Глава 3. Лариса легко нашла офис киностудии «Дебют»

Лариса легко нашла офис киностудии «Дебют». Он оказался на удивление небольшим. В сумрачном холле, украшенном искусственными деревьями в кадках, сидела секретарша – женщина средних лет, с бесцветными волосами и в очках.

– Вам кого? – хмуро спросила она, окидывая посетительницу строгим взглядом.

– Я… – оробела Лариса. – Я по поводу объявления…

– Какого объявления?

– Насчет работы. Я звонила вчера вечером…

– А‑а! – не дослушав, кивнула секретарша. – Тогда вам к Чарову. Вторая дверь по коридору, с левой стороны.

– С‑спасибо, – пробормотала Лариса, бочком проскальзывая мимо сердитой дамы.

В коридоре было темно и пустынно. Пахло пылью.

Лариса представляла себе киностудию несколько по‑другому. По ее мнению, здесь должны толпиться актеры, режиссеры, операторы, гримеры, статисты и прочий киношный народ; повсюду должны громоздиться декорации, висеть костюмы, стоять камеры, гореть прожекторы… и происходить еще много чего шумного и чудесного. Полная тишина и безлюдье неприятно поразили учительницу Мельникову.

«Наверное, сама киностудия в другом месте, – решила она. – А здесь что‑то вроде конторы… или отдела кадров».

Лариса подошла к двери с табличкой «Чаров В.А.» и осторожно постучала. Из кабинета раздался приятный басок:

– Входите!

В светлом квадратном помещении стояли письменный стол с компьютером, несколько стульев и старинная чугунная вешалка, которая совершенно не вязалась со всей остальной обстановкой. На вешалке одиноко висело длинное горчичное пальто Чарова.

Сам хозяин кабинета отвлекся от разложенных перед ним бумаг и настороженно уставился на Ларису.

– Что вам угодно? – осведомился он, жестом предлагая посетительнице сесть.

Мельникова опустилась на кончик стула и сжала в руках сумочку.

– Моя фамилия… не важно… Я вам вчера звонила по поводу работы…

Чаров опустил глаза и хмыкнул.

– Вчера поступало множество звонков.

– Я Мельникова, – торопливо объяснила Лариса. – Учительница биологии. Помните?

– Допустим…

– Так у вас есть работа для меня?

– Разумеется.

– А что надо делать?

– Нам требуется помощник администратора, – сказал он, улыбаясь одними губами. – Значит, человек, который должен справляться с разной работой.

Лариса не знала, что сказать. Она смотрела на Чарова, как его холодная улыбка медленно сползала с лица.

– И все‑таки…

– Разная работа! – повторил он, повысив голос. – Разная! Возможно, придется стирать и гладить костюмы, выдавать и собирать реквизит, готовить еду для артистов и сотрудников киностудии. У нас разносторонняя деятельность.

– А… какова продолжительность рабочего дня? – спросила Лариса, все более теряясь под взглядом Чарова.

– Рабочий день не нормирован, – ответил он. – Вы можете быть задействованы целые сутки, а можете отработать пару часов и быть свободны.

– Но я еще работаю в школе…

– Совместительство исключено, – резко сказал Чаров, всем своим видом показывая, что разговор слишком затянулся. – Вам придется сделать выбор. Что вы решили?

– Я не знаю, я…

– Тогда поговорим в другой раз, когда вы определитесь.

– Нет‑нет! – испугалась Лариса. – Лучше сейчас.

– Хорошо. – Чаров терял терпение. – Сколько вам платят в вашей школе?

Лариса промолчала.

– Вот видите! – усмехнулся он. – И вы еще раздумываете? Что за странные люди?! Готовы довольствоваться грошами, лишь бы ничего не менять.

Учительница Мельникова вспомнила о долге за квартиру, грозящем выселении и… решилась. В конце концов, что она теряет? Работа в школе всегда найдется.

– Ладно, – сказала она. – Я согласна. Сколько мне будут платить у вас? Как в газете написано?

Чаров удовлетворенно кивнул.

– Возможно, и больше. Все будет зависеть от вашей работоспособности. Да, кстати, забыл вам сказать, у нас предусмотрены командировки.

– Командировки? – удивилась Лариса.

– Вот именно! – подтвердил Чаров. – Фильмы снимаются не только и не столько в московских павильонах. Это происходит в самых неожиданных местах. И там съемочной группе тем более не – обходимы помощники.

– Д‑да?

Разъезды не входили в планы Мельниковой, и она чуть было не отказалась.

Хозяин кабинета уловил ее колебания.

– Командировки оплачиваются по повышенному тарифу, – сказал он. – Вам ведь нужны деньги, не так ли?

– Очень нужны.

– Так работайте! Вам предоставляется отличная возможность решить свои финансовые проблемы.

– Я не думала о поездках… я полагала, что…

– Дети есть? – перебил ее Чаров.

– Есть, – не посмела солгать Лариса. – Девочка. Но она сейчас у бабушки. Да и муж у меня сидит дома. У него рука больная. Так что…

– Вот и замечательно. Вы хотите работать, мы готовы платить достойные деньги. Какие могут быть раздумья?

«В самом деле, – подумала пристыженная учительница. – Что мне еще надо? Оклад обещают хороший, квалификации особой не требуется. Ну, придется куда‑нибудь съездить. Ничего страшного. Даже интересно. Хоть посмотрю, как кино снимается! А то так и умру провинциальной дурищей».

Мысли о будущих приключениях захватили ее.

– Когда выходить на работу? – спросила Лариса, уже ничуть не сомневаясь в правильности своего выбора.

– Завтра, – ответил Чаров. – С утра. Приходите к девяти.

Мельникова выпорхнула за дверь, чувствуя себя актрисой, приглашенной на ведущую роль. Ах, как чудесно иногда может складываться жизнь! Правду говорят, нет худа без добра.

Она попрощалась с секретаршей, как с лучшей подругой, и вышла на улицу. Настроение было превосходное. Лариса решила отметить свою удачу. На последние рубли купила еды и две бутылки пива.

– Ты что? – рассердился Мельников, пропуская ее в тесную прихожую. – С ума сошла? Этих денег нам должно было хватить на две недели!

– Экономить больше не придется, – успокоила его жена. – С завтрашнего дня я выхожу на новую работу. Если буду ездить в командировки, заплатят больше.

Муж с сомнением покачал головой.

– Что ты будешь делать?

– Что скажут.

– Надеюсь, интимных услуг от тебя не потребуют?

– Да ну тебя! – обиделась Лариса. – Вечно настроение испортишь…

– Просто я хорошо усвоил, что зря деньги нигде и никому не платят, – раздраженно сказал муж.

– Почему это зря? Я… работать буду. Это же кино! Как ты не понимаешь? Кино‑о! Праздник жизни.

– Ох, смотри, Лорка, как бы тебе этот праздник боком не вышел…

– Да замолчишь ты или нет? – едва не заплакала она. – Радовался бы, что я работу хорошую нашла, что с долгами расплатимся. А ты все каркаешь и каркаешь!

Но пыл ее угас. Праздничный ужин оказался не таким веселым, как ожидалось. Володя молчал и сопел недовольно, потом ушел в комнату разрабатывать свою негнущуюся в локте руку.

– Болит? – спросила жена, обнимая его за плечи.

– Болит, проклятая, – сокрушенно ответил Мельников. – И разгибаться не хочет. Черт, как не повезло!

Лариса, утомленная сегодняшними событиями, постирала кое‑какую мелочь и легла. Забылась тревожным и неприятным сном. Чаров звал ее за собой, вел куда‑то по бесконечным темным коридорам. Куда? Зачем? Лариса хотела вернуться, но тут же вспоминала о деньгах, о том, что их с Володей вот‑вот выселят из квартиры. И шла за Чаровым. Он крепко держал ее за руку, часто оборачивался; в темноте его глаза сверкали, как у кота. Когда Лариса пыталась высвободиться, Чаров громко и раскатисто смеялся. В гулких коридорах его хохот многократно повторяло зловещее эхо…

– Лорка, Лорка! Проснись!

Лариса с трудом открыла глаза и вдохнула по – больше воздуха. В груди застыл тяжелый твердый ком. Володя изо всех сил тряс ее за плечо.

– Ну, слава богу! Я уж думал, не добужусь! – воскликнул он, испуганно глядя на жену. – Ты чего? Кошмар приснился?

– Где я?

Лариса спросонья не понимала, что происходит.

– Дома. Ты кричала во сне…

– Это нервы, – успокаиваясь, сказала она. – Слишком много впечатлений для одного дня.

– Принести тебе чаю? – спросил Мельников.

– Не надо. Давай спать…

* * *

Погода стояла, хуже не придумаешь. Всю ночь и весь день мело колким, морозным снегом, ветер завывал в переулках и проходных дворах, сбивал с ног.

– Ну и зима нынче выдалась! – сокрушалась Ангелина Львовна, пытаясь согреться. Пока они с Калитиным добрались от машины такси до ресторана, их с ног до головы засыпало снегом. – Закажи коньяк.

– Непременно, – кивнул Марат.

– Что будем есть? – поинтересовалась она. – Я очень голодная.

– Налимью уху и расстегаи.

– Так я и знала!

– Возражаешь? Она пожала плечами.

– Нет. Пусть будет уха…

Столики в зале были накрыты белоснежными скатертями, в каменном очаге горел живой огонь. Маленькая эстрада пустовала.

– Здесь играет классный саксофонист, – сообщил Калитин. – Он выйдет попозже.

Пока они ожидали заказ, официант принес коньяк в стеклянном графине, холодную буженину и грибы.

– Давай выпьем, – сказала Ангелина. – А то я не согреюсь никак.

Марат налил в широкие бокалы помногу, почти на треть.

– За нас…

Выпитое растеклось внутри приятным теплом, сознание слегка затуманилось.

– Как твои дела? – спросила она, глядя на глубокие тени на лице Марата.

– Имеешь в виду студию? – усмехнулся он. – В общем, неплохо. Это что касается денег. В остальном… большого удовольствия я не получаю, занимаясь фотографией. Скука смертная…

– В детективном агентстве было веселее?

– Представь, да, – засмеялся Калитин. – Несмотря на разгул криминала и беспредел силовиков. Неизвестно, кто кого превзошел. Зато скучать не приходилось. Я уже не раз пожалел, что пришлось закрыть агентство.

– Неужели больше нечем развлекаться?

– Развлечение, как по мне, должно быть экстремальным. Мужчина, который не рискует, – ржавеет. Адреналин! Вот мужской наркотик.

До фотостудии Калитин владел частным сыскным агентством «Барс». А еще раньше – являлся сотрудником секретного спецподразделения. Годы, проведенные на государственной службе, он вспоминал неохотно. Посмеивался:

– Лучше забыть. Так для всех безопасней: и для меня, и для окружающих.

И он действительно забыл.

– Почему ты ушел из… госструктуры? – как‑то спросила Закревская.

– А! – махнул рукой Марат. – Не хочу вспоминать! Мне в некотором роде повезло не упасть на скользкой дорожке, вот я и не стал испытывать судьбу. Второй раз она могла оказаться не столь благосклонной.

Ангелина Львовна решила не настаивать на откровенности. Она поняла, что в прошлом Марата есть нечто, куда нет доступа никому, в том числе и ей. В этом был свой резон. Меньше знаешь, крепче спишь.

Официант принес, наконец, дымящуюся уху, и они принялись за еду.

– Лина, а как твоя наука? Все пишешь статьи в умные журналы?

Отношения между Калитиным и Закревской давно перешли из разряда «пациент – доктор» в совершенно иное русло. Их можно было скорее назвать любовно‑дружескими, нежели просто приятельскими. Ангелине Львовне нравилось в Марате все – он умел ненавязчиво общаться, не приставал к ней с поцелуями и объятиями. Даже то, что он пользовался успехом у женщин, импонировало ей. Он стал называть ее Лина, и Закревской понравилось. Имя Ангелина давало широкий простор для фантазий, но никто не переделал его на такое ласковое и мягкое. В школе Закревскую называли Геля, мама окрестила ее Ангелом, в институте ее игриво звали Анжелой, – и ни одно из этих уменьшительных имен ей не нравилось. А вот Лина… Словом, Калитин сумел угодить даме.

– Моя наука? – рассеянно переспросила она, очнувшись от мимолетных мыслей. – Странное у меня занятие, ты не находишь?

Марат пожал плечами. Он раньше тоже увлекался психологией, наряду с философией и логикой, но особо не преуспел в этом.

– Чужая душа – потемки, – сказал он.

– Избитая фраза.

– Так ведь люди ничего лучшего не придумали! – возразил Калитин. – Они до сих пор пытаются облечь старый манекен в новые одежды.

– Ну и сравнения у тебя…

– Стараюсь, – улыбнулся Марат. – Если я перестану быть интересным, ты откажешься со мной встречаться. А я уже привык к тебе.

– Серьезно?

– Еще как.

Калитин не лгал. Его в самом деле все сильнее тянуло к ней. Сначала они виделись раз‑два в месяц, потом каждую неделю, потом… Марату уже и этого казалось мало. Закревская не старалась произвести на него впечатление как на мужчину, – не кокетничала, не заигрывала с ним. Она вообще не придавала значения личному обаянию и вела себя естественно, приводя этим Марата в восторг. Женские уловки, дурацкие капризы, пустая болтовня и жеманные манеры со временем начали раздражать его. Ангелина оказалась приятным исключением. Она была умна без занудства и приятна без ухищрений. Это редкое сочетание в женщине очаровало Калитина сильнее, чем он ожидал. К тому же Закревская не помышляла о замужестве, и это придавало отношениям с ней свободу и легкость.

– Знаешь, Калитин, – засмеялась она, – ты начинаешь мне нравиться. Это опасно.

– Почему?

Она уклончиво повела плечами.

– Вдруг меня угораздит влюбиться… столько сразу возникнет лишних сложностей. И вообще… нам такое ни к чему.

– За меня попрошу не расписываться, – улыбнулся Марат.

– Налей мне еще коньяка, – сказала она.

Они снова выпили. В зале стало шумно, жарко засияли люстры. У Ангелины Львовны кружилась голова.

– Боюсь, тебе придется выносить меня отсюда… – пошутила она.

– Неужели? С превеликим нашим удовольствием.

Ей было хорошо сидеть напротив Марата, пить коньяк и смеяться.

– Расскажи мне что‑нибудь о своих новых достижениях.

– Какие там достижения? – вяло махнула рукой Закревская. – Чем дольше я работаю, тем чаще становлюсь в тупик. Я уже начинаю думать, что взялась не за свое дело. Надо было выбрать специализацию педиатра или стоматолога. По крайней мере там существует хоть какая‑то определенность. А психика… такие дебри! Человек внутри себя непредсказуем и сложен. Это даже не темный лабиринт, это… бездны непроницаемые.

– Ну, не преувеличивай. Такие уж и бездны! По‑моему, некоторые люди читаемы, как театральная афиша.

– Вот именно, что некоторые. И читаемы вовсе не они, а то, что они тебе показывают.

Калитин задумался. Коньяк спутал его мысли, а близость докторши вызывала странные желания, отличные от философских выкладок. Он внутренне встряхнулся и попытался собраться. Нет, говорить сейчас о психотерапии не хотелось. Тянуло на что‑то романтическое, безрассудное, но… сам же спросил о «новых достижениях»? Придется держать марку.

– Ты Ревина знаешь? – вдруг сменила тему Закревская. – Даниила Петровича?

– Данила Ревин? Что‑то припоминаю. По‑моему, известный в прошлом альпинист. Я тоже немного увлекался скалолазанием, но дальше учебных походов дело не пошло.

– Есть что‑то, чем ты не увлекался?

Марат пробовал себя в разных видах спорта – парашютизм, мотогонки, серфинг, редкостные восточные единоборства. Он отдал дань всему понемногу, ни на чем не останавливаясь. Альпинизмом он бредил в юности, зачитываясь книгами о горноспасателях, покорении вершин и ледников, знал наперечет героев прославленных восхождений. Большой Памирский тракт, Пишхорское ущелье, пик Корженевской, Дарвазский хребет… – эти названия звучали для него самой приятной музыкой. Бородатые, черные от мороза и солнца парни в просоленных ветровках, одичавшие от жизни в снежном поднебесье, долгое время были его кумирами. Годы спустя он назвал свое сыскное агентство «Барс» в память о былом увлечении. «Снежный барс» – почетное звание, присваиваемое выдающимся альпинистам.

Снежный барс, светло‑серый, с черными пятнами, изящный и сильный, почти незаметен среди скал… Бесшумно скользит он в клубах тумана, выслеживая на скальных террасах горных козловтеков. Ловкий и бесстрашный хозяин гор легко переходит через скрытые под снегом ледниковые трещины и умело избегает готовых рухнуть в бездну снежных карнизов. Следуя за стадами архаров[4]или хангулов,[5]барс поднимается до семитысячной высоты… как раз туда, куда забраться могут лишь настоящие альпинисты.

– Ревин… Ревин… – задумался Марат. – Кажется, он совершил траверс вершин Кальберг – Адайхох.

– Что? – не поняла Закревская.

– Это на Кавказе, – пояснил он. – И еще… на Памиро‑Алтае он поднимался на Чапдару. Один из труднейших маршрутов. Думаю, это далеко не все. Данила Ревин – опытный альпинист, но давно забросил горы. Я слышал, он сейчас организовал свой бизнес и довольно неплохо стоит.

– Ну и память у тебя!

– Могу в цирке выступать, – похвастался бывший детектив. – В школе я брал призы на математических олимпиадах, а бабуля прочила мне славное цирковое будущее. Если я хоть раз что‑то увидел или прочитал, уже не забуду. Трехзначные числа умножаю и делю в уме почти мгновенно.

– Вот это да! Что ж ты раньше молчал?

– Во‑первых, ты не спрашивала. Во‑вторых, ничего выдающегося в этом нет. Кому нужно считать в уме, когда повсюду компьютеры и калькуляторы?

– Не скажи, – возразила Закревская. – Хорошая память в наше время редкость. Знаешь, сколько пациентов обращаются ко мне именно с целью улучшить память?

– У меня с детства память отличная.

– Повезло тебе, Калитин. А почему ты не пошел в математики? Был бы сейчас профессором.

– Я бы рехнулся от скуки, – признался Марат. – Формулы, уравнения и корни – это не для меня. Я не могу долго сидеть на одном месте, а тем более корпеть над бумагами. В олимпиадах я принимал участие только по требованию учительницы. А так… меня за уроки не загнать было. Все делал на ходу и как попало, но учился хорошо. Отличником не был, признаюсь, но четверок в аттестате имею буквально пару штук – по пению и литературе.

– Честно говоря, я считала тебя хулиганом и двоечником.

Марат смешно скривился.

– Вот это да! – возмутился он. – Хорошее же я произвожу впечатление на людей.

– Ну, извини… что есть, то есть.

– Кстати, а почему ты интересуешься Ревиным? Он что, твой пациент?

Ангелина Львовна была связана врачебной тайной, поэтому не могла сказать правду. И серьезного повода для этого не видела. Пока.

– Нет, – ответила она. – Даниил Петрович – муж моей школьной подруги. У них возникли проблемы.

– Семейные?

– В общем, да…