Адаптация к внешней среде

Второй основной принцип, которому неукоснительно следовал Черчилль при составлении стратегических планов, заключался в том, что любая стратегическая инициатива должна соответствовать изменениям, которые непрерывно происходят во внешней среде. Он понял это еще в юные годы. В одном из своих первых трудов «От Лондона до Ледисмита через Преторию» (декабрь 1899 г.) он писал:

«Свежие планы – для непредвиденных обстоятельств» [156].

...

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Свежие планы – для непредвиденных обстоятельств».

В декабре 1941 года Черчилль на борту линкора «Герцог Йоркский» отправился в США для личной встречи с президентом Франклином Д. Рузвельтом. Из соображений безопасности радиосвязь корабля с сушей с 16 по 18 декабря была полностью прекращена. Британский премьер, оказавшийся оторванным от мира, решил использовать три дня тишины для стратегического планирования.

К разработке стратегий он обратился не случайно. После нападения 7 декабря 1941 года ударного соединения японского императорского флота под командованием вице‑адмирала Тюити Нагумо на базу военно‑морских сил США в Перл‑Харборе и вступления США во Вторую мировую войну положение Со единенного Королевства изменилось в лучшую сторону. Черчилль понимал, что сейчас, как никогда, нужны новая стратегия и новые планы, которые отвечали бы изменившимся условиям.

Спустя годы он вспоминал:

«Морское путешествие с вынужденным сокращением объема текущей работы, отсутствием необходимости посещать заседания кабинета и принимать людей позволило мне продумать весь ход войны, каким я его видел и представлял в свете внезапного огромного расширения сферы войны. Я подготовил три документа [157] относительно того курса, по которому, на мой взгляд, следовало направить ход войны в будущем. Работа была нетрудной, так как вся картина была у меня в голове» [158].

16 декабря Черчилль составил меморандум «Атлантический фронт», в котором указал, что первостепенной задачей для Великобритании и США является снабжение Красной армии «без задержек и срывов». Также необходимо было одержать победу над Францией в Северной Африке и предложить правительству Виши «благословение или проклятие» [159]. При этом под «благословением» Черчилль понимал предложение США и Великобритании «вновь утвердить Францию как великую державу со всеми ее территориями», за исключением Сирии и пограничной зоны Испанского Марокко.

Кроме того, Черчилль предложил послать американский контингент в Северную Ирландию. По мнению британского политика, этот шаг мог послужить «дополнительным и весьма внушительным средством устрашения Германии против ее вторжения» на Туманный Альбион. К тому же американские военно‑воздушные силы могли бы использовать британские острова в качестве плацдарма для проведения бомбардировок Германии [160].

Свой меморандум Черчилль завершил следующими строками:

«Итак, война на Западе в 1942 году будет включать в качестве основных наступательных операций оккупацию Великобританией и Соединенными Штатами всех французских владений в Северной и Западной Африке и установление контроля с их стороны над этими территориями, а также установление контроля Великобритании над всем североафриканским побережьем от Туниса до Египта, что обеспечит, если это позволит положение на море, свободный проход через Средиземное море к Леванту и Суэцкому каналу» [161].

17 декабря Черчилль продиктовал второй меморандум – «Тихоокеанский фронт». В отличие от трех других документов, подготовленных на «Герцоге Йоркском», этот меморандум в мемуары не войдет. Упоминая его в одном из черновиков, Черчилль заметит лишь, что означенный документ «был связан с техническими особенностями военно‑морской политики» [162], но ни словом не обмолвится о причинах, по которым он не включил его во «Вторую мировую войну». По всей видимости, политика смутил фрагмент, касающийся необходимости удерживать Сингапур [163], который капитулирует буквально через два месяца после составления меморандума.

В мемуарах под названием «Тихоокеанский фронт» Черчилль приведет четвертый меморандум, составленный им 20 декабря и в оригинале называвшийся «Заметки по Тихоокеанскому региону». В нем он определил совместные действия военно‑морских флотов Великобритании и Соединенных Штатов (США здесь уже названы «союзником») против Японии. Также Черчилль поставил «основную стратегическую цель»: «Создание на Тихом океане боевого флота, обладающего безусловным превосходством над флотом противника». Указывались и временны́е рамки: «В качестве срока достижения этой цели мы должны наметить май 1942 года» [164].

18 декабря Черчилль составил третий меморандум – «Кампания 1943 года». Уже из названия видно, что этот документ преследовал постановку долговременных целей. Рассуждения о далеком будущем в те напряженные и тяжелые дни может показаться не совсем целесообразным, но, как мы уже упоминали в первой главе, Черчилль всегда считал полезным постановку долговременных задач и разработку планов на перспективу. Эту же мысль он повторил и в меморандуме:

«Нам придется столкнуться с обычным противоречием между планами на ближайший и более отдаленный период. Война – это постоянная борьба, которая должна вестись изо дня в день. Принимать необходимые меры на будущее трудно, и они могут быть лишь ограниченными. Опыт показывает, что прогнозы обычно не сбываются, а приготовления запаздывают. Тем не менее необходимо иметь общий план и перспективу для того, чтобы довести войну до победного конца без особых затяжек».

Свой меморандум политик закончил оптимистичным предположением:

«Если мы теперь поставим себе эти задачи, стараясь, чтобы они не слишком шли вразрез с удовлетворением наших текущих нужд, то мы можем надеяться, даже если в Германии до этого не произойдет крах, выиграть войну в конце 1943 года или в 1944 году» [165].

Читая эти строки, необходимо отдавать себе отчет, что они были написаны до падения Сингапура, сдачи Тобрука и неудач в пустыне. Сам Черчилль заметил по этому поводу следующее:

«Хотя составлять планы на будущее чрезвычайно важно, а само будущее можно до известной степени предвидеть, никто не может помешать тому, что намечаемые сроки таких великих событий иногда нарушаются в результате действий и контрударов противника» [166].

...

МЕНЕДЖМЕНТ ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: по мнению Черчилля, стратегические планы должны не только оставаться целостными в течение длительного времени, но и быть достаточно гибкими, предусматривая возможность корректировки для более точного соответствия тем изменениям, которые постоянно происходят в окружающей среде.

После встреч с Рузвельтом Черчилль внес изменения в свои меморандумы в соответствии с вновь принятыми решениями. В частности, он предложил рассмотреть вариант отправки американского контингента в Персию [167].

Подобное внесение изменений очень показательно. По мнению Черчилля, стратегические планы должны не только оставаться целостными в течение длительного времени, но и быть достаточно гибкими, предусматривая возможность корректировки для более точного соответствия тем изменениям, которые постоянно происходят в окружающей среде.

Когда в 1944 году союзное командование перешло к планированию самой масштабной высадки военного контингента в мировой истории, Черчилль предпринял дополнительные усилия для того, чтобы разрабатываемая операция максимально соответствовала ситуации.

«По мере того как поступали новые сведения о неприятеле, нам приходилось менять наши планы и обновлять их, – вспоминал он. – Нам были известны общее расположение войск неприятеля и его основные оборонительные сооружения, артиллерийские позиции, огневые точки и траншеи вдоль побережья. Однако после того, как в конце января командование перешло к Роммелю, начали появляться значительные дополнительные сооружения и усовершенствования. Нам особенно важно было обнаружить все препятствия новых типов, которые могли быть созданы, и найти средства против них.

Постоянная воздушная разведка давала нам сведения о том, что происходит по ту сторону Ла‑Манша. Существовали, конечно, и другие способы выяснить это. Было предпринято множество поездок небольших групп на мелких судах для выяснения некоторых сомнительных вопросов, для измерения глубины моря у побережья, для осмотра новых препятствий, а также для выяснения крутизны берега и его характера. Все это надо было делать в темноте, бесшумно, незаметно производя разведку и своевременно возвращаясь обратно» [168].

Практикуемая Черчиллем гибкость рассматривается современными специалистами в области управления как одна из самых важных составляющих стратегического менеджмента. По словам профессора Ричарда Л. Дафта, «планирование с учетом текущих событий – это непрерывный, последовательный процесс, а не единовременное составление документа, не допускающее никаких изменений. Планирование должно быть эволюционным и интерактивным, позволяя с целью повышения конечных результатов проводить необходимые изменения в результате непредвиденных событий. Планирование с учетом текущих событий обеспечивает гибкость для адаптации к изменениям во внешней среде, а не жесткую привязку к плану, который больше не работает» [169].

...

МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА: «Планирование с учетом текущих событий – это непрерывный, последовательный процесс, а не едино временное составление документа, не допускающее никаких изменений».

Профессор Ричард Л. Дафт

После кардинальных изменений во внешней среде Черчилль нередко допускал замену уже разработанных планов новыми редакциями. Так, например, случилось в годы Первой мировой войны, когда после неожиданного удара немецких войск в марте 1918 года – так называемого весеннего наступления – он был вынужден полностью переработать существующие планы [170].

18 апреля Черчилль направил премьер‑министру Дэвиду Ллойд Джорджу специальный меморандум, где подробно анализировал изменения в стратегии, которые необходимо предпринять, если продвижение немецких войск будет продолжаться. «Задача первостепенной важности, – писал он, – обозреть ситуацию с учетом ее дальнейшего развития, а также составить ясное и глубокое мнение в связи с произошедшими изменениями» [171].

...

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Задача первостепенной важности – обозреть ситуацию с учетом ее дальнейшего развития, а также составить ясное и глубокое мнение в связи с произошедшими изменениями».

Именно отсутствие должной гибкости и стало основным аргументом против использования формального планирования в современной науке управления. «Формальные планы приводят к „блокированию“ деятельности организаций, жестко направляя ее на достижение четко определенных целей в рамках конкретных временных графиков, – считает профессор Государственного университета Сан‑Диего Стивен Роббинз. – При назначении целей организации в ходе формального планирования менеджеры исходят из того, что внешняя среда не будет изменяться на протяжении времени, необходимого для их достижения. Если же это предположение оказывается ошибочным, управленческий персонал, продолжая строго придерживаться исходного плана, может оказаться в весьма сложной ситуации. Если менеджер не способен проявить достаточную гибкость – иногда до полного отказа от первоначального плана – и продолжает выполнять все, что было намечено для достижения исходного набора целей, он, по всей видимости, не справится с изменяющейся внешней средой. Неуклонное следование в четко определенном направлении без учета изменения окружающих условий нередко приводит к весьма печальным последствиям» [172].

...

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Я помню, как мой отец говорил: „Если ты ухватишься за что‑нибудь хорошее, то держись за это“. Это важный стратегический принцип».

В заключение добавим, что, по мнению Черчилля, гибкость планирования должна соответствовать изменениям в окружающей среде, но ни в коем случае не являться самоцелью. «Я помню, как мой отец говорил: „Если ты ухватишься за что‑нибудь хорошее, то держись за это“. Это важный стратегический принцип», – признался однажды великий политик [173].

Осознание стратегических инициатив

Одной из отличительных особенностей Черчилля как стратега было трепетное отношение к прошедшим событиям. «Давайте сначала обратимся к прошлому и извлечем мудрость и мужество из опыта великих людей, которые жили до нас», – советовал британский политик [174].

«Как странно, что прошлое совершенно не анализируется и так быстро забывается. Мы живем в самом бездумном веке. Кругом лишь одни заголовки и отрывистые мнения. Я пытаюсь приблизить историю немного ближе к современности, чтобы она смогла помочь нам разрешить сегодняшние трудности», – сокрушался он в одном из своих писем в апреле 1929 года [175].

...

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Давайте сначала обратимся к прошлому и извлечем мудрость и мужество из опыта великих людей, которые жили до нас».

«Я пытаюсь приблизить историю немного ближе к современности, чтобы она смогла помочь нам разрешить сегодняшние трудности».

Отчасти подобная позиция объяснялась мировоззрением нашего героя. Истории он всегда отводил особое место, а здравый смысл подсказывал ему, что при составлении стратегических планов полезно использовать уроки прошлого. «Будущее неизвестно, но прошлое дарит нам надежду», – считал Черчилль [176]. Выступая в марте 1944 года в Королевском колледже терапевтов, он скажет:

«Чем дольше вы можете смотреть назад, тем дальше вы сможете увидеть впереди» [177].

Помощник Черчилля в написании «Истории англоязычных народов» вспоминал, как весной 1940 года, в самый разгар проведения Норвежской операции, когда буквально все Военно‑морское министерство превратилось в комок нервов, его шеф занялся изучением истории нормандского завоевания. Или другой пример: в день присоединения Гитлером Богемии в марте 1939 года Черчилль погрузился в историю XVII века. Вечером он скажет своему сыну Рандольфу:

– Очень трудно быть в курсе сегодняшних событий и одновременно работать над эпохой правления короля Якова II, но я справлюсь с этим! [178]

Обращение к прошлому было для британского политика сродни релаксации. «Это счастье, что в столь напряженное время можно забыться в прошлых веках», – заметит Черчилль одному из своих помощников в последний день лета 1939 года [179].

Черчилль считал изучение истории обязательным для лиц, занимающихся стратегическим планированием. Проводя аналогию с военным искусством, он признался однажды:

«Только сама война или изучение истории войн может научить, к каким результатам приведет та или иная политика в военной сфере» [180].

Приступив к созданию военно‑морского штаба в 1911 году, Черчилль был неприятно удивлен отсутствием системного образования в области военной и политической истории. «Большинство офицеров, вступивших в командование кораблями и являющихся потенциальными первыми морскими лордами, никогда не читали Парижскую декларацию и никогда не изучали историю блокады Бреста», – констатировал он с прискорбием [181].

Чтобы исправить ситуацию, было предложено в срочном порядке подготовить авторизированный учебник по военно‑морской стратегии, а до тех пор, пока учебник не будет издан, включить в перечень обязательной литературы для каждого офицера штаба работы Альфреда Мэхена, Филипа Коломба и Джулиана Корбетта [182] [183].

Несмотря на все вышесказанное, Черчилль не обольщался тем, что изучение прошлого всегда дает правильный ответ при определении стратегии будущего. Он отдавал себе отчет в ограниченности исторического опыта. Именно Черчиллю принадлежит известный афоризм: «Главный урок, который можно извлечь из истории, заключается в том, что человечество не обучаемо» [184] [185] [186]. И уж тем более Черчилль был против того, чтобы при стратегическом планировании ошибки прошлого не анализировались, а просто ставились во главу угла, фактически превращаясь в фундамент для планов на будущее.

...

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Чем дольше вы можете смотреть назад, тем дальше вы сможете увидеть впереди».

«Главный урок, который можно извлечь из истории, заключается в том, что человечество не обучаемо».

«Я уверен, что ошибки Первой мировой войны повторены не будут, в этой войне мы совершим множество новых», – заметит Черчилль в июне 1944 года [187].

Неслучайно в Англии популярна поговорка: «Генералы всегда готовятся к прошлой войне». О том, к чему это может привести, наглядно демонстрирует строительство линии Мажино. Французское правительство вложило в нее огромные средства, но мощная система укреплений не смогла остановить атаку немецких бронетанковых войск через Арденнские горы.

Черчилль придерживался сбалансированного взгляда, считая, что, хотя прошлое и нельзя полностью перенести на современные события, его уроки должны быть учтены, а из ошибок сделаны соответствующие выводы. Так, например, спустя всего три дня после вступления в должность военно‑морского министра он собрал совещание, на котором постановил использовать для охраны торгового флота систему конвоев. Официальный биограф Черчилля сэр Мартин Гилберт прокомментировал этот эпизод:

«Вот так, всего через три дня после вступления в войну, без споров и пререканий была внедрена система, к которой так и не смогли прийти за три года Первой мировой войны после тяжелейших потерь и бесконечных дискуссий» [188].

Ситуационное планирование

В связи с тем, что Черчиллю нередко приходилось осуществлять стратегическое планирование в условиях неопределенности, он старался избегать разработки жестких планов. «Лучший способ обеспечить гибкость – это разработать в деталях несколько планов с учетом непредвиденных обстоятельств», – делился он своим опытом [189].

...

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Лучший способ обеспечить гибкость – это разработать в деталях несколько планов с учетом непредвиденных обстоятельств».

Как правило, Черчилль выделял наиболее важные факторы внешней среды, просчитывал возможные варианты развития событий и после этого приступал к составлению гибких планов. Примером, как это реализовывалось на практике, могут служить шаги, предпринятые британским премьер‑министром в мае 1940 года для разрешения итальянской головоломки.

16 мая 1940 года, спустя шесть дней после того, как Черчилль стал главой правительства, он обратился к Бенито Муссолини со следующим письмом:

«В настоящий момент, когда я занял пост премьер‑министра и министра обороны, я вспоминаю наши встречи в Риме и испытываю желание обратиться через нечто, подобное быстро расширяющейся пропасти, со словами доброжелательства к вам как к главе итальянской нации. Разве уже слишком поздно помешать тому, чтобы между английским и итальянским народами потекла река крови? Мы, несомненно, можем нанести друг другу тяжелые раны, жестоко изувечить друг друга и омрачить Средиземноморье нашей борьбой.

Если вы решите, что так должно быть, пусть так и будет, но я заявляю, что никогда не был противником величия Италии и в душе никогда не был врагом итальянского законодателя. Тщетно было бы предсказывать ход великих сражений, бушующих сейчас в Европе, но я уверен, что независимо от того, что про изойдет на континенте, Англия пойдет до конца даже в полном одиночестве.

Прошу вас поверить, что я обращаюсь к вам с этим торжественным призывом, который войдет в историю, отнюдь не вследствие своей слабости или страха. На протяжении веков над всеми другими призывами возвышается возглас тех, кто требует, чтобы общие наследники латинской и христианской цивилизации не противостояли друг другу в смертельной борьбе. Я со всей честью и уважением прошу вас прислушаться к этому призыву, прежде чем будет дан ужасный сигнал. Он никогда не будет дан нами» [190].

Дуче ответил холодно, но прямо:

«Отвечаю на послание, в котором вы называете причины, заставившие обе наши страны оказаться в противоположных лагерях. Не обращаясь к слишком далекому прошлому, я напомню вам об инициативе, проявленной в 1935 году вашим правительством с целью организовать в Женеве принятие санкций против Италии, стремившейся обеспечить себе небольшое пространство под африканским солнцем без малейшего ущерба для интересов и территорий вашей страны или других стран.

Я напоминаю вам также о подлинном и фактическом состоянии крепостной зависимости, в которое Италия поставлена в своем собственном море. Если ваше правительство объявило Германии войну из уважения к своей подписи, то вы поймете, что то же чувство чести и уважения к обязательствам, взятым по итало‑германскому договору, руководит итальянской политикой сегодня и будет руководить завтра при любых событиях, какими бы они ни были» [191].

По словам Черчилля, «с этой минуты у нас не могло быть никаких сомнений в намерении Муссолини вступить в войну в самый благоприятный для него момент».

Определившись с развитием событий, британский премьер – по его же собственному признанию – «начал ежедневно давать указания для того, чтобы обеспечить возможность нанесения немедленного ответного удара в случае, если Соединенное Королевство подвергнется отвратительному нападению со стороны Муссолини» [192].

В частности, 28 мая Черчилль поручил своему представителю в комитете начальников штабов, генералу Гастингсу Исмею, разработать план мероприятий по атаке итальянских войск в Абиссинии и совместную стратегию для британо‑французского флота.

«Если после объявления Италией войны, – написал он в своем письме, – Франция все еще будет нашим союзником, то было бы крайне желательно, чтобы объединенные флоты, действуя с противоположных концов Средиземного моря, предприняли активное наступление на Италию. Важно, чтобы с самого начала произошло столкновение как с итальянским военно‑морским флотом, так и с итальянской авиацией. Тогда мы сможем убедиться, каковы в действительности их качества и изменились ли они вообще со времен последней войны. Чисто оборонительную стратегию, планируемую средиземноморским главнокомандующим, принимать не следует. Если будет установлено, что боевые качества итальянцев не находятся на должном уровне, будет гораздо лучше, чтобы флот в Александрии двинулся вперед и подверг себя некоторому риску, нежели оставался на столь явно выраженной оборонительной позиции. Риск в настоящий момент неизбежен на всех театрах военных действий» [193].

30 мая Черчилль связался с военно‑морским министром Альбертом Александером:

«Какие меры приняты, чтобы захватить все итальянские суда в момент войны? Сколько их в английских портах и что можно с ними сделать в море или в иностранных портах? Будьте любезны, немедленно передать это в соответствующее управление» [194].

На следующий день на заседании союзнического Верховного военного совета в Париже было принято решение, что британо‑французские войска предпримут наступательные операции против Италии как можно раньше, а военно‑морские и военно‑воздушные штабы двух государств в срочном порядке согласуют свои планы.

Все эти предварительные шаги в связи с вероятным вступлением фашистской Италии в войну позволили британскому премьеру эффективно распределить имеющиеся ресурсы и подготовить свою страну к появлению еще одного противника.

За годы управленческой деятельности Черчилль очень часто прибегал к инструменту ситуационного планирования. При этом все ситуационные планы, которые приходилось составлять нашему герою, можно свести к двум основным категориям:

– разработка сценариев;

– планирование для кризисных ситуаций.

Остановимся на них более подробно.

Разработка сценариев

В идейном плане политическую карьеру Черчилля можно представить в виде слоеного пирога, в котором каждый период времени характеризовался своими мыслями, своими представлениями, своими задачами и своими решениями. Например, в период с 1900 по 1906 год Уинстон – молодой, амбициозный политик, ищущий свое место на политическом небосклоне Туманного Альбиона. С 1906 по 1911 год – Черчилль уже либеральный государственный деятель, активно идущий по дороге социальных реформ. Начиная с 1911 года – после Агадирского кризиса [195] – внимание Черчилля начинают все больше привлекать внешняя политика и состояние военно‑морских сил.

В октябре 1911 года Черчилль занимает пост военно‑морского министра Соединенного Королевства. Отныне боеспособность флота становится его основной задачей. Новоиспеченный первый лорд Адмиралтейства разворачивает беспрецедентную кампанию по модернизации в кратчайшие сроки военно‑морских судов. Также он начинает заниматься вопросами стратегии, пытаясь создать модель использования имеющихся ресурсов для эффективного противостояния будущему врагу. Один из вопросов, который предстояло решить Черчиллю, – что делать со Средиземноморским флотом и каким образом его можно будет использовать в предстоящем военном конфликте.

15 июня 1912 года Черчилль подготовил меморандум, в котором проанализировал текущие тенденции и рассмотрел возможные варианты развития событий. Сначала он описал общее положение:

«Согласно новому закону о развитии военно‑морского флота, принятому в Германии, немцы располагают двадцатью пятью полностью укомплектованными боевыми кораблями. Из них четыре находятся в резерве и могут быть использованы в самые кратчайшие сроки в случае необходимости. Против этих кораблей мы должны иметь как минимум тридцать три судна. Мы и так значительно сократили наше присутствие в Гибралтаре всего до одной эскадры. На данный момент мы не обладаем большим превосходством над немецким флотом в Северном море. Поэтому мы не можем себе позволить держать шесть полностью укомплектованных личным составом и боеприпасами боевых кораблей в районе Средиземноморья».

Далее он перешел непосредственно к рассмотрению возможных сценариев:

«(I) Великобритания против Германии. В этом случае Средиземноморский театр военных действий использоваться не будет.

(II) Великобритания и Франция против Германии и Австрии. В этом случае положение в Средиземноморье будет безопасным. Французский флот в этом районе значительно превосходит силы противника.

(III) Великобритания и Франция против Тройственного союза; или Англия, Франция и Россия против Тройственного союза. Те предложения, которые рассмотрены выше [196], – будут вполне достаточны для Средиземноморского региона.

(IV) Великобритания одна против Германии и Австрии. Вполне вероятно, что при умелом менеджменте мы сможем одновременно находиться в двух театрах боевых действий в случае нашей полной мобилизации. Хотя это и связано с большими рисками.

(V) Великобритания одна против Тройственного союза. В этом случае ситуация будет весьма печальна и, скорее всего, мы понесем тяжелые потери в Средиземноморье. При таком варианте развития событий нам останется надеяться только на то, что в последующие три‑четыре года мы сможем предотвратить объединение вражеских флотов и разбить их превосходящими силами по одиночке» [197].

Подобная разработка сценариев позволила Черчиллю мысленно проиграть те действия, которые пришлось бы совершить флоту Его Величества в зависимости от того или иного развития событий. При этом, как верно замечает профессор Стивен Роббинз: «Цель подобного анализа заключается не в том, чтобы попытаться предсказать будущее. Цель заключается в том, чтобы прояснить ситуацию и сделать ее определеннее» [198].

...

МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА: «Цель разработки сценариев заключается не в том, чтобы попытаться предсказать будущее. Цель заключается в том, чтобы прояснить ситуацию и сделать ее определеннее».

Профессор Стивен Роббинз

Иногда при разработке сценариев Черчилль прибегал к весьма необычным способам. Например, в апреле 1913 года он составил меморандум, посвященный высадке немецких войск на восточное побережье Туманного Альбиона. Документ получил красноречивое название «Хроника кошмара». На двадцати с лишним листах политик подробно, по часам, расписал вторжение немецких войск [199].

Начальник военного штаба адмирал Генри Джексон назвал эту работу «сенсационной» и «сатирической» [200]. В ответном письме Черчилль написал адмиралу:

«Мне очень жаль, что вам не понравился стиль документа „Хроника кошмара“. Он был написан для того, чтобы поднять ряд серьезных вопросов, которые станут более ясны после внимательного изучения фактов и дополнительных обсуждений. Название документа было выбрано специально и в точности описывает характер затрагиваемых в нем проблем. Отставляя вопрос о стиле, мнения о котором могут различаться и который по большому счету не имеет большого значения, я не нашел в вашем письме серьезных возражений по моему тексту» [201].

Черчилль вернется к теме вторжения уже после начала боевых действий. В октябре 1914 года он напишет письмо военному министру Герберту Китченеру с просьбой «тщательно и в деталях изучить проблему вторжения».

«В вашем распоряжении находятся, возможно, лучшие специалисты, – писал он. – Поручите им разработать план на случай высадки 150 тысяч человек со всей необходимой артиллерией, транспортными средствами и амуницией: а) на побережье, б) на порты, где‑нибудь на восточном побережье».

Далее Черчилль предложил аналитикам из Военного министерства встать на место врага и разыграть вторжение:

«Пусть они проработают, сколько необходимо транспортных средств, сколько людей каждое из них сможет перевезти, сколько надо лошадей, вагонов, определят общий вес оборудования, амуниции и т. д. Пусть они выберут какое‑нибудь побережье или порт. Определят какой‑нибудь день прошлого месяца. Предположат, что вся армада, не будучи незамеченной, достигла берегов Туманного Альбиона. Рассчитайте точно, сколько времени надо, чтобы высадиться людям, разгрузить транспортные средства, лошадей, материалы и все прочее. Предположите, что все пройдет без сучка и задоринки, что вы заметите корабли противника, только когда они уже подойдут к берегу. Предположите, что эту десантную операцию будет поддерживать весь немецкий флот. После этого Адмиралтейство сообщит вам, сколько боевых кораблей оно сможет выделить в день высадки, спустя 3, 6, 12 и 24 часа соответственно, и какова будет наша диспозиция. В таком случае вы сможете увидеть, необходимо ли внесение изменений в существующие планы, и если да – то каких именно» [202].

Опасения Черчилля не оправдались. В XX веке только одна армия пересечет Ла‑Манш. И двигаться она будет не в сторону Туманного Альбиона.

Планирование для кризисных ситуаций

Однажды, выступая перед депутатами палаты общин, Черчилль сказал:

«Намного лучше волноваться до того, как событие произойдет, а потом быть спокойным, чем испытывать спокойствие заранее и начать нервничать после» [203]. Чтобы обрести указанное спокойствие, политик взял за практику разрабатывать планы еще до возникновения кризисных ситуаций.

...

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Намного лучше волноваться до того, как событие произойдет, а потом быть спокойным, чем испытывать спокойствие заранее и начать нервничать после».

Так, например, в январе 1913 года он поручил контрадмиралу сэру Льюису Бэйли составить на случай войны с Германией планы по захвату военно‑морских баз около голландского, немецкого, датского и скандинавского побережий. Спустя шесть месяцев принимавшие участие в планировании контр‑адмирал Артур Левесон и полковник Джордж Эстон познакомили военно‑морского министра с результатами своей работы. Они предложили захватить немецкие острова Боркум, Силт, Гельголанд и датский город Эсбьерг, расположенный на западном побережье полуострова Ютландия. Также они разработали план по захвату западного конца Кильского канала с последующим вводом в Эльбу шести эсминцев с торпедами и взрывчатыми веществами.

31 июля 1914 года, за четыре дня до вступления Великобритании в Первую мировую войну, Черчилль собрал эти планы и отправил их премьер‑министру Герберту Асквиту со следующим сопроводительным письмом:

«В прошлом году по моему указанию адмирал Бэйли, полковник Эстон и адмирал Левесон тщательным образом проанализировали побережья Германии, Голландии, Дании, Швеции и Норвегии с целью проведения наступательных действий против Германии и захвата военно‑морских баз. Сейчас Военному министерству необходимо изучить эти планы, чтобы сухопутные и военно‑морские действия были скоординированы и согласованны. Нельзя терять ни минуты».

В заключение он перечислил, в каком порядке следует анализировать военно‑морские базы [204].

Асквит согласился с проведением этих работ и поручил майору Хереворду Уэйку из Генерального штаба Военного министерства сотрудничать с Адмиралтейством.

После вступления Великобритании в Первую мировую войну Черчилль составил записку о подготовке нападения на одну из обсуждаемых адмиралом Левесоном и полковником Эстоном баз на острове Амеланд. По указанию первого лорда Адмиралтейства атаку следовало производить «энергично и смело». «В противном случае, – заявил Черчилль, – это не атака, а просто ожидание, когда тебя побьют» [205].

Другим примером составления планов для кризисных ситуаций может служить реакция Черчилля на разработку Гитлером Vergeltungswaffe («оружия возмездия»), больше известного как ФАУ‑1 и ФАУ‑2.

15 апреля 1943 года Черчилль получил от генерала Гастингса Исмея письмо, в котором сообщалось о «немецких экспериментах с ракетами дальнего действия» [206]. В результате аэрофотосъемки было установлено, что на полигоне Пенемюнде, расположенном на побережье Балтийского моря, находятся большие ракеты и пусковые станции. По данным разведки, предположительный радиус действия этих ракет составляет от 90 до 130 миль.

Ознакомившись с отчетами, Черчилль предложил провести более детальное обследование местности с целью организации последующих бомбардировок. Задушить змея будет легче в его собственном логове, считал британский премьер.

29 июня Комитетом обороны было постановлено:

«Необходимо провести самое тщательное и скрупулезное изучение района Северной Франции в радиусе 130 миль от Лондона, для того чтобы получить наиболее исчерпывающую и точную информацию. Налет на экспериментальную станцию в Пенемюнде должен быть произведен ночью большими силами бомбардировочной авиации при первой же возможности, когда условия будут подходящими. Необходимо подготовить планы для немедленного воздушного налета на ракетные пусковые станции в Северной Франции, как только они будут обнаружены» [207].

17 августа под руководством командующего бомбардировочной авиацией маршала Артура Харриса, известного среди пилотов Королевских ВВС как «мясник Харрис», на Пенемюнде был совершен налет силами 517 бомбардировщиков. По словам Черчилля:

«Результаты бомбардировки имели огромное значение. Хотя материальный ущерб был меньшим, чем мы предполагали, налет оказал огромное воздействие на дальнейший ход событий. Все рабочие чертежи, которые были только что выполнены и должны были быть переданы в цеха, сгорели, а начало серийного производства сильно задержалось. Основной завод в Пенемюнде был поврежден, и боязнь налетов на ракетные заводы в других районах заставила немцев сконцентрировать производство на подземных заводах в Гарцских горах. Все эти изменения вызвали серьезную задержку в совершенствовании и в производстве этого вида оружия. Налет на Пенемюнде сыграл определенную и важную роль в общем ходе войны. Если бы не этот налет и не последующие налеты на пусковые станции во Франции, Гитлер мог бы предпринять обстрел Лондона ракетами в самом начале 1944 года. Теперь же это было отложено до сентября. К тому времени подготовленные пусковые станции в Северной Франции были захвачены войсками генерала Монтгомери. В связи с этим снаряды пришлось пускать с наспех подготовленных площадок в Голландии, находившихся на вдвое большем расстоянии от Лондона, что привело к снижению точности попадания. К осени германские коммуникации были настолько загружены в связи с нуждами фронта, что доставке ракет к пусковым станциям больше не придавалось первостепенного значения» [208].

Ранней осенью 1943 года британские спецслужбы узнали о том, что помимо ракет немцы планируют также атаковать Туманный Альбион с помощью самолетов‑снарядов. Примерно в это же время при помощи аэрофотосъемки удалось обнаружить в Северной Франции и в районе Пенемюнде целый ряд сооружений странной формы, напоминавших лыжи.

В декабре 1943 года заместитель начальника штаба военно‑воздушных сил маршал Боттомли представил Черчиллю записку с уточнением имеющейся информации:

«Предположительно „большие станции“ в Северной Франции (включая три уже подвергшиеся налетам) связаны с подготовкой нападения посредством ракет. Одна из этих станций охраняется, ни много ни мало, 56 тяжелыми и 76 легкими зенитными орудиями.

Поступают сведения, что „площадки‑лыжи“ рассчитаны на запуск самолетов‑снарядов. Существование 69 таких станций подтверждается фоторазведкой, и, как полагают, их число может составить приблизительно 100. Если сохранятся нынешние темпы строительства, то работы приблизительно на 20 станциях будут завершены в начале января 1944 года, а на остальных – к февралю. Пусковые станции в районах Па‑де‑Кале, Соммы и Сены ориентируются на Лондон, а станции, расположенные в районе Шербура, – на Бристоль» [209].

Черчилль поручил бомбардировочной авиации участить налеты на опасные сооружения. Также по указанию британского премьера были подготовлены специальные планы для борьбы с налетами самолетов‑снарядов. Оборону английских городов было решено разделить на три зоны: аэростаты заграждения на окраинах, за ними – пояс зенитных орудий и, наконец, последний рубеж – зона, в которой будут действовать истребители. Также были предприняты дополнительные действия по доставке из США электронных приборов управления огнем зенитной артиллерии и радиовзрывателей. Впоследствии, когда начнутся обстрелы, благодаря этим приборам британские артиллеристы в несколько раз увеличат точность попадания в немецкое «оружие возмездия».

Спустя годы, анализируя шаги, направленные не столько даже на предотвращение, сколько на нивелирование тех ужасных последствий, которые могли принести бомбардировки ФАУ‑1 и ФАУ‑2, Черчилль напишет:

«С того момента, когда начальники штабов в апреле 1943 года послали мне докладную записку, и до первых налетов в июне 1944 года прошло около пятнадцати месяцев. Не пропал даром ни один день. Не была упущена ни одна возможность. Своевременно начались широкие приготовления, длившиеся много месяцев и стоившие больших средств. Когда наконец на нас обрушился этот удар, мы смогли отразить его, хотя и при тяжелых потерях в людях и сильном ущербе собственности, но без особого урона для нашей боеспособности или для операции во Франции» [210].

Стратегия партнерства

Какой опыт могут перенять современные менеджеры из стратегических инициатив британского политика? Стратегию партнерства. Как и в большинстве вопросов науки управления, в этом вопросе Черчилль придерживался сбалансированного подхода, прекрасно отдавая себе отчет в ограниченности инструмента партнерских отношений. Слишком сильны эгоистичные интересы разных сторон, чтобы постоянно сохранять единство. «История всех коалиций – это длинное повествование о бесконечных жалобах союзников друг на друга», – отмечал он в биографии своего предка, первого герцога Мальборо [211].

...

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «История всех коалиций – это длинное повествование о бесконечных жалобах союзников друг на друга».

И тем не менее, когда этого требовала ситуация, Черчилль забывал о недостатках и начинал искать союзников. «Хуже союзников может быть только война без союзников», – неоднократно повторял он в годы Второй мировой войны [212]. Поэтому, едва заняв пост премьер‑министра, Черчилль сразу же сосредоточил все внешнеполитические усилия на привлечении США на сторону Соединенного Королевства. Он начал бомбардировать Рузвельта письмами, объясняя, что в случае падения Великобритании для Соединенных Штатов наступят тяжелые времена.

4 июня 1940 года Черчилль выступил с обращением по радио:

«Мы никогда не сдадимся, и даже если – хотя я не верю в это ни одной минуты – наш остров или значительная его часть будут захвачены, а население будет умирать от голода, наша заокеанская империя, вооруженная и обороняемая английским флотом, продолжит борьбу до тех пор, пока в час, предназначенный Богом, Новый Свет со всей своей силой и мощью не выступит для спасения и освобождения Старого Света» [213].

Эти слова были адресованы как к британскому народу, так и к американскому правительству. Не случайно посол Великобритании в США лорд Лотиан тут же отреагировал на выступление своего премьера, отметив, что оно должно ободрить «тех, кто верит – если даже Великобритания погибнет, ее флот все же сумеет пересечь Атлантический океан и добраться до них».

Черчилль ответил лорду Лотиану следующим посланием:

«Последние слова моей речи были адресованы, конечно, в первую очередь Германии и Италии, которым в данный момент противна уже одна мысль о войне между континентами, и притом войне длительной; кроме того, я имел в виду также и доминионы, опекунами которых мы являемся. Тем не менее я всегда учитывал и то, что если бы Великобритания пала в результате вторжения, то прогерманское правительство могло бы добиться от Германии гораздо более легких условий, выдав ей флот, что превратило бы Германию и Японию в хозяев Нового Света. Столь подлое действие никогда не было бы совершено нынешними советниками Его Величества; но если бы было сформировано какое‑либо квислинговское правительство [214], оно именно так бы поступило, и, пожалуй, оно не могло бы поступить иначе. Президент должен ясно осознать это. Вы должны говорить с ним в этом духе и, таким образом, рассеять беззаботное предположение Соединенных Штатов, что они сумеют в результате проводимой ими политики подобрать обломки Британской империи. Наоборот, они подвергаются страшному риску, что их могущество на море будет полностью сломлено. Более того, нацисты, безусловно, потребуют островов и морских баз, чтобы держать в страхе Соединенные Штаты. Если мы погибнем, то у Гитлера будут все шансы завоевать мир.

...

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Хуже союзников может быть только война без союзников».

Надеюсь, что все вышеизложенное окажет помощь в Ваших переговорах» [215].

Плодотворная работа Лотиана, поддерживаемая постоянной перепиской между «бывшим военным моряком» [216] и президентом, закончилась передачей в августе 1940 года правительством США Великобритании пятидесяти реконструированных эсминцев взамен на аренду сроком на 99 лет ряда военно‑морских баз в Вест‑Индии и на Бермудских островах. При этом важным был не объем оказанной помощи, а сам факт помощи. По словам Черчилля: «Передача эсминцев Англии в августе 1940 года явилась событием, которое, безусловно, приблизило Соединенные Штаты к нам и к войне; этот шаг явился одним из первых в длинной цепи все менее и менее нейтральных действий в Атлантическом океане, оказавших нам исключительную услугу. Этот шаг свидетельствовал о переходе Соединенных Штатов из положения нейтральной к положению невоюющей стороны. Хотя Гитлер не мог позволить себе обижаться на подобную тактику, весь мир, как мы увидим ниже, понял значение этого события» [217].

Соединенные Штаты стали не единственными, кого Черчилль рассматривал в качестве потенциального союзника. Британский политик также устремил свой взгляд на Советский Союз. Еще в 1933 году, после выхода Германии из Лиги Наций, Черчилль признался своей кузине Клэр Шеридан, что готов объединиться с большевиками ради разгрома Адольфа Гитлера [218].

В отличие от США, привлечение СССР в качестве союзника было задачей совершенно другого уровня. Слишком рьяно и слишком последовательно Черчилль выступал против большевистского режима, чтобы теперь, в начале Второй мировой, спустя двадцать лет после организации интервенции в советское государство, он мог бы спокойно объявить себя его союзником. Для него протянуть руку Сталину означало пересмотр всей внешнеполитической доктрины. Но он готов был пойти на это. Гитлер – враг номер один, и для борьбы с ним Черчилль согласен был совершить даже такое дипломатическое salto mortale.

«Если Гитлер вторгнется в ад, я прочитаю панегирик в честь дьявола!» – скажет он своему секретарю Джону Колвиллу [219].

...

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Если Гитлер вторгнется в ад, я прочитаю панегирик в честь дьявола!»

Первую попытку налаживания отношений с Советским Союзом Черчилль предпринял в июне 1940 года. Он написал Сталину в связи с назначением в Москву нового британского посла сэра Стаффорда Криппса:

«В настоящее время, когда лицо Европы меняется с каждым часом, я хочу воспользоваться случаем – принятием вами нового посла Его Величества, – чтобы просить последнего передать вам от меня это послание.

Наши страны географически находятся на противоположных концах Европы, а с точки зрения их форм правления они, можно сказать, выступают за совершенно разные системы политического мышления. Но я уверен, что эти факты не должны помешать тому, чтобы отношения между нашими двумя странами в международной сфере были гармоничными и взаимно выгодными».

Признавая, что «только сам Советский Союз может судить о том, угрожает ли его интересам нынешняя претензия Германии на гегемонию в Европе», Черчилль предложил Сталину возобновить контакт, чтобы у них была возможность «консультироваться друг с другом по тем европейским делам, которые неизбежно должны интересовать нас обоих» [220].

Сталин на призыв британского премьера не откликнулся.

Через восемь месяцев Черчилль повторил попытку. На этот раз поводом для обращения стали разведданные, что в качестве своей следующей цели Гитлер наметил нападение на Советский Союз [221].

Британский премьер написал главе СССР:

«Я располагаю достоверными сведениями от надежного агента, что, когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, то есть после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три из пяти бронетанковых дивизий. Как только они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено.

Ваше превосходительство легко поймет значение этих фактов» [222].

Черчилль направил письмо с таким текстом сэру Стаффорду Криппсу, «при условии, что оно будет вручено Сталину лично Вами».

12 апреля Криппс сообщил в Лондон, что послание он пока не передал. Все дело в том, объяснил посол, что перед самым получением указанного документа он написал письмо заместителю министра иностранных дел СССР А. Я. Вышинскому, в котором в пространных выражениях отметил, что сотрудничать со странами, сопротивляющимися державам Оси, в интересах СССР.

«Если бы теперь, – продолжал Криппс, – я передал через Молотова послание премьер‑министра, выражающее ту же мысль в гораздо более краткой и менее энергичной форме, то я опасаюсь, что единственным результатом было бы ослабление впечатления, которое уже успело произвести мое письмо на Вышинского. Советское правительство, я уверен, не поняло бы, зачем понадобилось вручать столь официально такой краткий и отрывочный комментарий по поводу фактов, о которых оно, несомненно, уже осведомлено, и притом без какой‑либо определенной просьбы объяснить позицию Советского правительства или предложений насчет действий с его стороны.

Я считал необходимым изложить вам эти соображения, ибо я сильно опасаюсь, что вручение послания премьер‑министра не только ничего не дало бы, но и явилось бы серьезной тактической ошибкой» [223].

Министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден объяснил ситуацию Черчиллю, добавив при этом, что «доводы сэра Стаффорда Криппса против вручения Вашего послания приобретают, мне кажется, известную силу. Если вы согласитесь, я предложил бы сообщить Стаффорду, что ему незачем вручать сейчас вашу телеграмму. В том случае, если Вышинский благожелательно отнесется к его письму, тогда он просто изложит ему факты, содержащиеся в вашем послании» [224].

Однако Черчилля подобное положение дел не устраивало. Он поставил перед собой конкретную цель – не столько информировать советское руководство о запланированной атаке немецких войск, сколько установить отношения со Сталиным. «Я придаю вручению этого послания Сталину особую важность, – написал Черчилль Идену. – Я не понимаю, почему с этим возникают трудности. Посол не может оценить должным образом военное значение того или иного факта. Прошу вас выполнить мою просьбу» [225].

...

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Я придаю вручению этого послания Сталину особую важность. Я не понимаю, почему с этим возникают трудности. Посол не может оценить должным образом военное значение того или иного факта».

Из письма У. Черчилля министру иностранных дел

Прошло два дня, а ситуация так и не изменилась. Черчилль вновь стал давить на Идена:

«Вручил ли сэр Стаффорд Криппс Сталину мое личное письмо с предостережением насчет германской опасности? Меня весьма удивляет такая задержка, учитывая значение, которое я придаю этой крайне важной информации» [226].

На этот раз глава Форин‑офиса велел Криппсу немедленно передать послание премьера. Требование было выполнено на следующий день – Криппс вручил письмо А. Я. Вышинскому. Спустя четыре дня Вышинский сообщил, что телеграмма британского премьера «передана Сталину» [227]. Однако вождь всех времен и народов оставил ее без ответа.

На этом история не заканчивается. В октябре 1941 года в Москву для переговоров с советским правительством приехал министр авиационной промышленности и очень близкий к Черчиллю человек Макс Бивербрук. Во время одной из встреч со Сталиным зашла речь об апрельском послании Черчилля, на что глава СССР ответил, что он «не помнит об этом предупреждении».

Когда реплика Сталина дошла до нашего героя, он пришел в бешенство. Британский премьер тут же связался с Иденом:

«Это было единственное послание, которое я направил лично Сталину до нападения Германии на СССР. Оно было немного зашифровано, ввиду огромного значения передаваемой в нем информации. Краткость этого послания и тот исключительный способ коммуникации с передачей письма одного главы государства другому главе государства через посла должны были обратить внимание Сталина. Это просто удивительно, что посол набрался наглости задержать эту телеграмму на шестнадцать дней и вручить ее Вышинскому. Возможно, она так никогда и не достигла Сталина или была передана ему мимоходом. Криппс несет огромную ответственность за столь твердолобое и тормозящее поведение» [228].

Если бы Черчилль знал, как функционирует советская партийная машина, он наверняка был бы менее категоричен. В Кремле без ведома главы СССР даже муха не могла сесть на стекло, а такого, чтобы верный Вышинский, с которым Сталин сидел в Баку в одной тюремной камере, не передал бы ему письмо от главы другого государства, и быть не могло. Верховный, конечно, получил эту телеграмму. Просто для Сталина все эти письма с предупреждениями были не чем иным, как попытками западных держав спровоцировать его на войну с Германией.

В октябре 1942 года, во время визита в Москву, Черчилль вновь вернется к своему посланию. Обращаясь к Сталину, он скажет:

– Лорд Бивербрук сообщил мне, что во время его поездки в Москву в октябре 1941 года вы спросили его: «Что имел в виду Черчилль, когда заявил в парламенте, что он предупредил меня о готовящемся германском нападении?» Да, я действительно заявил это, имея в виду телеграмму, которую отправил вам в апреле 1941 года.

И в этот момент Черчилль достал злополучный документ. Когда он был прочтен и переведен, Сталин лишь пожал плечами.

– Я помню, – сказал он. – Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около того.

Как потом вспоминал Черчилль:

«Во имя нашего общего дела я удержался и не спросил, что произошло бы с нами всеми, если бы мы не выдержали натиска, пока он предоставлял Гитлеру так много ценных материалов, времени и помощи» [229].

Все эти перипетии с телеграммой не смогли отвлечь Черчилля от главной цели – приобретение во что бы то ни стало нового союзника. В пятницу вечером 20 июня 1941 года Черчилль отправился на уик‑энд в загородную резиденцию британских премьер‑министров Чекерс. Позже он скажет:

«Я знал, что нападение Германии на Россию является вопросом дней, а может быть, и часов. Я намеревался выступить в субботу вечером по радио с заявлением по этому вопросу. Разумеется, мое выступление должно было быть составлено в осторожных выражениях, тем более что в этот момент Советское правительство, в одно и то же время высокомерное и слепое, рассматривало каждое наше предостережение просто как попытку потерпевших поражение увлечь за собой к гибели и других. Поразмыслив в машине, я отложил свое выступление до вечера воскресенья, когда, как я думал, все станет ясным» [230].

К воскресенью действительно все прояснилось. Когда Черчилль проснулся, ему сообщили, что в 4 часа утра войска вермахта пересекли границу СССР. Наступление идет по широкому фронту. У Красной армии ожидаются тяжелые потери в технике и людях.

«У меня не было ни тени сомнения, в чем заключаются наш долг и наша политика, – напишет Черчилль спустя годы. – Не сомневался я и в том, что именно мне следует сказать. Оставалось лишь составить заявление. Я попросил немедленно известить, что в 9 часов вечера я выступлю по радио. Весь день я работал над своим заявлением. Я не имел времени проконсультироваться с военным кабинетом, да в этом и не было необходимости. Я знал, что в этом вопросе мы все мыслим одинаково» [231].

У Черчилля и в самом деле не было времени собирать кабинет. В тот день в Чекерсе гостили Энтони Иден и Макс Бивербрук. Также срочно был вызван Стаффорд Криппс, который в этот момент находился в Англии. Лорд Бивербрук заметил, что «верит в силу и способности русских противостоять врагу». Криппс был менее оптимистичен. Он обратил внимание присутствующих на «целый ряд трудностей, с которыми придется столкнуться России в борьбе с блицкригом».

Черчилль не вступал в дискуссию. По словам Бивербрука: «Он в основном слушал, лишь иногда задавая вопросы. Затем Уинстон вышел в сад и некоторое время пробыл под палящими лучами солнца на жаре. После чего снова собрал нас для принятия окончательного решения. На самом деле это решение сложилось в его голове заранее – России должна быть оказана повсеместная помощь. Это решение было принято без согласования с кабинетом. Это решение было принято без оглядки на возможную критику (даже безмолвную) со стороны некоторых кругов его собственной партии и представителей СМИ» [232].

Черчилль сделал шаг вперед навстречу Советскому Союзу, отлично понимая, что в столь критический час ни реакция прессы, ни хула консерваторов не могли изменить тот простой и страшный факт, что в истории Второй мировой войны начался новый, самый жуткий и самый кровопролитный этап.

Определившись с внешнеполитическим курсом, Черчилль занялся подготовкой текста своего предстоящего выступления по радио. С небольшими перерывами он проработал над речью весь день. Джон Колвилл записал в своем дневнике:

«Речь премьер‑министра была готова всего за двадцать минут до начала выступления. Я очень сильно нервничал, но еще больше нервничал Иден, который хотел просмотреть текст и все никак не мог это сделать. Когда же Уинстон показал нам законченный вариант, мы были все потрясены – речь была наполнена драматизмом и четко описывала нашу политику, направленную на поддержку России» [233].

В 9 часов вечера Черчилль выступил по Би‑би‑си перед британцами, Советским Союзом и всем миром:

«За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем. Но все это бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем. Прошлое с его преступлениями, безумствами и трагедиями исчезает. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен. Я вижу их охраняющими свои дома, где их матери и жены молятся – да, ибо бывают времена, когда молятся все, – о безопасности своих близких, о возвращении своего кормильца, своего защитника и опоры. Я вижу десятки тысяч русских деревень, где средства к существованию с таким трудом вырываются у земли, но где существуют исконные человеческие радости, где смеются девушки и играют дети. Я вижу, как на все это надвигается гнусная нацистская военная машина с ее щеголеватыми, бряцающими шпорами прусскими офицерами, с ее искус ными агентами, только что усмирившими и связавшими по рукам и ногам десяток стран. Я вижу также серую вымуштрованную послушную массу свирепой гуннской солдатни, надвигающейся подобно тучам ползущей саранчи. Я вижу в небе германские бомбардировщики и истребители с еще незажившими рубцами от ран, нанесенных им англичанами. За всем этим шумом и громом я вижу кучку злодеев, которые планируют, организуют и навлекают на человечество эту лавину бедствий. Я должен заявить о решении правительства Его Величества, и я уверен, что с этим решением согласятся в свое время великие доминионы, ибо мы должны высказаться сразу же, без единого дня задержки. Удвоим свои усилия и будем бороться сообща, сколько хватит сил и жизни» [234].

...

МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА: По мнению профессора Филипа Котлера, при выборе партнеров «должен превалировать творческий подход».

«Шедевр», – запишет поздно вечером в своем дневнике британский дипломат Гарольд Никольсон [235].

Но не все слушали выступление британского премьера с таким благодушием. Нашлись и те, кого столь резкие перемены во внешнеполитическом курсе и удивляли, и пугали. Но Черчилля было не переубедить:

«Когда вы сражаетесь за самые важные вещи на свете и когда ваш товарищ бьется как медведь, забудьте прошлые обиды. Нужно думать о сегодняшних нуждах и завтрашних возможностях» [236].

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Когда вы сражаетесь за самые важные вещи на свете и когда ваш товарищ бьется как медведь, забудьте прошлые обиды. Нужно думать о сегодняшних нуждах и завтрашних возможностях».

Британский премьер понимал – без союзников Великобритания не сможет одержать победу над нацистской Германией [237]. Но как соотносится исповедуемый Черчиллем курс на создание партнерских отношений с современной концепцией менеджмента? Еще лет десять назад разработка стратегии была для руководства компаний синонимом обеспечения конкурентоспособности на рынке. На это были направлены множество теоретических моделей, в частности модель конкурентных стратегий Майкла Портера. Однако сегодня все большей популярностью пользуется альтернативный подход стратегического партнерства и взаимодействия.

У современных организаций имеется большой набор инструментов для стратегического партнерства. К ним можно отнести и выбор привилегированных поставщиков, и установление стратегического бизнес‑партнерства, и создание совместных венчурных предприятий, не говоря уже о слиянии и поглощении. По мнению профессора Филипа Котлера, при выборе партнеров «должен превалировать творческий подход, поскольку создание прочного союза, в котором каждый участник способствовал бы укреплению сильных сторон и преодолению слабостей остальных членов альянса, – задача весьма непростая» [238]. Но судя по современным тенденциям развития бизнеса, за этой задачей – будущее.

Глава 4. Особенности стратегического планирования

В этой главе рассмотрим основные особенности и нюансы, с которыми связана разработка стратегий и составление планов. Подобный анализ будет проведен на примере плана Дарданелльской кампании 1915 года.

Для начала остановимся на том, что собой представляла эта военная операция и с какой целью она была проведена.

После начала Первой мировой войны в числе приоритетных внешнеполитических задач Лондона значился поиск новых союзников. В августе 1914 года первый лорд Адмиралтейства Уинстон Черчилль предложил оригинальное и, как ему тогда казалось, удачное решение – нападение на Османскую империю через пролив Дарданеллы. По его мнению, не ожиданный и умело организованный удар по Турции смог бы сплотить Балканские страны, ускорив их присоединение к Антанте.

Выступая в 1916 году перед членами специально сформированной Комиссии по рассмотрению обстоятельств, связанных с Дарданелльской операцией, Черчилль скажет:

«Очевидно, что самым эффективным действием против Турции является быстрый захват полуострова Галлиполи. Эта операция может быть замаскирована ложными ударами по побережью Сирии, нападением на Александретту или даже на Смирну. Побережье Турции очень уязвимо для военно‑морских и десантных операций. Никто не сможет предсказать, в каком именно районе произойдет высадка. Турки не смогут иметь достаточное количество войск в каждой точке предполагаемой атаки. По большому счету, все их позиции одинаково и одновременно уязвимы с моря. Галлиполи открывает дорогу на Константинополь, потеря которого для Турции фатальна» [239].

...

МЕНЕДЖМЕНТ ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: почему же Дарданелльская операция, на которую возлагались такие надежды, превратилась в крупномасштабную военную ката строфу? Тому было несколько причин. Одна из них, самая главная, заключалась в серьезных ошибках, допущенных на стадии разработки стратегического плана.

Точку зрения Черчилля разделяли многие ведущие политики Соединенного Королевства. Например, военный министр Герберт Китченер считал «военно‑морскую атаку на Галлиполи жизненно необходимой». А экс‑премьер Артур Бальфур полагал, что успешная кампания в этом регионе поможет, во‑первых, разделить турецкую армию на две части, во‑вторых, установить контроль над Константинополем и, в‑третьих, возобновить экспорт из России и, как следствие, открыть русские биржи.

Не осталось без внимания и решение основной внешнеполитической задачи. Министр иностранных дел сэр Эдвард Грэй указал на то, что в случае успеха этой операции с выбором союзников наконец‑то «определятся Болгария и все Балканские страны» [240]. «Вступление в войну Болгарии, Румынии, Греции и Сербии означает, что на австрийском фланге будет выставлена армия в 1,5 миллиона человек, – добавил министр финансов Дэвид Ллойд Джордж. – Это позволит не только ослабить напряжение на русском фронте, но и косвенно облегчить положение Франции. Мы сможем стабилизировать положение и приступить к новому укомплектованию русской армии» [241].

16 марта 1915 года, за два дня до начала генеральной атаки на проливы, на заседании кабинета министров вновь прозвучали аргументы в пользу операции. На этот раз в качестве ключевых преимуществ Герберт Китченер и первый морской лорд сэр Генри Джексон подчеркнули возможность овладения стратегической инициативой в регионе, а Морис Хэнки, занимавший в то время должность секретаря военного совета, заострил внимание на финансовых выгодах в случае успешного завершения кампании [242].

Учитывая все эти благожелательные отзывы (перспективы и в самом деле открывались завидные), невольно возникает вопрос – почему же Дарданелльская операция, на которую возлагались такие надежды, превратилась в крупномасштабную военную катастрофу и, соответственно, в одно из самых тяжелых политических переживаний для Уинстона Черчилля? Тому было несколько причин. Одна из них, самая главная, заключалась в серьезных ошибках, допущенных на стадии разработки стратегического плана. К ним относятся:

– недооценка сложности поставленной цели;

– переоценка собственных возмо

Date: 2015-07-17; view: 408; Нарушение авторских прав