Боевые пловцы

Сырым и холодным вечером в декабре 1943 года на итальянской военно-морской базе в Специи можно было заметить группу немецких морских офицеров, оживленно беседовавших с шестеркой людей, одетых в темные комбинезоны, которых на вид было невозможно отличить от других рабочих судоверфи. Но эти люди – двое из которых были немцами, а четверо итальянцами – являлись специалистами по части нападения на вражеские корабли с помощью подводных мин-«прилипал». Этой же ночью они собирались продемонстрировать свое искусство перед скептически настроенными офицерами из германской военно-морской делегации.

Членов делегации должны были доставить моторным катером на итальянский миноносец, стоявший на якоре посреди гавани. Шестеро подводных пловцов должны были начать атаку в полночь, и им давался на ее проведение один час. Более того, ныряльщики гарантировали, что останутся совершенно незамеченными, несмотря на тщательное наблюдение, ведущееся с миноносца. Один из германских подводников зашел так далеко, что членам делегации пообещал поставить по бутылке шампанского за каждого из своих товарищей, которого удастся засечь в течение выделенного на операцию часа. Эти люди были так уверены в своем успехе, что попробовали даже уговаривать наблюдателей открывать огонь из стрелкового оружия по всякому из них, кто себя обнаружит. Сначала немецкие офицеры только смеялись, но потом их руководитель заявил, что демонстрация будет бессмысленной, если ее условия не будут реальны. В конце концов было решено заключить пари. В ответ на предложение подводников члены делегации обязались платить по бутылке за каждую ложную тревогу, вызванную «обнаружением» пловца, и еще по бутылке за каждый не достигший цели выстрел с миноносца.

После того как делегация отправилась на корабль, учения начались, в результате чего подводные пловцы доказали свою правоту. От полуночи до часу не менее тридцати раз с миноносца раздавались окрики и прогремело двенадцать выстрелов. Члены делегации пришли в некоторое замешательство. Действительно ли пловцов обнаружили, или все это было не более чем глупой шуткой? Неужели же они окликали только дрейфующие по волнам кусты водорослей и прочий плавучий мусор? Казалось куда более вероятным, что в последний момент подводники просто испугались того, что по ним действительно будут стрелять! Разочарованные германские офицеры спустились в ожидавший их моторный катер. Так или иначе, давно пора было отправляться в постель.

Но когда старшина шлюпки уже приготовился отправиться к берегу, он был неприятно поражен, заметив, что у катера пропало перо руля. Это было весьма неприятно, потому что еще час назад все было в исправности. Пока он обдумывал, как бы выйти из такого скандального положения, неожиданно в поле зрения возник другой мотобот, привезший шестерых ныряльщиков, один из которых гордо потрясал недостающим рулем. Подобающим образом они доложили, что «учения завершены», и, возвратив руль на место, пояснили с веселым смехом, что один из них утащил его в то время, когда катер был пришвартован к борту миноносца – просто в доказательство того, с какой легкостью делаются подобные вещи. Водолаз, который затем обследовал днище миноносца, поднялся на поверхность с докладом о том, что к обоим боковым (скуловым) килям действительно прочно прикреплены мины, и быстро опять погрузился в глубину, чтобы их отсоединить. На следующую ночь представление было повторено, но на сей раз подводные пловцы, прикрепив мины, поднялись на поверхность и влезли на борт корабля, как было заранее договорено, чтобы получить свой законный выигрыш. После этого они вернулись в городок Вальданьо, уединенно расположенный в Доломитовых Альпах, где и проходили их длительные и напряженные тренировки.

Что же касается немецкой военно-морской делегации, то демонстрация возможностей боевых пловцов, вне всякого сомнения, произвела на ее членов сильнейший эффект. Им следовало торопиться в Берлин – чтобы доложить… и рекомендовать… В результате 2 января 1944 года в Вальданьо для тренировок прибыли тридцать молодых немцев. Узнав их фамилии, инструкторы сразу поняли, что перед ними – элита немецких спортивных пловцов, известных как на родине, так и за границей своими достижениями в водных видах спорта.

Альфред фон Вурциан, один из двух немцев-инструкторов в Вальданьо, прошел долгий путь с лета 1939 года, когда он, будучи молодым искателем приключений, покинул родную Вену, чтобы присоединиться к команде подводных исследователей Ганса Хааса на острове Кюрасао в голландской Вест-Индии. Захваченные разразившейся войной, он и другие члены команды были вынуждены возвращаться в Германию через Соединенные Штаты, Тихий океан и по Транссибирской железнодорожной магистрали. Потом, как и прочие молодые люди, он поступил на военную службу, однако позднее власти разрешили ему продолжить занятия подводными исследованиями.

В 1942 году ему был дан отпуск для поездки на острова Эгейского моря, чтобы работать там с подводной фотокамерой и гарпуном, а заодно испытать новые дыхательные аппараты. В Греции мы находим его исследующим жизнь акул на глубине 15 морских саженей (25 метров), изучающим обломки затонувших кораблей вблизи от Пирея – в общем, живущим в свое удовольствие. Но, сознавая, что его соотечественники гибнут в это время в русских степях, он испытывал побуждение использовать свой богатый опыт для решения каких-то более близких к войне задач. Однажды, не сказав никому ни слова, он решил ночью скрыто подобраться к судну, стоящему на якоре в тщательно охраняемой гавани Пирея. Беспрепятственно под водой ему удалось подплыть к боковым килям корабля, что давало ему полную возможность прикрепить к ним мины. Назад фон Вурциан вернулся никем не замеченный. Будь он англичанином, то с легкостью мог бы потопить этот корабль – а если на то пошло, то и любой другой корабль в любой гавани мира…

По возвращении в Германию фон Вурциан попробовал заинтересовать в своем плане военно-морские власти, но, как мы уже видели, успеха не имел. Не добившись ничего и от руководства инженерных войск, он в конце концов оказался там, где и до него многие изобретатели, – в штаб-квартире военной разведки. Здесь, по крайней мере, разочарованный ныряльщик нашел себе заинтересованного слушателя в лице подполковника Бартельса, командира полка «Бранденбург», который попросил его набросать свой план действий. Здесь же фон Вурциан встретил родственную душу – Рихарда Реймана, слесаря-сборщика из опытной мастерской, у которого были схожие идеи об использовании в боевых действиях подводных пловцов.

Но только весной 1943 года их обоих вызвали в Берлин. В плавательном бассейне «Олимпия» они демонстрировали свое искусство перед собранием старших офицеров Верховного командования. Когда представление закончилось, к ним подошел высокий широкоплечий человек и представился, говоря по-немецки с иностранным акцентом:

– Моя фамилия Вольк, я офицер итальянского военно-морского флота. Вы действовали просто великолепно. Не хотели бы вы поработать со мной в Италии?

Ныряльщики были несколько удивлены этим предложением, но Вольк пояснил, что оно уже согласовано с германским Верховным командованием. Так впервые Альфред фон Вурциан услышал об итальянских подводных пловцах. Он очень скоро понял, что идея, посетившая его в Пирее, уже полностью реализована итальянской 10-й флотилией МАС.[4]Таким образом, в мае два немца оказались в Италии, где вплоть до начала сентября, перенимая у итальянцев все их секреты, проходили суровую подготовку в школе капитан-лейтенанта Волька. Затем неожиданно, как гром с ясного неба, произошла капитуляция Италии, сопровождавшаяся предписывавшим арест всех немцев приказом маршала Бадольо. Двое наших ныряльщиков не видели никаких причин подчиняться такому к себе отношению и решили эту проблему, просто ударившись в бега. После нескольких ночных переходов они достигли немецких боевых порядков. Тут почти сразу же они узнали, что значительная часть личного состава 10-й флотилии МАС предпочла продолжать борьбу на стороне держав оси, а потому возвратились в итальянскую часть, но уже не на базу в Лехорне, которая оказалась теперь слишком близко к линии фронта, а в Вальданьо, где Вольк создал свою новую школу. Он реквизировал находившийся на территории текстильной фабрики современный плавательный бассейн, в котором можно было без помех проводить занятия. Отсюда они и выезжали в Специю для проведения показного учения, которое произвело столь глубокое впечатление на членов германской делегации, так что в Италию в итоге были присланы тридцать германских курсантов.

В Вальданьо германские новобранцы очутились в новом, странном для себя окружении. Необходимость тренироваться, проводя от пяти до шести часов в день в плавательном бассейне, для пловцов-чемпионов, главным огорчением для которых являлась вызванная войной отмена Олимпийских игр, была вполне естественна. Они организовали соревнования, сперва – без специального снаряжения, а позднее – уже и с использованием всего арсенала средств для подводного плавания. Вольк вскоре решил, что их последние тренировки должны проходить в обстановке приближенной к боевой. Для этого вся команда перебазировалась в Венецианскую лагуну. Там, в заброшенном древнем монастыре Сан-Джорджо-ин-Альга, одиноко расположенном на крошечном островке посреди лагуны, они и обосновались. Здесь, подобно прежним обитателям, пловцы совершенствовались в своем искусстве, еще более укрытые от любопытствующих глаз, поскольку с этого момента занятия проходили исключительно по ночам.

Все начиналось с долгого процесса облачения, необходимого для предстоящей работы. Поверх шерстяного нижнего белья они носили толстый вязаный шерстяной костюм, поскольку сохранять под водой тепло было очень важно. Далее, по выбору, следовало надеть свитера или меховые жилеты. Лишь затем следовал собственно костюм ныряльщика. Он изготавливался из мягкой резины толщиной примерно в велосипедную камеру и состоял из двух частей. Штаны, заканчивавшиеся резиновыми башмаками, натягивались высоко, до подмышек, а затем, загибаясь вниз, заканчивались у бедер. Резиновая рубаха надевалась через голову. Ее нижний край сцеплялся с нижним краем штанов, и их вместе закатывали вверх, пока они не образовывали на талии нечто вроде круга франкфуртской колбасы. Поверх нее надевался резиновый пояс, закреплявшийся по месту резиновым клеем. Плотно прилегающие манжеты из прорезиненной ткани запечатывали костюм на шее и запястьях. Но и это было не все. Поверх надевался еще парусиновый костюм, служивший одновременно и для маскировки, и для защиты резинового костюма от порезов и проколов.

Процесс одевания был настоящим искусством, поскольку плавучесть облаченного таким образом человека зависела от величины воздушной подушки, сохранявшейся между телом и резиновым костюмом. Чем больше было на нем одежды, тем большей получалась плавучесть. Войдя в воду, каждый пловец, чтобы стравить из костюма избыток воздуха, появившийся из-за возросшего давления окружающей среды, должен был просунуть под шейный манжет пальцы. Но стравливать надо было не весь воздух, иначе исчезал бы объем, необходимый для защиты от холода. А потому, для обеспечения точного баланса плавучести, добавлялся еще пояс со свинцовыми грузилами.

Ныряльщики плавали на спине, слегка наклонившись на один бок. Руки, если только они не были заняты буксировкой мины, они держали неподвижно сложенными на груди. Движение осуществлялось легкими вертикальными движениями ног, к ступням которых прикреплялись ласты. Все это должно было происходить под поверхностью воды, чтобы избежать демаскирующих всплесков и волн. Только глаза, рот и нос пловца должны были оставаться над поверхностью, причем лицо, замазанное кремом цвета ржавчины, покрывалось темно-зеленой сеткой, прикрепленной к его черной вязаной шапочке. Приближавшегося к цели и замаскированного таким образом ныряльщика можно было заметить только с большим трудом, поскольку по инструкции ни в коем случае они не должны были активно плавать в радиусе видимости противника, но лишь дрейфовать по течению, подобно любому плавучему мусору. Приближаясь к кораблю, стоящему на якоре, с носа, пловец на расстоянии 200 метров от цели прекращал всякие движения и плыл по течению, лишь изредка слабо шевеля ластами, чтобы скорректировать направление движения. Его тело и ноги свободно, почти вертикально, висели в воде, поддерживаемые воздушной подушкой, глаза смотрели в темноту – так он приближался к кораблю. Даже когда его голова легко касалась борта, он по-прежнему не двигался, выжидая, пока течение не принесет его к средней части судна.

Теперь наступал момент для самого сложного, потому что предстояло нырнуть без плеска, тихо, как мышь, неся с собой подрывной заряд, на глубину в две или три морские сажени – к наиболее уязвимым частям корабля. Выдохнув почти весь воздух, ныряльщик придавал себе ровно столько отрицательной плавучести, чтобы начать медленное погружение, каждая секунда которого казалась для его почти опустошенных легких длиной в целую вечность. Наконец он достигал бокового киля, хватался за него одной рукой, а другой открывал клапан, чтобы наполнить кислородом дающий ему возможность дышать воздушный мешок – «добавочное легкое». При этом держаться надо было очень крепко, потому что добавочная плавучесть мешка могла вынести ныряльщика на поверхность. Оставалось свободной рукой воткнуть в рот дыхательную трубку-загубник мешка и остатками воздуха продуть его, причем сделать это, находясь с внутренней стороны от бокового киля, чтобы пузырьки выдохнутого воздуха остались под днищем. Теперь последнее – следовало открыть маленький кран на дыхательной трубке – после чего можно было снова дышать. Затем ныряльщик немедленно прикрепляет к боковому килю мину, потом, не поднимаясь на поверхность, отплывает достаточно далеко, чтобы осторожно подняться к поверхности на безопасном расстоянии от судна.

Едва ли кого-нибудь может удивить тот факт, что требовалось провести сотни учебных атак для того, чтобы каждый ныряльщик мог проделать все это без малейшей заминки. Любое, даже самое незначительное отступление от установленной программы практически наверняка приводило и к гибели ныряльщика, и к срыву операции. Тренировочные атаки старого грузового парохода «Тампико» и танкера «Иллирия» в лагуне Венеции были обставлены достаточно правдоподобно. Следует еще помнить, что курсантов учили всевозможным видам подводных боевых действий, от потопления корабля при помощи маленьких 15-фунтовых подрывных зарядов и до управления громадной трехтонной миной-торпедой на реке, оба берега которой, возможно, заняты неприятелем, готовым открыть огонь при малейших признаках подозрительной активности в воде. Для достижения успеха в таких операциях была необходима полнейшая уверенность в себе, которая достигается только путем тренировок. Храбрость, если это храбрость отчаяния, не могла в таких ситуациях привести к успеху, потому что люди, настроенные таким образом, обыкновенно попадают в беду. Фон Вурциан занес в свою записную книжку инструктора, сохранившуюся у него до настоящего времени, такие поучительные строки:

«Некоторые из курсантов не побороли в себе до сих пор „ужас ныряльщика“. Странно, но этот синдром не возникает в человеке до тех пор, пока он не совершит нескольких успешных погружений. Вчера я нырял под „Тампико“ с двумя курсантами. У меня в руках были концы, прикрепленные к обвязке каждого из них, и имелся мощный фонарь. В темной и давящей глубине под кораблем курсанты потеряли ориентацию, движения у них стали резкими и неуверенными. Неожиданно один из них принялся колотить руками по воде вокруг себя и хвататься за дыхательную трубку, стремясь, очевидно, вырвать ее изо рта. Тогда бы он неминуемо утонул. Я быстро подплыл к нему, сильно ударил по спине и осветил себя фонарем, чтобы он смог меня увидеть. Кажется, это его успокоило, он сразу же начал глубоко дышать, что его и спасло».

Описанное происшествие можно объяснить следующим образом: ныряльщик вдыхает и выдыхает под водой через дыхательную трубку, присоединенную к емкости с воздухом – своему «добавочному легкому», которое пристегнуто к груди. В верхней части емкости помещается кассета с поташом, предназначенная для поглощения из выдыхаемого легкими человека воздуха вредной двуокиси углерода. Очищенный воздух, обогащенный добавлением кислорода, снова вдыхается в легкие. Тяжелое чувство угнетенности, которое может охватить ныряльщика под корпусом судна, заставляет его среди прочего делать короткие неглубокие вдохи. В таком случае воздух, быстро двигаясь туда и обратно, даже не достигает кассеты-поглотителя. В результате в легких ныряльщика возрастает содержание углекислоты, что вызывает тошноту, позывы к рвоте и внезапную головную боль, приводящие в конце концов к ощущению удушья, сопровождаемого попытками вырвать изо рта дыхательную трубку. Ударив человека по спине и показав ему, что помощь находится поблизости, инструктор заставил ныряльщика задышать глубже, и его наполненные углекислым газом легкие вскоре очистились. Практически все курсанты переживали эти малоприятные ощущения, пока не обретали уверенности, свойственной рыбам в воде.

Конечно, были и другие причины, вызывавшие под водой потерю самоконтроля, которые могли приводить ныряльщика к гибели, не окажись на месте опытного инструктора. Кроме того, никогда не позволялось нырять человеку, имевшему проблемы с желудком, потому что скопление газов в кишечнике под давлением воды было способно отравить кровь, что в конечном счете приводило к обмороку. Другой опасностью была нехватка кислорода в дыхательном мешке – коварная опасность, которой ныряльщик, как правило, не осознавал до тех пор, пока не терял сознания. Кислородный баллон был слишком мал, чтобы обеспечивать постоянный приток газа. Во время нахождения под водой клапан баллона следовало периодически открывать и почти сразу же закрывать, чтобы экономить дающий жизнь газ. Пока содержимое мешка таким образом обогащалось кислородом, ныряльщик должен был стравливать грязный воздух через нос, прежде чем снова начать дышать уже более чистым воздухом. Постепенно эта процедура становилась как бы второй натурой обучаемых, и тогда следовало оберегать их от излишней самоуверенности, которая также могла стать фатальной.

Затем следовали тренировки с выходом по ночам на моторных лодках. Проходили мимо Лидо и, выйдя в открытое море, выпускали пловцов в воду, чтобы они, имея для ориентирования лишь наручный компас, без посторонней помощи находили обратную дорогу. Конечно же они выполняли задание, хотя некоторым удавалось возвратиться в Сан-Джорджо только на следующий день. Другая тренировка состояла в следующем: пловцов спускали в быстрое течение, проходившее через узкие проливы между островками, расположенными у входа в лагуну, с той целью, чтобы они, выбравшись из сильных водоворотов, самостоятельно выходили на берег. Бывало, что своими выходками они пугали изумленных граждан Венеции, неожиданно с шумом появляясь в одном из бесчисленных каналов города. Однажды они отцепили от причала баржу, и рыбаки, ночевавшие на ней, проснувшись утром, обнаружили себя дрейфующими посреди лагуны.

Важнейшими моментами подготовки являлись их «нападения» на скверно охранявшийся арсенал военно-морского флота. В одном из таких набегов они захватили и привезли с собой на монастырский остров отличную гребную лодку, а в другой раз им почти удалось «украсть» итальянский торпедный катер. Однако стоявшие поблизости часовые подняли тревогу, после чего черные фигуры пловцов скользнули в воду и скрылись из виду, провожаемые ливнем пулеметного огня, который, однако, не причинил никому из них вреда. Таким образом они учились сохранять спокойствие посреди серьезных опасностей. Пока граждане Венеции писали жалобы властям или дрожали от страха при виде загадочных водяных призраков, а встревоженные часовые то и дело опасливо открывали огонь по воде, командир местного гарнизона, единственный посвященный в происходящее, был вынужден из соображений секретности хранить молчание.

Вскоре действительную ценность этих тренировок предстояло проверить в трудных условиях войны. Подготовка первой партии пловцов только что закончилась, и их место в монастыре заняла новая группа курсантов, когда 6 июня 1944 года союзники высадились в бухте Сены.

В это время адмирал Гейе мог располагать по своему усмотрению командой из тридцати полностью подготовленных боевых пловцов, людей, ни перед чем не испытывавших страха и готовых приняться за выполнение любого поставленного задания в той среде, где они чувствовали себя теперь как дома.

К 22 июня британцы расширили занимаемую ими территорию у Кана, продвинувшись на восток и форсировав реку Орн и канал, ведущий к морю. В этом месте они имели более 10 тысяч солдат и серьезно угрожали правому флангу германского фронта. Все снабжение и подкрепления для этих британских частей приходилось подвозить по двум сохранившимся в целости мостам через реку Орн и канал. Противовоздушная оборона этих мостов была столь сильна, что ослабленные ударные силы люфтваффе оказались не в состоянии ее преодолеть. Штурмовые части германских инженерных войск также потерпели здесь неудачу. Единственным оставшимся способом была атака на мосты из-под воды. Сложившаяся ситуация давала возможность боевым пловцам из отряда «К» продемонстрировать, что они способны на нечто более серьезное, чем издевательства над мирными гражданами Венеции.

Десять отобранных ныряльщиков начали свое путешествие из Италии на трех тяжелых дорожных грузовиках, но один из них был серьезно поврежден при аварии на дороге, еще не доехав до Парижа, причем четверых человек, находившихся в нем, пришлось доставить в ближайший госпиталь. Тем не менее, шесть пловцов под командой фон Вурциана благополучно добрались до Кана. Ему самому было запрещено принимать непосредственное участие в операции, поскольку Гейе вполне отдавал себе отчет в связанном с нею риске, как и в ценности незаменимого для дела инструктора.

К 22 июня шестеро пловцов во главе со старшим лейтенантом Гансом Принцгорном, командиром МЕК-60, находились в Кане в боевой готовности с двумя торпедами-минами, предназначенными по одной для каждого из мостов. В первую очередь предстояло спустить на воду мины, каждая из которых была весом в восемь центнеров. Мину, предназначенную для канала, можно было опустить с пристани на двух талях, а ту, которую надо было использовать на реке, протекавшей всего в ста метрах, предполагалось спускать по специально сооруженному настилу.

Британские передовые линии находились на расстоянии от 500 до 700 метров от пунктов, в районе которых две группы пловцов должны были войти в воду. К 22.40 обе мины были почти готовы к спуску, когда бешеный обстрел вражеской артиллерии среднего калибра заставил людей, стоявших около мины, разбежаться. Они укрылись, кто как мог. Неужели противник мог заподозрить, что ему уготовано? Быть может, с той стороны в угасающем свете вечера заметили необычную активность на берегу? Как бы там ни было, но рабочая команда была вынуждена отправиться в укрытие. Но под навесом, выполняя окончательную регулировку речной мины, рядом с ней остался механик-торпедист. Времени остается мало, рассудил он, так неужели так важно, если в него попадут? Ведь все равно в этом случае вся их группа, не успеешь оглянуться, вместе с миной взлетит к небесам. К счастью, спустя десять минут противник прекратил огонь, не причинивший никакого вреда. Рабочая команда постепенно собралась вокруг своей мины, а торпедный механик скрупулезно подсчитал дыры – их оказалось всего шесть, – которые осколки снарядов проделали в навесе. После этого он обернулся к Принцгорну и отрапортовал:

– Часовой механизм пущен в ход. В 5.30 утра мина взорвется.

В наступившей тишине офицер пожал ему руку. Тотчас обе торпеды-мины были спущены на воду. Речная мина была, как запланировано, спущена по настилу, но тут же завязла в илистом дне, и ничто, казалось, не могло стронуть ее с места.

– Это – конец, – заявил торпедный механик. – В 5.30 она взорвется прямо здесь!

Но Принцгорн придерживался иного мнения, он отправил своего шофера на ближайший склад, наказав привести дюжину пустых бочек от бензина. Автомобиль умчался на полной скорости. Тем временем вторую мину опустили в канал Орн, где она тоже ушла на дно, вместо того чтобы плыть на небольшой глубине под поверхностью. В чем же заключалась ошибка? Никто даже не вспомнил, что плавучесть мин была отрегулирована в расчете на морскую воду, а теперь их хотели заставить плавать в пресной воде реки и канала. Подводники лихорадочно работали под водой, привязывая к минам бочки, призванные служить понтонами. Им это удалось, но, когда мины, наконец, оторвались от дна, одна или две бочки заметно поднялись над водой, с этим нельзя было делать ничего. Внимательный наблюдатель с той стороны мог бы, пожалуй, обнаружить их плывущими вниз по реке, но на этот риск было необходимо пойти, поскольку часовые взрыватели мин уже отсчитывали минуты, и времени оставалось в обрез. Без промедления обе группы отправились в путь: по каналу – старший унтер-офицер Кайзер, унтер-офицер радист Бретшнейдер и матрос 1-го класса Рейман, и по реке – фенрихи Линднер и Шульц и с ними еще один пловец.

Позволим Кайзеру рассказать, что случилось с первой группой:

«Мы трое отправились с миной вскоре после полуночи, рассчитывая прикрепить ее ко второму мосту через канал Орн, осторожно пробравшись сначала под первым мостом, который хотя и находился тоже в руках неприятеля, но рассматривался как малозначимый. Расстояние до нашего моста составляло примерно двенадцать километров, и по прибытии к нему мы намеревались утопить мину на дне канала вблизи от центральной опоры моста. Потом мы надеялись вернуться назад тем же путем.

Вначале облака только частично прикрывали небо, но через час оно было уже затянуто ими полностью, и ночь стала очень темной, что нас вполне устраивало. Бретшнейдер и я плыли впереди, причем каждый из нас держал в руке веревку, на которых позади нас буксировалась мина. В задачу Реймана входило плыть позади мины и придерживать ее на случай, если она начнет вилять из стороны в сторону. Но мина с привязанными к ней бочками была скверно сбалансирована и вскоре приняла почти вертикальное положение, постепенно погружаясь хвостовым концом все глубже под воду, так что Рейману только с трудом удавалось нее удерживать. Бретшнейдер время от времени подменял его. К этому времени мы находились на ничейной полосе между германскими и британскими позициями, и скоро стало ясно, что скорость нашего продвижения недостаточна, чтобы вовремя достичь намеченной цели. Тогда Рейман предложил идти по дну канала, вытянув руки над головой и поддерживая тонущий хвост мины. Отрицательная плавучесть мины была не слишком велика, но, тем не менее, это было чрезвычайно трудное дело – продвигаться шаг за шагом в полной темноте по дну канала, с неуклюжим дыхательным аппаратом, держа руки над головой. Но Рейман смог это сделать, и мы снова двинулись вперед, плывя вдвоем впереди с величайшей осторожностью, чтобы не быть обнаруженными. Несколько раз мы понимали по тому, как уходил вниз хвост мины, что Рейман упустил ее из рук, и в каждом из этих случаев останавливались и довольно долго ожидали, пока он в темноте снова ее нащупает. Наконец, совсем близко перед собой, мы увидели первый мост, тот, под которым нам следовало проплыть. Видимость была очень скверная. Мы услышали нечто похожее на шаги часового по деревянному настилу моста. Из предосторожности мы нырнули и миновали мост под водой. Своими веревками мы утянули вниз державшийся на поверхности нос мины, а Рейман в это время удерживал ее хвост у себя на плечах. Примерно в 1.30 ночи, миновав первый мост, мы внезапно услышали звуки от разрывов орудийных снарядов, причем совсем близко от себя. Несколько снарядов разорвалось в воде, и мы ощутили ударные волны. Поскольку в то время мы находились уже в глубине позиций противника, канонада была устроена, по всей вероятности, немецкой стороной, но для нас она была столь же нежеланна, как и британские снаряды, обрушившиеся на нас двумя часами раньше. Насколько возможно быстро мы направились к берегу, чтобы, укрывшись там, некоторое время пролежать не двигаясь, попытаться восстановить силы. Через десять минут обстрел прекратился. Я предположил, что снаряды предназначались для того самого моста, на который мы собирались напасть. При той строгой секретности, которая окружала все наши действия, было вполне возможно, что в нашей собственной артиллерии ничего не было известно о предстоящей операции. Так или иначе, по близости разрывов мы сделали вывод, что наш мост не может быть слишком далеко, и оказались правы. Проплыв, быть может, еще сто метров, мы увидели сперва его силуэт, а потом и центральную опору. Предыдущий обстрел моста оказался неэффективным. Теперь мы поплыли медленно, делая не более трех-четырех взмахов ластами в минуту. Достигнув опоры, мы осторожно нырнули. Дно канала в этом месте было устлано песком и гравием, и для нас было нетрудно закрепить в нем два маленьких якоря, которые должны были удерживать мину на месте. Мы установили подрывной заряд примерно в метре от дна и сильно прижали его к опоре. Убедившись, что часовой механизм работает исправно, мы проплыли в обратном направлении небольшое расстояние под водой, а потом поднялись на поверхность. Мы вынуждены были так поступить, потому что Рейман к этому времени совершенно выбился из сил. Пытаясь поддержать друг друга, мы держались поблизости на протяжении всего обратного пути».

Таков рассказ Кайзера. Без всяких происшествий его группа вернулась к своим товарищам, ожидавшим их на окраине Кана. Еще не начался рассвет, когда Кайзер явился к лейтенанту Принцгорну. Лейтенант поздравил группу с быстрым выполнением задания и возвращением, потом развернул крупномасштабную карту района. Однако когда они указали ему место, где они установили мину, позиция не совпала, поскольку мост, который они должны были взорвать, находился еще дальше по каналу. По-видимому, они должны были миновать и второй мост, не показанный на карте, и минировать третий по счету.

– Это не важно, – сказал Принцгорн, когда ровно в 5.30 утра он получил сообщение, что мост уничтожен. – Вы сделали полезное дело, теперь одним мостом у неприятеля будет меньше.

Пловцы, измученные напряжением прошедшей ночи, отправились отдыхать, гадая, хватило ли бы им сил добраться до третьего моста…

Испытания, выпавшие на долю второй группы, отряженной для того, чтобы уничтожить мост через реку Орн, были не менее драматичными. У них тоже возникли трудности с бочками-поплавками, к тому же они отправились вниз по течению реки позже, чем первая группа, из-за того, что их мина не желала сохранять горизонтальное положение. Оба фенриха, Линднер и Шульц, и третий человек в конце концов справились с ее балансировкой. Но не проплыли они и ста метров, как третий человек из их группы пустился к берегу. Он был еще на виду у тех, кто провожал их на берегу. Они торопливо подошли к нему и поинтересовались, в чем дело.

– Ласты, – сказал человек. – Мои ласты. Они жмут мне ноги.

Специалисты осмотрели его ласты и решили, что с ними все в порядке. Когда они предложили этому человеку отправляться и помочь остальным из команды, тот только крепче уцепился за берег и заплакал. Проку от него не было, он совсем потерял самообладание. Линднер и Шульц, встревоженные тем, что драгоценное время уходит, решили двигаться вперед вдвоем. Третьего человека отвели на место старта.

Не было никакого осуждения, никто не сказал ему худого слова. Безусловным правилом в отряде «К» было то, что все и каждый среди них должны быть добровольцами. Сам адмирал Гейе не раз настаивал на том, что любой, кто служит в отряде, должен обладать абсолютной уверенностью в своей способности выполнить поставленную задачу. На его отряд не должны смотреть как на организацию самоубийц. Адмирал утверждал, что европейцы не наделены религиозным фанатизмом, необходимым для ведения боевых действий такого рода, и что он ни в коем случае не пошлет своих подчиненных на операцию, если у них не будет разумных шансов вернуться живыми после ее завершения. А если противник обнаружит пловцов и пути к отступлению будут отрезаны, то их долгом будет сдаться в плен, а не умереть той «геройской смертью», в пользу которой всегда столь красноречиво агитировала германская пропаганда.

Вернемся теперь ко второй группе, два фенриха из состава которой двинулись по реке Орн со своим тяжелым грузом. К счастью для них, течение было попутным. Шульц плыл впереди, а Линднер – на хвосте у мины. Так они плыли вниз по течению около часа, пока не приблизились к деревянной загородке, поставленной здесь, по всей видимости, для того, чтобы преграждать путь плавучим минам. Ее они преодолели без особых трудностей и почти сразу за ней увидели главный мост. Уйдя под воду, ныряльщики прикрепили мину к его опоре. Это отняло у них всего несколько минут, после чего они, не теряя времени, двинулись в обратный путь. И только теперь поняли, почему переход к мосту прошел с такой быстротой – течение было значительно быстрее, чем они прежде полагали. В течение пятнадцати минут они прилагали все усилия на то, чтобы уйти как можно дальше от моста, но так и не продвинулись вперед. Быть может, им следует выйти на берег, рискуя наткнуться на британский пост? Они попробовали плыть под водой, но и там течение было столь же быстрым. Им оставалось надеяться только на то, чтобы, укрывшись где-нибудь и переждав день, попытаться вернуться к своим позициям к следующей ночи. Поскольку выше по течению от моста неприятельские посты были более многочисленны, им показалось благоразумнее спуститься ниже по реке и там найти себе временное убежище. Уже появились первые признаки рассвета, и следовало торопиться. Они проплыли под мостом мимо своей отсчитывающей время мины и двинулись между берегами, покрытыми кое-где густым кустарником, до тех пор, пока не увидели на берегу канаву, которая давала им шансы на укрытие. Они побрели к берегу, утопая ногами в слизи. Вокруг стояла ужасающая вонь. Вскоре стало ясно, что они высадились на берег у канавы, служившей уборной для солдат из какого-то близлежащего лагеря противника. Но фенрихи вынесли все испытания этого самого длинного в своей жизни дня – а было 23 июня – самоотверженно. Начался день совсем неплохо: в 5.30 утра землю потряс мощный взрыв, и они поняли, что их цель достигнута. После казавшихся бесконечными часов сидения в мерзостной канаве наконец пришла темнота, а вместе с ней – и новая, спасительная для них идея. Они снова окунулись в очистительный поток, выбрали новое место для высадки на берег и пересекли 400 метров суши, отделявшей реку Орн от канала. Войдя в его стоячую воду, они без всяких помех проделали путь к германским позициям.

Остается еще рассказать о третьем человеке из их группы, о том, у кого в самом начале операции не выдержали нервы. Отдохнув, он устыдился своей слабости. Когда рассвело, его ночные товарищи не возвратились. Не появились они и в течение дня. Совесть не давала ему покоя. После наступления темноты, не поставив никого в известность, он вошел в реку, решив во что бы то ни стало найти и, если будет возможно, спасти людей, которых подвел. А между тем уничтожение моста побудило британцев удвоить охрану, в результате чего его заметили и взяли в плен. Он был при этом, вероятно, ранен, поскольку известно, что умер в заключении.

Так завершилась первая речная операция боевых пловцов, в ходе которой было уничтожено два захваченных неприятелем моста – ценой потери всего одного из шестерых подводников. Такой результат, безусловно, следует считать успехом.

Date: 2015-07-11; view: 407; Нарушение авторских прав