Познавательная потребность и ясность ума

Введение понятия познавательной потребности, рас­сматриваемой как свойство человека, с которым свя­заны процессы, динамизирующие познание, а также рав­новесие регулирующих функций мозга, позволяет по-но­вому взглянуть как на проблемы психологии ориентиров­ки в окружающей среде, так и на явления, связанные с нарушениями этой ориентировки: психотические расстрой­ства, проявляющиеся в виде шизофренических, депрес­сивных синдромов и в форме олигофрении.

Можно, например, по-иному интерпретировать психи­ческие изменения, возникающие при шизофрении, при­нимая во внимание результаты исследований информа­ционной депривации. Вполне правдоподобной кажется гипотеза, утверждающая, что наиболее существенным для шизофрении нарушением является блокирование правильной доставки информации к высшим отделам мозга. Блокада, которая (как можно судить на основе нейрофизиологических данных) осуществляется на уров­не таламической ретикулярной формации, может быть вызвана самыми разнородными факторами: химическими, физическими, как эндо-, так и экзогенными, причем эф­фект зависит не от качества фактора, но от его роли в блокаде. Ограничение притока информации проявляется, в частности, и в общем уменьшении числа элементов, которыми руководствуются шизофреники в ходе созда­ния понятия. Это значит, что целые классы разнородной информации, передаваемой в мозг, принимаются как один вид информации. Понятия становятся слишком общими. Нередко наблюдается, что информация вообще не достигает сенсорных областей коры или признается информацией совершенно другого вида. Индивид в та­ком случае не реагирует на определенные раздражители, а на другие реагирует так, словно они совсем иные, например противоположно рекомендованному или в со­гласии с принятой им предварительной установкой или вообще без всякой регулярности, хаотично. В такой си­туации вполне понятными становятся явления дезорга­низации деятельности мозга, такие, как деперсонализа­ция, галлюцинации, бред, хаотическое мышление, отор­ванное от ситуации, не связанные с ситуацией эмоцио­нальные реакции и т. д.

Эти явления идентичны тем, которые получены в си­туации экспериментально вызванной информационной депривации. Мозг является ультрастабильной системой. Отсюда следует, что в случае такого изменения усло­вий, которое вызывает нарушение ее равновесия, все функции мозга перестраиваются, обеспечивая стабиль­ность в новых условиях. Поэтому после определенного этапа течения психоза, когда блокада информации ста­новится постоянным состоянием, регуляционные функции мозга подвергаются изменению, приспосабливаясь к уменьшенному притоку информации. В связи с этим яв­ления психоза редуцируются, а вместо них возникают яв­ления шизофренического дефекта — ригидность мышле­ния, ограничение круга интересов, снижение критично­сти, а в случаях затруднений включается стереотипная реакция, имеющая, несомненно, большую инструменталь­ную ценность, чем психотическая реакция. Например, один из больных в ответ на каждое жизненное затруд­нение, будь то в профессиональной или личной сфере, по­сылал в прессу открытки с вульгарными ругательствами.

Представляет интерес интерпретация с этих позиций психических нарушений при депрессии. Развитие затор­моженности в этом случае можно объяснить тем, что сильное эмоциональное напряжение однородной окраски вызывает блокирование притока информации извне к высшим отделам мозга. При усилении депрессии появ­ляется тот же самый синдром информационной депри­вации, только с сильной эмоциональной окраской, кото­рый исчезает после уменьшения депрессии или в ходе психотерапевтического вмешательства, основанного на отвлечении внимания больного какой-либо несложной ручной работой или физическими упражнениями.

Таким образом, проверка гипотез, вытекающих из де-привационной теории психоза, даже если бы они не на­шли полного подтверждения, могла бы быть полезной в све­те непрекращающейся полемики о причинах психозов. ^[26]

Что касается олигофрении, то, как известно, проявле­ния выступающего здесь на первый план ограничения познавательных способностей склонны объяснять умст­венными дефектами, слабостью памяти, мышления и т. д., совершенно не учитывая то обстоятельство, что правильное мышление должно зависеть также от хоро­шего развития механизмов, динамизирующих удовлетво­рение познавательной потребности, которая, актуализи­руясь при определенных напряжениях, обеспечивала бы человеку эффективное выполнение исследовательской деятельности. Если принять все сказанное во внимание, то это повлекло бы за собой изменение гипотез о лока­лизации некоторых нарушений, вызывающих явления олигофрении, и могло бы стать основой классификации нарушений познавательной деятельности.

Именно это имеет в виду Мазуркевич, подчеркивая, что в тех случаях, когда не существует «анатомических изменений в коре мозга, могущих объяснить умственное недоразвитие», факты снижения интеллектуальной дея­тельности нельзя приписывать ослаблению способностей, например слабой памяти. «Прежний взгляд, — пишет Ма­зуркевич, — когда причины слабоумия усматривали в слабости деятельности запоминания, считавшейся каким-то особым видом психической деятельности, оказался совершенно ошибочным» (Мазуркевич, 1958, стр. 67). Автор придерживается, по-видимому, того взгляда, что правильное возникновение образов в памяти зависит от надлежащего функционирования ориентировочного реф­лекса, иначе говоря от заинтересованности и настройки органов чувств на данное явление. Отсюда следует, что низкий уровень умственных способностей, когда кора моз­га нормальна, можно в ряде случаев приписать недостат­кам в функционировании механизма познавательного стремления, динамизирующего умственные процессы.

Вышесказанное объясняет явления, встречающиеся в домах ребенка, детских яслях и во многих детских боль­ницах. Известно, что в цивилизованных обществах, где вследствие занятости обоих родителей забота о малень­ких детях во все большей мере доверяется обществен­ным учреждениям, пока еще отсутствует полное понима­ние того, какую важную роль играет познавательная по­требность в умственном развитии ребенка и как важно заботиться о ее правильном формировании. Воспита­тельные методы в учреждениях, которым поручена за­бота о маленьких детях, характеризуются однообразием и скудостью раздражителей, навязанных стереотипны­ми правилами, что, по существу, должно вести к огра­ничению познавательной деятельности воспитанников. Иначе говоря типичные ситуации в жизни таких детей являются старательно «очищенными» от всяких факто­ров, которые могли бы вызвать у них ориентировочный рефлекс, представляющий собой основной элемент удов­летворения познавательной потребности и как бы заро­дыш, из которого только и может развиться человече­ский ум. О том, что он развивается именно таким пу­тем, свидетельствует много исследований. Например, ис­следования слепоглухонемых детей упомянутого уже Ме­щерякова (1960), в процессе которых автор заметил, что ребенок, лишенный всех чувственных ощущений, психи­чески вообще не развивается, спонтанно не предприни­мает никакой деятельности и не проявляет ни малейше­го следа познавательной реакции. На приближение че­ловека он реагирует общим возбуждением. Вложенный ему в руку предмет выпускает. Достаточно было, однако, подкрепить безразличный раздражитель безусловным, на­пример вложить ребенку ложку в руку, набрать ею пищу и положить в рот, чтобы пробудить у ребенка дей­ствие механизмов познавательной деятельности. Ребенок после многих лет психического застоя в результате пе­дагогического вмешательства, обогащающего его мир чув­ственными ощущениями, начинал психически развивать­ся быстрым темпом, проявляя со временем большой ин­терес к окружающей среде (Мещеряков, 1960; Соколянский, 1959).

Между прочим, правильная интерпретация этих наб­людений, возможно, позволила бы лучше понять не вполне еще ясную связь гомеостатических подкоеплений с развитием исследовательского рефлекса. Другим актом, указывающим на связь между скудостью раз­дражителей и ходом психического развития, является так называемое «покачивание», которое приобретает стереотипную форму и может продолжаться целыми ча­сами. Этому явлению посвятила особое внимание Ванда Шуман (1935—1936), которая утверждает, что оно воз­никает в результате лишения ребенка разнородных сти­мулов и возможности движения. Можно, пожалуй, до­пустить, что покачивание доставляет ребенку определен­ные проприоцептивные раздражения, долженствующие как-то разнообразить чрезвычайно бедную ситуацию, од­нако этот способ сам по себе является бедным и очень стереотипным и рано или поздно приведет к ослаблению и исчезновению познавательных напряжений. Скудо­стью внешних раздражителей можно также объяснить упорный характер покачивания. При отсутствии раздра­жений, приходящих из экстрарецепторов, тонус коры мозга ребенка оказывается слишком слабым, чтобы про­рвать порочный круг кинестетических раздражений, пере­ходящих каждый раз в движение. Мы наблюдаем здесь явление, близкое к тем, которые имеют место в слу­чаях снижения возбудимости после удаления отдельных участков коры мозга или же под влиянием фармако­логических средств. Исследования над животными, про­веденные в этой области Зеленым, Поповым и Мусящиковой (см. Соколов 1959, стр. 6—7), показали, что ориен­тировочный рефлекс, возникающий в условиях снижения возбудимости коры мозга, отличается чрезвычайно боль­шой стойкостью, это значит, что тот же самый раздра­житель постоянно снова вызывает ориентировочную ре­акцию, в то время как у животных в состоянии нормаль­ной возбудимости коры мозга эта реакция быстро уга­сает. Можно допустить, что понижение напряжения ко­ры мозга, связанное с отсутствием внешних раздраже­ний, дает тот же самый инерционный результат, след­ствием чего и является бесконечное покачивание.

Если принять во внимание, что эти «покачивающи­еся» дети с анатомической точки зрения совершенно нормальны, можно утверждать, что умственная отста­лость, которая может проявиться у них в более поздний период будет полностью продуктом окружающей среды, непосредственно связанной с недостаточным развитием познавательной потребности и только косвенно с недо­статочной деятельностью механизмов познавания, являю­щейся результатом недостаточной познавательной дина­мики.

Может быть, следовало бы отметить, что у аутентич­ных олигофренов также проявляются недостатки в этой области. Я упомянул об этом, говоря об исследованиях Сусуловской (стр. 146). На это указывают и экспери­менты Парамоновой (1959), которая занималась исследо­ванием роли ориентировочного рефлекса при образова­нии условных связей у олигофренов и установила вы­раженные нарушения в функционировании этого реф­лекса, затрудняющие образование полноценных услов­ных рефлексов. Подобные результаты получены также Виноградовой (1956). Это указывает на то, что у оли­гофренов нарушенным является основной механизм, инициирующий возникновение исследовательского реф­лекса, а именно ориентировочный рефлекс, с чем связа­ны, видимо, и другие дефекты, например трудности в создании новых временных связей, в переводе возбужде­ния из первой во вторую сигнальную систему и т. д. (см. Фрейеров, 1954).

К наиболее интересным результатам, полученным Па­рамоновой, относится выделение у олигофренов двух ви­дов нарушений ориентировочного рефлекса. У одних ис­следуемых ориентировочный рефлекс отличался инерт­ностью, подобной той, которую установили Зеленый, По­пов и Мусящикова (см. стр. 154) в случае удаления от­дельных участков коры мозга. Это можно считать на­рушением ориентировочного рефлекса, типичным для состояния органического повреждения коры. Клиниче­ски этим повреждениям соответствуют такие симптомы, как ослабление внимания, склонность к персеверации, сужение поля действия. В другой группе исследуемых ориентировочный рефлекс вообще трудно было вызвать (в исследованиях Сусуловской у части олигофренов ориентировочный рефлекс также не проявлялся). Толь­ко после многократной экспозиции раздражителя обра­зовался очень неустойчивый рефлекс. Проще говоря, в первой группе трудно было отвлечь внимание от раздра­жителя, а во второй — трудно было обратить внимание исследуемых на раздражитель. Возможно, эти факты удалось бы интерпретировать, формулируя требующий проверки тезис, что в первом случае мы имеем дело с неправильной функцией инструмента познания, которым является кора мозга, а в другом — с дефектной функци­ей структуры, активизирующей ориентировочные про­цессы (ретикулярная формация).

Это тем более обосновано, что, по-видимому, нечто подобное следует из предварительного анализа собран­ных мною данных (исследования еще не закончены). Среди олигофренов, особенно пожилых, можно различить две группы, определенно разнящиеся с клинической точ­ки зрения. У одних выступают нарушения, близкие к тем, которые наблюдаются у больных с органическими повреж­дениями после травм, с преобладанием явлений персе­верации, нарушениями координации и критическим от­ношением к собственным дефектам; у других на первый план выступают такие черты, как отсутствие интереса к существу происходящих явлений, трудность привлече­ния внимания, равнодушие ко всем непонятным для них общественным ситуациям и другие черты, сводящиеся к отсутствию надлежащей познавательной динамики. Наблюдение за поведением представителей обеих этих групп наводит на аналогию с человеком, который хотел бы понять окружающий его мир, но имеет неисправные инструменты познания, и с человеком, интерес которо­го к окружающему миру задержался на уровне простой ориентировочной реакции. Катамнестические данные первой группы содержат многочисленные сведения о по­вреждениях черепа, интоксикациях, случаях энцефали­та, а в другой группе преобладают расстройства наслед­ственного характера.

Это, разумеется, только предварительные данные, для подтверждения которых необходимо провести большое число исследований, тем не менее они указывают на воз­можность решить вопрос о том, всегда ли олигофрения является только очень рано приобретенной деменцией, то есть следствием различных заболеваний мозга, или же необходимо отличать раннюю деменцию с разной этиологией (даже если болезнь протекает в первый год или в первые месяцы жизни) от олигофрении, понимае­мой как самостоятельная клиническая единица. Сущест­вуют два типа олигофрении и ранних деменций, класси­фицировавшихся до настоящего времени лишь по разным степеням умственного недоразвития. Критерием, даю­щим возможность более точной классификации, мог бы в таком случае быть тип нарушения ориентировочно-ис­следовательской динамики. Такая классификация, толь­ко базирующаяся на других критериях, уже существу­ет. Автор одной из наиболее исчерпывающих моногра­фий, посвященных умственному недоразвитию, Сарасон (1953) различает первичную олигофрению и вторичную олигофрению. Значение этой классификации состоит в том, что разница между клиническими и тестовыми при­знаками этих двух форм олигофрении предопределяет выбор средств восстановления трудоспособности. ^[27]

Следует также принять во внимание тот факт, что у лиц умственно нормально развитых можно наблюдать низ­кий уровень «ясности ума», связанный с отсутствием интереса к данному заданию или же с другими недостат­ками «мотивации». На это обращает внимание Левиц­кий, установивший, что «источником ошибок ориентировки в окружающей среде может быть недостаточная «моти­вация» и во многих случаях их можно исправить, по­вышая ценность ситуации или ослабляя связанный с ней риск для исследуемого» (1960, стр. 216). По мне­нию автора, эту точку зрения следовало бы принимать во внимание как при оценке результатов тестовых испы­таний, так и результатов, получаемых учениками в школе.

Резюмируя, отметим, что механизмы, динамизирую­щие удовлетворение познавательной потребности как бо­лее позднего этапа в развитии реакций, связанных с ориентировочным рефлексом, являются фактором, дина­мизирующим процессы познания. Их правильное функ­ционирование — условие нормального развития умствен­ных способностей человека, необходимого орудия получе­ния информации, обеспечивающей ему адекватное при­способление к окружающей среде. Поэтому анализ познавательных процессов с точки зрения их динамики также является важпой задачей современной психологии.

Date: 2015-07-17; view: 330; Нарушение авторских прав