Сказка для Скорпиуса

- Пап, а мама сегодня снова не придёт? – Скорпиус даже не спрашивает - скорее, уточняет.

Я невольно бросаю взгляд на стену, где на портрете в серебряной рамке самодовольно улыбается Астория, глядя на меня. Сдерживаю негодование. Я не идеальный отец, но хотя бы не бросаю своего ребёнка. Тем более, накануне такого важного события, как поступление в Хогвартс.
Ничего, я предприму всё, что возможно, чтобы найти её, если потребуется – силой доставлю на вокзал. Применю Империус, если понадобится, но она у меня будет держать сына за руку. А ещё говорить, какой он у нас умница, и как всё у него будет замечательно. И будет улыбаться его мордашке, прилипшей к окну купе Хогвартс-экспресса. И махать рукой вслед удаляющемуся поезду.
А потом – пусть катится на все четыре стороны, с кем угодно и куда угодно. Так даже лучше будет, потому что в отсутствие Скорпиуса мы уже не сможем соблюдать внешние приличия и перегрызём друг другу горло. А сыну я потом как-нибудь всё объясню. Он у меня и в самом деле умный. Он поймёт.
- Думаю, ты прав, не стоит её ждать. Давай-ка, засыпай, - поправляю одеяло, провожу ладонью по светлой макушке, приглаживаю волосы.
- Пап, а расскажи мне что-нибудь, а? Как раньше, помнишь? – Скорпиус цепко ухватывает мою руку обеими ладошками и, как это умеет только он, заглядывает мне в глаза.
- Не слишком ли ты большой для того, чтобы слушать сказки на ночь?
Он отводит взгляд:
- Ну и что? Никто же не узнает, а мы с тобой никому не расскажем, да? - и, взглянув на меня снова, хитро прищуривается.
Единственный человек, который вьёт из меня верёвки. Которому можно - всё. С которым я могу быть каким угодно. И самим собой – тоже.
- Что бы тебе такое рассказать? Про колдунью Вильгельмину и волшебный шар?
Скорпи мотает головой.
- Про старого чародея и сундук с сокровищами?
- Нет, пап. Расскажи лучше про мальчика.
- Про какого мальчика?
- Про такого, как я. Самого обычного мальчика.
Наклоняюсь и целую его в лоб.
- Ты у меня как раз не просто обычный. Ты - самый лучший.
Он длинно, удовлетворённо вздыхает, а потом всё-таки повторяет:
- Хочу сказку про мальчика.
Если Скорпи что-то задумал получить – будьте уверены, он это получит. Вы не заметите, как сами ему всё отдадите.
Поэтому я усаживаюсь поудобнее, зачаровываю потолок так, что он становится ночным небом, пускаю гулять по нему несколько мерцающих звёзд, ещё раз поправляю одеяло. И рассказываю.

«Давным-давно, когда тебя ещё на свете не было, жил-был мальчик. Он был очень похож на тебя – такие же светлые волосы и серые глаза, и он тоже был волшебником. У мальчика был самый лучший в мире папа и красавица-мама. И большой уютный дом, в котором часто бывали гости, и никому не бывало грустно. И вот настала пора отправляться мальчику в школу, которая, как и всё в этой стране, тоже была волшебной».

- Хогвартс, да, пап? Этот мальчик был ты, да? – Скорпиус оживляется.
- Это сказка, Скорпи. И вообще, будешь вскакивать, я не стану продолжать, и ты не узнаешь, чем закончилась история.
Он послушно закрывает глаза и бормочет:
- Продолжай, пап.

«Накануне отъезда в школу отец мальчика повёл его туда, где продавались самые разные принадлежности для учёбы. Мантии, котлы, самопишущие перья, учебники, волшебные палочки».

- Ой, совсем как мы с тобой вчера, да? – Скорпи снова вскакивает, но, вспомнив о моём предупреждении, укладывается обратно и крепко зажмуривается – смотри, какой я послушный.
Я улыбаюсь – такой он забавный сейчас – и продолжаю. Скорпи больше не прерывает меня, мой голос вскоре становится размеренным, я почти не делаю пауз, мне не нужно выдумывать ничего специально. Просто вспоминать.

«Так вот, когда мальчику купили всё, что нужно, его повели заказывать школьную мантию… И конечно, совершенно случайно, в магазине он встретил другого мальчика…».

Я помню тот день, словно это было вчера. Я - примеряющий самую лучшую мантию, какая только имелась в наличии у мадам Малкин. И маленький, ниже меня ростом, темноволосый мальчишка. Наш короткий разговор. Мой непонятный интерес к нему. Его растерянность и неуверенность. Его нескладность. Худые запястья, торчащие из коротких вытянутых рукавов свитера. Мне почему-то хотелось сказать ему что-нибудь ободряющее, чтобы его зелёные глазищи не смотрели так испуганно. Он выглядел так, словно у него никого в этом мире нет. Я посмотрел на свои начищенные домовыми эльфами до блеска туфли – мама заказывала в Париже – и покраснел.

«Этот мальчик ему настолько понравился, что он даже захотел с ним подружиться и учиться на одном факультете».

- И они подружились, да, пап? – Скорпи не выдерживает, любопытство пересиливает. Правда, увидев мой взгляд, он ойкает, прикрывает рот ладошкой, падает на подушку и закрывает глаза.

«Да, они пожали друг другу руки и подружились. Ведь всегда хочется иметь друзей, с которыми тебе интересно. Которые тебе нравятся».

... А вот дальше, Скорпиус, я уже и сам не знаю, где сказка, а где правда. Но тебе совершенно не обязательно знать, что это такое - когда протянутую тобой руку отталкивают. Когда над тобой откровенно смеются те, кто не достоин даже секунды твоего внимания. Когда у тебя отнимают что-то, что тебе было так необходимо.

В том месте, где я рассказываю, как в дуэльном классе один из мальчиков по ошибке применил неправильное заклинание, наколдовав живую змею, и это чуть не убило другого мальчика, ресницы Скорпи вздрагивают – переживает. Я поспешно успокаиваю – никто не пострадал, но мальчик, который ошибся с заклинанием, долго ругал себя за этот поступок.

«А ещё оба они очень любили, когда их уроки совпадали в расписании. Ведь это была почти единственная возможность провести какое-то время вместе, потому что они учились на разных факультетах».
И совершенно не обязательно рассказывать, что одного из мальчиков постоянно окружала толпа, через которую было не пробиться, не достучаться. И как это больно – понимать, что он нужен всем, даже тебе. А ты ему – нет. Что все твои слова в лучшем случае наталкиваются на стену равнодушия, а в худшем – являются поводом показать тебе, что ты для него – никто.
И что порой так хочется эту стену сломать. Любой ценой. Ударить, унизить, если потребуется, лишь бы тебя заметили. Оскорбить его друзей, показать, кто они такие. Кусать губы в бессильной злобе оттого, что тебе предпочитают таких, как они. Постоянно думать о том, как было бы можно проводить время вместе – только вы вдвоём. Как было бы вам весело. Он обязательно бы оценил тебя по достоинству, увидел, какой ты.
Только вот он не хотел, не испытывал ни малейшего желания. Ему и без тебя было весело и интересно.
Он сражался с троллями, драконами и ещё Мерлин знает с кем, и всё это время рядом с ним был не ты.
Он обыгрывал тебя в квиддич. С трудом, но обыгрывал, и даже не представлял, что ты бы с радостью дал ему победить себя, не прилагая столько усилий – за одно только пожатие руки и кивок головой.

«… и когда они в очередной раз покидали Хогвартс на летние каникулы, то, как всегда, договорились, что будут как можно чаще обмениваться письмами…».

Да, Скорпи, и о том, как невыносимы были долгие летние месяцы, когда не видишь его, не знаешь, что он делает, тебе тоже знать не нужно. Тем более, не стоит тебе рассказывать, какое это было счастье – видеть его осенью, и как хотелось на стену лезть от ярости, когда он смотрел мимо тебя, словно ты – пустое место. И как радостно обнимался со своими дружками-прилипалами.

«… и они всегда защищали друг друга, не позволяли никому обидеть…».

Это было давно, но помнится всё так же ярко и чётко. Пощёчина его подруги-грязнокровки… Его громкий смех, когда меня превратили в хорька… Сейчас это кажется мелким, но тогда я бы всё отдал, лишь бы он этого не видел. Кто угодно, только не он. И хотелось вцепиться ему в плечи и трясти, надавать по его довольной физиономии, разбить очки, и кулаком промеж глаз, до крови. Чтобы ему тоже было больно.

«… и спустя несколько лет они поняли, что нет никого дороже и ближе».

Конечно, я сочиняю, Скорпи. Выдумываю. Это же сказка. В ней всё может быть так, как ты захочешь.
А чего я хотел… Когда я это понял, убить себя был готов. Да, я хотел, чтобы он был ближе. Настолько близко, чтобы попробовать, какой он на ощупь, на вкус. Прижать к стене всем телом. Почувствовать, как он дрожит. Как хочет…

«… со временем мальчики проводили всё больше и больше времени вместе…».

Да, это и моя сказка тоже. Я рассказываю её так, как знаю. Как умею.

Он обыграл меня в очередной раз. А ведь я уже почти словил этот чёртов снитч! Мне не хватило какой-то доли секунды. Позже я рассказывал своей команде, что меня ослепили солнечные блики от его очков. Эти кретины поверили! Плевать, что ливень стоял стеной, и не было ни единого просвета между тучами.
И никто не понял, что виноваты были не блики, не очки. Я просто поймал его взгляд. А он поймал снитч. Каждому своё.
Я долго стоял под душем, прислонившись к стене и закрыв глаза. Я весь промёрз за время матча. Меня колотила мелкая дрожь, зубы стучали. Клубы горячего пара заслоняли всё вокруг, но мне не становилось теплее. Наконец, когда я понял, что все разошлись, я вышел из душевой в раздевалку.
Там и в самом деле никого уже не было. Кроме него. Он меня не видел – стоял, чуть наклонившись, и вытирал полотенцем мокрые волосы. Другое полотенце обёрнуто вокруг бёдер. Больше ничего.
А я смотрел на его голый живот, влажные руки и грудь, даже не замечая, что иду в его сторону. Пока не оказалось поздно.
Он встряхнул волосами, обдав меня каплями воды, поднял голову и увидел меня. Замер. Потом перевёл взгляд чуть ниже моего живота. Резко вскинул голову.
Хорош же я был – расслабленное после горячего душа тело и сведённые судорогой челюсти.
- Малфой, ты чего? – усмехнувшись, он покачал головой.
Если бы он промолчал. Или просто стоял и ждал, пока я уйду. Но он откровенно смеялся надо мной.

Я с размаху впечатал его в стену обеими руками, он даже охнуть не успел. Я размахнулся и почти ударил его. Кулак завис в воздухе. Потому что он смотрел на меня. Неправильно. Не так, как полагалось. Ни капли страха в глазах.
Я не понял, что случилось, только мой кулак разжался и пальцы легли ему на плечо. А он смотрел как зачарованный и не отводил взгляда. И тогда я просто поцеловал его. Быстро, не давая ему опомниться и выйти из ступора, прижался губами.
От удивления его зрачки расширились на всю радужку, и глаза почти перестали быть зелёными. А потом он отмер, резко отстранился, приглушённо прошипел: «Совсем сдурел, Малфой?», и сильно оттолкнул меня. Я ответил – ударом в челюсть.

Как мы дрались! Я никогда – ни до, ни после – не испытывал такого остервенения, вкладывая в каждый удар всю душу, всю ненависть – всё, что я чувствовал к нему. Он тоже старался не отставать.
Под конец мы уже катались по полу, вцепившись друг в друга и нанося удары, куда попало, тяжело дыша. Полотенце соскользнуло с Поттера ещё в начале борьбы, но он уже не обращал на это внимания.
Когда мы в очередной раз перекатились, он оказался сверху. Хватка его вдруг ослабла, и он выдохнул:
- Ну что, хватит уже?
Я молчал, сжимая зубы – не мог сказать ни слова, потому что, когда движение тел прекратилось, я вдруг почувствовал его – всего. На себе. Плотно прижавшегося, обхватившего мои бёдра коленями. Смотрящего мне в глаза. Горячего. И ещё у него полыхали уши. Нетрудно было почувствовать, почему – из-за полного и обоюдного стояка.
Мне вдруг тоже стало жарко. Было страшно пошевелиться. И совершенно невозможно отвести взгляд.

А потом он провёл пальцем по моей щеке, почти у глаза – там, где саднил и наливался синяк:
- Больно? Извини, не рассчитал.
Я хмыкнул:
- Расчётливость – прерогатива слизеринцев.
Он попытался улыбнуться разбитой губой.
Моя рука легла ему на спину, а другая – на затылок. И я даже не успел надавить. Ну, разве что чуть-чуть, почти незаметно. Он всё решил сам. Наклонился близко ко мне и дотронулся своими разбитыми в кровь губами до моих.
Я целовал его осторожно, слизывая кровь, пробуя её на вкус. Он выгнулся, а затем плотно прижался пахом, что-то простонал мне в губы и яростно двинулся, вдавливая свой член в мой.
А дальше всё было в каком-то бешеном, рваном ритме. Его шея, ключицы, запрокинутая голова, пульсация вены, лопатки, ходящие под моими ладонями, его руки – сразу и везде, колотящееся под рёбрами сердце.
У меня уже был кое-какой опыт, я не был девственником, но после того, что случилось, слово «оргазм» значило для меня только это: трущиеся друг о друга члены, горячая кожа под ладонями, привкус крови на губах и долгий протяжный стон.

Вечером с нас обоих сняли баллы за драку. Мы отмалчивались, но наши разбитые лица говорили сами за себя. Зато помимо наказания нас поместили в больничное крыло – лечить ушибы.
И мы лечили. По-своему. Губами и прикосновениями. Всю ночь.

- Пап, а дальше? – Скорпиус приоткрыл сонные глаза.

«А дальше они решили всегда быть вместе…»
Скорпи удовлетворённо вздыхает, и, засыпая, бормочет:
- И жили они долго и счастливо…
Нет, Скорпи, недолго, и не так уж счастливо. И не жили. Так, встречались. Записки, условные сигналы, незаметные кивки головой. Тёмные коридоры, пустые классы, подоконники, площадки Хогвартских башен. Впопыхах, украдкой, оглядываясь.

Я смотрю на спящего сына. Он дрыгает пяткой и сбрасывает одеяло. Поправляю. И заканчиваю свою сказку – так, как мне бы хотелось:
«Да, долго и счастливо».

Взмахом палочки гашу свет и закрываю за собой дверь.

Потом до утра сижу в кабинете и перебираю старые письма. Нахожу то, которое искал.

«… Прочёл в «Пророке» объявление о твоей помолвке. Рад за тебя. Кстати, я тоже решил жениться… И всё-таки – почему ты ничего не сообщил мне лично?..».

А я элементарно струсил.
Магический мир постепенно приходил в себя после войны с Лордом. Поттер существовал в какой-то собственной вселенной, где были шумные вечеринки по случаю победы, журналисты и хвалебные статьи, ордена, награды и море восторженных лиц.
А Малфои в спешном порядке всеми способами доказывали свою благонадёжность. В том числе путём брачного альянса единственного наследника рода с девушкой из добропорядочной, не замешанной ни в каких интригах семьи. Меня просто поставили в известность. И мне уже было всё равно.

***
Утро первого сентября выдалось прозрачным и чистым. На платформу «девять и три четверти» мы явились, как положено: справа - я, слева - Астория, а между нами, вложив ладошки нам в руки – взволнованный, поминутно крутящий головой во все стороны Скорпиус.
Как назло, ни одного знакомого лица. Мы стоим чуть поодаль, не смешиваясь с радостно галдящей толпой, кричащими совами, снующими туда-сюда детьми. Нас отделяют клубы паровозного дыма.
Когда они рассеиваются, у меня возникает ощущение, что меня рассматривают. Поворачиваю голову. Неподалёку стоит группа людей. Кажется, там несколько Уизли и их отпрыски, но я не уверен, потому что смотрю только на него. На Поттера. Вот ведь как – вижу его физиономию почти каждую неделю, газеты не дают забыть, а всё равно - как будто впервые за девятнадцать лет.
Самое лучшее, что можно сделать – это кивнуть ему и отвернуться.

Скорпиус тянет меня за руку, я присаживаюсь на корточки, пачкая полы своего дорогого пальто в вокзальной пыли. Мы с ним долго шепчемся, пока Астория откровенно скучает.
Наконец, всех зовут по вагонам. Вскоре за стеклом одного из купе мелькает белобрысая макушка, поезд трогается, и, пока я могу разглядеть бледное личико сына, я машу ему вслед рукой.

Мы выходим из здания вокзала, и я наконец-то говорю Астории, что она свободна. И, предупреждая её вопросы, добавляю, что в случае мирного развода она получит неплохое обеспечение. Она просчитывает варианты и соглашается.
Я отворачиваюсь и медленно иду прочь. И с каждым шагом, несмотря на все сегодняшние события, мне становится легче. Вскоре мои шаги уже стремительны, плечи расправлены, лёгкий ветер треплет волосы.

Сзади слышится топот ног и крик:
- Малфой, подожди! Да постой же, тебе говорят!
Поттер. Конечно – а кто же ещё?
Останавливаюсь. Жду. Он догоняет меня, разворачивает к себе лицом.
Смотрит и молчит.
А я стою и думаю, что зря он подошёл так близко. И ещё рассматриваю серебристые пряди в чёрных волосах. Спрашиваю:
- А где жена и Уизли?
Он неопределённо машет рукой. Потом произносит:
- Поговорим?
Я хмыкаю. Он ждёт чего-то ещё, но я молчу.
- Ладно, извини. Плохая была идея. - Он поворачивается и собирается уйти.
- И где ты предлагаешь поговорить? Прямо здесь? – Теперь уже я беру его за плечо.
- Ну… Не знаю. Может, сходим пообедать куда-нибудь? – Он даже не понимает, как двусмысленно звучат его слова. Стоит, рассматривает пуговицы моего пальто.
Усмехаюсь:
- Нет уж. Не хочу завтра видеть своё имя во всех газетах.
- Тогда где?
Делаю вид, что усиленно думаю. Потом произношу:
- Можно пойти ко мне. Мы с женой расстались, я живу один, так что нам никто не помешает. И будешь говорить, сколько захочешь, раз уж тебе так приспичило, - не отказываю себе в удовольствии ещё раз усмехнуться.
Он молча смотрит на меня.
Время вдруг приобретает способность растягиваться до предела и отщёлкивать каждую секунду словно хлыстом.
Кажется, мы стоим вот так вечность. И я уже готов мысленно обозвать себя кретином, когда он кивает мне, улыбается и говорит:
- Идём.

Сказки иногда действительно сбываются. Произойдёт ли это со мной – не знаю. Но сейчас, когда мы идём рядом, и он не возражает против моей руки, случайно обнявшей его за плечо – я в это верю.

Date: 2015-07-17; view: 330; Нарушение авторских прав