Фестиваль

– Санка, иди посмотри! Дерево установили! Все так? Давай со светом решать!

Ох, ну сегодня и денек.

На части рвут.

Но ничего не поделаешь.

Случаются такие дни в жизни. Нечасто, но случаются.

И тогда за каких‑нибудь десять‑двенадцать часов происходит так много всего, что потом вспомнишь – и кажется, не день прожила, а целый год…

Сегодняшний день – из таких.

Никто ничего не знает, все думают, что готовится очередной показ очередной коллекции.

И это, конечно, так. В том числе.

Но самое главное событие этого дня – все же не показ.

Они этот день собираются отмечать потом всю оставшуюся жизнь. Потому что сегодня рано утром они поженились. Птича и Геныч стали официально мужем и женой.

Должны были бы раньше, намного раньше, но у невесты имелись свои мотивы. Ей требовался именно сегодняшний день. И все тут.

Жених и невеста, подавая заявление, попросились на самый ранний утренний час, который только можно было назначить.

– Вы жаворонки? – улыбнулась девушка, принимавшая заявление. – У нас все просятся попозже, ближе к вечеру. Первый раз такую пару вижу.

– Мы – непонятки, – объяснил Геныч. – Мы такой день выбрали, в который надо впихнуть сто дел. И все жизненно важные. Вот и стараемся по времени уложиться.

– Смотрите, могу на девять записать? Приедете?

– Примчимся! – пообещали оба.

Им не хотелось никаких церемоний, специальных нарядов… Их праздник будет позже. Сейчас – просто официальное оформление отношений. Штампы. И все дела.

Они и обручальными кольцами решили обменяться потом. В конце дня, когда вечером все завершится и можно будет остаться друг с другом наедине и спокойно, уютно праздновать их личный, собственный особенный день именно так, как им того хочется.

А пока никто ни о чем не знает. Пока надо все наладить и предусмотреть каждую мелочь. Чтобы вышел настоящий чудо‑праздник…

…Вот сейчас надо смотреть, как установлено ее заветное чудо‑дерево.

– Ну, это вы называете «установили»? А как девушки будут выходить? Они же все платья о ветки изорвут, пока на подиум выйдут!

– И верно! Не подумали… Эй, давай двигать, так не годится, вы чем думали‑то?

И так пустяк за пустяком… Все на ней…

Она все задумала давно. Несколько месяцев ушло у Саны на серьезный труд, которым она была полностью поглощена. Она готовила особый показ своей новой коллекции. Ей хотелось, чтобы модели не просто прошлись в ее нарядах, промелькнули – и все. Она мечтала устроить спектакль, праздник, в котором рассказала бы о своей любви к жизни, к небу, воде, птицам, музыке, доброму смеху, детским улыбкам, к будущему…

Она наконец‑то чувствовала себя свободной. И эта свобода диктовала свои законы. Для Сабины свобода оказалась прежде всего возможностью бесстрашно выразить все, что накопилось в ее душе.

Темой ее коллекции стал фестиваль, яркий свободный праздник, когда все собравшиеся вольны веселиться так, как им хочется.

Мысль устроить буйное проявление радости родилась у нее в тот особый, незабываемый летний день, изменивший все‑все.

Они с Генычем называли этот день банным.

Ну да. Птича тогда сидела с Викусей, а Генка пришел к ней помыться, потому что у них с дедом отключили электричество. И не было горячей воды. Вот и все.

И в тот самый день Генкин дед рассказывал о фестивале в конце пятидесятых… Как все выглядело ярко, чудесно, празднично. Как отовсюду слышался смех, музыка… После стольких трудных, страшных и серых лет…

Она придумала, что девушки‑модели превратятся ее стараниями в удивительных чудо‑птиц в пышных разноцветных юбках, с легкими крыльями. Каждая из них будет выглядеть к тому же невестой. Не серьезной, основательной традиционной невестой в белом пышном одеянии с фатой и шлейфом. Нет, все произойдет как будто понарошку, не всерьез… Так, как маленькие девочки мечтают о своих свадьбах, когда до этого еще далеко‑далеко.

Жар‑птицы – невесты – в многоцветных радужных нарядах. У каждой фата. У кого‑то в виде маленького хохолка, ярко‑красная, как гребешок у курочки. У кого‑то – синяя прозрачная вуаль… Ведь Синяя птица – символ счастья…

Столько вариантов веселых уборов для сказочных невест удалось ей придумать! Сама радовалась и смеялась своим придумкам, как маленькая.

Каждая девушка‑птица выходила под особую музыку. Ту, что больше всего подходила именно ей. Пройдя по подиуму, модель возвращалась к дереву, с которого начинался проход, снимала свою фату и вешала ее на ветку.

Откуда взялось в ее фантазиях дерево? Ну, конечно же, из раннего детства. От Чуковского.

И еще – от той красавицы‑березки из воспоминаний о ее первой свадьбе. Та ее прекрасная фата, которую почему‑то нельзя было повесить на тоненькие веточки, то ее удивление, ощущение сжавшейся в комочек души…

Пришло время стать собой и показать всем, какая она. Пришло время выпустить собственную радость – пусть летит, как птичка… Птичкам положено летать.

Нелька выходила самой последней. Единственная – в наряде настоящей невесты. Единственная – в белой фате… Платьице – легкое‑легкое, коротенькое – до колен, – пышная юбочка, атласный поясок, крылышки из белого пуха. Все сразу поняли: невеста‑лебедь. Умела Нелька показать то, что задумал мастер. Одним плавным движением, одним поворотом головы… Топ‑модель. Настоящая звезда.

И вот уже ее белая фата красуется на самой верхушке чудо‑дерева…

Сегодняшний день – это и Нелькин праздник тоже. Они с Женькой расписались полгода назад.

Кончились Нелькины ужасы будто бы сами собой. Отец ее так и не пережил инсульт, отошел в мир иной. Его безутешной вдове досталась четверть комнаты – все по закону. Суд постановил, что Неля выплатит жене отца стоимость этой самой четверти. На этом поставили точку. А с участковым разобрался Нелькин сосед, оказавшийся человеком злопамятным. Ну, никак он не смог простить эту тогдашнюю «инспекцию», нашлись у него, как у всякого успешного бизнесмена, очень серьезные люди, сумевшие показать стражу порядка, что и ему могут кое‑что совсем ненужное подкинуть, и его можно запросто лишить его власти… Очень даже легко…

Так что скрываться и менять место жительства не пришлось.

Тем более Нелькиному жениху необходимо было оставаться в Москве, заканчивать свой институт, да и работа появилась интересная.

Они поженились без пышных торжеств.

Праздник отложили до лучших времен. И вот они настали, эти времена. Будет в их семейном альбоме фото Нельки в белом платье с фатой.

Девушки‑птицы вышли на поклон и, возвратившись к дереву, уселись вокруг него. Нелька‑невеста вышла напоследок с Викусей на руках, одетой точно, как ее мама. Викуся сияла. А потом, когда они сели у дерева, как и остальные, вдруг вырвалась из рук матери и быстро‑быстро поползла по подиуму.

Зал расхохотался. Фотографы только успевали запечатлевать «гвоздь программы».

Птиче полагалось выходить на поклон последней.

Она и вышла. Вернее, выбежала. Скинула туфли, чтоб удобнее было ловить Викуху – та ползала удивительно быстро.

И вот создался экспромт – удачное дополнение к тщательно отрепетированному представлению. Известный дизайнер Сабина Мухина несется по подиуму босиком, подхватывает на руки смеющееся дитя и сама хохочет…

Да! Это фестиваль!

Это праздник!

Ее день!

Все вышло так, как Птича и задумала. Даже, пожалуй, лучше. Такой последний проход специально не придумаешь.

Со всех сторон раздавался смех, радостные возгласы, аплодисменты.

Веселый праздник получился. Теперь можно точно сказать – получился!

После всех дневных хлопот можно было расслабиться. Вообще ни о чем не думать. У нее все вышло. Все сбылось.

Она ответила на несколько вопросов для прессы – неизбежная процедура, никуда не денешься. И все, смеясь, спрашивали о дереве с райскими птицами: откуда такая идея, что вдохновило?

– Приснилось, – невозмутимо отвечала Сабина. – Однажды приснилось все‑все, я встала и нарисовала.

– Вам снятся волшебные сны! – удивлялись журналисты.

– С некоторых пор – да, – подтверждала Птича.

Но, к счастью, вопросы быстро иссякли: все стремились попасть на фуршет – второе по значимости событие вечера.

Больше всего хотелось ей домой. Улечься на диване с Генычем, прикорнуть, накрывшись пледом… Это и было бы их прекрасное отмечание всех знаменательных сегодняшних событий сразу.

Улечься вдвоем… И еще чаю с лимоном и конфетой… Какую бы конфету она попросила? «Мишку», еще «Трюфель», еще «Раковую шейку». Вот, пока все.

Надо уточнить, есть у них дома именно эта группа товарищей. Ах, да! Еще халву в шоколаде…

Птича думала свои счастливые мысли, дежурно сияюще улыбаясь: вспышки фотокамер все продолжались, репортеры отбегали к буфету, наспех выпивали, закусывали и вновь устремлялись к главной героине сегодняшнего события.

Вдруг кто‑то бесцеремонно тронул ее за локоть.

Она оглянулась с прежней улыбкой.

Габриэлла!

Этого еще не хватало. Значит, и Славик тут, поблизости. От кого‑то она слышала, что люди эти поженились вскоре после их со Славиком развода.

Бывшие супруги не виделись с тех самых пор… С того дня, как Ростислав ее избил. Разводные дела вел адвокат. Видеться оказалось не обязательно.

Птиче представлялось, что она все забыла. Она очень старалась забыть…

Но сейчас сердце у нее забилось сильнее.

Зачем они здесь? Неужели Ростислав соскучился?

Смешно и думать. Скорее всего, парочка пришла позлобствовать, впечатления свежие получить, чтобы внутренний яд активнее вырабатывался.

Габриэлла стояла близко‑близко, толкая ее своим огромным животом: рожать ей, судя по всему, полагалось со дня на день.

Что ж! Сбылась мечта Славика! Пусть радуется, пусть будет счастлив наконец, если он умеет быть счастливым. Но Габриэлла – герой. Надо же! С таким животом, а не поленилась. И добилась всего что хотела, а все равно ей неймется!

– Привет, фригида бесплодная! – услышала Птича.

Она ни на секунду не перестала улыбаться! Это – огромное достижение, потому что сердце ее снова подпрыгнуло и забилось часто‑часто.

Ей хотелось прежде всего дать Габриэлле по морде – да, именно по морде, а не по лицу – так она про себя и выразилась. А потом крикнуть, что никакая она не бесплодная, что у нее тоже… тоже..! И довольно скоро! Через каких‑то четыре месяца! И неужели не видно?..

Так она кричала… Мысленно… Про себя.

Но внешне – стояла молча и улыбалась, как ни в чем не бывало.

Репортеров собралось почему‑то очень много, вспышки не давали смотреть. Она хотела подозвать Геныча и просто сказать, что пора… пошли, мол, отсюда…

И еще ей было очень жаль, что в свой особенный день пришлось ей услышать пакостные слова, ощутить злобный посыл от той, которая когда‑то казалась доброй знакомой.

Краем глаза увидела она Ростислава с его ироничной миной и явным торжеством на гладком раздавшемся лице.

И тут Птича все поняла.

Вот они зачем пришли! Похвастаться животом!

Ну и пусть бы себе – будьте же счастливы, наконец! Зачем за счет гадостей другим?

Увидела Птича и Геныча, стоящего со счастливой улыбкой, обращенной к ней, довольно близко, за спиной особо ретивого фотографа.

Странно – вся сцена длилась несколько секунд. Но они показались нескончаемыми.

«Я ничего ей не отвечу, я не смогу. И просто не хочу», – думала Птича.

И в этот миг…

В этот самый миг…

– Привет Натаха! – раздался очень веселый пьяный голос.

К ним пробился бодрый мужичок с явными признаками основательного материального благополучия.

«Наверное, из прежних Габриэллиных дяденек», – решила Сабина.

Дядька действительно ухватился за плечо Габриэллы и уставился на ее живот, что‑то мучительно соображая.

– Я не Наташа, Я Габриэлла, – строго промолвила гордая будущая мать.

– Наташка, да брось ты, «Габриэлла, Синдирелла, Охуелла…» – развеселился гость праздничного вечера.

И не простой гость, явно VIP… За ним даже телохранитель вроде маячил… Или Птиче показалось?

Она чуть‑чуть, на полшага, отошла от гадины.

За происходящим хотелось почему‑то наблюдать слегка со стороны.

А то, что простыми репликами тут не закончится, почему‑то казалось ясным, как дважды два.

Внимание репортеров мгновенно переключилось на треугольник «Ростислав – Габриэлла – пьяный дядька».

Видеокамеры тоже подтянулись.

– Да ты, я вижу, мамкаться собираешься… Интересно… Подожди‑ка… Это чей же у тебя там наследник растет? Уж не мой ли? Дай подсчитаю… Так‑так‑так… Вот, значит, ты что решила… Получить хорошие деловые гены – и в кусты! А бог все видит, Синдирелла! От него не спрячешься! И от меня тоже! То‑то я смотрю – не признает она меня! Не получится не признавать!

Обиженный высокомерием бывшей содержанки, дяденька‑олигарх щедро выкидывал довольным представителям желтой прессы одно разоблачение за другим, без остановки.

– Я от мужа своего беременна! От законного своего мужа! – визжала Габриэлла, разом потеряв свой светский лоск, невозмутимость и загадочную ядовитую улыбку. – Пошел ты на х‑й, я тебя не знаю!!!

Лицо Ростислава сделалось похожим на серый камень.

Оно казалось неживым, даже глаза его не двигались. Он не мигал. Смотрел он на свою законную супругу Габриэллу так, как смотрит на невероятное, немыслимое чудовище в фильме ужасов загипнотизированный монстром совершенно беззащитный персонаж.

Почетный гость вечера между тем продолжал:

– Это ты МЕНЯ не знаешь? Фигасе заявы!

А квартира твоя на Тверской‑Ямской откуда?

С неба свалилась от волшебника в голубом вертолете? Да я тебя… видал… Но вежливости тебя плохо учили, Мандиньделла! И ребенка – проверим. Это не обсуждается. Ясно тебе?

Мужичок завелся не на шутку, обиделся по‑черному. Телохранители его, обозначившиеся теперь явно и железобетонно, готовы были к исполнению любого приказа своего взбаламученного кормильца.

– А муж твой… Это этот? – громыхал, как Зевс, сильный мира сего. – Ба! Знакомые все лица! Славчег! Угораздило! Папашка!!!!

Олигарх театрально согнулся пополам и принялся картинно корчиться от смеха.

– Ну, валяйте, валите отсюда. Беременным тут не место. Приперлась – а зря. Тебе тихо надо сидеть… А то еще претенденты найдутся на плод чрева твоего, – объявил он, кое‑как отсмеявшись. – Родишь, встретимся в суде. Разберемся. Чужого мне не надо, пусть твой му‑му…ж радуется. Мой – хрен отдам. Поняла?

Габриэлла стояла, покачиваясь, как заколдованная.

– Виктор, проводи до места проживания и отзвони Крынкину, пусть наблюдает… Инструкции от меня получит потом, – жестко приказал бывший Габриэллин дяденька.

Птиче не хотелось смотреть на них. На эту пару. Она так старалась забыть – все эти несколько месяцев старалась она забыть тот свой страх и ту свою боль, что сковывали ее долгие годы.

Пусть уходят. Пусть живут дальше.

Пусть это будет Славин ребенок.

И пусть Габриэлла теперь сто раз подумает, прежде чем станет перед кем‑то хвастаться своими достижениями. У нее теперь настало время расхлебывать кашу, которую она сама же и заварила. Вся ее предыдущая жизнь обернется к ней своей изнанкой…

Но к Птиче это больше не имело никакого отношения.

Ровным счетом никакого.

Она даже с Генкой не будет обсуждать то, что оба они только что видели и слышали.

У Рыцаря и Прекрасной Дамы другие интересы, другие дела…

– Слушай, у нас дома «Мишки» есть?

– «Мишки» точно есть, я проверял.

– А «Раковые шейки»?

– Нет! А тебе хочется? Тебе их надо, да?

– Ужасно почему‑то захотелось «Раковых шеек», все время о них думаю…

– Тогда я тут сворачиваю, да? В «Новоарбатский» зайдем. Хорошо, что ночью открыто…

– А вдруг там нет?

– Пошли, сама увидишь – я там тебе все время покупаю…

И Рыцарь, обняв Прекрасную Даму, повел ее туда, где можно исполнить сегодняшнее желание его драгоценной спутницы.

Кстати. Оно исполнилось.

[1]Даниил Хармс. Из «Голубой тетради» № 12.

[2]Редьярд Киплинг. Благодетели. Перевод с англ. С. Степанова.

[3]Сергей Рыженков. В кн.: Евгений Евтушенко. Строфы века. Антология русской поэзии. Минск – Москва: Полифакт, 1995.

[4]Песня из кинофильма «Испытание верности», 1954 год, музыка И. Дунаевского, слова М. Матусовского.

[5]О. Мандельштам. Бессонница. Гомер. Тугие паруса…