Глава, в которой совсем нет хороших новостей 8 page

а какой-то другой человек. Ты в этом нисколько не виноват. Дело только во

мне -- это я оказалась не способной ничего чувствовать. Внутри будто

срабатывало какое-то устройство, которое сразу душило все сексуальные

порывы. Но когда он стал моим любовником, эту преграду, непонятно почему,

как рукой сняло, и я перестала понимать, что делать дальше.

У нас с тобой с самого начала было что-то неуловимо общее, что нас

сближало. Но теперь это потеряно навсегда. Налаженный механизм, заключавший

в себе какой-то мифологический смысл, испорчен. И испортила его я. А если

быть точнее, что-то заставило меня его испортить. Я страшно жалею об этом.

Ведь не каждому в жизни выпадает такой счастливый случай, как мне. Мне

ненавистно то, из-за чего все это произошло. Ты представить не можешь, как

ненавистно. Я хочу точно знать, в чем причина. Я должна ее знать. Должна

разобраться во всем и вынести приговор. Хватит у меня на это сил? Не

уверена. Но как бы там ни было, это касается только меня и к тебе отношения

не имеет.

Прошу тебя, не думай больше обо мне и не пытайся искать. Забудь меня,

постарайся начать новую жизнь. Своим я напишу и объясню, что сама во всем

виновата и ты тут ни при чем. Они тебя доставать не будут. В ближайшее время

думаю подать на развод. Так будет лучше нам обоим. Не возражай, пожалуйста.

С одеждой и другими моими мелочами делай что хочешь, можешь поступить с ними

соответствующим образом. Все это уже в прошлом. Я не имею права носить вещи,

которыми пользовалась, когда мы были вместе. Прощай".

X x x

Я медленно перечитал письмо и положил обратно в конверт. Достал из

холодильника еще банку пива и выпил.

Если Кумико подает на развод, значит, кончать с собой сейчас не

собирается. И то хорошо. Тут мне пришло на ум, что уже почти два месяца я ни

с кем не занимался любовью. Как и писала Кумико, все это время она избегала

спать со мной -- говорила, что врач нашел у нее легкие симптомы воспаления

мочевого пузыря и рекомендовал какое-то время воздержаться от секса. Я,

конечно, поверил. А какие у меня были основания не верить?

Эти два месяца я имел связь с женщинами только во сне -- или в мире,

который по бедности словарного запаса я называл сном, -- с Критой Кано и

женщиной, звонившей мне по телефону. Но с реальной женщиной в реальном мире

я спал в последний раз два месяца назад. Я лежал на диване, глядел на

сложенные на груди руки и вспоминал тело Кумико, когда видел его в последний

раз. Мягкий изгиб спины, открывшийся, когда я застегивал молнию на платье,

аромат духов у нее за ушами. Если все, что она написала в своем письме, в

самом деле правда, то выходит, что больше спать с ней мы не будем никогда.

Кумико написала обо всем так прямо и откровенно, что становилось

окончательно ясно: так и будет.

Чем больше я думал о том, что наши отношения с Кумико, наверное, уже в

прошлом, тем сильнее одолевала меня тоска по нежному теплу ее тела, прежде

принадлежавшего мне. Близость с Кумико доставляла мне наслаждение. И до

свадьбы, конечно, да и потом, спустя несколько лет, когда трепет и острота

первых ощущений ослабли, секс с Кумико всегда меня радовал. Как наяву, я

видел перед собой ее стройную спину, шею под волосами, ноги, грудь.

Вспоминал все, что мы делали -- она и я, -- когда занимались любовью.

И вот Кумико связалась с кем-то, кого я совсем не знал, и затеяла с ним

такие любовные игры, что и представить трудно. Да еще заявляет, что получала

от этого наслаждение, которого не испытывала со мной. Стонала, наверное,

так, что в соседнем номере было слышно, кровать, наверное, ходуном ходила,

так она на ней извивалась и корчилась. Так, должно быть, его ублажала, что

мне и не мечтать. Я поднялся, достал из холодильника пиво и стал пить. Съел

картофельный салат. Захотелось послушать музыку, и я включил радио, нашел на

УКВ классику и приглушил звук. "Так устала сегодня, -- говорила Кумико. --

Что-то совсем не хочется. Извини меня, правда". -- "Ну и ладно, если не

хочешь", -- отвечал я. Кончилась струнная серенада Чайковского и зазвучало

фортепьяно -- похоже, Шуман. Что-то знакомое, но что за вещь -- никак не мог

вспомнить. Звуки смолкли, и женский голос диктора объявил, что передавали

"Вещую птицу" -- седьмую пьесу из шумановских "Лесных сцен". Я вообразил,

как Кумико двигает бедрами, лежа под любовником, задирает ноги, впивается

ногтями в его спину, оставляя пятна слюны на простыне. Дикторша объясняла,

что Шуман создавал фантастический образ леса, где живет загадочная птица,

предсказывающая будущее. Что вообще я знал о Кумико? Медленно смяв в руках

пустую пивную банку, я швырнул ее в мусорное ведро. Может, Кумико, которую,

как мне казалось, я понимал, та Кумико, что несколько лет была моей женой, с

которой я сливался в объятиях, была всего лишь внешней, ничего не значащей

оболочкой настоящей Кумико? А мир, в котором мы живем, по большей части

принадлежит пространству, где обитают медузы? Коли так, что же такое шесть

лет, которые мы прожили вместе? Какой в них смысл?

X x x

Телефон застал меня врасплох, когда я в очередной раз перечитывал

письмо Кумико. Резкий звонок буквально подбросил меня на диване. Кому я

понадобился в третьем часу ночи? Неужели Кумико? Нет, она ни за что не

станет сюда звонить. Скорее Мэй Касахара. Увидела, как я ухожу из

заброшенного дома, и решила позвонить. Или Крита Кано захотела объяснить,

куда она пропала. Впрочем, это могла быть и та женщина из телефона. Может,

хочет что-то мне передать. Правильно Мэй сказала: женщин вокруг меня

многовато. Я обтер оказавшимся под рукой полотенцем выступивший на лице пот

и медленно поднял трубку с рычага.

-- Алло? -- сказал я.

-- Алло! -- послышалось на другом конце провода. Голос был не Мэй

Касахары. И не Криты Кано, и не той таинственной незнакомки. Это была Мальта

Кано. -- Алло! -- проговорила она. -- Господин Окада? Это Мальта Кано. Вы

меня помните?

-- Конечно-конечно. Очень хорошо помню, -- отозвался я, пытаясь

успокоить колотившееся в груди сердце. Как можно было ее не помнить!

-- Извините, что звоню так поздно, но дело срочное. Вы, конечно,

сердитесь, что я вас беспокою. Я знаю, и все же решила позвонить. Простите

еще раз.

Я попросил ее не переживать, сказав, что все равно не сплю, и она меня

нисколько не потревожила.

12. Что я обнаружил, когда брился • Что я обнаружил, когда проснулся

-- Мне надо было срочно связаться с вами, поэтому я звоню так поздно,

-- продолжала Мальта Кано, Когда я ее слушал, у меня возникало впечатление,

что она выбирает каждое слово, чтобы поставить его на свое место в строгом

логическом порядке. -- Я хотела кое-что у вас спросить, если вы не

возражаете. Вы позволите?

Я присел на диван с трубкой в руке.

-- Пожалуйста. Спрашивайте, что вам угодно.

-- Окада-сан, вас эти два дня не было дома? Я несколько раз пробовала

дозвониться, но вы не подходили.

-- Да, меня не было... какое-то время. Захотелось, понимаете ли, побыть

одному, успокоиться, подумать кое о чем. Много набралось о чем подумать.

-- Да-да, Окада-сан. Я вас понимаю. Хорошо сменить место, когда хочешь

что-то обдумать хорошенько. Однако, Ока-да-сан... конечно, я вмешиваюсь не в

свое дело, но, похоже, вы были где-то очень-очень далеко.

-- Ну, не сказать, чтобы уж очень далеко, -- уклончиво ответил я и,

переложив трубку из левой руки в правую, продолжил: -- Как бы это

выразиться? Просто место такое... изолированное, что ли. Нет, я не могу

сейчас об этом распространяться. Тут такие дела... Я только что вернулся и

очень устал. Мне сейчас не до объяснений.

-- Конечно! У каждого свои обстоятельства. Вам не нужно сейчас ничего

объяснять. Я по голосу чувствую, как вы устали. Не беспокойтесь, пожалуйста.

Не следовало донимать вас расспросами в такой момент. Поговорим потом, в

более подходящее время. Извините за назойливость, просто я очень

волновалась, не случилось ли с вами в эти дни что-нибудь плохое.

Я собирался негромко поддакнуть, но вместо этого издал что-то похожее

на вздох кита, судорожно ловящего ртом воздух. Что-нибудь плохое, подумал я.

Интересно, в том, что со мной происходит, что можно считать плохим, а что --

не плохим? Что правильно, а что не правильно?

-- Спасибо вам за заботу, но сейчас у меня все в порядке, -- сказал я,

справившись с голосом. -- Не скажу, чтобы произошло что-то хорошее, но и

особенно плохого тоже вроде не было.

-- Прекрасно.

-- Просто устал, вот и все, -- добавил я. Мальта Кано тихонько

откашлялась.

-- Между прочим, Окада-сан, вы не заметили в себе за эти дни

каких-нибудь видимых физических изменений?

-- Физических изменений? Во мне?

-- Да. Изменений на вашем теле.

Я поднял голову и посмотрел на свое отражение в окне, выходящем в сад.

Ничего, что можно назвать "физическим изменением", не обнаружил. Под душем я

отмыл каждый сантиметр своего тела и тоже ничего не заметил.

-- А какие, к примеру, изменения вы имеете в виду?

-- Я сама не знаю, но это должна быть некая заметная перемена:

взглянешь -- и сразу видно.

Я положил левую ладонь на стол, растопырил пальцы и внимательно

посмотрел на них. Ничего особенного -- ладонь как ладонь. На вид ничего не

изменилось. Золотом не покрылась, перепонки тоже не выросли. Ни красивая, ни

уродливая.

-- Вы сказали: "заметная перемена: взглянешь -- и сразу видно". Что это

значит? Крылышки на спине должны вырасти? Так, что ли?

-- Может быть, и так, -- ровно, без малейших эмоций ответила Мальта

Кано. -- Разумеется, это только одна из возможностей.

-- Да, конечно, -- отозвался я.

-- Так вы заметили что-нибудь или нет?

-- Нет. Пока, во всяком случае. Прорезались бы крылья за спиной --

заметил бы, наверное, как вы думаете?

-- Возможно, -- согласилась она. -- И все же, Окада-сан, будьте

осторожнее. Улавливать свое состояние не так-то просто. Например, человеку

не дано посмотреть своими глазами на собственное лицо. Приходится

довольствоваться отражением в зеркале, эмпирически верить в то, что

отраженный образ соответствует оригиналу.

-- Я буду осторожен.

-- И еще один вопрос, Окада-сан. Я никак не могу связаться с Критой. Та

же картина, что и с вами. Возможно, это чисто случайное совпадение, но

вообще это странно. Не знаете ли вы о ней что-нибудь?

-- О Крите Кано? -- удивился я.

-- Да, -- сказала она. -- Может, вы представляете, где она может быть?

Я сказал, что понятия не имею. Не знаю почему, но мне казалось, что

какое-то время лучше не говорить Мальте, что недавно я разговаривал с Критой

и она куда-то пропала сразу после этого. Интуиция, наверное.

-- Крита волновалась, что не может дозвониться до вас, и пошла к вам

вчера вечером, чтобы выяснить, в чем дело. Уже столько времени прошло, а ее

все нет. У меня какое-то нехорошее предчувствие.

-- Понимаю. Конечно же, я сразу попрошу ее позвонить вам, если она

появится.

На том конце помолчали, потом Мальта Кано продолжила:

-- Честно говоря, я переживаю за Криту. То, чем мы с ней занимаемся, --

не совсем обычно, вы же знаете. Но она еще не так хорошо разбирается в этих

сферах, как я. Не хочу сказать, что у нее нет дара. Есть. Просто Крита пока

к нему как следует не привыкла.

-- Да-да, я понимаю.

Мальта Кано опять замолчала. На этот раз пауза оказалась длиннее. Мне

показалось, что она в растерянности.

-- Алло! Вы слушаете? -- спросил я.

-- Да, Окада-сан, -- откликнулась Мальта Кано.

-- Увижу Криту -- обязательно передам, чтобы она связалась с вами, --

повторил я.

-- Спасибо вам. -- С этими словами, извинившись за поздний звонок,

женщина положила трубку. Сделав то же самое, я снова взглянул на свое

отражение в оконном стекле. Вдруг меня осенило: может случиться, что я

говорил с Мальтой Кано в последний раз. Мы больше не увидимся. Похоже, она

навсегда исчезнет из моей жизни. Почему вдруг я так подумал? Да просто

пришло в голову.

X x x

И тут я вспомнил про лестницу. Она так и осталась в колодце. Надо бы

убрать ее поскорее, а то кто-нибудь увидит -- могут быть неприятности. А тут

еще Крита Кано исчезла. В последний раз я ее именно у колодца видел.

Запихав в карман фонарь и обувшись, я вышел в сад и снова перелез через

стену. Прошел по дорожке к заброшенному дому. У Мэй Касахары в окнах --

по-прежнему темень. Часы показывали без чего-то три. Войдя в заросший сад, я

двинулся прямо к колодцу. Веревка, привязанная к стволу дерева, по-прежнему

свешивалась в колодец. Крышка была наполовину открыта.

Что-то меня подтолкнуло заглянуть в колодец и негромко, почти шепотом,

позвать: "Э-эй, Крита!" Ответа не было. Я достал фонарь, посветил вниз. До

самого дна луч не добрался, зато донесся едва слышный, похожий на стон звук.

Я снова окликнул ее.

-- Все в порядке. Я здесь, -- послышался голос Криты Кано.

-- Что ты там делаешь? -- спросил я тихо.

-- Что делаю?.. То же самое, что и вы здесь делали, Окада-сан, --

ответила она каким-то странным тоном. -- Думаю. Ведь здесь замечательное

место для раздумий.

-- Пожалуй, что так, -- сказал я. -- Но мне только что звонила твоя

сестра. Очень волнуется, что ты пропала. Ночь на дворе, а тебя нет дома, и у

нее нехорошее предчувствие. Она просила сказать, чтобы ты сразу дала о себе

знать, если я тебя увижу.

-- Понятно. Спасибо за труд.

-- Тогда, может, вылезешь наверх? Мне надо поговорить с тобой.

Крита не ответила.

Я выключил фонарь и убрал его в карман.

-- А может, Окада-сан, вы сюда ко мне спуститесь? Посидим, поговорим.

"А что, пожалуй, неплохая идея: спуститься опять в колодец и начать там

с Критой разговоры", -- подумал я, но при одной мысли о стоявшем в этой дыре

затхлом мраке почувствовал тяжесть в желудке.

-- Да нет. Мне что-то больше не хочется. И тебе лучше оттуда вылезти. А

то кто-нибудь снова вытащит лестницу. Да и воздух там спертый.

-- Знаю. Но я хочу посидеть здесь еще немного. Не волнуйтесь за меня.

Ну, не хочет человек вылезать, что поделаешь...

-- Когда я говорил с твоей сестрой, я ей не сказал, что тебя здесь

встретил. Ничего? Мне почему-то показалось, что об этом лучше промолчать.

-- Вы правы. Пожалуйста, не говорите сестре, что я здесь, -- сказала

Крита Кано и, чуть помолчав, добавила: -- Не хочу ее расстраивать, но мне

ведь тоже иногда надо подумать. Вот закончу -- и сразу вылезу. Мне хочется

побыть одной. Пожалуйста. У вас от меня никакого беспокойства не будет.

Я решил оставить ее и пойти домой. Посмотрим, что будет утром. Пусть

даже ночью явится Мэй Касахара и вытащит лестницу, все равно, уж как-нибудь

я Криту Кано из колодца вызволю. Вернувшись домой, я разделся и завалился на

кровать. Взял лежавшую в головах книгу, открыл на заложенной странице.

Казалось, возбуждение не даст заснуть, но, не успев прочесть и пары страниц,

я почувствовал, что отключаюсь. Захлопнул книгу, потушил свет и через

мгновение уже спал.

X x x

Проснулся я в полдесятого утра. Беспокоясь, как там Крита, быстро

оделся и, даже не умывшись, поспешил по дорожке к заброшенному дому. Тучи

низко стелились по небу, пропитав влагой утренний воздух, и грозили в любую

минуту пролиться дождем. Лестницы в колодце не оказалось. Видно, кто-то

отвязал ее от дерева и унес. Крышка -- обе ее половинки -- была плотно

закрыта, сверху лежал камень. Сняв одну половинку, я заглянул в колодец и

окликнул Криту. Ответа не последовало. Позвал еще, всякий раз прислушиваясь.

"Спит она, что ли?" -- подумал я и бросил вниз горстку мелких камешков. В

колодце, похоже, никого. Поутру Крита, должно быть, выбралась наружу,

отцепила лестницу и куда-то ушла. Я опять задвинул крышку и пошел восвояси.

Выйдя со двора заброшенного дома, я постоял немного, опершись о забор и

глядя на дом Мэй Касахары. Может, она, по своему обыкновению, заметит меня и

выйдет. Но Мэй так и не появилась. Стояла полная тишина -- ни людей, ни

вообще каких-либо звуков -- даже пения цикад. Я стоял и ковырял землю носком

ботинка. Появилось странное, незнакомое ощущение -- точно за те дни, что я

просидел в колодце, прежнюю реальность заменила другая, новая и поселилась

здесь навсегда. Это чувство возникло в дальнем уголке сердца, как только я

вылез из колодца и вернулся домой.

Вернувшись по дорожке домой, я решил почистить в ванной зубы и

побриться. За эти дни все лицо заросло черной бородой, с нею я смахивал на

только что спасенную жертву кораблекрушения. В первый раз я отрастил такую

бороду. Хотел было оставить, но, подумав немного, все-таки решил сбрить.

Пусть лицо остается таким, каким было, когда ушла Кумико.

Распарив лицо горячим полотенцем, я щедро вымазал его кремом для бритья

и осторожно, не торопясь, чтобы не порезаться, стал сбривать щетину --

сначала с подбородка, с левой щеки, потом с правой. Разобравшись с правой

щекой, я повернул ее к зеркалу и... у меня невольно перехватило дыхание. На

щеке красовалось какое-то иссиня-черное пятно. Прилипло, что ли, что-то? Я

стер с лица остатки крема, как следует умылся с мылом и попробовал оттереть

лицо полотенцем. Никакого эффекта -- пятно оставалось на месте, точно

глубоко въелось в кожу. Я провел по нему пальцем и ничего особенного не

почувствовал -- только в этом месте кожа вроде была чуть теплее. Родимое

пятно! Эта метка появилась на том самом месте, где я почувствовал жжение,

когда сидел в колодце.

Придвинувшись ближе к зеркалу, я внимательно рассматривал пятно. Оно

было как раз за скулой, размером с ладошку младенца. Темно-синее, почти

черное, оно напоминало "монблановские" чернила, которыми писала Кумико.

Первое, что пришло в голову, -- аллергия на коже. Наверное, я чем-то

отравился в колодце. Чем-то вроде лака. Но что там могло быть? Ведь я же

осветил в колодце фонарем каждую трещину и ничего, кроме земли на дне и

бетонных стен, не обнаружил. Да и разве может от аллергии или какой-нибудь

другой заразы появиться такое четкое пятно?

Началась легкая паника: голова мгновенно пошла кругом, будто на меня

обрушилась огромная волна и поволокла за собой. Полотенце выпало из рук, я

опрокинул корзинку для мусора, ударился обо что-то ногой, забормотал

какую-то бессмыслицу. Немного погодя я взял себя в руки и, опершись о

раковину, попытался спокойно обдумать, что мне теперь делать.

Лучше всего -- просто подождать и посмотреть, что будет дальше. К врачу

я всегда успею. Может быть, пятно еще сойдет, само исчезнет, как бывает с

сыпью, которая выступает от лака. Вполне возможно, оно пропадет так же

быстро, как и появилось. Я пошел на кухню и приготовил кофе. В желудке было

пусто, но только я собрался что-нибудь съесть, как аппетит сразу испарился

куда-то, словно вода в привидевшемся мираже.

Я прилег на диван и стал смотреть на дождь, начавшийся за окном.

Периодически поднимался, шел в ванную и разглядывал себя в зеркале, но

никаких изменений с пятном не происходило. Оно расплылось по щеке, живописно

выделяясь своей густой, насыщенной синевой.

С чего вдруг появилась эта метка? Все дело в том, похожем на сон,

фантастическом видении, которое посетило меня в колодце на рассвете, когда

моя телефонная знакомая за руку провела меня сквозь стену, чтобы спасти нас

от опасного некто, открывшего дверь и вошедшего в номер. Это единственное,

до чего я додумался. Проходя сквозь стену в тот самый момент, я ясно

почувствовал жжение на щеке -- на том месте, где теперь было пятно. Но какая

здесь может быть связь? Между стеной и отметиной на физиономии? Это не

поддавалось никакому объяснению.

Человек без лица, встретив меня в вестибюле отеля, сказал: "Сейчас не

время. Вам нельзя здесь находиться". Он предупреждал, но я махнул рукой на

предупреждение и пошел дальше, злясь на Нобору Ватая, на охватившее меня

замешательство. И в результате, возможно, получил эту отметину.

Быть может, это клеймо наложил на меня тот странный полусон-полубред.

"Это был не сон, -- говорили они этим пятном. -- Все произошло на самом

деле. И ты будешь вспоминать об этом всякий раз, глядя в зеркало".

Я тряхнул головой. Во всем этом чересчур много необъяснимого. Ясно

только одно: я ничего не понимаю. В голове снова поднялась тупая боль, и я

потерял способность размышлять. Напрягать мозги не хотелось. Отхлебнув

остывшего кофе, я опять уставился на дождь за окном.

X x x

После обеда я позвонил дяде. Мне надо было с кем-то поговорить -- все

равно с кем, -- чтобы как-то преодолеть в себе ощущение, будто неведомая

сила вырывает меня из реальности и быстро уносит все дальше и дальше.

Дядя поинтересовался, как Кумико. Все в порядке, ответил я. Уехала

ненадолго по работе. Выложить бы ему все откровенно, но разве можно

рассказать по порядку постороннему человеку о том, что произошло в последнее

время? Как объяснить то, чего и сам толком не понимаешь? Я решил пока скрыть

от дяди правду.

-- Дядя, ты ведь какое-то время жил в этом доме? -- поинтересовался я.

-- Конечно. Лет шесть-семь, наверное. Погоди... мне было тридцать пять,

когда я его купил, прожил до сорока двух... Значит, семь лет. Сюда переехал,

уже когда женился. А до этого все время жил там.

-- Я хотел спросить... Тогда с тобой не происходило ничего плохого?

-- Плохого? -- удивился дядя.

-- Ну... болезнь какая-нибудь или с женщиной пришлось расстаться...

На том конце послышался довольный дядин смех:

-- Правда, был у меня такой случай с одной женщиной. Но то же самое

случалось и после переезда. Ничего особенно плохого в этом не вижу. По

правде сказать, я о них и не жалел. А вот болезни... Да нет. Ничего такого

не было. Разве что сзади на шее что-то выросло. Удалили -- и все. Эту штуку

обнаружили в парикмахерской и сказали, что ее лучше вырезать на всякий

случай. Я пошел к врачу, но оказалось, что ничего страшного нет. Пока я там

жил, это был первый и последний раз, когда пришлось иметь дело с медициной.

Прямо хоть требуй назад медицинскую страховку, честное слово!

-- И никаких дурных воспоминаний у тебя не осталось?

-- Никаких, -- чуть подумав, отвечал дядя. -- А почему ты об этом

спрашиваешь?

-- Да так просто. Кумико на днях ходила к прорицателю, и он ей

наговорил разного про этот дом: что он на плохом месте стоит и все такое, --

соврал я. -- Я-то в эту чепуху не верю, но Кумико просила узнать у тебя...

-- Гм-м! Я в таких делах мало понимаю. Плохо ли, хорошо ли? Не знаю. Но

я там жил, и мне кажется, с домом все в порядке, никаких проблем. Вон у

Мияваки, может, что-то и не так, но ведь от их дома наш довольно далеко

стоит.

-- А кто в нем жил после того, как ты переехал?

-- После меня года три жил школьный учитель с семьей, потом пять лет --

молодая пара. У мужа вроде какое-то дело было, но что конкретно -- не помню.

Уж как они жили -- счастливо или нет, -- не знаю. За домом по моему

поручению смотрела одна риэлторская фирма. Я этих жильцов в глаза не видел,

почему они съехали -- тоже понятия не имею, но ничего плохого о них не

слыхал. Думаю, им стало тесновато и они захотели собственный дом построить.

-- Мне, было дело, один человек сказал, что у нас здесь какое-то

течение нарушено. Тебе это ни о чем не говорит?

-- Течение? -- переспросил дядя. -- Какое еще течение?

-- Я сам толком не пойму. Просто мне так сказали. Дядя задумался.

-- Нет, ничего в голову не приходит. Но, похоже, это была не очень

удачная идея -- перегородить с обеих сторон нашу дорожку. Ведь если

подумать, это странно, когда у дороги нет ни начала, ни конца. И у дороги, и

у реки один главный принцип -- движение потока. Прегради ему путь -- и все

остановится.

-- Правильно, -- сказал я. -- Тогда мне надо спросить у тебя еще одну

вещь. Ты когда-нибудь слышал здесь Заводную Птицу?

-- Заводную птицу? -- спросил дядя. -- А это еще что такое?

В нескольких словах я рассказал ему про Заводную Птицу: как она

садилась на дерево у нас в саду и каждый день кричала таким голосом, будто

заводила пружину.

-- Не знаю. Никогда не видел и не слышал. Я вообще люблю птиц и всегда

с удовольствием слушаю, как они поют, но о такой птице в первый раз слышу.

Она имеет какое-то отношение к дому?

-- Да нет. Я бы не сказал. Просто интересно, знаешь ты про нее или нет.

Вот я и спросил.

-- Знаешь что? Если хочешь узнать побольше о тех, кто жил в доме после

меня, сходи в ту риэлторскую контору. "Сэтагая дайити", рядом со станцией.

Найди там старика Итикаву, скажи, что я тебя послал, и поговори с ним. Он

несколько лет присматривал за домом. Итикава сто лет живет там, у вас, и

многое может рассказать. Это от него я услышал о доме Мияваки. Он поболтать

любит, сходи к нему.

-- Спасибо. Схожу, -- сказал я.

-- Ну а как у тебя с работой? Подыскал что-нибудь? -- поинтересовался

дядя.

-- Нет еще. По правде говоря, я не очень-то и стараюсь. Кумико

работает, я хозяйством занимаюсь. Обходимся пока.

Дядя, как мне показалось, над чем-то задумался, а потом сказал:

-- Будут проблемы -- дай мне знать. Может, смогу помочь чем-нибудь.

-- Спасибо, дядя. Обязательно к тебе обращусь, если что. -- На этом

разговор окончился.

Позвонить в эту дядину риэлторскую фирму, расспросить о доме и людях,

которые тут до меня жили? Ну, это уж полный маразм, подумал я и решил забыть

об этом деле.

Дождь продолжал моросить так же бесшумно; все вокруг стало мокрым --

крыши домов, деревья в саду, земля. На обед я съел суп из банки и тост и

весь остаток дня пролежал на диване. Хотел было сходить в магазин, но

вспомнил про пятно -- и охота выходить пропала. Тут я пожалел о сбритой

бороде. В холодильнике, правда, еще оставалось немного овощей, а на полке --

несколько банок консервов. Еще был рис и яйца. Небогато, но дня два-три

протянуть можно.

Я просто лежал, ни о чем не думая, читал, слушал кассеты с классикой,

рассеянно смотрел на сыпавшийся в саду дождь. Мыслительные способности

деградировали до предела. Видно, я перетрудил мозги, просидев так долго в

темном колодце. Стоило начать думать о чем-то серьезном, как голову

схватывала тупая боль, будто ее сдавливали тисками, обернутыми во что-то

мягкое. А при попытке окунуться в воспоминания все мускулы и нервы моего

тела, казатось, скрипели от натуги. Прямо Железный Дровосек из "Волшебника

страны Оз", который заржавел, когда у него кончилось масло.

То и дело я вставал и шел в ванную, чтобы перед зеркалом поглядеть, что

там с пятном на лице. Отметина была на месте, ничего не изменилось -- ни

размер, ни цвет. Еще оказалось, что я побрился не до конца -- на верхней

губе остались волосы. Я про них совсем забыл, когда, выбривая правую щеку,

обнаружил пятно и запаниковал. Пришлось еще раз умыться горячей водой,

намазаться кремом и сбрить остатки щетины.

Вглядываясь в свое отражение, я вспомнил, что сказала по телефону

Мальта Кано: "Мы лишь эмпирически верим в то, что отраженный в зеркале образ