Зеехунд» – двухместная сверхмалая подводная лодка

В противоположность мини-подлодке «бибер», «зеехунд» представлял собой первую настоящую подводную лодку-малютку германского военно-морского флота. Спроектированная, построенная и испытанная менее чем за шесть месяцев, она в конечном счете оказалась очень удачной. Однако первые боевые выходы этих лодок вызывали много беспокойства, потому что их команды часто не возвращались с заданий, и потери среди них росли.

Тренировки начались в сентябре 1944 года. В 1945 году, с января по апрель, «зеехунды» действовали самостоятельно в южной части Северного моря – между устьями рек Темзы и Шельды – и в проливе Па-де-Кале. За это время они совершили всего семьдесят боевых выходов со своей базы в Голландии в эти воды, в которых велось напряженное судоходство противника, а его многочисленные противолодочные корабли и самолеты образовывали мощную ударную силу, направленную как против самих сверхмалых подводных лодок, так и против германских торпедных катеров.

«Зеехунд» обладал одним качеством, оказавшимся особенно полезным в таких водах, – он мог скрыться с поверхности за исключительно короткое время. В то время как обыкновенной 500-тонной подводной лодке требовалось для погружения, как правило, не менее 40 секунд, «зеехунд» мог погрузиться на глубину более пяти метров через пять или шесть секунд с момента объявления тревоги. Завидев смертоносный истребитель-бомбардировщик, который был наиболее опасным врагом для лодки-малютки, водитель «зеехунда» моментально соскальзывал внутрь, захлопывал люк маленькой рубки и пускал воду в балластные цистерны. Одновременно с этим он на полную мощность запускал дизельный двигатель лодки, и она стрелой уходила под воду.

На первый взгляд все это кажется просто, но в действительности управление подлодкой во время погружения требовало исключительного внимания. Чтобы понять существо проблемы, надо сначала ознакомиться с двигательной установкой «зеехунда». На поверхности и в момент погружения лодка-малютка приводилась в движение шестицилиндровым дизелем Бюссинга от серийного грузовика. В подводном положении она двигалась при помощи электромотора, питавшегося от аккумуляторов. Этот мотор также был стандартного типа – тем самым, что изначально был спроектирован для приведения в действие главной трюмной помпы на больших подводных лодках.

При погружении дизельный двигатель продолжал работать на полную мощность до тех пор, пока лодка не оказывалась на глубине от 10 до 15 метров. Как раз благодаря этому она и могла столь быстро погружаться. Только после этого механик выключал дизель и переключался на электромотор. Выхлопные газы дизельного двигателя отводились в воду через клапан, отрегулированный на нагрузку в две атмосферы, что соответствует давлению воды на глубине 20 метров. Вот почему чрезвычайно важно было заглушить его прежде, чем будет достигнута такая глубина. Более того, при использовании во время погружения дизель получал воздух только из внутреннего пространства подлодки и, продолжая работать, мог бы создать внутри нее разряжение и лишить команду необходимого для дыхания кислорода. На практике, впрочем, было установлено, что двигатель глох сам по себе прежде, чем команда начинала испытывать сколько-нибудь серьезные трудности с дыханием.

К концу сентября 1944 года первые, только что построенные «зеехунды» стояли пришвартованными бок о бок на учебной базе в Нойштадте на Балтийском море. Члены их будущих команд осматривали их весьма критически. На протяжении последних нескольких недель эти люди тренировались на «хехтах», первых экспериментальных лодках-малютках, и у них сложилось о них весьма неблагоприятное мнение. Хотя конструкция «зеехунда» была, несомненно, совершеннее, у него был один общий с его предшественником недостаток – обе сверхмалые подводные лодки были запущены в производство прямо с чертежной доски, без каких бы то ни было испытаний прототипа. Неудивительно поэтому, что подводники смотрели на них с подозрением.

Период напряженных тренировок на новых подлодках продолжался до декабря, и к этому времени «зеехунды» приобрели у их экипажей полное доверие. В самом конце года флотилию этих лодок перевели в Эймейден – базу всех их последующих операций.

Однако начало было положено крайне неудачно. Накануне Нового года на одно из первых боевых заданий в южную часть Северного моря ушло восемнадцать «зеехундов», а вернуться на базу удалось всего двум из них. Вполне естественно, что такая неудача вызвала среди моряков значительный упадок духа. Правда, и во время их тренировок на Балтийском море происходили несчастные случаи и бывали потери, но они никогда не превышали приемлемого уровня. Два оставшихся в живых экипажа сообщили, что попали в сильнейший шторм, и было очевидно, что именно этот шторм стал причиной гибели всех остальных подлодок. Соответственно, при подготовке последующих операций, перед посылкой лодок-малюток на задание, стали уделять намного больше внимания изучению прогнозов погоды.

Хорошая погода стояла 17 января, когда на задание вышли десять «зеехундов». На этот раз было решено, что если и теперь потери окажутся столь тяжелыми, то лодки будут отозваны для дальнейших доработок. Тем не менее, подводники надеялись, что их кораблики оправдают хорошую репутацию, заслуженную ими на Балтике, и действительно, все они в течение трех суток возвратились на базу. Хотя им не удалось нанести врагу никакого урона, они доказали, что ведут себя в Северном море так же уверенно, как до того – в Балтийском. Первую кровь врагу «зеехунды» пустили в самом начале февраля на Большом Ярмутском рейде, когда «зеехунд» под командованием лейтенанта Вилли Вольтера с бортинженером лейтенантом Минетцким потопили грузовое судно водоизмещением 3000 тонн. С этих пор и до конца войны около сорока «зеехундов» находились в постоянной готовности для действий в проливе Па-де-Кале и вблизи английского побережья, причем на счету многих из них было по три или четыре успешно проведенных боевых похода. Отлично поставленная радиоразведка вражеского судоходства позволяла оперативному штабу в Эймейдене направлять лодки-малютки в атаку против конкретных караванов. Часто удавалось получить точные данные о конвое за двадцать четыре часа до его выхода в море – его состав, время отплытия, курс и порт назначения. Но даже если бы такое раннее предупреждение и отсутствовало, у «зеехундов» все равно не возникло бы трудностей с обнаружением неприятельских судов. Маршрут конвоев Темза – Шельда, проходивший от Маргейтского рейда до Антверпена, был обозначен расставленными в море через каждые две мили буями со световой сигнализацией; по ночам он на всем своем протяжении был заметен почти так же хорошо, как траектория полета осветительной ракеты. «Зеехунду» было достаточно добраться до одного из этих маленьких буев и ожидать около него первого судна, которое попадет в его поле зрения.

Таким образом, практика проводки союзниками конвоев исключительно по хорошо обозначенным маршрутам вносила свой вклад в успех германских операций. Экипажи «зеехундов», состоявшие всего из двух неустрашимых моряков, имели на своем счету значительное число потопленных ими судов противника, перевозивших жизненно необходимое для европейского фронта союзников военное снаряжение. Эти люди добивались успеха там, где традиционные подводные лодки и торпедные катера были бы обречены на неудачу. Большие подводные лодки противник мог легко обнаружить и уничтожить, а торпедные катера встречали сильнейшее артиллерийское противодействие со стороны британских сторожевых кораблей.

В феврале капитан-лейтенант Раш, первый командир флотилии «зеехундов», был заменен капитаном 3-го ранга Бранди, бывшим командиром подводной лодки, обладателем высшей германской награды за храбрость – Рыцарского креста с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами.[9] «Зеехундов» теперь больше не посылали на операции большими массами. Напротив, они выходили в море поодиночке – как правило, для выполнения конкретного задания. При действии в составе больших групп они скорее мешали бы, чем помогали друг другу. К тому же в таких случаях противнику оказывалось легче их обнаружить.

Командир флотилии утверждал теперь рапорты возвратившихся на базу команд об успешных атаках только в тех случаях, когда время и место атаки подтверждалось последующими радиоперехватами, в которых часто содержалось много информации о потерях союзников на море. Основываясь на материалах только из этого источника, мы сделали вывод, что сорок «зеехундов» отправили на морское дно с февраля по апрель 1945 года неприятельские суда общим водоизмещением по крайней мере в 93 000 тонн. И только после окончания войны, на основании британских данных, было установлено, что в действительности общий тоннаж потопленных судов составил более 120 000. И по сей день британцы не упоминают о том, что именно один из «зеехундов» был ответственен за потопление эскадренного миноносца «Ла Комбатант» (в прошлом – корабль флота его величества «Хэлдон»).

Вот как это произошло. Вечером 22 февраля младший лейтенант флота Клаус Шпарброт и его бортинженер Гюнтер Янке отправились на свое второе задание. Едва они достигли Схевенингены, как у них заглох дизель, вынудив возвратиться в Эймейден под электромотором. Неисправность – забившаяся топливная магистраль – была быстро устранена, и на следующий день они опять вышли в море, держа курс к участку судоходной трассы между Маргейтским рейдом и Дувром, имея приказ атаковать вражеские суда и боевые корабли. Двигаясь с задраенным рубочным люком по причине значительного волнения на море, они были вскоре атакованы двумя британскими истребителями-бомбардировщиками, зашедшими со стороны солнца. «Зеехунд» экстренно погрузился за шесть секунд. Осторожно поднявшись на поверхность спустя десять минут, моряки обнаружили, что самолеты их все еще кружат над местом их погружения, после чего продолжили движение в подводном положении.

Рассказ Шпарброта дает хорошее представление о самой ситуации:

«К 10 часам вечера наша лодка приблизилась к району патрулирования. Час спустя мы оказались вблизи светового буя, из чего заключили, что уже находимся на дуврской судоходной трассе. Неожиданно до наших ушей донесся звук, который ни с чем невозможно было спутать, – звук запускаемых двигателей двух сторожевых катеров, стоявших в ожидании между берегом и маршрутом конвоев. Мы тотчас же опустились на дно и оставались под водой на глубине 60 метров до 4 часов утра следующего дня. Начиная с этого времени мы каждый час поднимались на поверхность для наблюдения, но каждый раз, заслышав вблизи звук двигателей сторожевых катеров, снова камнем уходили на дно. Наконец, мы всплыли в 7 часов утра, как раз вовремя, чтобы заметить, как катера уходят в направлении Рамсгейта. По морю, спокойному, как мельничный омут, мы направились на средней скорости к бую, установленному на траверзе Дамптона, который находился как раз посередине нашего участка патрулирования. Как мы уже раньше замечали, это была точка, в которой коммуникация, ведущая к устью Шельды, уходила к востоку. Здесь мы могли обнаружить конвои без ненужного промедления и выпустить наши торпеды по достойным целям. Когда мы начали патрулирование в своем районе, над водой лежала легкая дымка. Вскоре после 10 часов утра я заметил сквозь сгущавшийся туман судно, по всей видимости дрейфовавшее с застопоренными двигателями. Мы медленно к нему приближались. Двадцать минут спустя я опустился под воду и начал готовиться к атаке, маневрируя таким образом, чтобы оставить солнце у себя за кормой. После этого я пошел на сближение с целью. Как всегда, Янке замечательно контролировал лодку, удерживая ее совершенно устойчиво на перископной глубине…»

Затем Шпарброт описывает, как «зеехунд» моментально реагировал на малейшее перемещение веса внутри корпуса. Это сильно помогало в весьма непростом процессе поддержания перископной глубины. Если перископ поднимался из воды слишком высоко, это могло выдать их присутствие. Для того чтобы исправить положение, обоим членам команды было достаточно просто немного наклониться вперед на своих сиденьях, в результате чего лодка моментально приобретала небольшой дифферент на нос и погружалась немного глубже. И наоборот, для того чтобы поднять лодку вверх, достаточно было слегка откинуться назад. «Зеехунд» был столь чувствителен, что его дифферент можно было регулировать, передвигая с носа на корму банку с тушенкой.

«Теперь мне уже было ясно видно, что судно, к которому мы приближались, – боевой корабль, – продолжает Шпарброт. – Его носовая часть виделась отчетливо, но все остальное было скрыто в тумане. Длинный высокий бак с угрожающе наставленным орудием, просторный мостик, мачта и дымовая труба свидетельствовали, что перед нами находится по крайней мере корвет, а стало быть, как таковой, он вполне достоин укуса нашей „жестяной рыбки“. В 10.27 механик доложил, что торпеда с левого борта готова к пуску. Я еще раз осмотрел неприятеля через перископ. Корабль лежал почти под прямым углом к моему курсу, носовой частью влево. Прошла минута, за которую я не заметил никаких изменений в нашем относительном положении; это указывало на то, что течение сносит нас в одном и том же направлении.

Оценив расстояние в 600 метров, я скомандовал: „Левая торпеда – пли!“ – и Янке нажал на рычаг. У борта „зеехунда“ раздался визг и рев, потом торпеда набрала скорость и метнулась к цели. Запустив секундомер, я круто заложил вертикальный руль направо, намереваясь описать полный круг и вернуться в ту же атакующую позицию. Прошло 50, 60 секунд, а взрыва все не было. Я подумал, что торпеда прошла мимо цели, твердо решил выпустить в этом случае вторую торпеду. Наконец, через 80 секунд, под водой разнесся короткий резкий треск – и ничего больше. Из этого я заключил, что расстояние, покрытое торпедой, составило 850 метров. Мне было видно, как столб воды и дыма взметнулся к небу посередине между мостиком вражеского корабля и дымовой трубой. „Продуть цистерны!“ – скомандовал я, и спустя несколько секунд мы были уже на поверхности. Я позвал Янке в рубку, и мы вдвоем в последний раз увидели вражеский корабль, когда его носовая часть задралась высоко в воздух и он кормой вперед ушел под воду…»

Теперь «зеехунд» отправился «отдыхать» на дно. Шпарброт и Янке отпраздновали победу, закусив цыпленком с рисом, за которым последовала банка консервированной клубники. Но последовавшие за трапезой разрывы десяти глубинных бомб вернули их к действительности. Потом опять воцарилась тишина, и они спокойно пролежали на дне до четырех часов дня, после чего оторвались от дна и отплыли, в подводном положении прошли некоторое расстояние и не поднимались на поверхность, пока не стемнело. Той ночью они выпустили оставшуюся торпеду по другому судну, но не попали в цель, вероятнее всего потому, что недооценили его скорость хода. Настало время возвращаться на базу.

В два часа пополудни следующего дня подводники увидели знакомые очертания сталелитейного завода в Эймейдене. Вскоре их уже трепало прибрежной волной у входа в бухту. Шпарброт прицепил к перископу в знак их победы кусок бинта из перевязочного пакета. С этим бинтом, под развевающимся от бриза военно-морским вымпелом они и вошли в гавань. Их товарищи сгрудились на плотине и приветственно махали руками. Первым, кто их встретил на берегу, был капитан 3-го ранга Бранди.

– Где вы выпустили торпеду? – спросил он у Шпарброта.

– Примерно в пяти милях от банки Саут-Фоллс, господин корветтен-капитан, – был ответ.

– Когда это произошло?

– Вчера в 10.27 утра.

Командир флотилии пожал ему руку.

– Я вас поздравляю, – сказал он. – Вы потопили эскадренный миноносец!

Шпарброт и Янке не могли понять, откуда их командир мог получить такие сведения. А дело было в том, что ближе к полудню предыдущего дня германская служба радиоперехвата приняла британское сообщение о потере миноносца «Ла Комбатант» в точке, совершенно совпадавшей с той, которую указал в своем рапорте Шпарброт.

Не считая своей исключительной компактности, «зеехунд» обладал еще тем преимуществом, что был совершенно недоступен для обнаружения с помощью радаров. К тому же его было очень трудно уничтожить при помощи глубинных бомб, этого ужаса всех подводников. Было даже удивительно, сколь мало вреда причиняли ему их близкие разрывы. Крошечный корпус «зеехунда» просто швыряло под водой из стороны в сторону, как какую-нибудь сардину. Один из «зеехундов», под командой младшего лейтенанта флота Ливониуса, выдержал атаку семьюдесятью шестью глубинными бомбами, большинство из которых взорвалось в непосредственной близости от него. Уходя от разрывов, лодка провалилась на глубину 60 метров и ударилась несколько раз о морское дно. В ней открылось несколько незначительных течей. Отказ аккумуляторов полностью лишил ее возможности двигаться. Но много времени спустя после атаки она была подхвачена восходящим течением и поднята на поверхность. Имевшимися в их распоряжении скудными средствами члены команды исправили самые опасные повреждения, откачали воду и в конце концов привели в рабочее состояние и дизель, и электромотор. Восстановив боеспособность, лодка смогла на обратном пути выдержать еще одну атаку шести британских сторожевых катеров. Из рассказа Ливониуса:

«Британские сторожевики, по всей вероятности, стояли в ожидании наших торпедных катеров, выходящих из Мааса в море. Мы сами были теперь уже почти дома, но, после того как едва не сели на песчаную банку против устья Шельды, не отходили от помп и двигались очень осторожно. Неожиданно мы увидели впереди сигнальные огни и сочли, что они принадлежат нашим катерам. Но радость оказалась недолговечной. Это оказались голубые кормовые огни британских сторожевых катеров. Мы были так утомлены, что если бы погрузились, то никогда уже больше не смогли бы подняться на поверхность. Тогда мы отчаянно двинулись сквозь неприятельский строй. Враги не могли нас видеть, но, по всей вероятности, все же обнаружили в конце концов с помощью гидрофонов. Неожиданно последовал быстрый обмен сигналами, за которым последовал шквальный огонь, который обрушился на воду совсем в стороне от нас. Теперь мы оказались полностью окружены и – будь что будет – были вынуждены погрузиться. Затем раздались разрывы глубинных бомб, которые мы подсчитывали, как считает приговоренный к смерти дни, оставшиеся до казни. Над нами находилось шесть сторожевых катеров, и было известно, что каждый из них несет по четыре глубинные бомбы. В страшной тревоге мы считали взрывы. Когда прогремел двадцать четвертый и последний, опасность миновала. Некоторое время мы еще оставались под водой, потом поднялись на поверхность…»

Командир «зеехунда» младший лейтенант Макс Губер и его бортинженер, младший лейтенант Зигфрид Эклофф, во время своего первого выхода на задание в марте 1945 года потопили транспорт водоизмещением 5000 тонн и без происшествий вернулись в Эймейден. На самом же деле отнюдь не всегда операции проходили так гладко. Позднее Эклофф говорил: «Суровость условий существования внутри „зеехунда“ полностью стала ясна нам только во время второго выхода на патрулирование… Всплыв на поверхность однажды ночью, мы обнаружили, что вода вокруг корпуса лодки ярко светилась, кильватерная струя мерцала зеленым огнем, брызги на палубе и стенках крошечной рубки искрились, как бриллианты.

Мы были грубо возвращены к реальности внезапным появлением прямо перед нами конвоя, корабли которого, как плуги, оставляли за собой на воде большие светящиеся борозды. Возможно, это свечение и ввело нас в заблуждение, в результате чего наша атака провалилась… То, что мы приняли за большие корабли, находящиеся на расстоянии в полмили, в действительности оказалось маленькими судами, но оказавшимися совсем близко от нас. Потому-то наша торпеда и прошла мимо цели, а нам самим пришлось круто заложить руль на левый борт, чтобы не быть протараненными. Погрузившись с проклятиями под воду, мы легли на дно. Где-то далеко взорвались три глубинные бомбы. Мы как раз закусывали, и нам очень не понравилось, что нас потревожили. Через полчаса взорвались еще три глубинные бомбы, на этот раз немного ближе к нам. Так продолжалось регулярно с интервалом в 30 минут, пока мы, наконец, не решились всплыть на поверхность и оглядеться. Наверху нас встретил дневной свет и густой туман. Где-то продолжали рваться глубинные бомбы… Когда в 10 часов туман рассеялся, мы увидели на расстоянии около мили от нас миноносец, дрейфовавший с застопоренными машинами. Как раз истекали очередные 30 минут, и нам в бинокль было видно, как корабль набирает скорость, а на его корме суетятся люди, подготавливающие к сбросу глубинные бомбы.

Сначала мы увидели на воде белые пятна пены, потом из моря начали подниматься водяные столбы, и почти одновременно донесся звук трех разрывов. Миноносец снова застопорил машины и лег в дрейф, через гидрофоны прислушиваясь к происходящему под водой. Пока мы раздумывали, как бы незаметно ускользнуть от такого соседства, корабль неожиданно набрал ход и двинулся прямо к нам – конечно же нас заметили. За несколько секунд мы нырнули и двинулись под водой перпендикулярно к их курсу. Через пять минут разорвалась первая глубинная бомба, причем так чертовски близко, что разбила у нас на борту термос и несколько фаянсовых тарелок. Осколки попадали в подпалубное пространство и стали при любом движении лодки издавать такой несусветный звон, что его неминуемо должны были услышать на поверхности. На некоторое время воцарилась тишина, но теперь мы уже знали, что собираются предпринять на миноносце. Не решаясь даже кашлянуть или обменяться словом, мы мягко опустили лодку на дно и стали ждать продолжения. Спустя обычные 30 минут ожили винты миноносца, и мы услышали, как корабль прошел прямо над нами, сбрасывая за корму глубинные бомбы. Ужасное сотрясение швырнуло нас на палубу. Манометры и прочие приборы разлетелись вдребезги, а их осколки просвистели у нас над головами. Это уже начинало переходить всякие границы.

И снова опустилась зловещая, гнетущая тишина. Ожидание делалось нестерпимым еще и из-за воздуха, который делался все удушливее. Мы не рисковали включить воздухоочистительную установку, производившую при работе дьявольский шум, который неминуемо бы нас выдал. И все же, хотя мы и лежали тихо, как покойник в могиле, очередные 30 минут закончились все тем же шумом винтов и рвущим барабанные перепонки грохотом разрывов. На этот раз последствия оказались еще серьезнее. Меня сильно ударило о борт, свет погас, внутрь начала поступать вода. Вся лодка стонала и трещала. Но раз уж нас все равно обнаружили, почему бы по крайней мере не попробовать включить воздухоочиститель?.. Оказалось, что он до сих пор в исправности! На миноносце неожиданно изменили тактику и без обычной паузы сбросили сразу целую серию глубинных бомб. Как же нам уйти от этой безысходности? Внутри лодки все разгромлено… Я включил аварийное освещение. Вода продолжала прибывать, батареи уже начинали дымить, вольтметры и амперметры были сорваны со своих мест, передо мной лежал разбитый магнитный компас. Барометр показывал 1500 миллибар – как и большинство остальных приборов, он вышел из строя.

В довершение всего, лодка наклонилась на бок и начала ползти по морскому дну, раскачиваясь и вздрагивая при ударах о камни и издавая при этом ужасный грохот. Сперва мы подумали, что ее зацепили и волокут тралом или стальной сетью. Но – невероятно – на миноносце ничего не предпринимали, и мы пришли к выводу, что лодку несет донным течением, а корабль, возможно, просто прекратил на нас охоту. Мне пришло в голову, что, осторожно работая рулями, мы можем заставить течение вынести нас на поверхность. „Зеехунд“ имел два набора рычагов управления рулями (горизонтальным и вертикальным), но оба они не действовали. Проработав полчаса в ужасной тесноте отсека, я буквально купался в собственном поту. Все же мне удалось обнаружить неисправность. Заклиненным оказался рычаг горизонтального руля, а кормовой был в исправности. В конце концов я смог исправить неисправность, и рули заработали.

Тем временем течение ослабело, и лодка снова легла неподвижно. Уцелела ли система подачи сжатого воздуха? И не пострадали ли балластные цистерны? Я открыл клапан, и лодка отреагировала. Ее носовая часть приподнялась, вся проникшая внутрь вода стекла в корму, и лодка почти вертикально понеслась к поверхности. Мы испытали неописуемое облегчение…»

К их изумлению, повреждения прочного корпуса оказались незначительными, воду удалось легко откачать, аккумуляторы восстановились, дизель чихнул и завелся, и скоро «зеехунд» уже направлялся домой.

Несколько часов спустя подводники встретились с другим миноносцем и атаковали его. Выпустив торпеду, они, в соответствии с наставлениями, немедленно ушли под воду. И очень вовремя, потому что почти сразу после погружения над ними что-то пронеслось. Спустя десять секунд они снова услышали тот же звук, потом еще раз и еще… Это оказалась их собственная торпеда, рулевой механизм которой был поврежден взрывами глубинных бомб, из-за чего она стала описывать круги. Получилось, что они едва не торпедировали сами себя!

«Только на следующее утро, когда на базе нашу лодку подняли краном из воды, – рассказывал Эклофф, – мы смогли разглядеть повреждения, полученные в результате наших злоключений. Ремонтники тупо смотрели на нас, пораженные, что мы до сих пор живы. Что же до нашей лодки, то ее внешняя обшивка была частично сорвана, рубку вдавило на несколько сантиметров внутрь корпуса, а сам корпус больше походил на сильно побитую гармошку-концертину. И тем не менее, это суденышко смогло невредимыми доставить нас домой, на базу».

По мере того как война приближалась к завершению, последней задачей «зеехундов» стало снабжение осажденных в Дюнкерке германских частей. Вместо боевых торпед они перевозили теперь то, что подводники называли «масляными торпедами» – емкости с грузами, увеличивавшими скудные запасы продовольствия окруженного гарнизона. Три «зеехунда», которыми управляли младшие лейтенанты Капплер и Шпарброт и старшина-рулевой Френерт, с первой попытки преодолели этот трудный, изобилующий мелями маршрут и доставили пять тонн пищевых жиров, не считая множества других срочно необходимых запасов. Благо даря этому удалось повысить недельную выдачу жиров голодным солдатам с 20 до 40 граммов.

Можно себе представить, с какой радостью гарнизон приветствовал подводников.

Эти походы милосердия приобрели еще большее значение из-за драгоценного груза частной почты, которые три подлодки привели назад в Эймейден. Солдатам гарнизона остро не хватало еды, но их родным, оставшимся дома, так же остро недоставало весточек от их сыновей, братьев и отцов. Теперь каждый в гарнизоне смог написать письмо, и «тюленья почта» их не подвела. Таким путем в эти мрачные дни тысячи людей на родине получили первые свидетельства того, что их мужчины по-прежнему живы.

Еще три «зеехунда», управляемые новыми экипажами, достигли Дюнкерка в момент его окончательной капитуляции и были либо затоплены, либо выброшены в гавани на берег. Позднее французы подняли их со дна, и они по сей день находятся среди экспонатов Океанографического музея в Париже.

Date: 2015-07-11; view: 392; Нарушение авторских прав