Глава 29. Я только что вернулась от Жизель и сижу на крыль­це, глядя, как соседские дети катаются на велосипедах вверх-вниз по улице

Я только что вернулась от Жизель и сижу на крыль­це, глядя, как соседские дети катаются на велосипедах вверх-вниз по улице, тут подъезжает Джен на скейт­борде.

Она ногой подкидывает его вверх и сует под мышку.

– Идешь сегодня?

В конце каждого года у ручья устраивают вечеринку, на которой ученики школы Святого Себастьяна пьют пиво с учениками из старших классов до самого рассвета.

– Там будет Марко, пойдем, я знаю, что он тебе нра­вится.

– Ну и что? Она вздыхает.

– Слушай, скажи маме, что пойдешь со мной. А луч­ше я сама ей скажу.

Джен взбегает на крыльцо нашего дома и кричит:

– Миссис Васко!

На ее зов появляется мама.

– А, здравствуй, Дженнифер, рада тебя видеть.

– Миссис Васко, можно украсть у вас Холли на се­годняшний вечер? У нас будет выпускной, танцы и все такое.

– Холли, что ж ты ничего не сказала? – Мама спус­кается, чтобы обнять Джен. Маме нравится Джен, она думает, что Джен «квелая».

– Что ты наденешь?

– Могу надеть мое черное платье.

– Никаких черных платьев. Видите, поэтому я и пришла, миссис Васко. Мы ее накрасим у нас дома. У меня сестра парикмахер-стилист, – прибавляет она, как буд­то это обстоятельство решает дело.

Мама смотрит на меня, а я качаю головой.

– Давай я лам тебе денег, чтобы ты вернулась домой на такси.

– А нельзя ей сегодня переночевать у меня?

– Я не могу. Мне завтра надо к Жизель в больницу.

– Нет, оставайся у Дженнифер. Я схожу одна.

– Мам, ты уверена?

– Если мама Дженнифер не возражает.

– Конечно, конечно. – Джен облизывает губы и откатывается на скейтборде, а я на минуту хватаю маму за руку и падаю с крыльца в незавязанных кроссовках.

Дом у Джен не такой тихий, как наш. Она живет в большом доме, где все движется, полно еды и все чем-то заняты. Мне нравится ходить к ней поужинать или пообедать, и я с удовольствием торчу там с ее двоюрод­ными братьями и сестрами.

– Малышка, хочешьпесто? – спрашивает миссис Маринелли, посылая мне от плиты воздушный поцелуй, а стайка младших тянет ее за фартук, выпрашивая день­ги на мороженое.

– Мы идем собираться на бал, – объявляет Джен и тащит меня сквозь пахнущую базиликом кухню в комна­ту се сестры.

Джоанна училась в одном классе с Жизель, они были подружками. Жизель нравится Джоанна, но она всегда называет ее «неисправимой воображалой». Джо­анна разложила содержимое своей косметички, щипцы и всякие штуки для укладки волос перед зеркалом. Меня это слегка нервирует, но у Джен есть решение и на такой случай, потому что, когда я сажусь перед зеркалом, она наливает нам по стаканчику домашнего отцовского вина и произносит тост:

– За то, чтоб мы играли в баскетбол в следующем году!

– За то, чтоб вырваться из Святого Себастьяна! – предлагаю я.

– За красоту, – мурлычет Джоанна, намазывая мои волосы розовым гелем для волос.

– Тогда выпьем еще по стакану, а потом пойдем на ручей.

– Мы не пойдем на бал?

– Нет, сосиска, не пойдем. Все равно там уже почти все кончилось, но мы пойдем на вечеринку у ручья.

– Зачем же я надевала всю эту чепуху, если мы не идем?

Джен ухмыляется, показывая испачканные вином зубы, и приглаживает жесткие от лака волосы, пытаясь исправить вред, который причинили ей щипцы для за­пивки.

– Прекрати хныкать, ты выглядишь фантастически, Марко от тебя глаз не оторвет. К тому же у тебя, по край­ней мере, волосы не стоят торчком.

Я хихикаю, а Джен стонет. У нее и правда волосы стоят торчком, и никакие приглаживания не могут их уложить назад.

– Испортишь себе прическу – больше не проси, что­бы я тебя причесывала! – кричит оскорбленная Джоан­на из ванной.

– Ты допила? – спрашивает Джен, натягивая бейс­болку на голову и бросаясь на кровать рядом со мной, среди разбросанной одежды и косметики.

– У меня щеки горят. Я пьяная?

– Почти. Я возьму с собой еще бутылку.

– А папа твой не хватится?

– Не-э-эт, он столько вина наделал, что теперь сам не знает, куда его девать.

Я выпрямляюсь и потягиваюсь, чувствуя, как мир обнимает меня мягкими лапами. От всего какое-то то ли веселое, то ли далекое, то ли грустное ощущение. На­верное, из-за вина.

Мы сбегаем по лестнице и кричим «до свидания». Я хватаю Джен за руку и бегу во всю мочь, пока под но­гами не оказывается трава. Пока мы не вбегаем в парк и не прыгаем в темный овраг. Пока не ощущаем запах дыма от не очень большого костра, который освещает край леса, где еще с сумерек собрались люди и начали пить. Пока мы не входим прямо в теплый летний ветер и чувствуем, как от него взлетают руки, пока я почти не забываю, как Жизель кусает руку врача своими полу­сгнившими зубами.

Напилась. Джен напилась, думаю я, видя, как она смеется, перегибается в талии, словно резиновая игруш­ка, и проливает вино на землю. Она быстро всех пред­ставляет:

– Холли, это Клайв, это Джон, мой двоюродный брат... он тут приплелся за чьей-то юбкой.

Всего у костра около пятидесяти человек, в основном ре6ята повзрослее, из старших классов. Кто-то пригнал в овраг старую разбитую машину, открыл все двери и включилрадио на полную громкость. «Аэросмит». Позже Жизель мне сказала, что без «Аэросмита» выпуск нельзя считать окончательным.

– Марко здесь! – невнятно говорит Джен, тыча паль­цем в воздух, а потом в мое плечо. – Иди поговори с ним!

Я смотрю туда, где стоит высокий Марко с длинными ресницами в окружении парней постарше. Он присталь­но смотрит на огонь. Чего не заметила Джен, это то, что на нем белая рубашка и черные костюмные брюки и что Кэт, одетая по последнему писку девической моды, сто­ит рядом с ним. Они пришли вместе с танцев, и на Кэт даже букетик из белых орхидей, приколотый па корсаже у левой груди.

– Он занят, Джен. Даже не говори ничего, у меня нет никаких шансов.

– Да чего ты городишь? – кричит Джен, глядя в огонь. – Иди живо туда, трусиха!

– Забудь. Джен! Ему нравится Кэт. – Я выхватываю у нее бутылку и делаю глоток. – Мне все равно надо сле­дить и тобой, пьянчужка ты этакая.

Джем что-то бурчит, я не слышу что, потом нагиба­ется еще ниже, сидя на бревне, и икает.

– Дамы, не хотите ли покурить? – говорит Клайв, показывая белые, но кривые зубы.

Он такой симпатичный, даже с этими зубами. Джен говорит, что он ненормальный, но он красивый, он по­хож на ребенка; маленький носик, большие губы. И он так смотрит на меня, когда говорит, что меня от этого подташнивает.

– Я не курю, – говорю я, глядя на Джен.

– Понятно, не хочешь испортить идеальные розовенькие легкие бегуна, да, Холли? – усмехается он, сует самокрутку в рот и знаком просит у Джона зажигалку.

– Откуда ты знаешь, что я бегаю?

– А я интересуюсь юными спортсменками.

Мне почему-то кажется, что будет грубо или непра­вильно отказаться, поэтому я чуть-чуть затягиваюсь, а потом кашляю минут пять.

После того как мы покурили, я отсылаю Клайва и Джона попросить воды для Джен, которая уже начала зе­ленеть, но каждый раз на вопрос, как она себя чувствует, отвечает, уверенно поднимая вверх большой палец.

Джон и Клайв возвращаются с пластмассовой канис­трой с теплым апельсиновым соком. Джен делает боль­шой глоток и выплевывает.

– Там водка! – смеется она.

Джон выхватывает у нее канистру, нюхает и отпи­вает.

– Я пошла за водой, – говорю я. – А вы, придурки, сидите здесь и смотрите за ней.

Пробираюсь сквозь кучки людей, сидящих на одеялах, прихожу мимо черной собаки с квадратной челюстью и встречаюсь с ней глазами, чувствую, что горю от груди до живота, как будто внутри меня свечка. В мире и дружбе с собакой, пивом, кострами я улыбаюсь крупной девушке с длинными темными волосами, которая вычищает грязь между пальцами ног. Я чувствую, что мы молоды, и поэтому все может быть хорошо, если только я найду немного воды для Джен.

– Эй, Холли!

Я оборачиваюсь, сжимая пластиковую канистру, а Клайв неуклюже пробирается сквозь народ: кислотных девушек с блестками на лицах, в босоножках на плат­форме, парней в мешковатых штанах, хиппарей и участников бала в костюмах и платьях разного уровня официальности. Все, кроме Клайва, кажутся блестящи­ми. Я замечаю, что вся его одежда и волосы обтрепаны на концах и в пыли. Наконец-то добравшись до меня, он протягивает руки.

– Я подумал, может, вдвоем будет веселее. Ты идешь в школу?

– Пожалуй, да.

– Сюда.

Он ведет меня через толпу, мимо машины, из которой теперь орет хип-хоп. потом вверх по крутой темной тропинке. Парни спорят, какую музыку поставить.

– К тебе в школу или ко мне? – Он показывает на вы­сокий сетчатый забор, отделяющий школу Святого Себа­стьяна от Восточного технического колледжа.

– Ты ходишь в Тех?

– Да, мэм. – Он пинает ограду.

Восточный технический колледж – последнее прибе­жище для тех. кто выбрал столярную работу, механику и "профессиональное обучение» – чтобы это ни значило. Это школа для трудных подростков. То и дело мы слы­шим, что у них то подожгли машину, то кто-то порезал друг друга в коридоре. Для того чтобы между школой Святого Себастьяна и колледжем был трехметровый за­бор с шипами, есть причина. Учителя, особенно мистер Форд, говорят нам, что там учатся хулиганы, нечестив­цы и наркоманы. Я знала, что Клайв ходит в общественную школу, но не знала, что в технический колледж.

– Школа не по мне.

Да уж, думаю я, а он трясет забор и карабкается по нему. Я колеблюсь секунду, потом лезу за ним. Он са­дится наверху, дожидаясь меня, слегка покачивается туда-сюда, его джинсы сзади натянулись. Спрыгнув по ту сторону, мы некоторое время молча идем по лесу.

– Ты думаешь, там открыто? – спрашиваю я. когда мы подходим к оранжевым дверям, но на самом деле я могу думать только о том, каким образом такой симпа­тичный и спокойный парень, как Клайв, умудрился по­пасть в Тех.

– Подожди здесь, – говорит он, вынимает малень­кий ножик и вскрывает дверь.

Он берет емкость из-под сока из моих рук и исчезает в школе.

Потом мы перелезаем через ограду и останавливаем­ся на вершине холма, чтобы выкурить еще один тощий косячок.

– Как же тебя угораздило попасть в Тех? – спраши­ваю я.

Он смотрит на меня в сгущающемся мраке, вынима­ет косяк изо рта и перелает его мне. У него мягкие, но недоверчивые глаза. Я долго затягиваюсь, и дым не без труда пробирается по моему горлу в живот.

– Я наорал на учительницу в старой школе. Ну, не просто наорал.

– А что?

– Эта тетка, дрянь такая, в девятом классе заставила меня читать «Изюм и солнце».

– «Изюм на солнце».

– Ну да, плевать, как угодно, в общем, она меня до­ставала, действовала на нервы... А мне в тот день читать не хотелось.

– И что?

– И я, ну, разозлился.

– А.

Я передаю ему косяк и смотрю на холм. Наверное, нам придется съехать вниз на заду. Уже совсем стемне­ло. Я различаю маленький нос и полные губы Клайва при огоньке самокрутки. Я думаю, какой он симпатич­ный, но мне надо придумать и сказать что-нибудь та­кое крутое.

– Значит, у нас есть кое-что общее.

– Это что же?

– Нас обоих вытурили из школы.

– Да, мне Джон сказал. Ну вы и вляпались, девуш­ки. – Он ухмыляется, его зубы блестят.

– Да уж, – вздыхаю я, притворяюсь крутой и отка­зываюсь докуривать. – Короче, предлагаю съехать вниз на заднице, ногами вперед.

– Погоди.

Он давит ботинком таракана и берет меня за запяс­тье. Крепко крепко.

– Холли, а ты хорошенькая. Я смеюсь.

Он хочет поцеловать меня в губы, но я отворачи­ваюсь, и он промахивается и слюнявит мне правую щеку. Тогда он берет меня за подбородок и поворачи­вает мое лицо к своему, и даже в темноте я вижу вбли­зи его глаза.

Сначала я нервничаю, у нас пересохло во рту из-за выпивки, я не могу даже пошевелить губами или найти правильный способ его поцеловать. Но потом он нахо­дит меня, он находит теплое, влажное место в моем не­ловком рту и притягивает меня к себе, и я прижата к его животу, мои руки у него на спине, под рубашкой. Я не могу решить, что делать потом, поэтому я пытаюсь вспомнить один старый фильм из тех, на которые водил нас Сол, «Касабланку». Обходительный Хамфри Богарт обнимает Лорен Бэколл. Но потом я растворяюсь у Клайва во рту, мы забываем обо всем, кроме того, что мы два неудачника, катящиеся с холма.

Мы скатываемся к подножию, и я вскакиваю раньше Клайва. У меня исцарапаны руки и ноги, трава в волосах, и Клайв так хохочет, что не может подняться, поэтому я бегу вперед одна. Джен, слава богу, в порядке, она даже кажется почти трезвой. На ней все еще бейсбольная кеп­ка, под которой моя подруга прячет прическу. Я смеюсь, когда вижу ее. Кто-то завернул Джен в одеяло, и она по­переменно то рыгает, то глотает кока-колу со льдом и подпевает «Отель «Калифорния» группе хиппарей у гас­нущего костра.

Джен предлагает мне глотнуть кока-колы, а сама про­тяжно рыгает с довольным видом. Я глотаю и тут же чув­ствую, как у меня леденеет в голове,

– Ой, ой, ой. – Я прислоняю голову к ее пушистому одеялу, пытаясь прийти в себя.

– Где это вы пропадали?

– Да тут, поблизости. Мы тебе воды принесли.

– Спасибо.

Она выгибает брови. Я оглядываю толпу и вижу Клайвас другой стороны от костра. Он снял рубашку и гоняет мяч с компанией парней. Джен следит за моим взглядом и пихает меня под ребра.

– Эй, перестань дуться.

– Заткнись.

– Кажется, ты...

– Ну что еще?!

– Я хотела сказать, прежде чем меня прервали таким грубым образом, что, кажется, ты нашла себе такого же чокнутого, как ты сама.

Date: 2015-07-01; view: 314; Нарушение авторских прав