Пятница, 23 декабря

Снова были небольшие толчки, но я их не засек. Заметил Игорь Петренко. Он оставался дежурным по базе: мыл посуду и вдруг почувствовал, как наше фойе затряслось.

Говорят уцелевшие:

- Сейчас, если кто найдет своих погибших - уже улыбается. Он может сам их похоронить.

Пока мы снимали вещи в Треугольнике, бригада Шынгыса в завале на улице Ширакаци нашла-таки девочку директора книготорга. И еще одного парня. Многие погибли на лестничных клетках в попытках бежать после первого толчка.

Юра Бессергенев достает очередного погибшего из-под завала.

Сергей Хардиков:

"Сегодня опять на раскопе. Опять, который день, ищем "папину" дочь. Тут же рядом его жена. Она в трансе. Все еще надеется, что девочка жива. Кто-то из парней лезет в завал. Она просит:

- Покричите, может, откликнется.

И вот мы орем:

- Зарина! Зара! - уткнувшись в какую-то глухую бетонную плиту. А "маму" колотит, как в лихорадке.

Приехал Шалыга. Привез кинолога с собакой и старичка из Москвы специально по биолокации (он сам ветеран спелео, начинал еще в 60-е годы) - Прокофьев И.П. Он вооружился двумя кусками медной катанки диаметром 6 мм и ходит по раскопу. Примерно как в старину рудознатцы с лозой жилу искали. В двух местах проволока у старика дрогнула и соединилась. Он ставит вешки:

- Здесь два трупа. Примерно вон на том уровне.

Начинаем копать. Вскоре действительно показываются ноги в красных штанишках. У "мамы" истерика. Бессергенев, Шалыга и я одеваем резиновые перчатки и респираторы, осторожно высвобождаем девочку из-под плиты. Ноги на ковре, голова уткнута в мешки с картошкой, ручки под плитой. Разрезали мешки, выгребли картошку, чтобы освободить голову. "Папа" отходит в сторону и беззвучно плачет. Все. Девочку мы сняли. Заворачиваем в простынь.

Подходит "папа":

- Юра, покажи, пожалуйста, ее лицо.

Боже упаси! В памяти родителей она должна остаться живой, вечно смеющейся. А сейчас у нее, вместо лица, кусок мяса, покрытый плесенью (вероятно, от картошки). Мы стоим потрясенные. Почему-то эта девочка нам роднее всех остальных трупов. Тем более, что "папа" для нас многое сделал.

Положили девочку в гроб, положили под голову подушку. Все. Заколотили гроб, вынесли из развалин. У "мамы" сердечный припадок, она падает. Шалыга отпаивает ее нитроглицерином".

Потом Лена Тычина написала такие стихи.

Зара за фортепиано сидела,

К нотам склонившись слегка,

Нежно летала на клавишах белых

Тоненькая рука.

Было же это седьмого числа,

В месяц декабрь.

Шел снег.

И для нее не кончился день,

И не кончился век.

Где же ты, подлый цементный король?

Где же теперь твой "навар"?

Падали, падали боссов дома,

так же как стены хибар.

Жуть, возводимая на песке,

Ты ли не миф была?

Рухнуло все,

кануло все,

сгинуло все дотла.

Так разложила, восстав, земля

Этот безумный пасьянс,

Чтобы спасатель денег лопату

Выкопал, наклонясь?

...

Все. Раскопали.

Рисует зима

Мелом овалы лиц.

Здесь ли, где красных штанишек пятно,

Ужас достиг границ??...

Боже, не трогай открывшихся ран!

Где-то в душе навек

Зара сидит

За фортепиано,

И за окном - снег.

Сергей Хардиков:

"На месте второй вешки, поставленной нашим биолокатором, нашли труп мужчины. Мы с Саней Ваном и Ержаном идем подобрать для него гроб нужного размера (плохо, когда гроб маловат, и покойника приходится в него втискивать). Гробов рядом стоит целый штабель, но все они мелкие или без крышки. Идем вдоль этого штабеля. Доходим до каких-то складов при госпитале. Здесь стоит длинный ряд гробов с мертвецами. На гробах мелом подписаны фамилии покойников. Вьется целый ряд иностранных журналистов: откинули простынь, закрывающую лицо, и фотографируют крупным планом. Это мужчина (на гробе надпись - "Ашот Петросян") Губы уже сгнили, и мужик улыбается чудовищным оскалом. А они снимают.

Рядом засели в засаде французы с кинокамерами. Ждут, когда мы с парнями понесем какой-нибудь гроб. Тоже хотят заснять.

Приносим гроб к завалу. По дороге я даю интервью журналисту из Монголии (поначалу я его принял за казаха). Журналистка из ФРГ снимает вплотную, как мама Зарины бьется в истерике возле гроба с телом дочери. Тягостное зрелище.

Я отхожу к костру, курю. Все. У меня какой-то моральный спад. Словно я запрограммировал себя до какого-то рубежа - откопать эту Зарину. Не могу заставить себя подойти к тому мужику. Его откапывают Бессергенев, Шалыга и Петренко. Не знаю, что у них там получилось, но мужик падает на Игоря. Игоря чуть кондратий не хватил, когда он осмыслил, что сидит в обнимку с покойником.

Прибежал какой-то ара:

- Гыр-гыр! Где-то здесь лежит беременная женщина. Приехала из Карабаха.

Начинаем вяло рыть. Пошли вещи. Мужик хватает какой-то раздавленный чемодан и убегает. "Папина" родня вокруг возмущенно ропщет:

- Не верьте ему, нет здесь никакой женщины, его шмотки интересуют.

Мы плюнули и пошли в лагерь москвичей сворачивать нашу палатку".

* * *

Не могу забыть, как откопали на лестничной клетке сразу группу погибших. Кран поднял плиту, и в куче штукатурки показались девичьи волосы. И мужчина, из стоявших вокруг, вдруг узнал, припал к этим волосам, гладил их, счищал песок, пока его не подняли, не отвели в сторону.

Осторожно расчистили лопатами завал и увидели всю картину. Они выбегали на лестничную площадку, когда дом сложился. Могучего телосложения мужчина лежал ничком, пробитый насквозь арматуриной. А девочка, лет четырнадцати, с прекрасным чистым лицом, так и осталась в проеме двери в бегущей позе со вскинутыми руками. Страх и боль на нетронутом этом лице.

Писать нет сил.

В душе все спекается коркой.

Слишком "громко" пишу. Но какие найти слова, чтобы выразить, не забыть потом все это?

* * *

Сергей Хардиков:

"Пришла машина с обедом, идем хряпать. Что характерно, раньше, как снимешь с завала труп - бежишь руки в хлорке полоскать. Перчатки снимаешь и выбрасываешь. А сейчас просто ополоснули ручки "Hibidil-ом" (канадский антисептик), продезинфицировались и вперед. Сидим, макароны жуем.

Что мне здорово нравится - стоит толпа бездомных и их родственников получать бесплатный обед. Подходит толпа в спецовках и касках (то есть мы). Армяне сразу уступают место у раздачи продуктов:

- Кушайте, парни.

Взяли, едим. Подлетает какой-то ара:

- Ребята, сосиску хотите?

- Давай.

Он приносит полный армейский термос сосисок:

- Берите, кому сколько надо.

- Спасибо.

Аюпов спрашивает:

- У нас что, теперь новый "папа"?"

Смеемся. Наверно, это страшно, когда человек полностью привыкает к Смерти. Эта ежедневная работа с трупами делает нас равнодушными к старухе с косой. Так что смеемся и прикалываемся мы вполне искренне.

Юра Бессергенев у нас главный прораб на раскопках. Он же главный строповщик. Крановщик слушает указания только Митрича, сколько бы другие ни жестикулировали. Мы почему-то решили, что благодарный армянский народ должен поставить Юре памятник - Митрич держит над головой руку с оттопыренным большим пальцем (сигнал "вира")".

* * *

Вечером подняли стаканы за упокой души найденной нами девочки и всех погибших в Армении.

Сергей Хардиков:

"Папа" привез 2 бутылки коньяка и 2 палки финской колбасы "салями":

- Помяните сегодня мою дочь.

Что мы, соответственно, и делаем. Так как у нас скопился излишек водки, перед сном мы употребили уже не по 100, а по 200-300 граммов. Профилактика и дезинфекция.

Что интересно, кошмары меня по ночам не мучают. Иногда, когда засыпаешь, в голове бьются обрывки песен "Наутилуса" и "Кино". Да тем более, напашешься за день. Хотя Гвоздь говорит, я как-то ночью кричал во сне матом".