В) взгляды некоторых авторов на динамику познавательной деятельности

Все вопросы, затронутые выше, требуют основатель­ной разработки и проверки. Ими занимаются немногие исследователи. Однако характерно, что, каковы бы ни были методологические и теоретические позиции иссле­дователей этой проблемы, они приходили к одним и тем же заключениям: познание является активной деятель­ностью, выполняемой индивидом, а не бесстрастным от­ражением ситуации, активность эта динамизирована по­средством факторов, связанных с самим появлением про­блемы, требующей познания, и может считаться, следо­вательно, в определенном смысле апрактичной. Некото­рые из теорий позволяют также ответить на вопросы, которые мы до сих пор оставляли открытыми.

Для иллюстрации этой проблематики я выбрал взгля­ды шести авторов, представляющих разные периоды развития психологии, разные школы и специальности: Левицкий (1960), Мазуркевич (1950), Шуман (1932), Соколов (1959), Харлоу (1954) и Сусуловская (I960).

Левицкий в работе, посвященной анализу ориенти­ровки у животных и людей, поставил своей целью раз­бор объективного определения термина «познавательный процесс». Рассматривая ориентировку в биологической ценности предметов у животных, он ссылается на ре­зультаты исследований Павлова и утверждает, что «Павлов в безусловно рефлекторном механизме выделил управляющий процесс, повышающий чувствительность животного к определенным раздражителям и настраива­ющий его на выполнение той, а не иной реакции, и на­звал этот процесс „основной тенденцией организма"» (Левицкий, 1960, стр. 93). Эта тенденция может возни­кать под влиянием внутренних побуждений, напримрл тенденция пищевая или половая, или же (как в случае тенденции к агрессии) может быть вызвана внешними раздражителями. По мнению Павлова, соответствующие области коры под влиянием этих факторов приводятся в состояние возбуждения, которое повышает их чувстви­тельность к определенной категории раздражителей — пищевых, половых и т. д. Тенденцию эту можно, следо­вательно, определить как «состояние напряжения цент­ра, состояние готовности к отражению определенных раздражжтелей и к реагированию на них определенным действием» (там же, стр. 164).

Развивая и дополняя эту мысль, мы пришли бы к отождествлению понятой таким образом «тенденции» с «инстинктом» (см. данную работу стр. 68—69). Цент­ральный, эмоционально-побудительный элемент инстинк­та был бы тогда идентичен подкорковому напряжению, познавательный элемент — готовности к отображению определенных раздражителей, а моторный элемент — установке на определенную реакцию. Принимая во вни­мание, что у человека побочные элементы инстинкта под­верглись почти полному исчезновению, следовало бы до­пустить, что тенденции у него проявляются исключитель­но в форме ненаправленных напряжений, редуцируемых с помощью деятельности определенного рода, которая са­ма по себе, однако, не направляет его реакции.

Кроме этих «биологических потребностей», ^[24] Левиц­кий различает, говоря об ориентировке у человека, от­дельную «познавательную потребность» (стр. 189, 208) и говорит, например, о «жажде» научных истин v ученого. Согласно этому автору, типично человеческое, бескорыст­ное познание также имеет в своей основе динамизирую­щий механизм, создающий напряжение типа «основной тенденции организма». Он, однако, полагает, что физи­ологические основы этой тенденции нельзя искать в кор-ко-подкорковых механизмах, действующих при проявле­нии биологических тенденпий, и постулирует для них вслед за Павловым особую физиологическую основу в ви­де динамического стереотипа, образующегося в ходе лич­ной жизни индивида (там же, стр. 193).

1 Левицкий понимает потребность как процесс и отождествляет ее с тенденцией (I960, стр. 65).

В применении к познавательной потребности у чело­века выводы Левицкого можно было бы (сохраняя при­нятую им терминологию) несколько дополнить, показав, что и эта потребность, подобно биологическим потребно­стям, имеет, по-видимому, свою врожденную нейрофизио­логическую основу в существовании исследовательского рефлекса, то есть опирается не только на сложившиеся динамические стереотипы. В основе исследовательского рефлекса должна в свою очередь лежать тенденция, ди­намизирующая исследовательскую деятельность. В ходе индивидуального развития, по мере накопления чувствен­ного и моторного опыта ориентировочный рефлекс приоб­ретал бы таким образом надстройку в форме потребности в исследовательской деятельности, становясь в свою оче­редь своеобразным безусловным подкреплением, как это наблюдается, например, у глухонемых детей (см. Меще­ряков, 1960). Независимо, однако, от концепции основы введение понятия индивидуальной познавательной тенден­ции имеет большое значение, потому что познание трак­туется здесь не как пассивное отражение среды и соче­тание отражений, но как умственная и моторная актив­ность человека, как своеобразная психофизическая дея­тельность, которая требует индивидуальных динамизи­рующих процессов.

Активность познания подчеркивает и Шуман в рабо­те «Генезис предмета» (1932). Он также исходит из того, что у ребенка наблюдение всегда является активным процессом, непосредственно связанным с моторикой ор­ганизма. Автор, опираясь на концепцию Шеррингтона, утверждает, что в деятельности органов чувств следует различать по меньшей мере три фазы: фазу инициации, фазу настройки рецептора на раздражитель и фазу финализации наблюдения. Эти три фазы можно заметить уже при проявлении отдельных чувств. Например, при раздражении рта грудного ребенка соском груди матери или даже только пальцем (фаза инициации) появляются ищущие движения головы (настройка рта на раздражи­тель), пока наконец рот не коснется раздражителя (фаза финализации), после чего начинаются сосательные дви­жения.

Аналогичные явления возникают при хватании, после начала воздействия предмета на руку (фаза инициации). В это время появляются ищущие движения, пока ладонь не коснется предмета (фаза финализации). Подобные факты можно заметить при полисенсорном наблюдении, например зрительно-осязательном. Телерецепторный раз­дражитель играет тут обычную роль инициирующего раз­дражителя, ребенок протягивает к нему руку или даже приближается к предмету, замеченному зрением, и хвата­ет его. Прикосновение финализирует двигательный цикл. При полисенсорном наблюдении возникают связи меж­ду ощущениями, идущими от разных органов чувств. Они не являются, однако (как думали, например, ассоциационисты), «соединением» двух впечатлений, то есть пассив­ным процессом их механического сложения, но комплек­сом видов активности ребенка, в основе которой лежат сложные отношения инициации и финализации познава­тельных рефлекторных актов. Интересно при этом, что Шуман рефлекторную познавательную активность, вы­званную инициирующими раздражителями, считает свое­го рода прототипом стремления к цели, предлагая иссле­довать ее как простую модель стремлений вообще (там же, стр. 13).

К подобным же выводам относительно активности по­знания пришли советские ученые в своих исследованиях ориентировочного рефлекса. Соколов (1959), обобщив­ший эти исследования, утверждает, что «настройка ре­цепторов является одной из существенных характери­стик ориентировочного рефлекса» (стр. 11), то есть и тут обращается внимание на моторную сторону позна­вательной активности: ^[25] Павлов, уже в 1910 году уста­новивший эмпирически в своих исследованиях существо­вание ориентировочного рефлекса (сама концепция ори­ентировочного рефлекса была выдвинута, собственно, Се­ченовым в 1852 году), подчеркивал, что сущностью этого рефлекса является настройка рецепторов на каждое, да­же малейшее изменение в окружающей среде, при этом торможению подвергаются все другие реакции организма. Благодаря этому животное получает возможность пра­вильного реагирования на новую ситуацию. Результаты исследований Павлова подтвердил в своих опытах Ано­хин, который отметил, что «исследовательская реакция» (ориентировочная) всегда появляется при изменении ус­ловий эксперимента.

Дальше пошли в своих выводах Подкопаев и Нарбутович. Их исследования показали (цит. по: Соколов, 1959, стр. 7), что ориентировочный рефлекс является необхо­димой предпосылкой и условием возникновения времен­ной связи между двумя очагами возбуждения. Например, у собаки пищевой условный рефлекс на данный раз­дражитель образуется только тогда, когда этот раздражи­тель вызывает у нее ориентировочный рефлекс.

В связи с этими исследованиями Асратян (1953) вы­двинул интересную гипотезу относительно дуги условно­го рефлекса. Основываясь на ряде собственных экспе­риментов, он пришел к выводу, что условный рефлекс является, собственно, синтезом двух безусловных. Один из них — ориентировочный рефлекс на «безразличный раздражитель», а другой — например, безусловный пище­вой или кислотный рефлекс. Отсюда следует, что ориен­тировочный рефлекс, необходимый для начала активно­го исследования условного раздражителя, является также необходимым для возникновения временной связи. Упо­мяну, что подобной точки зрения придерживаются так­же американские исследователи условных рефлексов (см, например, Вудвортс, Шлосберг, 1954, стр. 547—549).

Далее Соколов подчеркивает, что при повторном дей­ствии раздражителя, вызывающего ориентировочный рефлекс, без подкрепления его каким-либо безусловным, рефлекс угасает, но может, однако, возобновиться после перерыва, если подключить другой раздражитель и дать кофеин, который повышает возбудимость нервной систе­мы. Соколов останавливается также на вопросе локализа­ции ориентировочного рефлекса в мозге и приводит взгляды ряда исследователей, которые связывают его с функциями ретикулярной формации. Возбуждение этой области вызывает в результате общее возбуждение коры мозга, а также активизацию вместе с этим моторных функций и рецепторного аппарата (Мэгун, 1965).

По мнению Соколова, ориентировочный рефлекс про­является в двух формах: пассивной и активной. Пассив­ная форма основывается на торможении деятельности организма и является более примитивной; в ходе индиви­дуального развития она переходит в активную, сущность которой основывается на инициировании определенной исследовательской деятельности. Наблюдения Поликани-ной и Пробатовой (1955) показали, что у недоношенных детей, родившихся раньше срока на 3—3,5 месяца, ори­ентировочный рефлекс на звуковые раздражители прояв­ляется сначала как общее торможение дыхательных дви­жений и сосательной деятельности или, напротив, выра­жается в двигательном беспокойстве, активности мышц лица и нистагме, и лишь постепенно в процессе развития эти примитивные ориентировочные реакции замещаются (следовало бы, пожалуй, говорить развиваются, дополня­ются) поворачиванием головы и глаз к источнику звука. Исследования Дашковской (1953) показали, что пассив­ная форма ориентировочного рефлекса не переходит в ак­тивную у детей, которые при рождении получили ме­ханическое повреждение мозга. Такая примитивная, пас­сивная форма ориентировочной реакции установлена так­же при клинических исследованиях у олигофренов (Ви­ноградова, 1956), при инфекционных психозах (Личко, 1952) и у шизофреников (Нарбутович и Светлов, 1934, цит. по: Соколов, 1959, стр. 49), то есть во всех тех слу­чаях, при которых произошли серьезные нарушения поз­навательной деятельности.

Завершая обзор, Соколов подчеркивает, что развитие ориентировочного рефлекса особенно характерно для бо­лее сформированных в ходе эволюции высших областей мозга. У наиболее развитых животных, а именно у ант­ропоидов, он переходит в своеобразный познавательный рефлекс, представляющий особую форму поведения ор­ганизма, направленную на исследование предмета и ос­нованную на продолжительном манипулировании предме­тами, не имеющими для животного биологической, на­пример пищевой, ценности. Существование у человеко­образных обезьян познавательного рефлекса доказали опыты Павлова, Войтониса, Ладыгиной-Коте и Вацуро. Следует обратить внимание на то, что Соколов не отде­ляет функции, инициирующей ориентировочный рефлекс, от функции, динамизирующей познавательный рефлекс, когда пишет о «перерождении» одного рефлекса в дру­гой у представителей высших эволюционных форм.

Ян Мазуркевич в работе «Введение в нормальную психофизиологию» также подчеркивает активный харак­тер познания. В то время как Шуман опирался главным образом на наблюдения за грудными детьми, а Левиц­кий и советские ученые — на данные, полученные в эк­спериментальных исследованиях животных и частично людей, Мазуркевич производил прежде всего клиниче­ские наблюдения над человеком, интерпретируя их в све­те эволюционной теории Джексона. Мазуркевич считает, что «познавательное стремление» — явление, в принципе аналогичное павловскому ориентировочному рефлексу и появляется впервые тогда, когда ребенок начинает ин­тересоваться предметами, не имеющими для него никакой биологической ценности. Он также утверждает, что поз­нание является активным процессом, продуктом психофи­зической активности организма; эта активность деятель­но ведет к познанию предметов и к возникновению инди­видуального опыта. «Все имеющиеся у него личные суж­дения, — пишет Мазуркевич, — являются продуктом соб­ственной активности ребенка, а следовательно, в психоло­гическом плане продуктом работы внимания, функции заинтересованности» (1950, стр. 63).

Особенно интересны в связи с идеями, развитыми в этой главе, взгляды Харлоу (1954), который утверждает, что в психологии слишком тесно связывается мотивация че­ловека с энергетизирующей ролью гомеостатических стрем­лений, например голода. Попытки связать человеческую мотивацию с чувствами боли или страха (Маурер, Браун, Хорни) нельзя считать, по мнению Харлоу, полностью обоснованными. Ведь человек учится и живет годы, ме­сяцы и недели, не встречая никаких трудностей в удовлет­ворении гомеостатических потребностей, к тому же и «здра­вый смысл учит нас, что наша энергия большей частью возбуждается позитивными целями, а не стремлением к бегству под влиянием страха или опасности» (стр. 38).

В связи с этим автор обращает внимание на роль, которую в мотивации и связанном с ней научении игра­ют мотивы, вызванные внешними факторами (externaly elicited motives). Эти факторы он понимает как побуж­дающие к действию, считая, что их активность не свя­зана ни с гомеостатическими, ни с сексуальными пот­ребностями, но с определенными внешними ситуациями, не имеющими отношения к обычному функционирова­нию организма. Один из этих факторов автор определяет как «стремление к подражанию». Оно проявляется осо­бенно сильно у обезьян («обезьяна видит, обезьяна де­лает»), но в известной мере существует и у людей. Об этом же свидетельствуют работы Келлера и других авто­ров, которые показали, что в качестве подкрепления при обучении крысы может служить разница в освещении среды. К наиболее интересным моментам, однако, отно­сится «стремление к исследованию окружающей среды», проявляющееся в том, что, например, обезьяна может приложить много усилий для разбора простых и сложных механизмов-головоломок, не получая никакого подкрепле­ния, кроме самой возможности разбирать механизм, или так же может научиться открывать сложные запоры, не получая никакой награды, кроме возможности выгляды­вать из помещения, в котором находится, через откры­тое таким способом окошко (так называемый аппарат визуального исследования). Это явление можно наблю­дать также у крыс, помещенных в лабиринт. Крыса, не получавшая пиши в течение 23 часов, часто бежит по туннелю и производит «исследование» окружающего, не обращая внимания на еду, пока весь лабиринт не будет изучен. Наконец, исследователи, уже давно работающие с крысами, заметили, что крыса может значительно увеличивать свое умение в прохождении лабиринта без пищевых подкреплений. Харлоу пытается также интер­претировать «игры» с едой, любимое занятие маленьких детей, как действие под влиянием мотива, вызванного внешними факторами.

Ребенок, даже будучи голодным в течение 14 часов, садясь за стол, часто вместо того, чтобы есть, начинает «класть горох в молоко... бросать ложки на пол, использо­вать пюре как материал для рисования на нем пальцем».

Можно сделать вывод, что все поведение человека или животного, вызванное внешней ситуацией, Харлоу объясняет действием мотивационной системы, вызывае­мой внешними факторами, которая является «такой же основной и врожденной, как системы голод — аппетит и жажда — аппетит» (стр. 52). Раздражители, приводящие в действие эту систему, могут играть роль подкрепления при создании условных рефлексов, что подтверждают данные многочисленных экспериментов. Такого типа подкрепле­ние имеет ряд достоинств, которых не имеют подкрепле­ния гомеостатического типа. Они более стойки, не изменя­ют своей силы вследствие частого повторения и дают бо­лее сильные эффекты в процессе формирования рефлексов.

Таким образом, приведенные данные позволяют пред­положить, что появление нового объекта, возможность его осмотра и манипуляций с ним также служит подкре­плением при обучении как замена пищи классических павловских опытов. (Самим подкреплением в этих эк­спериментах является, очевидно, как, например, у Торндайка, эффективность реакции, открывание замка или окошка, позволяющее выглянуть из клетки. Харлоу обу­чал не сигналу, а отработке правильной реакции.) Таким образом, можно считать, что фрустрации в познании (ис­следовании) новой ситуации сопутствует напряжение то­го же рода, как и фрустрации любой другой потребности, только разрядка этого напряжения связана не с получе­нием различных веществ, непосредственно восстанавли­вающих внутреннее равновесие организма (1 и 2 уров­ни Розенцвейга, см. стр. 65 данной работы), а с при­током определенной информации (уровень 3). В заклю­чение Харлоу подчеркивает: «Нет никаких оснований считать, что активируемую внешними факторами мотивационную систему можно вывести из какой-либо гомеостатической системы, а также что между ними существу­ют какие-либо зависимости» (стр. 52).

Харлоу в своих исследованиях ограничился утвержде­нием о существовании напряжения, связанного с иссле­дованием окружающей среды и его роли в обучении жи­вотных. Дополнением этих исследований, хотя и ненаме­ренным, являются исследования Марии Сусуловской (1960), посвященные познавательным реакциям на но­вые раздражители у детей дошкольного возраста. Автор, обследуя детей до семи лет, демонстрировала им серию раздражителей разной степени «новизны» — от свистульки до сложного «аппарата», представляющего собой комп­лекс зрительных и слуховых раздражителей. Четко ус­тановив различие между «простой ориентировочной реак­цией», показателем которой в поведении является на­стройка органов чувств на новый раздражитель, иногда сопровождающаяся эмоциональной реакцией, и «сложной исследовательской реакцией», проявляющейся в активном манипулировании предметом, а иногда в словесных вопро­сах, ведущих к более полному пониманию, Сусуловская пришла к ряду интересных обобщений. В числе прочего она указала на тот факт, что ориентировочная реакция всегда представляет собой первую фазу познания, пред­шествующую исследовательской реакции, причем само появление исследовательской реакции и ее структура де­терминированы не только возрастом ребенка и его умст­венным уровнем, но и особенностями самого предмета (стр. 48). Предмет определяет «силу стремления к по­знавательному исследованию» (как сказал бы Харлоу). Сусуловская установила также, какие черты предмета влияют на качество исследовательской реакции. «Чем больше возможностей предоставляет предмет для выпол­нения таких манипуляций и видов деятельности, кото­рые приводят к изменениям в нем, тем он заниматель­нее, тем больше исследовательских реакций с ним свя­зано и тем больший интерес он вызывает» (стр. 30). Чтобы избежать недоразумений, следует добавить, что для появления исследовательской реакции необходим не только новый предмет, но и способность к исследователь­ской реакции. Такой способностью не обладают, как сле­дует из приведенных Сусуловской данных, дети с вы­раженным умственным недоразвитием. У этих детей не всегда возникала ориентировочная реакция, и никогда ни один предмет не вызывал «исследовательских реак­ций, которые уже очень рано появляются у детей нор­мально умственно развитых» (стр. 29). Правда, анали­зируя эту проблему, Сусуловская не пишет о меньших познавательных возможностях этих детей, но просто под­черкивает, что ни один раздражитель не мог вызвать у них исследовательской реакции. Умственно отсталый ребенок ни разу не пытался понять значения (Левиц­кий оказал бы — ценности) ни одного нового раздражи­теля. Можно сказать, что простая ориентировочная ре­акция вполне разряжала у него напряжение, связанное с познавательной потребностью, в то время как познава­тельная активность нормального ребенка продолжалась до достижения уровня понимания значения раздражителя. Заслуживает упоминания также установленное попутно влияние вызванного страхом напряжения на реализацию исследовательской реакции. Можно предположить, что у детей, «подверженных страху», то есть наглядно прояв­ляющих постоянную готовность к реагированию на каждый новый раздражитель страхом, это напря­жение должно действовать в согласии с принципом нервной доминанты, а именно гасить напряжения, дина­мизирующие развитие исследовательской реакции. И дей­ствительно, как установила Сусуловская, исследователь­ские реакции у детей, подверженных страху, протекают с большими затруднениями и являются более слабыми, что служит косвенным доказательством существования напряжения, связанного с познавательной потребностью.

На этом можно закончить описание гипотез и резуль­татов исследований, касающихся напряжений, разряжа­емых посредством познания окружающей среды. Прав­да, ни в одной из представленных здесь концепций ав­торы не пользовались термином «потребность» в значе­нии, принятом в данной работе, а термин «напряжение» применяли в разных значениях, не говоря уже о том, что употреблялись термины «тенденция», «стремления», «рефлексы», «реакции», —суть дела не в названиях. Пря­мо или косвенно все эти точки зрения (в противополож­ность классическим взглядам ассоциационистов) подчер­кивают активность познания как в рудиментарной фор­ме, предшествующей исследованию (ориентировочный рефлекс), так и в его высших формах (исследователь­ский рефлекс). Из этих взглядов с несомненностью сле­дует также, что для лучшего понимания познавательной активности мы можем предположить существование осо­бого механизма, динамизирующего ориентировочную де­ятельность. Это в свою очередь подтверждает тезис дан­ной работы, согласно которому у человека, а также у высших животных наряду с потребностью самосохране­ния появляется существующая на равных правах отдель­ная познавательная потребность, выражающаяся в свое­образных напряжениях, разряжаемых посредством иссле­довательской деятельности.

В поисках факторов, связанных с познавательной де­ятельностью, существование которой является необходи­мым условием нормального функционирования индиви­да, мы можем идти дальше, не сводя проблему к иссле­довательской деятельности индивида, направленной на то, что ему не известно. Ведь мы уже установили, что исследование неизвестного является не только услови­ем поддержания внешнего равновесия индивида в дан­ной ситуации. Исследование это происходит как бы на всякий случай как деятельность, предпринимаемая в каждой новой ситуации, даже тогда, когда ничего еще не известно о том, будет ли познавательная деятельность иметь какое-либо практическое значение. Мы назвали это «апрактицизмом познания». Описанный ранее (стр. 88) эксперимент Дэвиса, показывающий, что само получение информации является одним из условий пра­вильной регуляционной работы мозга, позволяет поста­вить вопрос еще более радикально. Не только исследо­вание неизвестного, но само получение информации из­вне относится к условиям нормального функционирова­ния индивида, причем оно непосредственно влияет на внутреннее равновесие. Понятно, что эффекты невыпол­нения каждого из этих двух условий являются разны­ми: в первом случае возникает напряжение, тормозящее деятельность, не ведущую к исследованию неизвестно­го, в другом наступает дезорганизация регуляционной функции мозга — тем не менее оба явления требуют рассмотрения в той же самой плоскости механизмов удовлетворения познавательной потребности.

При этом оказывается, что организация функций, ре­гулирующих комплекс процессов, протекаюпщх в орга­низме человека, является более сложной, чем это могло бы казаться в свете классической концепции саморегу­ляции.

Таковы предварительные замечания, которые, впро­чем, не охватывают всю проблематику как познаватель­ной деятельности, так и ее роли в приспособлении, по­скольку эта задача чрезвычайно обширна. Мы привели данные, необходимые для формулирования определения познавательной потребности. Определение это, как и его объект, значительно более сложно, чем определение фи­зиологических потребностей.

Познавательная потребность есть свойство индивида, обусловливающее тот факт, что без получения определен­ного количества информации в любой ситуации и без воз­можности проведения познавательной деятельности с по­мощью понятий в частично новых ситуациях индивид не может нормально функционировать.