V e t o 3 page

Подобную характеристику она могла дать каждому из домочадцев или знакомых. Нарцисса их вовсе не презирала – иногда она даже говорила себе, что понимает их. Но стоило ей вернуться к мысли о том, чего же они все хотят от будущего, чего желают в жизни больше всего, как вопрос об интересе и симпатии мгновенно отпадал. И хотя Нарцисса сама не знала, какова ее жизненная цель, она в отличие от других не лелеяла глупых и бесполезных мечтаний и желаний, «лишь бы были». Хотя… Нарциссе был известен еще один человек из ее круга, не знающий, ради чего он живет на свете. Впрочем, несмотря на то, что Люциус Малфой в этом отношении был похож на нее, она вовсе не считала это поводом для общения и тем более для какой-то симпатии.

– Нарцисса! – позвала ее Урсула.

– Что, уже обед? Тогда идём.

До Большого Зала они дошли в полном молчании. Уселись они, как всегда, вместе, рядышком, и Урсула немедленно завела разговор об астрономии – своём любимом предмете. Нарцисса слушала ее без скуки, даже с некоторым удовольствием. Когда человек говорит о чем-то интересующем его, о чем-то желанном или страстно любимом, он поразительно преображается внешне – его внутренний свет вырывается наружу, отражаясь в его глазах, и озаряет его жизненный путь уже не где-то в глубинах разума, а здесь, рядом с ней.

Нарцисса подавила улыбку, поправив волосы, и почувствовала на себе чей-то обжигающий взгляд. Инстинктивно обернувшись, она увидела Люциуса, глаза которого были странно потемневшими. Нарцисса быстро отвернулась, но все же через некоторое время снова посмотрела на него. Ей показалось, что он так странно глядел на нее, потому что прочел ее мысли. Но как такое возможно?

Возможно, лицо у нее вовсе не такое уж непроницаемое, как ей думалось. Возможно, для него ее холодность и неприступность – лишь смешное детское кривляние. Ведь когда Нарцисса небрежно бросила ему, что не считает его взрослым, она беззастенчиво лукавила. Кто еще из ее знакомых мог по праву считаться взрослым, как не Люциус Малфой?

Нарцисса никогда, даже совсем маленькой, не покупалась на его горделивый, высокомерный вид – в детстве немного нелепый, но сейчас преобразивший его в неприступного, исполненного чувства собственного достоинства человека. Ему было всего пятнадцать, но, глядя на него, Нарцисса понимала, что он никогда не изменится, что он всегда будет непроницаем и внушителен, хорош собой и статен – не из-за физической красоты и высокого роста, а из-за личности, упорно скрывающейся за отвергающим всех и вся фасадом. Личности, свет которой пробивается даже из-за бесчисленных стен, выстроенных Люциусом вокруг себя. Его уважали и боялись, хотя он никогда никого не запугивал – люди сами придумывали себе страх перед ним. В Люциусе было столько всего неразгаданного, что Нарцисса могла ночами напролет обдумывать его скупую фразу или короткий жест.

А еще ее не покидала мысль, что Люциус ждет. Чего? Кого? И зачем? Сейчас, стараясь не смотреть в его странно потемневшие глаза, Нарцисса не искала ответы на эти вопросы. Сейчас они были ей вовсе не нужны, ведь Люциус как раз и не мог на них ответить. Самым печальным было то, что он сам еще не успел себе их задать.

***

Заметив усевшихся за стол Пьюси и Тревера, Люциус обратился к ним:

– Завтра тренировка в шесть часов. Передадите Кортланду.

Рядом плюхнулся Буллстроуд, тут же поинтересовавшись:

– Уже знаешь, кого будем пробовать?

– Успел даже пригласить.

– Надеюсь, что-нибудь стоящее.

– Посмотрим, «что-нибудь» это или, может, «кто-нибудь».

– Пирс, ты и вправду встречаешься с Деборой? – сунулся к Буллстроуду любознательный Пьюси.

– Мерлин, Пьюси, ты как сплетница с третьего курса.

– Просто тяжело представить тебя встречающимся с кем-то… ну… серьезно.

– Это почему же?

– Да ты знаешь! Ну, она хоть хороша в постели?

– Спроси у Люциуса, – хохотнул Тревер.

Пьюси в изумлении уставился на Люциуса, затем на Буллстроуда.

– Люц, она что, твоя бывшая?

– Нет, она не моя бывшая.

– Но я ведь знаю, ты с ней спал, дружище, – бесцеремонно обратился к Малфою Буллстроуд. Лицо Люциуса осталось бесстрастным даже после фамильярного «дружище».

– Ну, так как она в постели? – не унимался Пьюси.

– Внешне она – класс. Ух, обожаю блондинок! Да в ней все супер: фигура, лицо, – решил высказаться Тревер. – А в постели вообще безупречна, и, думаю, Люциус не будет этого отрицать!

Люциус допил кубок и встал из-за стола, видимо, не намереваясь отвечать.

– Неужели тебе не понравилось?

– Эй, Тревер, закрой пасть, это же моя девушка!
– Тревер, Пьюси, Буллстроуд, сегодня в шесть. Не забудьте о Кортланде.

– У нас на четвертом курсе только две такие красотки – Нарцисса и Дебора. Обе просто…

– Нарцисса слишком тупа, она, наверное, даже не поймет, что к ней подкатывают. Хотя как представлю, что у нее там под мантией, встает без промедления.

Буллстроуд улыбнулся, Пьюси и Тревер засмеялись. Они все втроем обернулись, когда почувствовали, что кто-то нависает над ними.

– Тревер, выйдем в коридор?

Пьюси и Буллстроуд облегченно вздохнули, когда Малфой с Тревером скрылись за дверями.

– Не повезло Герберту, – в глубине души каждый из них радовался за себя. – Помнишь, что случилось с Гайбоном?

– Да-а, Гайбон уже никогда не вспомнит, что с ним случилось. Вообще ничего никогда не вспомнит.

– Что мы такого сказали? – Пьюси покосился на двери, за которыми шла беседа (или уже не беседа) между Тревером и Малфоем. – Точнее, что Герберт такого сказал?

– Может, Дебора бросила Малфоя? – хохотнул Буллстроуд.

Его однокурсник засмеялся:

– Сомневаюсь, Пирс. Без обид, но Дебора всей гостиной сообщила, что «у них был один-единственный, но прекрасный раз» и «что-то потом не сладилось».

– Она божественна в постели.

– Но что же разозлило Люциуса?
Буллстроуд принялся за обед и ответил, только закончив есть:

– Нарцисса вроде чем-то похожа на Дебору? Я только сейчас заметил.

Пьюси внимательно пригляделся к девушке.

– Похожа? Мне так не кажется. Да, у них есть что-то общее во внешности, но внутренне она совсем другая.

– Дебора соблазнительней.

Пьюси так не думал – Дебору скорее можно было назвать более «приветливой» в том смысле, который имел в виду Буллстроуд.

Вскоре вернулся Тревер – целый и невредимый, но непривычно задумчивый.

– Ну что?

Тревер лишь пожал плечами и придвинул к себе тарелку с едой.

– Так я и думал, – Пьюси усмехнулся и бросил осторожный взгляд сначала на Нарциссу, уже поднимавшуюся из-за стола, а затем на Тревера, который несколько минут тому назад назвал эту девушку глупой, но все же соблазнительной. Несколько следующих недель Пьюси наблюдал за Нарциссой, но причину странного поведения Малфоя так и не понял. За самим Малфоем следить было бесполезно – единственное, что он мог услышать, это молчание, – Тревер же оставался нем как рыба.

***

Пока они шли к дверям Большого Зала, Тревер лихорадочно пытался вспомнить все атакующие и защитные заклинания, какие знал. Малфой выглядел спокойным, почти как всегда, но Тревер ни на секунду не поверил этому спокойствию. Он играл с Люциусом в одной команде и точно знал – Малфой всегда спокоен.

Выйдя в коридор, Люциус не стал отходить далеко от дверей, и Тревер постарался не выказать своего облегчения.

– Ты должен думать, что говоришь.

– Я… я думал.

Люциусу казалось, что он вот-вот взорвется изнутри. Сейчас он был подобен бочке с порохом, к которой этот мелкий трусливый придурок одним необдуманным предложением поднес факел.

– Хорошо. Скажем так, ты никогда больше об этом не заговоришь. Даже не подумаешь.

– О чем, Люц… Люциус?

О том, что теперь я наконец-то понял, почему это мне вдруг стукнуло в голову переспать с такой, как Дебора.

– Не смей называть рядом имена Блэк, шлюхи и мое.

– Буллстроуду не понравится, как ты говоришь о его девушке.

Люциус отступил от Тревера и сложил руки на груди:

– Скажи, как ты думаешь – это правда?

– Что? – непонимающе пробормотал Тревер.

– То, что она – шлюха, – такого пренебрежения в голосе Герберт от Малфоя еще не слышал.

– Ну… не знаю… все так говорят, но это только разговоры, и я…

– Но это может быть правдой?

– Ну… да. Но ведь каждую могут назвать так… такой, если…

– Проверь, – теперь Люциус шагнул вперед и посмотрел Треверу в глаза – в первый раз за весь разговор. – Проверь, и ты узнаешь.

– Но она… она же…

– Ты не будешь знать наверняка, пока не проверишь, Герберт.

– Она же уже встреч…

– Вот и узнай, шлюха она или нет – ради друга. Пирс скажет тебе спасибо.

Люциус ушел, оставив Герберта одного, и его последние слова повисли над парнем, как топор палача. Тревер почувствовал, что серьезно влип.

***

О, теперь Люциус знал, что жизнь прожита не зря. Оказывается, нет ничего забавнее, чем переспать с девушкой только потому, что она смутно напоминает внешне одного-единственного человека, который выводит тебя из себя, и узнать, почему ты это сделал, только через несколько дней из чужих необдуманных слов. Ну что может быть восхитительней осознания того, что образ Нарциссы Блэк окончательно и бесповоротно просочился во все сферы твоей так тщательно оберегаемой от посторонних жизни?

Сначала она тебе просто не нравилась, с годами ты понял, что она одна может вызывать у тебя такие сильные эмоции, а теперь она оказалась единственной девушкой, до которой тебе есть дело. И неважно, что ты отдал бы многое, лишь бы не видеть ее, лишь бы не думать о ней. И неважно, что чувства, которые ты испытываешь, вовсе не романтические, не светлые и радостные (хоть в этом ты точно уверен) – нет, тебе отчаянно хочется треснуть ее головой о стол, когда она старательно, но непринужденно пишет что-то на пергаменте, или разорвать книгу, которую она держит, а при виде ее волшебной палочки у тебя сжимаются кулаки и ты едва удерживаешься от того, чтобы не броситься на нее и не разломать палочку пополам. О да, сначала пополам, и непременно с оглушительным треском… поднять глаза на ее лицо… и опять – обломки об колено… и снова посмотреть на ее реакцию. Что она будет чувствовать, когда останется беззащитной? Но нет, о беззащитности и речи быть не может – ведь ее язык опаснее любой волшебной палочки.

Но как только ты оказываешься возле Нарциссы Блэк, твои кровожадные мысли немедленно исчезают – да что там, все твои мысли куда-то улетучиваются – и ты не знаешь, куда деть руки и глаза. Наверное, на твоем лице ничего этого не отражается, потому что в такие моменты студенты ведут себя по отношению к тебе совершенно по-прежнему, – но ты-то знаешь, что сейчас это и не важно вовсе (ха, будто тебя когда-нибудь интересовало выражение лиц стада идиотов). Ты смотришь, смотришь, смотришь и каждый раз удивляешься этой жадности, которой раньше никогда не испытывал. Жадность каждый раз возвращается, она смешивается с потом на твоих руках, просачивается во все поры твоего напряженного, неуверенного тела.

И ты слишком умен, чтобы не понять, что с тобой происходит. Ты слишком уверен в себе, чтобы отрицать это. Ты слишком справедлив, чтобы винить во всем её. Ты был слишком равнодушен ко всему когда-то, чтобы не заметить этого сейчас.

Но ты слишком силен, чтобы не противостоять этому. И ты слишком сдержан, чтобы когда-нибудь показать ей это.

Но эта речь постепенно стирается из твоей памяти, и остается одно, сильное и необратимое, как заклинание, которым пользуются уже веками. Коварная, мстительная, отбирающая и дарующая одновременно судьба, которая добралась теперь и до тебя. Она все шепчет и шепчет, каждый день, каждый час: «До этого мгновения ты был слишком нищ, чтобы не завладеть ею».

***

Задолго до назначенного времени Люциус уже ждал команду на поле. Он пришел раньше, чтобы полетать пару часов в надежде рассеять отвлекающие мысли.

Конечно, надо было бы бросить взгляд на трибуны, где сидели просто наблюдавшие за тренировкой, но Люциус мог смотреть только перед собой. Он направил метлу к трем членам команды, чьи силуэты уже вырисовывались на дальнем конце поля. Ведь так легко повернуть шею или наклонить голову, незаметно проверяя, есть ли она там. Кроме того, там собрались и желающие попасть в команду, так что Люциус мог быстро решить, кого можно отсеять и без проб.

Приближаясь к заполненным трибунам, Люциус смотрел только на два нижних ряда, где собрались слизеринцы с метлами. Он был благодарен своей выдержке, которую приобретал и развивал годами, за то, что сумел удержать взгляд на уровне этих двух рядов. Он сам не знал, как отреагировал бы, глянь он выше, или правее, или левее. Но делать этого определенно не стоило…

Вратарь и защитник были отобраны сравнительно быстро, дальнейшие пробы продлились чуть дольше. Люциус знал, что Тревер и Буллстроуд остались недовольны последним его выбором, но он был уверен в возможностях Розье. Пьюси же никогда не был фанатиком квиддича и не трясся за каждую победу Слизерина, поэтому, поняв, что летать сегодня не придется, он первым покинул поле.

– Первый матч – с Когтевраном? – деловито спросил один из новых игроков, третьекурсник.

– Да. Через месяц.

– У них вроде всё тот же капитан – Фосетт?

Люциус кивнул, осматривая метлу Розье. Тот внезапно воскликнул:

– Нарцисса? Вот уж кого не ожидал тут встретить!

Люциус продолжал вертеть метлу в руках, хотя для осмотра ему хватило секунд двадцать.

– Я здесь по делу. Как дела у мистера и миссис Розье?

Ивэн скривился, но все же ответил довольно вежливо:

– Хорошо. Кстати, моя мать сейчас гостит у мистера и миссис Блэк, твоих дяди и тёти. Мои соболезнования, Нарцисса, – сдержанно добавил он, и Малфой не смог удержаться от взгляда на девушку. Ее лицо осталось бесстрастным, и Люциус довольно резко сунул метлу Розье.

– Вы уже закончили?

Дебора подскочила к Буллстроуду и демонстративно начала «проявлять к нему внимание». Тревер, Розье и остальные игроки команды пошли к раздевалкам. Люциус, подобрав свою метлу, направился за ними. Причем сделать это надо было не поспешно (ведь он не сбегает!)

– Я пришла, чтобы выполнить обещание.

Он не остановился, заставляя ее следовать за собой. Это немного придало ему уверенности.
– О чем ты? – решил позлить ее.

– О поздравлениях, Люциус.

Он зашагал быстрее.

– О каких поздравлениях, На-р-цисса?

– Я хотела поздравить тебя, ты ведь теперь капитан команды Слизерина, – ее тон оставался прежним, и каждый шаг давался Люциусу все сложнее. Он не должен обернуться.

– Насколько я помню, ты должна была сделать это на первой тренировке в этом году?

Она не отвечала, словно вынуждая его обернуться.

– Ты не расслышала? – бросил Люциус немного резко, но слова вырвались прежде, чем он успел обдумать их.

– То есть… это не считается тренировкой?

Он ожидал услышать что-нибудь другое, но продолжил идти дальше.

– Да, это были только пробы.

– Извини.

В мгновение ока она обогнала его, направляясь в противоположную сторону от раздевалок.

Извини? Извини?! Извини?!!!!!!!!

– Блэк!
Ее медовые волосы, все такого же оттенка, что и в детстве, развевались по ветру не очень длинным, но ярким шлейфом.

– Блэк!

Он ни на секунду не поверил, что она не слышит его.

– Блэк, я готов выслушать твои бесценные поздравления! – она ведь оставила его в безвыходном положении!

– Мне не составит труда прийти на первую «настоящую» тренировку.

– Блэк, я слушаю.

– Я же сказала, что приду в следующий раз.

Люциус отбросил метлу в сторону и приблизился к Нарциссе почти вплотную:

– Я сказал, говори сейчас.

– Малфой, тебе не помешало бы получить воспитание еще раз! – ах, какое удовольствие доставляет это немного сбившееся дыхание, эти едва заметные разгневанные нотки в ее голосе…

– Тогда нам придется сделать это вместе.

Буллстроуд и Дебора прошли мимо, удивленно взглянув на них. Ни Люциус, ни Нарцисса даже не заметили их.

– Во всяком случае, Малфой, я умею держать свое слово.

Люциус хмыкнул:

– Ты пришла сюда, чтобы никто не смог упрекнуть тебя в невыполнении обещания? – он деланно рассмеялся. – Никто тебя и не ждал.

Если бы Люциус мог смотреть куда-то, кроме ее лица, то заметил бы, что пальцы Нарциссы судорожно сжались.

– Никто – это ты?

– Ты крайне неблагодарна, а я ведь собирался выслушать твои поздравления вне расписания.

Нарцисса отвернулась и почти бегом направилась к замку, изо всех сил стараясь, чтобы это не выглядело побегом.

– О, как оригинально, Блэк: молчание, спина и бегство. Ты действительно, – он снова засмеялся, – действительно надеялась, что кто-то поверит, будто ты придешь?

Она молча шла, и он следовал за ней так близко, что ее волосы иногда касались его лица. Голова непривычно кружилась, и слова сами срывались с языка:

– Ты не испугалась при виде метлы? А может, поэтому ты убегаешь? Нет, скажи, ты действительно верила, что кого-то вообще волнует, придешь ли ты с поздравлениями или нет?

– А как это, Малфой, приятно – получать «искренние» поздравления, – ее голос был прерывистым – видимо, из-за внезапного порыва ветра, – «непритворные» слова «неподдельного» почтения?

– Меня не интересуют эти идиотские поздравления. Это глупые формальности.

– А ты представь себе, – они остановились невдалеке от главного входа в замок, – представь себе, что иногда эти слова искренни и произносятся от чистого сердца. И есть такие люди, кому они не безразличны!

– Зачем ты это говоришь? Ты собиралась произнести эти слова так же лицемерно, как и все!

– Я хотя бы сделала что-нибудь, чтобы поздравить тебя, – Нарцисса шаг за шагом пятилась от Люциуса, – я пришла туда, куда не хотела идти. Я потратила на тебя свое время…

– Ты просто сдержала своё слово! Не могла смириться с мыслью, что тебя будет в чем упрекнуть, что ты не безупречна!!!

– А если нет?! Я пришла, чтобы… а ты только и умеешь…

Нарцисса вбежала в замок, и как Люциус не старался, он не смог найти ее после. Он ждал ее в гостиной до половины четвертого, но она так и не появилась. Впервые в жизни у него разболелась голова – ведь до сих пор Люциус не знал, что такое растерянность и беспокойство. Тысячи «а если…» переполняли его и без того раскалывавшуюся голову, но Люциус так и не покинул своего поста, дожидаясь прибытия Нарциссы.

***

– Только подумать, какие простецкие у них имена! «Мэри» – фу, какая безвкусица, почти деревенщина!

Эстер кивнула, но Урсула и Нарцисса не спешили согласиться с заявлением однокурсницы.

– Ладно гриффиндорцы, среди них довольно много ребят из нормальных семей, но вот Пуффендуй, особенно на нашем курсе, – это же ужас!

– Да не так все плохо, Каллидора, – сказала Урсула, – среди них есть хорошие девочки, даже маглорожденные.

– Урсула, только не говори, что ты водишься с ними!

– Бессмысленно обсуждать людей, пока не пообщаешься с ними лично, – Нарцисса сложила свои вещи в сумку и встала из-за парты.

– Ты что, пробовала?

– Нет.

– Нарцисса, подожди меня! – окликнула ее Урсула.

– Я сейчас в библиотеку, а потом в совятню.

– Можно я с тобой? Мне надо отправить письмо.

Они начали подниматься по лестнице, но та уже вместе с ними начала вдруг поворачиваться. Это было в школе обычным явлением, но Нарцисса так к этому и не привыкла. Вот и сейчас у нее слегка закружилась голова, но она усилием воли возобновила разговор, постаравшись не проявить своей слабости перед Урсулой:

– Так значит, ты собираешься связать свое будущее с астрономией?

Урсула немного растерялась, как и всегда, когда на эту тему заговаривала не она. Но сейчас к неуверенности прибавилась еще и грусть:

– Какое будущее? Я буду замужем.

Нарцисса молчала. Урсула и представить себе не могла, что сейчас бушевало под безупречным непроницаемым фасадом юной Блэк. Все, на что она еще не надеялась, все, о чем еще не мечтала, все желания, которые могли бы быть безмерными и ограниченными одновременно, – все это разрушилось в один миг, сметенное лавиной одного предложения из трех слов. Осталась только пустота и руины.

– Ты даже не представляешь, Урсула, какие возможности перед тобой откроются. Будучи замужней, ты сможешь заниматься астрономией и семьей одновременно. Большинство людей всю жизнь не имеют того, что значило бы для них столько же, сколько для тебя звездное небо.

Урсула робко улыбнулась. Нарцисса знала, что когда из просто неприятной перспективы три ненавистных слова превратятся для маленькой звездной поклонницы в жестокую реальность, Урсулу это уже не сломит. У них на пути встанет непреодолимое препятствие – большая мечта, большая надежда, которую она, как Урсула теперь знает, в состоянии осуществить.

***

Берта Джоркинс отличалась особым умением концентрировать внимание на чем-то одном, не упуская из виду всего остального. Она слышала и видела за троих, и когда где-нибудь случалось нечто из ряда вон выходящее, она немедленно оказывалась в курсе дела. Вот и сейчас в этой комнате определенно что-то происходило. Берта повнимательнее присмотрелась к привлекшей ее интерес «паре» в противоположном углу и остолбенела. Она даже не обрадовалась горячей новости, таким поразительным было ее открытие. Она внимательно всматривалась в их жесты, старательно искала их имена в разговорах студентов, но никак не могла подобраться к ним поближе.

Она не спеша потягивала сок из кубка, и он исподтишка на нее пялился, бесстыдно и неблагоразумно (на памяти Берты это был первый по-настоящему «живой» взгляд в его жизни). С ним заговорил однокурсник – Селвин, кажется, – и она попыталась прочитать их беседу по губам (что у нее, скорее всего, получилось, судя по ее почти коварной улыбке). Она рассматривала книгу, только что продемоiнстрированную ей ультрамодной писательницей («Бездарь», – пробормотала Берта), и он украдкой бросал взгляды то на книгу, то на ее лицо. (Берта даже не нашла это забавным, ведь оба они выглядели несколько обеспокоенно, и она не знала – подумать только, она не знала! – причины их волнения.) К нему вдруг подошел Слагхорн со своими преждевременными (до чего же они всех достали!) пожеланиями счастливого Рождества, и он, раздраженно обернувшись, поймал ее на пристальном наблюдении за ними. Он двинулся к ней через толпу, его лицо было р а с т е р я н н ы м: просто невероятно, он – и растерянный! Берта заметила, как он скрылся за дверями, в которые только что поспешно вышла она.

И как, после ужасной скуки этого дурацкого вечера, Берта могла не подслушать их?!

Ведь они были Люциусом Малфоем и Нарциссой Блэк, загадками слишком скучными, чтобы кому-то было интересно их разгадывать, но личностями яркими и неординарными, что и заставляло сердце Берты биться чаще от одних только их взглядов друг на друга.

Из-за двери слышалась беседа, ведшаяся, судя по всему, на повышенных тонах, и Берта, естественно, знала, как сделать слышимость еще лучше. Любопытству ее, да еще и в данной ситуации (это же хитрый и немногословный Малфой и слабовольная «принцесса» Блэк), не было предела.

– Если я еще раз…

– Повторяю: где. Ты. Была?

– Замолчи немедленно! Это не твое дело!

– Я узнаю, где ты была. Обязательно узнаю. Любым способом, Блэк, любым, слышишь?!

– Так почему ты спрашиваешь меня об этом? СЕДЬМОЙ раз?

– Я желаю услышать это от тебя! Где… ты… была?

– Не. Твое. Дело.

– Я знаю, где ты была. Знаю, слышишь?! Знаю!

– Почему же тогда ты изводишь меня уже полтора месяца? Что тебе нужно, Малфой?!

– Когда я спрашиваю – ты отвечаешь. Это должно быть предельно ясно!

– Единственное, что мне ясно, так это то, что когда дело касается меня, ты превращаешься в невоспитанную свинью. Но не волнуйся, мне все равно.

– Все равно? – он определенно не верил, и голос его звучал… угрожающе?

– Все равно.

– Блэк, я очень не люблю, когда мне лгут.

Она фыркнула:

– Слушай, успокойся наконец. Я устала от тебя. Да что с тобой такое?
– Вопросы, Блэк? Что я слышу? Тебе же все равно.

– Когда дело касается меня, мне не все равно! Ты утверждаешь, что знаешь, где я была, но продолжаешь задавать один и тот же вопрос.

– Не волнуйся, это продлится недолго. Знаешь, – он старался говорить непринужденно, – есть и другие способы получить ответ из твоих уст. Ты должна научиться отвечать мне.

Нарцисса какое-то время молчала, и Берта прижалась к двери еще сильнее в надежде услышать ее ответ:

– Что? – Берта никогда еще не слышала такого тона от этой девушки – да и вообще ни от кого из этих двоих добровольных отшельников общества: – Что?! Малфой, меня терзают сомнения в твоем умственном здоровье! Я не могу поверить!!!

– Тебе и не надо верить, принцесса. Просто ответь.

– П-принцесса? – она даже запнулась. – Малфой, да что с тобой? Малфой, ты что… ты пьян?!

Люциус засмеялся, и ошеломленная Берта сама не заметила, как перестала дышать:

– Ну и нюх у тебя, Блэк. Один бокал вина – и о да, малявка, я пьян, – он опять саркастически засмеялся.

– Ты ведешь себя… ненормально!

– Я все еще жду, Блэк. Где ты была в ту ночь?

– Сначала я слушала твои «плохая из тебя леди, малявка», «а если кто-то узнает, что ты не ночевала в своей комнате» и еще массу самых глупых и невообразимых предположений, а сейчас ты хочешь просто ответа? Хорошо, Малфой, ты добился своего: я нигде не была, я сумела быстро вернуться в комнату сразу же после нашего разговора.

Берта даже забыла оглянуться, чтобы проверить, не наблюдает ли кто за ней.
– Блэк, я знаю, что это неправда!

– Интересно, откуда?!

– Кто из нас задает вопросы?

– Конечно же я. И вообще, до свидания, Малфой.

– Послушай, малявка, я не шучу. Я научу тебя говорить мне правду и только правду.

– Малфой, ты бы слышал себя со стороны! Что за чепуха?!

– Это не чепуха, Блэк, это то, как тебе придется научиться жить с этой минуты.

– Мне придется научиться жить? А может, это тебе немного поучиться хорошим манерам? У тебя явно с этим проблемы.

– И у кого же мне учиться? У тебя?

– Во всяком случае, я никоим образом не собираюсь учиться у тебя! Еще чего не хватало!

– Я не говорил, что ты будешь учиться у меня. Я сказал, что тебе придется научиться жить по-другому.

– До свидания, Малфой.

– Вот этого ты больше делать не будешь. Знаю, тебе будет трудно отучиться от этой гадкой привычки, но ты больше не будешь поворачиваться ко мне спиной.

– Руки убери – это раз. Рот закрой – это два. И убирайся отсюда – это три.

Послышалось сдавленное мычание и звуки борьбы:

– Мал… Ма… фой… Ма… пусти сей…

– Ты всё поняла?!

– Мерзавец, отпусти немедленно!!!

Он засмеялся, но его смех быстро оборвался, сменившись звуками новой борьбы:

– Ты не умеешь этого делать, так что не стоит даже пробовать.

– Это то, с чего я начну новую жизнь, – научусь давать тебе пощечины. На практике научусь, Малфой.

Он лишь тихо засмеялся опять:

– Возвращаясь к нашему раз…

– До свидания.

– Немедл…

– Я сказала «до свидания»!

Голоса постепенно затихли, но Берта едва расслышала последние слова перепалки, едва не лишившись к этому времени чувств.
* Оковы, путы (лат.)

Глава 3 Часть 2 Venae incisio *

"Men che dramma,
Di sangue m`e rimaso,
сру non tremi."
Dante

"Меньше, чем на драхму,
осталось у меня крови,
которая бы не содрогалась."
Ох уж эти сплетни! В чью жизнь они не вмешивались, чьими судьбами не пытались управлять? Великие и ужасные, ненужные и святые, отверженные и баловни удачи, все когда-нибудь и как-нибудь становились жертвами сплетен, которые начинали свое путешествие вроде безобидными, но в последствии уже становились чистейшей воды вымыслом. Люди, так или иначе, становились частью этого снежного комка, независимо от их реальной роли в истории. Сплетни могли забыться на следующей день, а могли существовать веками, превратившись в легенду или даже историю.

Эта сплетня не преобразовалась в историю, и даже не сумела потешить любопытство всех любопытных хотя бы на протяжении одного дня. Не будем удивляться, что сплетня так и осталось «самой горячей новостью» лишь в голове мисс Джоркинс. Ведь реальные истории, противоположность вымыслу, составляющему большую часть сплетен, редко становятся популярными,возможно даже не доходят до просвещенного внимания многих. Молва молчала, ибо ничего и не знала, а мисс Джоркинс очень нравилось хранить маленький секрет. Правда, о чем сам секрет, она толком и не знала.

Нарцисса почувствовала изменения в первый учебный день после каникул. Редко так случалось, что изменения осознавались прямо-таки в один день, но это был как раз такой редкий случай. Конечно же, поверить в то, что у нее началась элементарная паранойя, она не могла. Пускай она неделями думала о Малфое, его словах, его поведении, его поступках и отдельно о его безмерной наглости, но признать, что именно эти мысли так повлияли на ее уверенность в резких изменениях за каникулы, никак не представлялось возможным.

Люциус перестал смотреть. Нет, теперь он прожигал ее своим безжалостным взглядом, и Нарцисса с нарастающей паникой понимала, что деваться некуда. Это была не ее позиция, он раньше не оказывалась в такой ситуации. «Деваться некуда» - таких слов доселе не существовала в ее лексиконе, поэтому сейчас они стали чем-то вроде вспышки молнии в безоблачно чистом небе. А он все глазел и глазел, заколдовывал и затягивал в темную воронку безызвестности и безысходности.