого-либо симптома, но определенно не может помочь себе, его поведение непроизвольно. Человек, подверженный фобии или навязчивым действиям или идеям, алкоголик или семья с нарушенными отношениями ведут себя так потому, что не могут вести себя иначе. И потому гипнотический субъект, который хочет быть загипнотизированным, часто не будет выполнять указания. Он не отказывается, он просто дает знать, что не может иначе. Или же он отреагирует противоположным образом, показывая гипнотизеру, что все происходит помимо его воли. Например, если субъекта просят положить руки на подлокотники кресла, а затем говорят ему, что руки становятся легче и легче и начинают подниматься, он может поднять их, сказав: «Они стали тяжелее». Искусство гипнотизера состоит в том, чтобы справляться с подобными видами сопротивления и производить изменения, но и искусство психотерапии состоит в решении такого рода проблем.