Последнее приключение

– Он ангел! – воскликнула Франсуаза.

– Самое очаровательное дитя из всех! – страстно поддержала ее Саванна.

Я посмотрела на них. Холодность, возникшая между двумя женщинами сразу по приезде три года назад, растаяла после рождения моего сына. И Саванна, и Франсуаза обожали малыша.

– Он – демон, – холодно заметила я. – И его давно пора бить.

– Нет! – хором закричали служанки, пряча негодника под юбками.

– Да! – сказала я грозно. – Неудивительно, что он такой неслух. Вы обе избаловали его донельзя, что бы он ни натворил, вы его никогда, никогда не наказываете. Однажды он убьет кого‑нибудь этим луком! Всего три года, а он уже настоящий разбойник! Если дело так дальше пойдет, я никогда не найду на него управы. Стыдись, Саванна! Это ты забила ему голову рассказами об индейцах и шаманах и… Бог знает, чем еще! А ты, Франсуаза! Помнится, ты колотила меня за куда меньшие проступки, чем этот. Подумать только – покушение на убийство! Бедный старый Дерейн. Удивляюсь, как он не умер от потрясения прямо на месте. Бросьте защищать его! Этьен, иди сюда, мама хочет с тобой поговорить.

– Я хочу папу, – пропищал мальчишка из‑за пышных юбок нянек. – Папа сегодня приезжает.

Со вздохом я опустилась на скамью.

– Что это нашло на ребенка? – спросила я. – Вот уже несколько недель он на себя не похож. Спрашивает у каждого встречного, не он ли его папа, даже у старого Дерейна и у всех парней на конюшне. Не знаю, что с ним и делать.

Служанки переглянулись.

– Мальчику нужен отец, – заговорила Франсуаза, – не знаю, почему бы вам не выйти за этого бедного маркиза. Вы его так мучили.

– Бросьте, – сказала я. – Я не чувствую себя ответственной за его судьбу. Кроме того, если бы он действительно хотел жениться, то выбрал бы себе жену задолго до встречи со мной.

– Вот в этом вы не правы, – вмешалась Саванна, – мужчина не женится, пока ему не велит сердце. Ваш мальчик нуждается в мужской руке.

Франсуаза кивнула в подтверждение ее слов.

– А разве Филипп и дядя Тео не мужчины? У него вполне достаточно мужчин в семье.

Я понимала, что на самом деле это не так. Брат и дядя были весьма и весьма снисходительны к своему племяннику. Они его баловали, задаривали игрушками и, вместо того чтобы направлять его необузданный нрав в нужную колею, поощряли шалости, считая их проявлением истинной породы Лесконфлеров.

– Вы все против меня. Что же мне делать?

Мой сын подбежал ко мне и обнял меня за ноги.

– Мама! Я не против тебя! Я тебя люблю!

Я убрала с его лица белокурые кудряшки. С каждым днем он все больше становился похож на Гарта. Те же серые глаза и золотые кудри, тот же энергичный подбородок, то же крепкое сложение. И вновь я оказалась во власти воспоминаний, давняя боль охватила меня, но я сумела подавить в себе ненужное чувство. Чего я жду? Может быть, действительно стоит выйти за Арманда?

Мы встретились с ним в Марселе, куда прибыло судно «Etoile de France». Мы с Саванной шли по шумному порту в надежде найти носильщика и нанять карету. Франция! Мне самой не вполне верилось, что я дома. Может быть, от избытка чувств я слегка растерялась. По сравнению с уютным, ухоженным городом, который я покинула всего несколько недель назад, Марсель казался суетливым, грязным и шумным.

– Могу я вам помочь?

Я подняла глаза и увидела темноволосого джентльмена лет сорока. Мужчина поклонился мне, сняв шляпу, и улыбнулся. Одет он был просто, но со вкусом, лицо его, худое и, может быть, чуть длинноватое, казалось хмурым, но взгляд светился теплотой и сердечностью.

– Спасибо, – ответила я довольно сдержанно, – мы постараемся справиться сами. Пошли, Саванна.

Представляю, как мы выглядели: две испуганные женщины, одна из которых беременная, затравленно озираются, стараясь не замечать косых взглядов и скабрезностей грузчиков, матросов и посыльных. Едва мы выбрались из порта на улицу, огромная телега, запряженная громадным жеребцом, покатилась прямо на нас. Саванна завизжала. Я потащила ее на другую сторону, и в этот момент она, зацепившись ногой за пустую корзину, валявшуюся на мостовой, потеряла равновесие и упала в сточную канаву. Нас бы обеих раздавило колесами, если бы не провидение, пославшее нам незнакомца, который благоразумно не стал тратить время на призывы к вознице и остановил лошадь сам.

– Вижу, – сказал он, отряхивая фалды сюртука и поправляя манжеты, – что вам все же не обойтись без моей помощи, – и улыбнулся. – Позвольте представиться, меня зовут Арманд Валадон, маркиз де Пеллиссьер.

Кровь отхлынула от моего лица, и со слабым стоном я упала в обморок. Маркиз донес меня до ближайшей гостиницы. Саванна при этом что‑то невразумительно бормотала на смеси английского с ломаным креольским французским.

– Замолчи, Саванна, – сказала я. – Простите, месье, но мне знакомо ваше имя.

– Не исключено, мадам, – ответил он, – но я, клянусь, не помню, где с вами встречался. Как я мог быть настолько бестолковым, чтобы не запомнить столь очаровательное лицо…

– Мы не встречались ни разу, но мы – муж и жена, – сказала я, глядя на пораженного собеседника. – Меня зовут Элиза Лесконфлер. Вы обо мне слышали?

Маркиз присвистнул.

– В самом деле, мадам. Когда я вернулся из России, сколько лет назад это было? Три или четыре? Я услышал весьма любопытную сплетню о свадьбе с моим участием, которая состоялась в одной из северных провинций. Лесконфлер. Да, именно так звали девушку. Какое удивительное стечение обстоятельств, мадам. Я… я счастлив наконец с вами встретиться.

– Вот уж действительно, – усмехнулась я. – Примите мои искренние извинения за принесенные вам неприятности. И еще простите за то, что доставила вам беспокойство сегодня. Я думаю, мы можем…

– Ни в коем случае! – воскликнул маркиз. – Я не позволю вам исчезнуть, пока вы не удовлетворите мое любопытство. Кто был тот самозванец? Вы знаете?

Я встала и оправила юбки.

– Да, знаю. Им был американский авантюрист по имени Гарт Мак‑Клелланд. – Руки мои на мгновение задержались на округлившемся животе.

– Ах, мадам, это я должен просить у вас прощения за доставленные неприятности, – сказал маркиз, легонько касаясь моей руки. – Молю вас, не сердитесь на меня. Теперь я, кажется, начинаю понимать. Вы… Вы только что вернулись из Америки, не так ли? Ах, – и он покачал головой, – так, говорите, Гарт Мак‑Клелланд?

– Значит, он вам знаком?

– Еще как! – засмеялся Арманд Валадон. – Мы оба занимались одним делом, но только подходили к нему с разных сторон, придерживаясь противоположных точек зрения. Я должен был догадаться! Бог видит, этот мужчина не дурак. А какая дерзость!

Однако, заметив, что тема мне не очень‑то по душе, маркиз тут же воскликнул:

– Простите, мадам, мою бестактность! Как я могу с удовольствием разбирать подробности происшествия, несомненно, доставившего вам столько боли! Вы не позволите мне помочь вам? Считайте, что это будет некой контрибуцией за неудобства, причиненные… как бы сказать, моим американским двойником. Я знаю гостиницу, по марсельским меркам совсем неплохую, где мы могли бы заказать карету до Парижа.

Я изучающе посмотрела на собеседника. Он был великодушен и помощь предлагал искренне. Едва ли им руководили низменные соображения. В моем теперешнем положении я едва ли представляла интерес для мужчины. Я с улыбкой протянула ему руку.

– Спасибо за сочувствие. Я вам очень благодарна.

Маркиз поклонился.

– А я благодарен вам, мадам, за разрешение столь долго терзавшей меня загадки. Вы верите в случай? Я – нет. Я верю в судьбу.

Арманд Валадон стал моим другом и покровителем. Он, кажется, поверил в то, что наша встреча была благословением свыше. Я решила, что будет лучше, если он не станет сопровождать меня до самого замка.

– Кто знает, как дядя и братья воспримут мое возвращение, Арманд. Что, если дядя Тео вышвырнет меня вон? Вы приютите меня, если он так сделает?

Он ответил совершенно серьезно:

– Если я заберу вас к себе, Элиза, то больше не отпущу никогда.

– Милый Арманд! – засмеялась я. – Представляете, что это будет за скандал! Беременная женщина, незамужняя, только вернувшаяся из экзотических мест! О вас будет болтать весь Париж.

– Дорогая моя, в моем возрасте мужчина заботится не столько о том, чтобы избежать скандала, сколько о том, чтобы его раздуть. Я к вашим услугам, Элиза. Сейчас и навсегда.

Маркиз проводил нас до Орлеана, затем нанял нам карету до замка. Мы с Саванной приехали домой теплым апрельским вечером. Новый привратник, открывший нам дверь, смерил нас ледяным взглядом. Затем из столовой вышел старый Дерейн, слуга, который знал меня еще ребенком.

– Мадемуазель Элиза, – всплеснул он руками и на подгибающихся старческих ногах побежал в столовую с криком: «Мой Бог! Мой Бог!»

На его крик прибежала Франсуаза. Схватив меня в объятия, она громко заплакала.

Затем появились дядя Тео и Филипп. Они тоже плакали. Я увидела, что Филипп потерял руку, пустой рукав был приколот к плечу в знак скорбного свидетельства его героизма.

– Филипп, – прошептала я, – что случилось? Что случилось?

Филипп грустно улыбнулся:

– Левую руку я оставил под Вильно во время российской кампании, моя дорогая. Боже, Элиза, как хорошо, что ты вернулась!

– Заблудшие овцы возвращаются в стадо, – грустно сказала я, повернувшись к дяде Тео. – Дядюшка, найдется ли у тебя словечко для непутевой племянницы? – Я распахнула плащ, чтобы он мог увидеть мою округлившуюся талию. – Я уйду, если ты скажешь, дядя Тео. Я не хочу, чтобы вы страдали из‑за меня.

Дядя подошел ко мне. Я удивилась тому, как мало он изменился. Может, волосы побелели чуть больше и чуть потрепанней стала одежда, но в остальном он остался прежним.

– Дитя мое, дитя мое! – шептал он, прижимая меня к груди. – Слава Богу, слава Богу.

Дядя тихо плакал, все плакали, даже Саванна и новый привратник, который положил на нее глаз с первой же минуты.

– Так уж повелось в нашем роду: Лесконфлеры дарили Франции самых великих героев, но и самые знаменитые скандалы, – вздохнул дядя. – В любом случае потомкам есть за что нас благодарить. А кто эта прелестная женщина? – спросил он, повернувшись к Саванне.

– Это Саванна, моя горничная из Америки, дядя Тео.

Саванна и Франсуаза взглянули друг на друга с явной подозрительностью.

– Америка! Боже мой, дитя мое, неудивительно, что мы не могли тебя отыскать! О, Элиза, ты ни разу не написала, не послала ни весточки, – укоризненно сказал дядя. – Мы думали, ты умерла.

Я сжала руку старика.

– Прости, дядя. Я много раз собиралась написать, честное слово, но потом происходили разные вещи, порой очень печальные, и мне не хотелось причинять вам еще больше горя. Мне казалось, что для вас будет лучше думать, что меня нет в живых. Я многое пережила, многое видела, на мою долю выпали удивительные приключения. Я думаю, вы можете мной гордиться. Но подождите. Где Оноре? В Париже? Он не женился?

Внезапно дядя Тео весь как‑то сморщился и постарел.

– Оноре убит на дуэли, Элиза. Это произошло спустя примерно два месяца после того, как ты исчезла.

– Боже, – пробормотала я. – Это я во всем виновата. Кто‑то сказал ему что‑нибудь обо мне, и он… Он был такой вспыльчивый…

– Нет, нет, – перебил меня Филипп, – ты тут ни при чем. Он дрался из‑за девушки. Ты же знаешь, каким был наш брат. Мы ничего не знали до самого конца, а когда узнали, было уже слишком поздно.

– Бедные мои, – медленно проговорила я. – Как бы мне хотелось быть с вами. Я знаю, как это тяжело.

– Всем было тяжело, – сказала Франсуаза. – Но время идет, то черная полоса, то белая. Ты очень бледна и худа, Элиза. Ты что, хочешь родить заморыша?

– Нет, Франсуаза, – засмеялась я, – не хочу. Я знаю, что этого просто не может случиться, коль скоро ты мной займешься!

– Надо было послушать ее, когда я вернулся из России! – засмеялся Филипп. – Она так на меня набросилась, будто я голодал по собственной воле.

– Можете не сомневаться, – фыркнула Франсуаза, – ваш Бонапарт вовсе не был тощим, когда вернулся в Париж. Так что, заявляю вам, хорошо, что его больше нет!

– Вот тут, Франсуаза, я с тобой совершенно согласен, – сказал дядя Тео. – Пойдем, Элиза, ужинать, а Франсуаза позаботится о твоей Саванне. Что за чудное имя! Америка! Я всегда хотел побывать в этой стране. Брат твоего деда Пьер‑Клод обосновался в Америке, да ты, наверное, знаешь.

– Чтобы улизнуть от судебных исполнителей, – едко добавил Филипп. – Элиза! Не плачь! Что случилось?

Филипп обнял меня за плечи.

– Ничего, – ответила я, вытирая слезы. – Так хорошо дома. Ничего не изменилось, и все же… мне кажется, что все будто не так. Я чувствую себя иностранкой, но все так знакомо, так дорого мне. Я так рада, что вернулась домой! Так несказанно рада!

Мой сын появился на свет в июне 1815 года. Я назвала его Этьеном, в честь Стефана Мак‑Клелланда, деда Гарта. Дядя Тео вспомнил, что Этьен Лесконфлер прославил себя во время норманнского завоевания Англии в 1066 году, так что имя дядю вполне устроило. Я рожала всю ночь и весь день, и в кратких паузах между приступами рвущей, мучительной боли, я думала о Гарте. Его лицо стояло у меня перед глазами, мне казалось, что я слышу его голос, зовущий меня по имени. А когда я услышала крик нашего мальчика, я расплакалась от радости. Теперь я никогда не потеряю Гарта. Часть его будет принадлежать мне до самой смерти. Но я никогда не увижу его больше, и боль от сознания этой истины почти заслоняла для меня радость от рождения Этьена.

Нет, ничего не изменилось, и все же изменилось все. Замок по крайней мере оставался прежним. Чуть менее ухоженный, чуть более потрепанный, как и его владелец, но по‑прежнему заполненный вещами, которые окружали меня с детства.

Однажды я увидела, что со своего обычного места на каминной полке в библиотеке исчез мой портрет.

– Дядя Тео, ты не сделал этого!

– Чего не сделал, дитя мое?

– Ты не продал Диану! Какой ужас! Мы могли бы одолжить денег. Арманд с удовольствием помог бы нам.

– Прости, Элиза, – мрачно ответил дядя, – я знаю, как тебе дорог был портрет. Но Давид нынче так удачно подскочил в цене… У меня просто не было выбора, – закончил он, пожав плечами.

– Что‑то не чувствуется, чтобы ты особенно расстроился, – холодно заметила я.

В конце концов портрет принадлежал лично мне, и я имела все основания полагать, что мои права собственницы попираются. Но, быть может, дядя просто не счел нужным об этом подумать.

– Деньги умеют утешать во многих скорбях, Элиза., Когда ты повзрослеешь, то поймешь, что я имею в виду.

Мужчины и впрямь весьма ограниченные создания.

– Мама! Мама! – Маленькие ручонки тянули меня за юбку. – Мама, пойдем гулять! Пожалуйста, мама!

Я подхватила малыша на руки и усадила на колени. Этьен беспокойно заерзал.

– Гулять? Малыш, ты целый день был на улице, и всюду находил неприятности. Зачем тебе еще куда‑то идти?

– Я хочу погулять с тобой, – улыбнулся малыш.

– Лук! Лук Лесконфлеров! Пропал! Украли! Похитили!

Дядя Тео ворвался в комнату.

– Где Дерейн? Где…

– Вот лук, дядя Тео, его полчаса назад вырвали из рук твоего внучатого племянника, как раз перед тем как он успел натворить настоящих бед. Этот негодник чуть не пристрелил Дерейна. Бедняга до сих пор не может прийти в себя. Бедный Дерейн. Бедный дядя. – Я поцеловала старика в щеку. – Я его сейчас увожу гулять.

– Куда? – быстро спросил дядя. – Куда ты идешь, моя радость?

Я озадаченно посмотрела на дядюшку.

– В лес, наверное. Точно не знаю.

Этьен, услышав новость, довольно завозился.

– А почему ты спрашиваешь, дядя?

– Да так просто. Вдруг кто зайдет навестить…

– Никто не зайдет. Арманд на неделю уехал в Рим. Пошли, чертенок. Кстати, дядя, что мне делать с преступником? Выпороть?

– Выпороть! – испуганно повторил дядя. – Конечно, нет, Элиза. Ребенок не может подавить естественные порывы…

– И я свои не могла подавить, однако, насколько мне помнится, вы настойчиво побуждали меня это сделать.

– Этьен – настоящий Лесконфлер, мальчик, созданный для приключений. Ты хочешь сказать, что он сам додумался, как стрелять из лука? Не могу поверить!

– Можешь спросить у Дерейна. Пошли, Этьен.

Я протянула мальчику руку, и он крепко вцепился в мой палец.

– Попрощайся с дядей Тео, Франсуазой и Саванной.

Все трое наклонились к нему, чтобы мальчик мог их поцеловать. Этьен рос чертенком, но чертенком удивительно ласковым.

– Так куда пойдем, мое сокровище? – спросила я, спускаясь по широкой парадной лестнице.

– В лес, – быстро ответил мальчик, повиснув на моей руке. – Я пойду убивать индейцев. Хочу показать папе много мертвых индейцев.

Опять этот папа!

Виктор, наш новый слуга, с недавних пор супруг Саванны, ослепительно улыбнулся нам и отпер дверь. Из прохладного холла мы вышли на солнце. Я отпустила Этьена, он бегом сбежал по лестнице и кинулся к фонтану.

– Хотел бы я иметь столько сил.

– О, Филипп, – сказала я, улыбаясь брату, выходящему из конюшни. – Мне кажется, природа должна была наделить матерей вдвое большей энергией, чем их подрастающих чад, а у меня нет и половины. Ты знаешь, что Этьен натворил сегодня?

– Ты про лук? Да, Дерейн мне рассказал. Сказал, что до этого в него никто никогда не стрелял. Я думаю, опыт он сегодня обрел не из приятных. Мне бы тоже не понравилось, будь я на месте старичка.

– Как ты себя чувствуешь, Филипп? – спросила я, обеспокоенно глядя на брата. Он так до конца и не оправился после ампутации и истощения. – Как бы я хотела, чтобы ты был здоров. Я готова поделиться с тобой здоровьем!

– Нет, моя дорогая, я не принял бы такого подарка. Тебе понадобится все твое здоровье и даже больше, чтобы вырастить его, – сказал Филипп, кивнув на моего чертенка, который уже барахтался на дне бассейна, стараясь поймать руками золотую рыбку. – Я вполне здоров, слава Богу, еще и всех вас переживу. А ты как, Элиза? Выглядишь ты красавицей. Ты счастлива здесь?

– Конечно, Филипп, что за вопрос.

– Тебе нужна семья, сестра. Если бы с тобой был мужчина, который бы любил вас с мальчиком и заботился о вас, я был бы спокоен.

Я думала, что он начнет уговаривать меня выйти за Арманда, но неожиданно для меня Филипп спросил:

– Элиза, ты когда‑нибудь вспоминаешь Гарта?

Я хотела было возмутиться, сказать, что вообще о нем забыла, но почему‑то, посмотрев на играющего Этьена, тихо сказала:

– Я думаю о нем каждый день, Филипп. Надеюсь, он здоров. Я верю, что он нашел свою любовь и счастье, пусть маленькое, но счастье. Я желаю ему только хорошего.

– Да, – сказал Филипп, – ты все еще любишь его. Если бы ты могла с ним повидаться…

– Этого не будет. Слишком больно. Прости, Филипп, но я обещала взять Этьена в лес. Мне пора.

Я побежала через лужайку к фонтану и, украдкой взглянув на Филиппа, заметила, что тот хитро улыбается. Все это было довольно странно. Я почувствовала легкое раздражение. Что это сегодня с ними со всеми?

Этьен вылез из фонтана, не протестуя, стоило мне только объявить, что мы идем искать индейцев. Поля, раскинувшиеся вдоль дороги, пахли теплым августом. Мы пришли на полянку, сплошь усыпанную маргаритками. Я сплела венок и опустилась на колени перед Этьеном, и он короновал меня как Королеву Индейцев. Вскоре мы очутились на берегу ручья, где когда‑то я впервые встретилась с Гартом.

Как давно это было. Тогда мне исполнилось семнадцать лет, я была простодушной и наивной, как и любая девочка моего возраста. Я понимала: глупо вспоминать тот день, но память редко следует приказам разума, прислушиваясь лишь к сокровенным желаниям сердца.

– Мама, можно поплавать?

Неугомонный Этьен носился взад и вперед по поляне.

– Нет, милый, не сегодня. Но потом, когда у нас будет побольше времени, мы непременно сюда вернемся. Пожалуй, мне придется нести тебя домой на руках, если ты не угомонишься.

– Нет, мама, я пойду сам, – упрямо заявил мальчик. – Если нельзя плавать, значит, я буду играть с мечом.

Он нашел палку и с полчаса носился с ней, тыча в каждый куст, а потом, забравшись ко мне на колени, потребовал рассказать сказку. Через пару минут он уже спал. Я тихо положила его на согретую солнцем землю. Пусть немного поспит, решила я, а потом мы вернемся в замок. Я невольно залюбовалась сыном. Этьен и вправду рос красивым мальчиком. Если бы можно было повернуть время вспять, я бы ничего не стала менять в своей судьбе: я получила награду за испытания – сына.

Я пошла вдоль ручья, любуясь чистой и прозрачной водой.

– Я должен был догадаться, что встречу тебя здесь, – раздался до боли знакомый голос.

Я медленно повернула голову. Он не слишком изменился за последние три года. Только седина заблестела на висках, да складки лица чуть углубились. Сердце повернулось у меня в груди.

– Здравствуй, Гарт, – сказала я.

Он спешился, но подходить не стал, а стоял рядом с конем и молча смотрел на меня.

– Ты приходишь сюда… часто?

Я покачала головой.

– Нет. Я не была здесь с того времени, как… как жила дома. Это просто стечение обстоятельств.

– Это не стечение обстоятельств, а неизбежность. Ты очень красива, Элиза. Даже красивее, чем я тебя помнил.

Я вспыхнула. Должно быть, он дразнит меня. Я искала в его лице следы прежнего самодовольства, которое когда‑то приводило меня в бешенство, но не находила. Он смотрел очень серьезно, без улыбки. Опустив взгляд, я сняла венок из маргариток. Влажные завитки упали на глаза, и я нетерпеливым жестом откинула их назад.

– Вы застали меня не в лучшем виде, сударь, – сказала я с натянутой легкостью.

В первый раз Гарт улыбнулся.

– Я так не думаю. Ты выглядишь именно такой, какой я тебя себе представлял.

Я больше не могла выдержать его взгляда. Я чувствовала, как краска медленно заливает мое лицо, и закрыла глаза.

– Ты оказался далеко от Луизианы, Гарт.

– Да. Президент Монро назначил меня послом во Франции, Элиза. Я как раз еду в Гавр, мне по делам надо в Лондон, вот я и решил, что небольшой крюк не станет для меня слишком обременительным. Последнее время я стал сентиментальным. Старею, видимо. Оказывается, я помню тот день, когда увидел тебя впервые, свежо и во всех подробностях. Мне приятно думать о нем.

– Я тоже как раз вспоминала о том дне, – проговорила я низким шепотом.

– И хотела, чтобы я появился?

– Конечно, нет. – Я дерзко тряхнула головой. – Ты ведь не заходил в дом?

– Чтобы быть подстреленным одним из твоих корсиканских родственников? Нет уж, увольте. – Он усмехался. Передо мной был прежний Гарт, самонадеянный и циничный. – Кроме того, мои наилучшие воспоминания связаны не с замком, а с этим местом. Мне долго пришлось его искать.

– Так, значит, ты собирался проехать мимо? – спросила я как бы между прочим.

– Да, боюсь, что ты права, Элиза. Хотя твой старый приятель Лафит просил, чтобы я навестил тебя. Мы встречались за ужином накануне моего отъезда.

– В самом деле? Как поживает Жан? Я не получила от него ни весточки.

– Как и он от тебя. Но этот факт не остудил его горячей привязанности. У него все хорошо, и он подумывает перевести свое дело в Техас. Я думаю, он решил уйти в отставку.

– Что за чепуха! Он еще молод!

Гарт пожал плечами.

– Может быть. Но преступления, как и головокружительные приключения, имеют свойство старить мужчину. И женщину тоже.

Я прикусила губу.

– Если ты полагаешь…

– Ничего я не полагаю, – сказал он с невинным смехом. – Я уже, кажется, сказал тебе, что ты все еще красива. Последнее время я не расточаю женщинам незаслуженных комплиментов. Я становлюсь разборчивым. Возраст, видимо, берет свое.

– Ты уже третий раз упоминаешь возраст, Гарт, – сказала я с ядовитой усмешкой. – Ты боишься состариться?

– Нет. – Он снова стал серьезным. – Я не боюсь. Жоржетта умерла, – вдруг сказал он.

– О! – Я не знала, что сказать. – Когда?

– Два года назад. Арнольд был признан умалишенным и направлен на освидетельствование. Он сбежал в «Ля Рев» и там случайно повстречал Жоржетту: она пришла в гости. Арнольд убил ее, а потом себя. И поджег дом.

Злой вихрь, отголосок насилия и убийства, ворвался в мой тихий мир, в котором я так покойно жила уже три года. Я снова почувствовала страх. Я вспомнила ужас и боль, пережитую благодаря таким чудовищам, как Фоулер или Хеннесси. Я почти забыла об этих грустных страницах моей жизни, и Гарт напомнил мне о том, что воспоминания не так‑то просто вычеркнуть из памяти. Я закрыла глаза.

– Это ужасно, ужасно. Я… Мне жаль, Гарт.

– Не стоит. Смерть ее была быстрой и куда более гуманной, чем она заслужила.

Я с трудом перевела дыхание.

– Ты все так же жесток, Гарт. Почему бы тебе не уехать прямо сейчас? Ты принес с собой старые страхи, разложение, тлен. Ты напомнил мне…. Боже! О тех вещах, о которых я не вспоминала годами. Эта твоя буйная страна. Эти подонки, Фоулер и остальные. Рабство, смерть и страдание. Ну зачем, зачем ты пришел сюда?

– Так значит, я испортил тебе идиллию. Ты счастлива, Элиза?

Лицо его было сосредоточенно‑мрачным.

Мне хотелось ответить: «Да, счастлива. Ты мне не нужен». Но я не могла произнести этих слов. Я любила Этьена. Я любила семью и дом. Но я не была счастлива. Я разрешала Арманду Валадону ухаживать за собой, потому что мне нравилось тепло его внимания. Каждый год несколько месяцев я проводила в Париже, и эти сезоны дарили мне тоже своего рода забвение. Я не думала о счастье, не мечтала о нем, поскольку чувствовала, что оно для меня недостижимо.

– Ты счастлив, Гарт?

– Я занят, – пожал плечами он. – Я не думаю о счастье.

– И я не думаю. Я никогда не любила мечтать о воздушных замках.

– Ты не замужем. Меня это удивляет. Что, во Франции люди невосприимчивы к красоте?

– Вовсе нет. У меня так много любовников, и они все так настойчивы… Как тут выберешь? А самое удивительное совпадение, Гарт, что наиболее настойчивым из них оказался твой старый друг.

– В самом деле? Кто он?

– Арманд Валадон, маркиз де Пеллиссьер.

– Что? – со смехом воскликнул Гарт. – Вот это номер!

– Да, мы оба находим это довольно забавным. Ты ведь его знаешь?

– Конечно. Разве можно успешно сыграть человека, не зная его. Мы даже скрещивали шпаги однажды. Он почти меня переиграл. Интересно, насколько его изменило время?

– Он очень добрый, он очень любит Эть… всех нас. Дядя Тео надеется, что судьба расставит все по местам.

– Понимаю, – протянул Гарт, сверля меня холодными серыми глазами. – И его надежды не беспочвенны?

Я почувствовала, как учащается мой пульс. Ну почему он не уходит? Зачем он встретил меня здесь, нежданно‑негаданно, в уединенном месте? Если бы мы повстречались в Париже, я ускользнула бы куда‑нибудь, где людей побольше, но здесь… Мы были одни. Я чувствовала себя беспомощной. Я боялась, что он, со своей поразительной проницательностью, легко поймет, что лежит в основе моего страха, моей неловкости. Он поймет, что я все еще люблю его. Нет, я не хотела, чтобы он узнал об этом.

– Нет, – сказала я. – Надежды дяди Тео небезосновательны. Мне очень симпатичен маркиз.

В этот момент я приняла решение выйти за Арманда Валадона.

– Я не приношу преждевременных поздравлений, – сказал Гарт с кривой усмешкой. – Насколько я помню, ваш предыдущий брак считался уже делом решенным, пока не появился я. Некоторые люди созданы для того, чтобы все портить.

– У тебя это прекрасно получается, – сказала я с горечью. – Можешь быть уверен, что, если свадьба состоится, тебя не пригласят.

– Почему же, – хмыкнул он. – На этот раз я прибыл во Францию не инкогнито, а как официальное лицо, с солидной дипломатической миссией.

– Меня не одурачишь. Ты не изменился ни на йоту.

Я долго испытывающе смотрела на него, словно хотела удержать его образ в памяти.

– Становится поздно, господин посол, – сказала я тихо, – вы пропустите свой корабль в Англию.

– Элиза… – Гарт шагнул ко мне, и вся его неуместная веселость мгновенно исчезла. Глаза стали темными и бездонными. – Я никогда не переставал думать о тебе.

– Я слишком хорошо знаю тебя, Гарт, – произнесла я на одном дыхании, – чтобы рассчитывать на верность твоей памяти.

– А ты, Элиза, – спросил, улыбнувшись, Гарт, и по лицу его пробежала гримаса скорби и боли, – была ли ты верна мне?

– Да. Я… мне не хотелось другого мужчины. Я хочу сказать… хочу сказать…

Я внезапно смутилась.

– Я никого сейчас не хочу, даже тебя, Гарт. Я не хочу…

– Я люблю тебя, Элиза, – сказал он.

Я остановилась на полуслове, едва не поперхнувшись. В голове моей все смешалось.

– Я люблю тебя, – повторил он медленно и засмеялся. – Оказывается, это не так уж трудно сказать. Я мысленно повторял эти слова снова и снова, но до сих пор ни разу не сказал вслух. Я люблю тебя. С каждым разом становится легче. Я люблю тебя, Элиза….

– Перестань! – воскликнула я. – Зачем ты меня терзаешь? Наша встреча здесь была случайной! Как ты можешь говорить, что любишь меня? Я… я не верю тебе, Гарт. – Я повернулась к нему спиной. – Господи, зачем ты только пришел сегодня? Я не верю в твою любовь. Ты просто приобрел еще одно оружие, пополнив богатый арсенал средств, используемых для обольщения женщин. Уходи, Гарт, позволь мне забыть, что я тебя видела. Я скажу себе, что это был сон.

– Элиза…

Руки его обвились вокруг меня, и губы жгли шею. Мне хотелось закричать, но крик умер в горле, утонул, захлебнулся в волне наслаждения. Гарт развернул меня к себе лицом, нашел мои губы, и прежний пожар вспыхнул в нас обоих. Он целовал мои глаза, щеки, шею, грудь, и я как в бреду повторяла его имя.

– Уедем, Элиза, – говорил он, задыхаясь, – уедем сейчас, сегодня…

– Нет, я не могу, – шептала я. – Я не могу оставить…

– Ты должна. Не говори им, не возвращайся. Будь моей возлюбленной, Элиза. Я увезу тебя в Лондон… Ты сможешь отправить письмо оттуда.

Меня словно водой окатили.

– Ты предлагаешь мне стать твоей любовницей? Любовницей! Ты думаешь, что я поеду с тобой и снова начну все сначала? Ты все еще считаешь, что стоит тебе шепнуть мне на ухо ласковое слово, и я побегу за тобой, как это было всегда? Ты думаешь, мы можем начать с той точки, на которой остановились? Нет, Гарт Мак‑Клелланд! Никогда! Я никогда не пойду с тобой!

– Даже если я поклялся в любви? – спросил он, и глаза его странно сверкнули.

– Нет. Какое мне дело до твоей любви! Я не верю тебе. Я не могу!

– Мама!

Я быстро обернулась на крик. И снова голос Этьена позвал меня откуда‑то издалека. Господи, я‑то думала, что он спит. Со всех ног я побежала к тому месту, где его оставила. Этьена там не было.

– Мама, сюда!

Я подняла голову. Мальчик висел на ветке у меня над головой, зацепившись штанишками. Я не могла до него дотянуться. Светлые кудряшки закрывали лицо, рубашка выбилась из штанишек, лицо покраснело.

– Этьен! Что ты там делаешь? Немедленно слезай!

– Я не могу, – проворчал мой сын. – Я не могу спуститься. Я упаду.

– Пресвятая Мария, – вздохнула я. – Что мне прикажешь делать? Как я тебя оттуда сниму?

Я напрочь забыла о Гарте. Внезапно я заметила его потрясенное лицо. Наконец он опомнился. Гарт снял Этьена с ветки так легко, словно там был не мальчик, а созревший фрукт, и поставил его на землю у моих ног. Я пригладила Этьену волосы и заправила рубашку.

– С тобой все в порядке? – спросила я тревожно. – Ты не испугался?

– Нет, – вежливо ответил малыш, – я только не мог слезть.

Он рассматривал Гарта с нескрываемым интересом.

– Ты самый непослушный ребенок, – в сердцах сказала я. – Ты мог бы свернуть себе шею!

– Ты мой папа? – спросил Этьен, глядя на Гарта.

– Лучше спроси об этом маму, – ответил Гарт, с улыбкой глядя на меня.

– А ты как считаешь? – спросила я, обиженно вздернув подбородок. – Он появился на свет через девять месяцев после того, как ты… ты взял меня на берегу в Северной Каролине. Но ты его у меня не отнимешь! Он мой, Гарт! Он единственное, что у меня есть в жизни! Я никогда не позволю тебе отнять его у меня!

Я шагнула к Гарту, сжав кулаки.

– Ты дождаться не могла, чтобы от меня избавиться, – медленно проговорил он. – Ты не хотела, чтобы мир узнал, что в довершение всего ты собираешься дать жизнь незаконному ребенку. Так? Ты боялась, что это как‑то повредит мне? Или боялась, что я обижу вас с малышом?

Гарт положил руки мне на плечи.

– Я не хотела, чтобы ты оставил меня, и поэтому сделала это первой, – сказала я, всхлипывая. – Я даже боялась, что ты посмеешься надо мной…

– Господи, Элиза! – сокрушенно воскликнул Гарт. – Ты думала, что я тебя брошу? За кого ты меня принимаешь? Я люблю тебя, люблю, глупенькая! Я всегда любил тебя, но я был таким слепым идиотом!..

Гарт прижал меня к себе. Я тихо плакала.

– О, моя милая, через что тебе пришлось пройти. Сколько одиночества, сколько печали. Не плачь. Послушай. – Он приподнял мое лицо за подбородок и, заглянув в глаза, коварно улыбнулся. – Я даже женюсь на тебе, если хочешь. Ты же этого добиваешься?

– Мне не нужны твои…

– Конечно же, ты выйдешь за меня, – самоуверенно заявил Гарт. – Мы ведь не хотим, чтобы Этьен до конца своих дней так и остался маленьким бастардом. Кстати, – Гарт огляделся, – где мальчик?

Этьен спокойно играл под огромным жеребцом Гарта, в опасной близости от копыт. Вскрикнув от страха, я помчалась вызволять малыша.

Гарт засмеялся и посадил Этьена на лошадь.

– Наверху получаешь куда больше удовольствия, чем внизу, ты поймешь, малыш.

– Он упадет, – запротестовала я.

– Нет, если будет держаться. Правда, Этьен?

– Смотри, папа! – воскликнул Этьен, ударяя коня ножками по крупу. – Я собираюсь догонять индейцев! Я перестреляю их всех!

– Крепкий парнишка, – одобрительно заметил Гарт и повернулся ко мне. – А ты ужасная мать, Элиза. Всего за несколько минут твой ребенок едва не погиб дважды, и все из‑за твоего невнимания. Он нуждается в более твердой руке, чем твоя, моя сладкая.

– Как смеешь ты, после трех лет…

– У отца ведь есть кое‑какие права, – с невинным видом возразил Гарт. – Кстати, как ты узнала, что моего деда звали Стефан?

– Я вовсе об этом не знала. Он назван в честь Лесконфлера, который…

– Да, да. Ты знаешь, Элиза, я не думаю, что Франция будет для него подходящей страной, когда он повзрослеет. Я был на западе, у Тихого океана. Там чудные места. Мы найдем местечко в горах, там, где не слишком много индейцев….

– Гарт, а как же Хайлендс?

– Хайлендс мы сохраним за собой. Может, Стефан захочет там обосноваться, когда вырастет, а может, и один из его братьев.

Мы направились к замку. Одной рукой Гарт держал поводья, а другой придерживал мальчика.

– У него будет много братьев. Шесть или семь. И несколько сестер, чтобы было кого дразнить и мучить.

– Неужели? – спросила я. – А я уже ничего не могу сказать по этому поводу?

Гарт улыбнулся.

– Ты вполне в состоянии основать династию, Элиза. Мне увезти вас обоих прямо сейчас? Как ты хочешь?

– Нет. Лучше, чтобы все было по‑людски. Я приведу тебя в дом и представлю семье… снова. Не думаю, что тебе удастся уговорить дядю Тео отдать тебе своего внучатого племянника. Они обожают друг друга.

– Он может приехать в гости, – великодушно заметил Гарт. – Места всем хватит.

– Тебе придется построить очень большой дом, – сказала я, – чтобы вместить десять детей и легион родственников.

– Любой, какой пожелаешь, – махнул рукой Гарт. – Пятьдесят комнат? Сто? Кстати, с удовольствием встречусь с Филиппом. Может быть, он захочет переехать в Америку с нами? Мы найдем ему жену, крепкую креольскую девушку. Мне жаль Оноре. Он был славным малым. Немного вспыльчивый, конечно, как и его сестра, но с добрым сердцем.

Я чуть не споткнулась, удивленно уставившись на Гарта.

– Где… Откуда ты знаешь про Оноре?

– О, твой дядя Тео – прекрасный респондент. Я знаю обо всем. О руке Филиппа, о том, как хорошо поладили между собой Саванна и Франсуаза, о замужестве Саванны, и только об одном он мне не написал – вот об этом парнишке. Вот она, месть Лесконфлеров.

– Вот как! – Я почувствовала, что краснею от злости. – Все… Какое двуличие! Какие вы все мужчины бессовестные! Как вы посмели вступить в сговор против меня? Как вы смели!

Он обнял меня, засмеявшись.

– О, все мужчины – злодеи! Теперь я все понимаю. Портрет Дианы, полагаю, занял почетное место в твоей спальне?

Гарт засмеялся и кивнул.

– Странные взгляды, разговоры все утро, рассуждения на тему о том, что у Этьена должен быть отец. Даже Этьен, и тот убежденно говорил, что сегодня приезжает папа! Они ждали тебя? Все знали, кроме меня. Ну конечно, – ахнула я, – у тебя ведь с собой нет ни сумки, ни даже кошелька! Лжец! Ну да, конечно, Лондон…

Я не знала, смеяться мне или плакать, но Гарт не дал мне времени на размышление, он просто поцеловал.

– Не удивлюсь, если по возвращении нас будет ждать священник, – сказал он нежно между поцелуями. – Я сказал дяде Тео, что не отвечаю за себя, если мы не поженимся как можно быстрее. Представь, что будет за позор, если брат у Этьена будет зачат вне брачных уз.

– О, ты такой нехороший, – упрекнула я Гарта, прижавшись к нему и наслаждаясь знакомой твердостью его тела, его новой нежностью. Он изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз. Гарт Мак‑Клелланд научился любить.

– Ты знаешь, – прошептал он, – мы можем как‑то отвлечь ребенка, а сами…

Я кивнула в сторону Этьена и лошади, которые быстро удалялись.

– Похоже, он сам решил удалиться, – сказала я.

– Папа! Мама! Смотрите! – Подпрыгивая в седле, наш сын махал нам рукой. – Без рук!

– Господи, – выдохнул Гарт, – когда я поймаю эту маленькую мартышку, я надеру ему задницу!

Бросившись следом, он схватил под уздцы коня, снял Этьена и подбросил его в небо. Этьен вскрикнул от удовольствия.

– Отлично, парень! Я вижу, ты любишь приключения?

Гарт посадил мальчика к себе на плечо и посмотрел на меня.

– Я научу тебя приключениям, а твоя мама научит тебя любви. Она в этом эксперт.

Гарт протянул мне руку. Я взяла ее и на миг прижала к своей щеке, стирая невесть откуда взявшуюся слезинку. Потом Гарт передал сына мне, сам взял поводья, и мы втроем вышли из сумеречного леса на яркое предвечернее солнце.

[1]Органди – очень тонкая жесткая прозрачная шелковая ткань, выработанная мелкоузорчатым переплетением.

[2]Людовик XIV (1638–1715) – французский король с 1643 года. Его правление считается расцветом французского абсолютизма. Легенда приписывает ему изречение: «Государство – это я».

[3]Козлы – сиденье для кучера в передке экипажа.

[4]Ты грубая скотина (фр.).

Date: 2015-07-17; view: 328; Нарушение авторских прав