Глава 18. Из Цинциннати в Нэшвилл

Мы стоим в холле Цинциннати-арены, в штате Огайо, и я наслаждаюсь последними минутами с Мэтом и Ди. Я уже оплакиваю наше милое трио — через несколько мгновений нас станет четверо. Корин едет сюда из колледжа в Колумбусе. Сегодня она будет на концерте, а потом поедет с нами в Индианаполис на своей машине. И, наверное, в Чикаго, Лексингтон и Нэшвилл. Но боже, пусть она уедет побыстрее.

Я знаю, мне нужно проявить сочувствие, тем более я уже видела, как Ди проходила через расставание. Но мне всё равно. Корин будет забирать внимание Мэта, а я не та девушка, которая любит делиться чем бы то ни было — едой, чувствами, и уж тем более парнями.

Ди, Мэт и я за эти три дня веселились больше, чем за всё лето. По меткому выражению её отца, Ди «перебралась через грязь». Это когда ты пытаешься пройти по дороге после сильного дождя, и твои ботинки с каждым шагом погружаются в грязь всё сильнее. Твой вес притягивает тебя к земле, и ты не можешь ничего сделать для того, чтобы идти быстрее. Но когда выбираешься, грязь засыхает. И можно её просто счистить, будто её там никогда и не было. Так что можно сказать, что Ди вернулась из Нэшвилла с чистыми ботинками.

Теперь в нашу жизнь вмешивается лучшая подруга Мэта. Я прячу руки в карманы, всё сильнее раздражаясь.

— Это она, — кивает на дверь Мэт.

Да, это она, вот только теперь она носит милые квадратные очки, которые я не видела ни на одной фотографии. Как я и ожидала, её красота не такого рода, что заставляет парней оборачиваться вслед. В ней нет голливудского лоска. Таких девушек, как она, приводят домой, чтобы познакомить с мамой. На таких женятся и заводят с ними детей. Мэт делает шаг навстречу Корин, а она, сразу же заметив его, расслабляется, как путешественник, который наконец-то попал домой.

Мой парень заключает Корин в крепкие объятия, и я слышу её довольный писк:

— Ох, твои волосы!

Я и Ди двигаемся к ним, но мы всё ещё слишком далеко, чтобы я могла расслышать его ответ.

— Рейган, — обращается ко мне Мэт, хотя по-прежнему держит Корин за руку. — Это Корин.

— Приятно познакомиться, — роняю я, но не протягиваю руку. Я ревную.

— И мне. — Корин улыбается, но я вижу, что она оценивает меня. — Я много о тебе слышала.

— Эй, — Мэт пихает её локтем. — Не выдавай меня.

Они улыбаются друг другу, и мне неприятно от того, как комфортно им вместе. Эта мысль что-то поджигает во мне, и я чувствую, что начинаю медленно закипать. Её веснушки, которые, как я думала, будут смотреться вживую странно, на самом деле просто замечательные и, кроме того, у неё от природы румяные щёки. И ради бога, она надела кардиган.

— Привет, Корин! — радостно здоровается Ди. — Как приятно тебя видеть!

— Привет, Ди! — Корин быстро её обнимает. Перестань обнимать моих друзей, сучка. — Спасибо, что разрешила мне присоединиться.

— Перестань, — отмахивается Ди. — Мы рады, что ты здесь.

Говори за себя. Улыбаясь, Корин обнимает Мэта за талию. Отлично, она такая же милая, как и Ди. Только с Корин это не кажется милым. Дальше хуже. Мэт явно чувствует себя в своей тарелке, как будто он привык, что Корин его обнимает.

Пока мы идём к лифту, она, наконец, отпускает его, но всё внимание Мэта по-прежнему достаётся ей.

— Как доехала?

— Нормально. Я всю дорогу слушала плей-лист, который ты сделал после Происшествия.

— Ах, да. — Мэт поворачивается к нам. — Когда моя бывшая девушка вынесла наш разрыв на публику, мы с Корин назвали это Происшествием. Я был очень зол после этого.

— Мягко говоря, — лезет Корин. Мы уже поняли. Ты знаешь его. — В этом миксе есть песни Дженис Джоплин.

— Эй, — смеётся Мэт. — Если я правильно помню, микс называется «Злобные песни для расставаний». Там должна быть Дженис Джоплин.

Если Корин не прекратит рассказывать свои истории о Мэте Финче, я просто задохнусь в этом лифте. Наконец, двери открываются на нашем этаже, и мы все вместе идём в гримёрку Мэта. Зайдя в комнату, Ди садится в кресло, а я опускаюсь на краешек дивана. Корин обводит взглядом комнату, а потом выглядывает из окна и смотрит на реку.

— Отличный вид. Сильно напоминает…

— Комнату в Питтсбурге? — тут же заканчивает Мэт. — Я знаю. Я тоже так подумал, когда вошёл сюда. И сразу вспомнил того охранника.

— «Где же вы, детки, должны быть?» — Корин понижает голос, явно кого-то пародируя.

Потом она заливается смехом, и Мэт продолжает:

— «Эм, на сцене…»

Ди улыбается этой шутке, а я не могу не закатить глаза. Мэт садится возле меня и кладёт руку на спинку дивана. Корин взглядом следит за его рукой. На долю секунды у неё от удивления расширяются глаза. Но она быстро справляется с собой и садится по другую сторону от Мэта.

Ди вежливо вмешивается:

— Значит ты, Корин, уже была в туре с Мэтом?

Та кивает в ответ:

— На нескольких концертах «Финч Фор», это было летом после девятого класса.

Я долго молчала, не желая показывать своё раздражение, но тут не удержалась и всё же задаю вопрос:

— Ты тоже музыкант?

— О боже, нет, — смеётся Мэт. — У неё абсолютно нет слуха. Это физически больно слушать.

— Заткнись! — Корин берёт подушку с дивана и замахивается на Мэта. Уголком подушки она задевает и меня, но Мэт не замечает. — Он сильно преувеличивает.

Мэт берёт ещё одну подушку и бьёт Корин в ответ, а она начинает громко хохотать. Теперь я ощущаю себя на одном из школьных девичников, которые просто ненавижу.

— Когда тебе нужно на встречу с фанатами? — обращаюсь я к Ди.

Она понимает, на что я намекаю.

— Прямо сейчас. Я хотела бы побыть с вами, но долг зовёт.

Мы с Ди поднимаемся. Мне тоже нужно уйти. Если здесь не будет Ди, я не смогу сдержаться.

— Эй. — Мэт обнимает меня за талию. Боковым зрением я вижу, что улыбка Корин исчезает. — Тебе не нужно ни к чему готовиться. Останься.

Пусть я провалюсь на месте, если позволю себе остаться здесь пятым колесом в телеге. Но я и не могу показать Корин, что меня обижает их близость.

— Нет, вам нужно пообщаться. Вы так давно не виделись.

Мэту явно приятно, что я беспокоюсь о чувствах Корин.

— Осторожно, О’Нил. Корин поймёт, что под всей этой бронёй ты на самом деле милая.

— Ха-ха, — сухо отвечаю я, а Ди смеётся. Переведя взгляд на Корин, я замечаю её неискреннюю улыбку. Я тоже стараюсь улыбнуться в ответ. — Было приятно познакомиться.

— И мне.

Я делаю шаг из объятий Мэта. Хочу поцеловать его, чтобы пометить территорию, но боюсь, что это будет слишком. К счастью, он берёт меня за руку.

— Спустишься ко мне до того, как я выйду на сцену, хорошо?

— Хорошо. — Мэт хватает мою руку и подносит её к губам. Краем глаза я вижу, что Корин на долю секунды смущается. И здесь я позволяю себе улыбнуться своей победной улыбкой. — Ты смущаешь свою подругу.

— Я смущаю тебя. — Он ещё раз целует мою руку. — И это мило. Пока.

— Пока.

Ещё до того, как дверь успевает закрыться, Корин и Мэт начинают над чем-то хохотать — надо мной, как вариант. Ди берёт меня под руку, и мы идём по коридору в её гримёрку.

— Эта девушка не выглядит так, будто переживает расставание, правда?

— Она вроде как флиртовала с ним… — протягивает Ди, раздумывая. — Я уверена, что она находится на первой фазе переживания разрыва.

— Это та фаза, где ты хочешь переспать с кем-то ещё, чтобы выбесить своего бывшего?

— Нет. Та фаза, где ты притворяешься счастливой, будто от этого и правда станешь счастливой.

— Возможно, — вздыхаю я. — Но ты видела, как она смотрела на меня?

Даже Ди, самый добрый человек на этом свете, не смогла бы отрицать это.

— Согласна, она пару раз осмотрела тебя с головы до ног. Но Мэт её лучший друг. Она, наверное, защищает его.

Я понимаю это. И даже уважаю. Когда дело касается моей лучшей подруги, мои защитные рефлексы сильно обостряются. Но тут всё иначе. Хотя я не уверена почему.

— Кроме того, Мэт помешан на тебе. — Ди пытается выдавить усмешку, но у неё не получается. — Я никогда не видела, как ты ревнуешь. Он и правда тебе нравится.

Я перевожу взгляд на свою подругу.

— Я не ревную. Меня это… бесит. Я знаю таких девушек, как она. Как только Мэта не будет рядом, она снимет свою маску.

Ди открывает гримёрку, и мы заходим внутрь. Я чувствую, что в своём раздражении перестаю себя контролировать.

— Я просто не понимаю, почему она сразу прибежала к Мэту. У неё же должны быть другие друзья, правда?

— Наверное, — вздыхает Ди.

Не глядя на меня, она кладёт сумочку на столик.

Я не могу перестать говорить, хотя с каждым словом злюсь всё больше:

— Она что, не могла подождать всего неделю, чтобы встретиться с ним? И почему он подумал, что это в порядке вещей? Мэт бегал за мной как ненормальный, по-другому не скажешь, поэтому я не понимаю, почему он позволяет ей вмешиваться.

— Знаешь что, Рейган? — раздражённо прерывает меня Ди. — Я знаю, что ты обожглась. Но Мэт не Блейк, поэтому перестань их сравнивать. Мэт хороший парень. Он делает то же самое, что ты бы сделала для меня. Это то, что делают лучшие друзья. Им нужно побыть вместе. Дай ему передышку.

Я почти не замечаю, что она не соглашается со мной.

— Но Корин...

— Разбил сердце парень, с которым они очень долго встречались.

Я удивлённо умолкаю. Моя подруга роется в сумочке и по-прежнему избегает моего взгляда. Она вся раскраснелась, как и всегда, когда перечит кому-то. Понимаю, Ди сравнивает себя с Корин, её тоже бросили. Но это не оправдание тому, что она не поддержала меня. Я всегда принимаю сторону Ди.

— Ты ведь тоже знаешь, что такое разбитое сердце, Ди. Но не понимаешь, каково это, когда твоё доверие постоянно не оправдывают, когда все в твоей жизни оставляют тебя.

Теперь Ди поднимается и хмурит брови.

— Эй, я никогда не оставляла тебя.

— Ди, ты оставила меня буквально посреди учебного года в старшей школе.

Я замолкаю, потому что понимаю, что сказала ужасную несправедливость. Я не хотела говорить это, хотя иногда жалею себя. Но я не обижалась на Ди.

У неё начинают дрожать губы, но Ди по-прежнему не отводит от меня взгляд.

—Я не могу поверить, что ты сказала мне это.

Я пытаюсь сказать хоть что-нибудь — хоть слово — но не получается. Мой язык будто затвердел. Я чувствую, как меня трясёт, что бывает в двух случаях: когда у меня простуда или когда я веду себя с Ди как стерва.

— Что я должна была делать? Забыть о музыке, остаться в школе и быть тебе нянькой?

— Быть мне нянькой? — В моей груди жжёт от злости, и я понимаю, что уже не смогу остановиться. Слышу свой голос, но не могу контролировать свой язык. — Ты можешь взять свою счастливую жизнь и выбросить её, Ди. Вуу-ху, ведь так тяжело жить в счастливой семье, с мечтами, которые быстро воплощаются в реальность, и с кучей денег.

— Мне живётся не так уж легко, и ты это знаешь. — Лицо Ди почти пылает.

— Что ж, твоя жизнь становится намного легче, когда я, желая помочь, бегаю на заправку тебе за едой.

Мы обе замираем, осознав, наконец, насколько несправедливы эти взаимные упрёки. Больше так не могу, это нужно прекратить. Я должна уйти первой.

— Ладно, желаю хорошего концерта. Я поеду в Индианаполис с Мэтом.

— Ну конечно. Я так рада, что ты использовала мой тур, чтобы найти себе нового парня и всем его демонстрировать.

Я уже отвернулась от Ди, поэтому она не видит, что у меня отвисла челюсть. Не знаю, откуда у неё появилось желание оставить последнее слово за собой. Как она посмела? Я месяцами слушала её рыдания по Джимми, будто он умер. А она не может побыть моей подругой один раз, когда я решила пожаловаться на парня, с которым встречаюсь?

Дверь громко захлопывается за мной, и я борюсь с желанием немедленно побежать в комнату Мэта, зарыться лицом в его плечо и заплакать, потому что даже моя лучшая подруга думает, что я ужасный человек. Я начинаю очень быстро дышать носом, как будто у меня приступ астмы. Не хочу, чтобы Мэт и Корин знали, что я поругалась с Ди. И ещё больше не хочу, чтобы они знали, что послужило причиной.

Почти целый час я брожу по арене, теряясь между фанатами Лайлы Монтгомери. Я всё время держу телефон в руке, ожидая эсэмэс от Ди и одновременно собираясь написать ей первой. Я не могу понять, за что мне больше всего стыдно: за свои слова или за то, что она мне ответила. Мы никогда раньше не ссорились так сильно.

Мне очень хочется спрятаться где-нибудь в уголке и не появляться до конца выступления, но, в конце концов, я появляюсь в общей гримёрке. Может, мы с Ди помиримся.

— Вот ты где. — Мэт обнимает меня за талию.

Ди не появляется.

— Вот я, — механически отвечаю я.

— Мэт, две минуты! — кричит ассистент, появляясь в дверном проёме.

— Хорошо, — отвечает Мэт. Улыбнувшись, он целует меня в лоб и уходит.

Корин здесь, рядом с нами, но я о ней почти забыла. В свою очередь, она желает Мэту отжечь по полной, и потом они обнимаются, на мой взгляд, слишком долго.

То, что нам с Корин придётся остаться наедине, с самого начала было неизбежным фактом. Остатки моего терпения закончились во время ссоры с Ди. Пока Мэт был на сцене, мы обменялись всего парой фраз. Я рада, что не принесла с собой фотоаппарат — не хочу помнить выражение глаз Корин, когда она смотрела на Мэта.

Во время небольшого перерыва между песнями, когда Мэт меняет гитары, я наконец ощущаю взгляд Корин на себе.

— Я рада, что кто-то был с Мэтом этим летом.

Прошедшее время — был. Будто всё это закончилось, потому что она здесь. И фраза «кто-то был с Мэтом» прозвучала так, будто я была для Мэта просто ходячим развлечением. Умная девочка. Но я тоже отлично говорю на этом языке.

— Мне только в радость. — Вот так. Теперь пусть думает об этом. Она знает Мэта намного дольше, но зато именно я целовалась с ним.

— Ты очень красивая, — с милым очарованием ребёнка начинает Корин, но я прекрасно знаю, что она делает. Моя соперница просто само очарование, и я её не запугала. Сейчас она пытается войти ко мне в доверие. Однако этому не бывать.

— Ожидала, что я уродина?

Корин смеётся.

— Нет. Не знаю, кого я ожидала увидеть, судя по тому, что рассказывал мне Мэт.

Пожимаю плечами. Я не буду спрашивать, что он ей рассказывал, хотя меня распирает от любопытства. На сцене звучат первые аккорды новой песни, медленной и милой.

— О, вот и она. Твоя песня.

— Мэт сказал тебе?

— Конечно. — Корин произносит это таким тоном, что я ясно слышу: «Конечно, он сказал мне. Он всегда говорит мне такие вещи».

Пауза.

— Ох. — Она закусывает губу. У Корин не очень большие губы, но достаточно полные, идеальные для отпечатков. — Прости, если это неловко…

— Конечно нет. У всех есть прошлое — люди, которых мы любили. У Мэта просто… лучше задокументированное.

Корин поджимает губы на словах «мы любили». Хорошо. Я хочу, чтобы мы перестали играть в прятки. Но ещё я хочу, чтобы она перестала смотреть на Мэта так, будто он щеночек под рождественской ёлкой, будто он самый удивительный человек, которого она встречала в своей жизни. Наконец, Корин отводит взгляд от Мэта и разглядывает девушек у сцены.

— Должно быть, все эти девушки сводят тебя с ума.

— Не совсем. Я в себе уверена. — Просто люблю свою территорию.

— Конечно, так и есть.

Клянусь, я видела, как она смотрела на мою грудь. Сучка. Мне очень хочется найти Ди и доказать ей, что я была права — как только Мэт ушёл, Корин выпустила свои когти.

— И я ему доверяю, — продолжаю я, хотя никогда и не думала об этом до сегодняшнего дня. Но я доверяю Мэту настолько, насколько могу довериться человеку, которого знаю всего несколько недель.

— Это хорошо, — фальшиво улыбается мне Корин. Разница в том, что её улыбка, когда она обращена Мэту, просто сверкает. — Так вы встречаетесь? Он не говорил об этом.

Разумеется. Мэт же не просто так бегал за мной половину лета, чтобы я была просто одной из многих девушек. Но я стараюсь скрыть своё раздражение под маской удивления.

— Я не люблю выяснять отношения.

— Хм-м. — Корин даже не пытается скрыть своё осуждение. — У Мэта сейчас не самое подходящее время для новых отношений. В его жизни и так происходит слишком много всего.

— Ты про его маму. Я знаю. — Это правда; я знаю, что ему больно. И никогда бы не стала отрицать этого.

— Она была просто замечательной. Все до сих пор не могут оправиться от потери, — вздыхает Корин.

Хотя мы и разговариваем друг с другом, но обе смотрим на Мэта, стоящего на сцене со скрещёнными руками.

— Он говорил мне, что ваши мамы были лучшими подругами.

— Да. — Корин в балетках, и мои туфли на каблуках позволяют мне сравниться с ней в росте, что идеально подходит для игры в гляделки. — Семья Мэта, переехав в Чикаго, поселилась по соседству с нашей, когда мы ходили в детсад. Я не могу представить Рождество без неё. Она была мне как вторая мама.

— Да. Мэт говорил, что ты ему как сестра, и я поняла, что ваши семьи очень близки.

От этой мысли глаза Корин заволоклись мечтательной дымкой.

— Так и есть.

— Тебе, наверное, тяжело быть так далеко от дома. Почему ты решила поступать в Огайо?

— Туда поступал мой парень. Бывший парень. — Корин на мгновение закрывает глаза, сдерживая себя, чтобы не зажмуриться. — Ничего не говори, я знаю, что это глупо.

Ага.

— Совсем нет.

Она тут же начинает оправдываться, как будто чувствуя, что я говорю неискренне:

— Но мне нравится Колумбус, у меня там есть друзья. И я не буду менять колледж только из-за того, что мы расстались.

— Это хорошо. Думаешь, вы помиритесь?

— Я не знаю. — Она сжимает руки. — Не хочу, чтобы он радовался, если мы помиримся. И вообще, меня ужасно раздражала его ревность к Мэту.

Всё, хватит этих откровений.

— Парни — придурки.

В глазах Корин отражается свет со сцены.

— Но не Мэт.

Я тронута.

Ди так и не появляется, чтобы посмотреть выступление Мэта, и я почему-то начинаю переживать. Я ухожу из-за кулис до того, как Мэт заканчивает петь, и смешиваюсь с толпой, чтобы Ди не смогла меня увидеть. Даже крики фанатов не заглушают слова Ди, которые пульсом бьются в моей голове: остаться в школе и быть тебе нянькой… использовала мой тур, чтобы найти себе нового парня. Она и правда имела это в виду? Я не хотела говорить ей, что она не понимает настоящую боль, что она бросила меня и что использует меня как девочку на побегушках. Какое ничтожество сможет сказать такое своей подруге?

Когда Ди наконец выходит на сцену, мне становится по-настоящему паршиво. Девушки рядом со мной начинают прыгать и кричать в приступе какого-то безумия. Все концерты Ди длятся одинаково, но сегодняшний кажется мне бесконечным.

Когда я уже решаю, что хуже быть не может, Ди начинает петь песню «Дорога в лето». Все вокруг начинают подпевать, и я морщусь, когда они кричат моё имя.

«С Рейган под небом в кабриолете, клянусь, мы почти летим, — поёт Ди. — В сентябре вернувшись к учёбе, мы всё равно будем пом…»

Но это не то, что поёт толпа.

Она перепутала слова — с ней этого никогда раньше не происходило. На долю секунды Ди смешалась. Маска Лайлы на минуту исчезает, и я вижу настоящее лицо моей подруги — она ужасно напугана. Ди тут же исправляется, но не раньше, чем я понимаю — это я виновата.

«Солнечные очки, кантри-песни, ритм по рулю, эй, сделай погромче — это дорога в лето».

Закрываю лицо руками. Это уже слишком — я вся вспотела и мне не хватает воздуха. Я пробираюсь к выходу, захожу в ближайший туалет, опираюсь на дверь и часто дышу. Следом заходит группка девушек, и я жду, когда они выйдут, чтобы умыться. Если бы у меня был маркер, я бы написала на двери: «Рейган О`Нил — сука».

Вина побеждает обиду, и я хочу извиниться перед Ди, и как можно скорее. Вероятно, она будет сильно зла. Может быть, она имела в виду именно то, что сказала. Может быть, я до конца тура буду ехать в автобусе с Мэтом. Но я должна попробовать. Выйдя из туалета, я понимаю, что пробыла там намного дольше, чем предполагала. Я бегу наверх к гримёрке Ди, но комната уже опустела. Ди, наверное, уже пошла в автобус. И я не уверена, что мне туда можно.

Гримёрка Мэта находится в другом конце коридора, и, чтобы успокоить себя, я иду туда быстрым шагом. Я поеду с ним и извинюсь перед Ди в Индианаполисе.

— Он уже ушёл? — спрашиваю я охранника возле двери Мэта.

Он смотрит на VIP-пропуск и раздумывает.

— Ещё нет.

Я дёргаю за ручку и, когда дверь открывается, не могу поверить своим глазам.

Нет, нет, нет.

Я была права, знала, что права, но всё ещё не могу поверить в это. Мир вокруг замедляется и этот момент длится вечно.

Губы Корин соприкасаются с губами Мэта.

Я вся заледенела. Думаю, моё сердце просто перестало биться. Я отступаю назад, и в этот момент Мэт поднимает голову на звук открывающейся двери. Во мне сейчас бушуют такие разные чувства — злость, ревность, боль. Но один инстинкт доминирует — бежать.

Я выскакиваю в коридор, и дверь захлопывается за мной. Добежав до лифта, я нажимаю на кнопку снова и снова. У меня нет времени ждать. У концерт-холла только два этажа, и я лучше спрыгну с крыши, чем посмотрю Мэту в глаза. Я решаюсь бежать к лестнице, и как раз вовремя — Мэт выбегает из комнаты.

Он выкрикивает моё имя, но я уже бегу вниз. Держусь за перила, чтобы не упасть, а мои каблуки выстукивают по бетонному полу, как печатная машинка.

— Рейган! — Я слышу голос Мэта на лестнице. — Остановись, пожалуйста!

Эти слова ничего не значат. Это чужой язык, на котором говорит чужой человек, и этого человека я не знаю.

— Рейган, пожалуйста, выслушай меня! Это не то, что ты думаешь!

Ох, ну конечно. Меня бесит, что Мэт пытается убедить меня в том, что я что-то не так поняла в этой сцене. Я продолжаю бежать, увеличивая расстояние между нами. Мэт тоже не останавливается, и я слышу его шаги где-то надо мной.

— Она поцеловала меня внезапно, я не ожидал, всё произошло буквально за секунду до того, как ты открыла дверь… я даже не поцеловал её в ответ! Я бы сразу отстранился, если бы у меня было время, чтобы отреагировать, и…

Он продолжает говорить, но я его не слышу. Наплевать, что Мэт скажет мне. Я буквально лечу по ступеням, а в голове стучат слова: «я сказала ему, я сказала ему». Я не могу поверить, что рассказала ему о Блейке, о маме, обо всём. С тем же успехом я могла бы нарисовать цель у себя на спине, дать ему нож, а потом отвернуться.

Когда я добираюсь до последнего пролёта, Мэт, наконец, догоняет меня.

— Рейган, пожалуйста, это ужасная ошибка! Пожалуйста!

Точно, это ужасная ошибка — моя ужасная ошибка в том, что я ему доверилась. Я достигаю нижнего этажа и на мгновение останавливаюсь, прислонившись к стене. Последнее, что мне сейчас нужно — это ещё один перелом. Ещё один сувенир от ещё одного предательства. Когда я поворачиваюсь, то вижу, что Мэт стоит на пару ступенек выше меня.

— Не смей даже подходить ко мне. — Я указываю пальцем на него, пытаясь выглядеть угрожающе, но моя рука трясётся. — И не притворяйся, что тебе не наплевать. Я всё поняла, поэтому просто не парься и танцуй свой танец победителя.

Мэт громко выдыхает, будто я ударила его в живот.

— Это несправедливо.

Я вскидываю руку.

— Ты хочешь поговорить о справедливости?! Да пошёл ты, Мэт.

Развернувшись на каблуках, я берусь за дверную ручку, но до того, как поворачиваю её, он успевает сказать:

— Рейган, поверь мне, прошу. Это не то, что ты видела.

— Полная херня. — Моё сердце надрывается, и я хочу побольней уязвить Мэта. — Ты знаешь, я даже не удивлена. Мистер Знаменитость может делать всё, что хочет со столькими девушками, со сколькими пожелает. О, и не смотри на меня этими своими щенячьими глазками. Ты не имеешь права жаловаться после того, как ты… как ты…

Мэт открывает рот, чтобы что-то сказать, но я поднимаю руку. Потом набираю в грудь побольше воздуха и выпрямляю спину, пытаясь выглядеть значительней.

— Знаешь что? Давай будем честными — это всё ничего не значит. Это были просто отношения на лето, Мэт. Через неделю всё бы и так закончилось.

— Это неправда, — тихо говорит Мэт. Он не злится. Он знает, что проиграл. — Это неправда, и ты это знаешь. Рейган, я…

— Даже не пытайся, — обрываю его я. — Ничего больше не говори мне, потому что я знаю, как хорошо ты умеешь говорить. Твои поступки намного громче и понятнее. С меня хватит.

В глазах начинают закипать слезы, и я отворачиваюсь. На двери есть маленькое окошко, через которое я вижу парковку. Потом с силой дёргаю ручку. Наконец-то. С громким стуком дверь закрывается, и что-то внутри меня тоже закрывается.

Я делаю два шага и останавливаюсь, запрещая себе возвращаться. В детстве я ходила в церковь с семьёй Ди, и то только потому, что по субботам чаще всего была у них. Я смутно помню историю о женщине, которая, убегая из разрушенного города, обернулась назад и превратилась в соляной столб[12]. Плохой конец, но я поняла суть. Нельзя оборачиваться, когда сбегаешь от катастрофы. И нельзя надеяться, что кто-то тебя спасёт. Я давным-давно перестала верить, что кто-то меня защитит. Поэтому смотрю прямо перед собой, ускоряя шаги. Мэт расстроился только потому, что я его поймала с поличным. Он просто избалованный испорченный парень, а я, Рейган О’Нил, просто девушка, о которой пишут в туалете. Я не та, кого не стыдно привести домой. Я просто испытание, которое нужно преодолеть, и Мэт это сделал. А я так и не смогла.

Пока я бегу к автобусу, у меня всё расплывается перед глазами, и не могу понять — злость это или слёзы. Боль, сожаление, горечь — не могу их различить, но все они заполняют мои лёгкие, и кажется, что у меня разрывается сердце. Мне нужна Ди.

Я едва помню, как нашла нужный автобус и как поднималась по ступенькам к ожидающей меня наверху Ди. Слёзы сами собой текут из моих глаз, и я не могу увидеть выражение её лица. Наверное, она очень зла на меня и вполне имеет право выгнать меня из автобуса. И я бы не винила её. Но я так давно уже не плакала, что не помню, как успокоиться.

— О боже, Рейган! Мне так стыдно из-за своих слов. — Холодные руки Ди крепко обнимают меня. — Прошу тебя, не плачь.

— Нет, это мне стыдно. Но я плачу не из-за этого. Мне нужно домой, — произношу я с громким всхлипом. — Мне нужно домой. Прямо сейчас.

В аэропорту намного больше людей, чем я ожидала. В О’Харе, Лос-Анджелесе или Ла-Гуардия я бы ожидала такой хаос. Но в Нэшвилле? Я не могу понять, почему всем этим людям резко понадобилось лететь в Нэшвилл во вторник утром. Может быть, они думают то же самое и обо мне — почему я здесь? Но эти люди даже не подозревают, что мне изменил бывший подростковый сердцеед. Они не подозревают, что сегодня я плакала в первый раз за десять лет, и что моя лучшая подруга звонила в аэропорт, бронируя мне билет в самую последнюю минуту. И когда её тур-автобус высадил меня возле аэропорта, она обняла меня так сильно, что я думала, без переломов рёбер не обойдётся. Они бы никогда не угадали, что единственная сумка на моём плече заполнена только самыми нужными вещами, потому что у меня не было времени на сборы.

Мимо меня к выходу проходят толпы людей, но я никого не узнаю. Во время тура с Ди я привыкла к огромному количеству людей вокруг нас: музыканты Ди, техники, водители, ассистенты. Я скучаю по этой жизни, но моё сердце только что разбилось. И это заставило меня уехать. Нет места лучше дома. Теперь, когда я дома, мне должно быть легче. Да?

Я не смогла уснуть в самолёте, хотя безумно устала. Поэтому просто смотрела в иллюминатор, прислонившись щекой к стеклу. Сверху облака выглядят, как совершенно другой мир, и я чувствовала себя невероятно маленькой.

Когда я выхожу на улицу, меня тут же обнимает тёплый воздух Теннеси. Что делает это место таким родным — лёгкий запах речной воды? Аромат близлежащих травяных и зерновых полей? Или духи южных леди? Я не знаю почему, но эти запахи меня успокаивают. Я погружаюсь в Нэшвилл, как в большое мягкое кресло. Разглядывая машины, выстроившиеся в ряд, ищу автомобиль папы. Вот и он, в конце ряда. Как же хорошо, что рядом с ним нет Бренды.

Прошло почти два месяца с тех пор, как мы виделись. Он выглядит таким родным, но, в то же время, в его внешности что-то изменилось. Папа аккуратно подстрижен и выбрит, на нём чистая клетчатая рубашка и рабочие ботинки. И первый раз в жизни я не могу вспомнить, как он выглядел до того, как бросил пить. Это всё уже очень далеко от нас.

— Привет, пап. — Я опускаю сумку на землю.

— Привет, дорогая, — говорит он, и я обнимаю его за шею. От тихого звука папиного голоса у меня сжимается сердце.

— Ты в порядке?

Я киваю, отстраняясь от него.

— У вас с Ди всё хорошо? — Папа внимательно всматривается в моё лицо.

Я снова киваю.

— Всё хорошо. Просто пришло время вернуться.

Он поднимает мою сумку и кладёт её в машину.

— Хорошо. Брен очень ждёт концерта на следующей неделе.

Мы даже и минуты не пробыли вместе, а он уже говорит о Бренде. Я не знаю, что сказать. Поэтому повисает молчание, только слышен шум от аэропорта.

— Мы ужасно скучали по тебе, — говорит папа, поворачивая ключ зажигания.

Я сажусь на пассажирское сиденье.

— Мы?

— Было слишком тихо, — улыбается он.

— Ха.

Когда мы выезжаем на трассу, я устраиваюсь поудобнее в знакомой машине со старыми мягкими креслами и слабым запахом плесени и табака. Мои глаза закрываются сами собой, и последнее, что я помню — это тихое урчание мотора.

Глава 19. Нэшвилл

Я вылавливаю ещё одну фотографию из раствора. Немного встряхиваю снимок и аккуратно, с помощью специальной прищепки, вешаю на верёвку. На этом фото Нью-Мексико — наша первая остановка после Лос-Анджелеса, через два дня после той церемонии, где мы с Мэтом танцевали. «Нет. Нет, не думай об этом. Не думай о том, как он тебе изменил. Как ты его застукала». Эти мысли звучат в моей голове, отдаются болью в груди, угрожая разломать мне рёбра. И я заставляю себя выдержать ещё пять минут без сигареты.

Сегодня я проснулась после обеда. Первым моим инстинктивным желанием было распаковать сумку и избавиться от вещей, которые сопровождали меня в путешествии. Продолжая эту тему, я решила проявить фотографии из тура. Так я бы смогла сразу выбросить фотографии с Мэтом — словно быстро сорвать пластырь. Может, я сожгу их, а может, разорву на мелкие кусочки. Возможно, я вырежу его лицо со всех фотографий и выкину их в мусор или подброшу в воздух — этакое безголовое конфетти. Я беру следующее фото из раствора, и что-то в нём привлекает моё внимание. Подняв снимок к лампочке, я рассматриваю его.

Я сделала эту фотографию на том холме в Мэриленде. На ней улыбающееся лицо Мэта и огромное голубое небо. В его очках я вижу своё отражение. Половина моего лица скрыта камерой, но я вижу свою улыбку — широкую, искреннюю.

В ванной комнате висит зеркало, и в нём отражаюсь я — размытое, нечёткое отражение в свете красной лампы. Моё лицо как будто осунулось, и я выгляжу намного старше той девушки на фотографии. Трудно поверить, что именно я была той девушкой — счастливой и почти беззаботной. Но всё же вот она я, в отражении очков Мэта. «Перестань документировать момент — лучше сама стань его частью».

У меня уже не осталось места для фотографий в ванной, поэтому я вешаю их на вентилятор в своей комнате. Когда заканчиваю, то решаю громко включить злую и весёлую музыку, чтобы не слышать телефона. Мэт постоянно звонит мне, но я проигнорировала все вызовы и удалила все сообщения на автоответчике. Он писал мне эсэмэски. Я пыталась не читать их, пока удаляла, но несколько фраз всё-таки уловила — «прости меня» и «позвони мне», ещё «ошибка» и «поговорить об этом». Может быть, когда-нибудь я ему отвечу — «плевать», «ага» и «нет».

Ди позвонила почти сразу, как я проснулась. Думаю, мои слёзы сильно напугали её. Они напугали и меня. Я сказала Ди, что у меня всё нормально, и что я рада быть дома. Потом она помолчала немного и сказала:

— Слушай, Рейг. Я говорила с Мэтом… он правда…

— Не смей принимать его сторону, — со злостью ответила я. — Он не имел права ставить тебя между нами.

Ди откашлялась, что обычно делает, когда пытается вернуть себе хладнокровие.

— Ты права. Прости. Мне ненавистна мысль, что тебе больно.

— Я в порядке, — соврала я.

Последние полтора часа я проявляла фотографии и прикрепляла их к вентилятору. Конечно, ни одной фотографии с Мэтом не разрешалось быть рядом со мной, и поэтому они сохли в ванной, ожидая своей жестокой участи. Закончив развешивать снимки, я включила вентилятор на медленную скорость и легла на кровать. Теперь фотографии кружатся надо мной, прокручивая перед глазами моё лето: Ди в тур-автобусе, Аллея поэтов в Центральном парке, юго-западная архитектура в Санта-Фе и Далласе, фотографии гримёрок. Так моё лето выглядело бы без Мэта. «Всё хорошо», — напоминаю себе я. Всё равно всё хорошо.

Около пяти вечера я слышу стук в дверь.

— Можно войти? — звучит за дверью мягкий голос Бренды.

По крайней мере, она научилась стучать перед тем, как войти.

— Конечно.

Когда мы с папой приехали вчера вечером, Бренда уже спала, а сегодня была на работе весь день. Она входит в комнату, и я замечаю, что моя мачеха не изменилась ни на йоту — при ней всё та же безвкусная сумка и мягкие каштановые волосы.

— Хорошо, что ты вернулась. Как ты? — улыбается она.

Я пожимаю плечами.

— Хорошо, но устала.

— Хочешь чего-нибудь особенного на ужин?

После двух месяцев завтраков в номер, отельной еды и закусок с заправок у меня в животе начинает урчать от одной мысли о домашней еде.

— Я съем всё, что приготовишь.

Она кивает, выходя из комнаты.

— Я позову, когда всё будет готово. Наверное, и твой папа к тому времени вернётся.

— Спасибо, Бренда.

Я поворачиваюсь на бок. Хоть мы и обменялись всего парой фраз, это был наш самый милый разговор с тех пор, как меня арестовали. Она не заставляла меня оправдываться, а я не доставала её. Это маленькая победа для нас обеих.

Я остаюсь одна, и мои мысли возвращаются к Мэту. Я отгоняю их, заставляя себя думать о фотопроектах и о том, как оформить портфолио для подачи в колледж. Нужно собраться с силами, остался всего лишь один год.

Когда я выхожу в коридор, то сразу чувствую запах кленового сиропа. Следуя за запахом бекона и свежих оладий, попадаю на кухню и вижу Бренду со сковородкой.

— Завтрак на ужин, — делаю вывод я. — Папа готовил так каждую пятницу.

— Он рассказывал мне об этом, — улыбается Бренда.

До того как в нашей жизни появилась Бренда, завтрак на ужин был обычным делом. Яйца, бекон, оладьи — да всё что угодно. Мой папа всегда говорил, что такой ужин был празднованием того, что наконец-то наступили выходные. Но прошли годы, и я поняла, что он просто больше не умел ничего готовить. Даже после того, как мы оба научились готовить нормальную пищу, завтрак на ужин всё равно оставался в нашем меню. Когда въехала Бренда, она взяла на себя все обязательства по готовке. Мой папа был ей очень благодарен, и я, наверное, тоже. Но до сегодняшнего дня я не понимала, насколько соскучилась по нашим завтракам на ужин.

Открываются двери из гаража, и в комнату с улыбкой заходит папа.

— Пахнет просто отлично.

Он снимает сапоги, пока я сажусь за стол. Потом целует Бренду в щёку и идёт к умывальнику.

— Как хорошо, что обе мои девочки дома.

Не знаю, нравится ли мне, что мы с Брендой попадаем в одну категорию. Он знает её всего лишь несколько лет. И всё равно в моей голове звучит голос Мэта: «Разве она не делает твоего отца счастливым?» Да. Делает. Я наблюдаю за Брендой, пока она кладёт оладьи мне на тарелку. Наконец, мой папа и Бренда присаживаются к столу, и она закрывает глаза, молясь. Я в это время считаю цветы лаванды в вазе в центре стола.

Потом отламываю большой кусок от своей порции оладий. На вкус они как моя прошлая жизнь — та, где мы жили вместе с папой, уже после того, как он перестал пить и до того, как встретил Бренду. До того, как я тайком уходила из дома и до того, как мне назначили исправительные работы. На вкус как моё детство, и я чувствую, что снова могу заплакать. И правда могу. Но не буду.

Пока папа и Бренда обсуждают прошедший день, я молчу. И ни разу ни один из них не спрашивает, как прошло моё лето и почему я вернулась раньше. Сегодня я ужинаю в тишине. Конечно, они знают, что что-то случилось. Но также в курсе, что я не скажу ни слова, если сама этого не захочу. Так здорово, что ко мне никто не пристаёт с расспросами.

— Что же, — наконец произносит папа, откладывая вилку. — Я так наелся.

Я киваю.

— Было очень вкусно. Спасибо, Бренда.

Она странно улыбается в ответ, будто ожидает саркастического комментария. Но ничего такого у меня и в мыслях не было, и я просто встаю, чтобы убрать посуду со стола. Раздаётся дверной звонок, и папа поднимается, чтобы открыть.

— Рейган, милая, это к тебе, — через секунду кричит он.

Моя первая мысль — это Мэт. Может быть, он забил на концерт в Индианаполисе сегодня; может быть, он приехал сюда, чтобы извиниться. Я захлопну дверь перед его лицом миллион раз. Но когда я выхожу в коридор, мне становится совершенно ясно, что там стоит девушка. Моя злость, наверное, отражается на моём лице, потому что папа выглядит удивлённым. Я выхожу и закрываю за собой дверь.

На моём пороге стоит Корин. Это, наверное, шутка.

— Какого чёрта ты здесь делаешь?

На её лице сменяют друг друга выражения угрызений совести и страха. Наконец, она говорит:

— Слушай, мне очень жаль.

Она произносит это таким тоном, будто я держу нож у её горла, заставляя просить прощения. Мне не нужны её извинения. Я складываю руки на груди, опираясь на дверь. Наверное, ярость отражается в моём взгляде, потому что Корин не смеет поднять на меня глаз.

— Меня только что бросили, и я… я привыкла быть в жизни Мэта. Я приревновала.

— Что ж, надеюсь, вам двоим будет хорошо вместе, — я выплёвываю слова, как яд. — Уходи из моего дома.

— Всё не так. У него больше нет чувств ко мне.

Я признаю: от Корин это прозвучало более правдоподобно, чем от Мэта. Но это ничего не меняет.

— Бедняжечка.

— Слушай, — решительно говорит Корин. — Я поцеловала Мэта только для того, чтобы привлечь его внимание. С моей стороны это было неправильно, и я прошу прощения.

Она и правда выглядит так, будто ей очень стыдно. Если бы я была не так зла, то признала бы, что чувство, когда лучший друг ускользает от тебя, мне знакомо. И как иногда хочется утешения после того, как тебя бросили. Но увы! Я хладнокровная сучка, да и Корин тоже.

— Рейган, он даже не поцеловал меня в ответ. Он замер, будто был слишком напуган, а потом вошла ты. — Меня бесит, что она называет меня по имени, будто знает меня. Меня бесит, что она защищает его. — Это было так оскорбительно. Я пойму, если ты будешь ненавидеть меня. Но пожалуйста, не ненавидь Мэта.

Опустив взгляд, я пытаюсь осмыслить её слова. Я не хочу, чтобы Мэт знал, что я расстроена, поэтому снова решительно поднимаю глаза на Корин.

— Всё бы и так закончилось. Просто благодаря тебе мы расстались на неделю раньше.

Она явно удивлена.

— Я не думала, что всё так. Мэт говорил…

— В следующем году я буду учиться в колледже. Я не из тех девушек, которые слепо следуют за парнем.

Бомба падает. Она кусает свою раздражающе милую и пухлую губу. Я ненавижу эти губы за то, что они целовали Мэта. Едва я решила, что последнее слово осталось за мной, как Корин произносит:

— Этой осенью он начнёт учиться в Белмонте.

— В Нэшвилле?

Она кивает.

— Мэт переезжает через две недели. Программа по музыкальному бизнесу. Он решил поступать ещё до того, как присоединился к туру.

— Что ж, — со смешком говорю я. — Это доказывает несерьёзность наших отношений. Он даже не сказал мне об этом.

— Да, я знаю. Но он не хотел отпугнуть тебя.

— Отпугнуть меня?

— Мэт не хотел, чтобы ты подумала, что он переезжает в Нэшвилл из-за тебя. Всё могло показаться слишком серьёзным, слишком быстрым или чем-то в этом роде.

Отпугнуть меня. Будто я дикая лошадь. Слишком дикая для того, чтобы подойти поближе, не рискуя при этом получить удар копытом. Как и моя мать.

— Как хорошо для него всё сложилось. Уверена, что там будет полно девушек, которые попадут под его очарование. Но не я — это очевидно.

Корин потирает виски, закрывая глаза.

— Мне следовало попытаться.

— И как ты нашла мой дом?

— В вашем городе только двенадцать О’Нилов. Твой дом был четвёртым по счёту, в который я постучала.

Впечатляет. Корин разворачивается, чтоб уйти, делает несколько шагов и снова оборачивается ко мне.

— Тебе нужно знать… Я не видела Мэта счастливым с тех самых пор… Очень давно. Когда его мама заболела и умерла, он был просто разбит. Будто впал в кому. Но когда этим летом он присоединился к туру, его голос, который я слышала по телефону, снова ожил. И каждый раз, рассказывая о тебе, он будто… просыпался.

Эти слова вонзаются в моё сердце, как гвозди. Но я не хочу понимать их значение. Я хочу, чтобы она ушла.

— Слишком поздно.

Наконец, сдавшись, она уходит, а я подавляю в себе желание взять один из глиняных вазонов Бренды и бросить их в неё. Когда её машина отъезжает от нашего дома, я запускаю пальцы в волосы и стою так некоторое время. Что это было? Здесь, дома, моя жизнь в туре казалась мне нереальной — будто сон длиной в лето, и проснулась от него я только вчера. Но поступок Корин напомнил мне, что всё реально, и я начинаю отчаянно скучать по Ди и по нашей весёлой жизни. А как же Мэт? По нему я скучаю ещё больше.

Глава 20. Нэшвилл

Мир сегодня потускнел. Прозрачно-серое с низкими облаками небо похоже на ртуть. Даже деревья выглядят угрюмыми, прогибаясь под весом всей этой серости. Ненавижу, когда погода не может решить, какой ей быть. То солнце, то дождь.

Я ступаю прямо по лужам, и мои каблуки глухо стучат по тротуару. После неожиданного визита Корин я провела два дня за просмотром реалити-шоу. Глядя на этих придурков, я начинаю верить, что моя жизнь не так уж и плоха. Но не сегодня. Сегодня — день действий.

Я собираюсь сделать татуировку. Проснувшись с отчаянным желанием измениться, я маялась всё утро. Во мне было столько энергии, что я просто не смогла её удержать. Чаще всего девушки после сложного расставания перекрашивают волосы в другой цвет или делают короткую стрижку — но мне этого недостаточно. Поэтому я поехала в центр Нэшвилла, в тату-салон «Чернила архангела».

Ещё с улицы я увидела в окно, как Джиа крутится в кресле. Сейчас она учится в колледже и вращается в кругах, приближенных к Блейку. Я бы не сказала, что мы друзья — скорее хорошие знакомые. Она выглядит немного пугающе с руками, сплошь покрытыми татуировками, но на самом деле она милая и очень увлечена искусством. Все её татуировки выглядят, как настоящие картины — вот голубые волны, вдохновлённые японской гравюрой, а вот сакура, осыпанная нежно-розовыми соцветиями.

— Привет, Джиа. — Приоткрыв дверь, я заглядываю внутрь.

— Рейган, привет. Проходи. — Джиа тут же поднимает на меня глаза.

У неё сегодня очень яркий макияж и толстые чёрные стрелки на глазах.

— Давно тебя не видела.

— Меня не было в городе всё лето.

— Я, эм… — нерешительно начинает Джиа. — Я слышала про Блейка. Мне жаль.

— Спасибо.

Её красные губы растягиваются в доброй улыбке.

— Что я могу для тебя сделать?

— Я бы хотела татуировку, — уверенно заявляю я.

Её глаза загораются.

— Ты наконец-то решилась?

Джиа и ещё некоторые из друзей Блейка раньше уговаривали меня сделать татуировку. Люди с татуировками всегда пытаются убедить всех вокруг сделать хотя бы одну. Что я могу сказать? Мне никогда и не хотелось ничего такого. Знакомые часто удивляются, что у меня до сих пор нет татуировки. Но я просто люблю не соответствовать ожиданиям других людей.

— Ага.

— Круто! Ты уже решила, что именно хочешь?

— Вообще-то, я думала поискать у тебя какой-нибудь рисунок с птицей.

На второй день после того, как мне наложили гипс, я сидела на кухне, дома у Ди, с ней и её мамой. Положив голову на здоровую руку, я произнесла в задумчивости:

— Я просто человек-катастрофа.

Миссис Монтгомери улыбнулась.

— Чепуха, — ответила она. — Просто ты птичка с поломанными крылышками. И у тебя два варианта: сложить их и погибнуть или же исцелиться и начать всё сначала.

Я поехала в тур птицей с поломанными крыльями. И хотя у меня ныло сердце и болело запястье, не сложила крылья и не умерла. Я сделана из более крепкого материала, чем кожа и кости, я вся как сталь, сплавленная с землёй Теннеси. И эта татуировка будет мне напоминанием. Подтверждая теорию Дарвина, пусть и медленно, но я эволюционирую.

— Птицы… да. — Джиа открывает ящик, где лежат папки с эскизами и бегло просматривает их. — Вот.

Она протягивает мне открытую папку.

— Не возражаешь, если мы перейдём в дальнюю комнату, если кто-нибудь зайдёт?

— Совсем нет.

Я следую за ней в другое помещение, оборудованное мягким креслом, как в офисе у дантиста, всевозможными тату-инструментами и стулом для мастера. Думаю, эта комната для тех, кто собирается набить тату ниже пояса. И, наверное, для таких, как я, кто делает татуировку до того, как станут совершеннолетними.

Я сажусь в кресло, кладу папку на колени и открываю её. На страницах разместилась целая стая птиц. Некоторые нарисованы в мультяшном стиле, другие выглядят как настоящие. Одни из них сидят, другие изображены в полёте.

— Где ты планируешь сделать рисунок?

— На запястье. — Я вытягиваю левую руку, которая до сих пор тоньше, чем правая, и показываю на бледное место на запястье. — Здесь.

— Хорошо, я сейчас вернусь. Тебе нужно подписать бумаги.

Моё внимание привлекает самая маленькая птица. Она не похожа на остальных, так как другие или чёрно-белые, или, наоборот, слишком пёстрые. Моя же птичка нечто среднее; её тельце — это только набросок. У неё расправлены крылья, но она не летит, так как её лапки не прижаты к животу. Она кажется… готовой. Будто собирается взлететь.

Джиа возвращается, и я показываю ей картинку.

— Эта.

— Зяблик[13]?

— Что? — Моё сердце останавливается.

— Зяблик. — Джиа ещё раз смотрит на птичку. — Эта же, верно?

— Ты не шутишь? — Я закрываю лицо рукой.

— Нет. Всё хорошо?

Поднимая глаза к потолку, я вздыхаю:

— Да. Всё хорошо. Странное совпадение.

Возможно, у меня и должна быть именно эта птица. Пусть зяблик напоминает мне об этом лете. Обо всех наших моментах, от самых грустных до настолько радостных, что, мне казалось, я была готова расправить крылья и взлететь.

С другой стороны, это совпадение может значить, что я не должна менять своё тело под влиянием Мэта. Ненавижу его за то, что он пробирается обратно в мою жизнь там, где я этого меньше всего ожидала.

Джиа скрещивает руки на груди, и я замечаю, что её красные ногти выглядят слишком ярко на фоне бледной кожи.

— Это не моё дело, но могу я дать тебе совет?

— Конечно.

— Как художник я бы сказала тебе сделать эту тату, — тихо начинает Джиа, будто боясь меня обидеть. — Но как человек, который знает, что такое обида и боль, я бы предложила тебе ещё раз всё обдумать. Может, попробуешь сначала временную татуировку, чтобы понять, нужно ли тебе это?

Я с благодарностью принимаю этот совет и киваю Джии.

— Давай сделаем татуировку хной, — говорит она, открывая ящик. — Что мы тебе нарисуем?

— Что-то простое. Маленькое, — вздыхаю я, откидываясь на спинку кресла. — Всё что угодно, лишь бы не зяблика.

Я выхожу с татуировкой из хны на запястье. Джиа изучает восточное искусство, но вместо традиционного дизайна, который используют индийские женщины, она нарисовала мне небольшое созвездие — Малую Медведицу. Она называла мне звёзды, медленно соединяя маленькие точки между собой. «На самой вершине — Полярная звезда, — сказала Джиа. — Путеводная звезда».

На улице меня захлестнула атмосфера перемен. С небес льётся дождь, стуча тяжёлыми каплями по крышам прилавков. Пахнет летом — это запах горячего асфальта под дождём. Мои дворники не справляются с потоком воды, и я с трудом вижу куда еду. И когда наконец-то замечаю деревянный забор своего дома, вздыхаю с облегчением.

Припарковавшись на грязной подъездной дорожке, я выключаю зажигание. Наш дом даже сейчас выглядит таким уютным. На широком крыльце стоят горшки с цветами Бренды, после дождя они выглядят чистыми и свежими. Позади дома синеет наше лавандовое поле. Дождь, кажется, уже заканчивается, поэтому я прикрываю новую татуировку кофтой и бегу к дому.

Поднявшись к себе, я снимаю мокрую одежду, закутываюсь в халат и ложусь на кровать, разглядывая фотографии на моём вентиляторе. Они без остановки крутятся надо мной, как будто всё моё лето проносится перед глазами. Пищит телефон. Сначала я думаю, что это ещё одно сообщение от Мэта, хотя он уже два дня ничего мне не писал. Но это Ди прислала мне видео со своего концерта.

«Посмотри, как я спела! Конечно, без тебя было пусто».

Я вздыхаю. Она звонила вчера, чтобы спросить, буду ли я на финальном концерте в Нэшвилле, но я ответила отрицательно. Не желаю быть в одном помещении с Мэтом, даже если это концерт-холл. Это всё так несправедливо по отношению ко мне и Ди. Мы начали лето вместе и должны были закончить его вместе.

Нажимаю на ссылку и перехожу на видео с «Ютуба», которое называется «Лайла Монтгомери — МОЯ жизнь!» Она сделала это, спела великолепно. Запись начинается с того, что на пустой сцене появляется Ди в своём голубом платье, с ремнём от гитары через плечо. Она, как обычно, сразила всех наповал. Кажется, у неё всё хорошо.

Посмотрев до конца, я сразу хочу ответить Ди, но как будто не могу пошевелиться. У меня было целое лето, чтобы привести свою жизнь в порядок, чтобы стать лучшей версией себя. Но вместо этого я впуталась в очередную драму. Я дважды за четыре месяца позволила изменить себе. И так в себе разочарована. Я знала, что это случится, но всё равно доверилась.

Мне не хватает воздуха, и я распахиваю окно. Сейчас дождь почти закончился, но я знаю, что настоящий шторм ещё только начинается. Над моей головой сгущаются чёрные тучи, медленно закрывая собой голубое небо. И почти непонятно, тёмное или светлое небо в конце одержит победу.

Глава 21. Нэшвилл

Я превышаю скоростной лимит, выжимая педаль газа до предела.

Полученное мной сообщение гласиит: «Можешь приехать в „Раймен Аудиториум“? С Ди что-то случилось. Спасибо, Лисса Сент-Джеймс».

В этом сообщении меня шокировали два факта. Во-первых, Лисса назвала мою подругу «Ди», а не «Лайла». А она никогда не называла так Ди при мне, потому что представляет Лайлу Монтгомери — звезду кантри-музыки, а не Ди Монтгомери — обычную девушку. Во-вторых, если Ди расстроена и не позвонила мне, значит она обижена на меня. Я звонила ей уже шесть раз, но она так и не ответила. Уже повернув к концертному холлу, я не выдержала и позвонила Лиссе.

— Слушай, я не знала, что мне делать, ладно? — сразу отрезала она, будто я требовала объяснений. — Ди расстроена, и я не могу понять причины. Она молчит и лежит с отсутствующим видом, а мне нужно, чтобы она сосредоточилась перед пресс-конференцией, которая начнётся через полчаса. Ты можешь приехать и помочь?

Надеюсь, что смогу. Шины моей машины скрипят, когда я въезжаю на парковку. Я поспешно бегу к указанной Лиссой входной двери, в то время как она уже стоит там, ожидая меня.

— Спасибо, что приехала. — Лисса пропускает меня внутрь.

— Ну, вообще-то, — отвечаю ей, — я приехала не ради тебя.

Мы начинаем подниматься по лестнице служебного входа, когда я резко останавливаюсь. Лисса с удивлением оборачивается ко мне, и я понимаю, что это мой единственный шанс.

— Это ты отправила ту фотографию в прессу?

— Конечно нет.

— Тогда кто?

— Это была девочка из вашей школы. Она продала это фото таблоидам.

Я смаргиваю. Думала, это был риторический вопрос и Лисса на него не ответит. Я сжимаю руки в кулаки.

— Кто? Скажи мне её имя.

— Папу этой девочки пару месяцев назад сократили. Они чуть не потеряли свой дом.

Я задумалась. А я бы продала фотографии, чтобы спасти дом? Пошла бы на это, чтобы спасти папу? Возможно. Не хочу это признавать, но я бы смогла это сделать. Предать не Ди, конечно, но… кого-то другого? Наверное.

— Откуда ты знаешь?

— У меня есть связи в таблоидах.

— Почему ты не сказала Ди?

— Это бы ничего не изменило, — вздыхает Лисса.

Я обдумываю её последние слова, пока мы поднимаемся на второй этаж. Лисса указывает мне на дверь с именем Ди. Почему-то даже сейчас, в свете электрической лампы, Лисса не выглядит расстроенной.

Я открываю дверь и тихо проскальзываю внутрь. Полностью одетая, причёсанная и накрашенная Ди неподвижно лежит на диване с отсутствующим выражением лица. Я закрываю дверь, и Ди удивлённо поднимает голову.

— Ди, тебе нужно было позвонить мне и сказать, что ты расстроена.

— Как ты узнала? — Она хмурит брови.

— Мне написала Лисса. — Я сажусь на диван возле подруги. — Я и не думала, что ты обижаешься на меня. Мы ещё не говорили о той ссоре, но я не хотела всего этого говорить, и…

— Что? Нет. Дело не в этом. — Ди разглядывает свои колени. — Я знаю, что ты не хотела. И почти забыла о том случае.

— В чём же я виновата? Может быть, это из-за того, что отказалась прийти на сегодняшний концерт, потому что там будет…

В этот раз я обрываю себя сама. Настоящая причина была такой очевидной, что я удивилась, как я не заметила этого раньше.

На столе стоит букет из ирисов и диких ромашек. Только один человек во всём мире может подарить Ди такой букет — Джимми. И он никогда бы не отправил ей цветы без открытки.

— И что написано в открытке? — спрашиваю я.

Ди протягивает её мне. Пять букв, написанных от руки, без подписи: «ЯБЛТВ». Ди и Джимми всегда писали друг другу записки, используя акронимы, и мы с Ди на переменах пытались их расшифровать. «МТС» — мне так скучно. «ЧТБДВЭВ?» — что ты будешь делать в эти выходные? А спустя время он стал подписывать открытки, сообщения и электронные письма словами «ЯБЛТВ». Я буду любить тебя вечно. Конечно, это очень мило. Но для меня это звучало намного серьёзнее, чем фраза «я люблю тебя» или просто «люблю». Я буду любить тебя вечно. Просто, строго и навсегда.

Ди внимательно вглядывается в открытку.

— Я тебе когда-нибудь рассказывала, как он придумал это?

Качаю головой. Я часто забываю, что между Ди и Джимми есть моменты, о которых я не знаю — и никогда не знала.

— Нам было по тринадцать. Он услышал, как мы с тобой говорим друг другу о вечности и подумал, что и нам нужно что-то такое. Когда он впервые написал в записке «ЯБЛТВ», я сразу поняла, что это значит. Наверное, это звучит глупо, но я знала, что он любит меня, и что я люблю его.

— Это вовсе не глупо. — Почему Джимми прислал Ди эту открытку? Всё это выглядит немного жестоко, как будто он бросил кирпич в окно и убежал. — Но почему он решил прислать тебе цветы?

Ди опускает подбородок на руку.

— Я думаю… думаю, что это всё, что нам осталось. Я не знаю, что делать с этим. Он не знает, что делать с этим. Но мы будем любить друг друга вечно.

Другой рукой она крутит подвеску на своей шее.

— Я всё думаю о том, как Джимми хотел, чтобы у нас был свой акроним. У нас с тобой была дружеская фишка, и он хотел что-то такое для нас. Не считая тебя, он лучший друг, что когда-либо у меня был. И я чувствую, что так соскучилась по ощущению нашей с ним дружбы. Он был моим другом.

Требуется много времени, чтобы хорошо узнать кого-то. Требуется много времени, чтобы узнать человека с разных сторон — как с хороших, так и с плохих. От невыносимо сильных головных болей до завтраков на ужин, от обидных слов, что кричат друг другу в гримёрке, до крепкой связи на уровне интуиции, которую могут понять только лучшие друзья. Как только ты узнаешь человека, это навечно.

— И… это значит, что вы снова вместе?

Ди смотрит на меня, игнорируя вопрос.

— Ты помнишь, как у Джинджер появился жеребёнок, когда мы учились в средней школе?

Конечно, я помню, как мама Ди везла нас на ферму Коллиеров посреди ночи, чтобы мы могли посмотреть на маленькую новорождённую лошадку. Но не понимаю, как это относится к сегодняшней ситуации.

— Помнишь, как сначала он даже не мог стоять? Как его маленькие ножки подкашивались под собственным весом? Каким беспомощным он был?

— Помню.

— Вот как я чувствовала себя, когда Джимми оставил наши отношения позади. Мне казалось, будто я ничего не знаю о себе и мире. Мне казалось, что мне было тяжело даже просто стоять на ногах. — Ди продолжает крутить кулон в руках. — Но сейчас я стала самостоятельной и хочу посмотреть, как это изменит мою жизнь.

Я открываю рот, но не знаю, что сказать. Во всех сценариях, что мы с Ди обсуждали в этом году — куда могут завести их отношения с Джимми — никогда не было варианта, что Ди отталкивает его.

— Но…

— Я знаю. Я не могу объяснить этого, но с тех пор, как тут появились цветы, я чувствую, что не готова. Хотя правда не знаю, что это значит. Я испугана, потому что чувствую себя не так, как предполагала, и не знаю, что нужно делать…

Я решаюсь спросить Ди прямо:

— Но что ты хочешь сделать?

Она глубоко вдыхает.

— Я не знаю. Думаю, хочу жить собственной жизнью здесь, в Нэшвилле, в собственной квартире. Не хочу, чтобы он приезжал из колледжа домой на выходные, чтобы мы побыли вместе. Но я хочу иметь возможность встречаться с ним, пить кофе и болтать о делах. Хочу писать ему сообщения, когда что-то напоминает мне о нём. Я хочу оставить дверь приоткрытой, чтобы, когда будем готовы, мы могли в неё войти.

Я не хочу нарушать повисшую между нами тишину. Всё лето Ди прятала в своём сердце желания и мечты, и теперь кажется, будто вся комната враз наполнилась ими.

— Тебе нужно поговорить с ним, — начинаю я. — Я знаю, что вы не виделись со дня вашего расставания, но это же не навсегда. Вы можете быть друзьями. Не обязательно, чтобы это было всё или ничего.

— Странно слышать это от тебя, — говорит Ди, ухмыляясь, и я улыбаюсь ей в ответ. — Но ты права. Нам не нужен план.

— Именно.

Она кивает, выдыхая, а потом берёт меня за руку.

— Наверное, я и сама всё знала. Мне просто нужно было услышать это от кого-нибудь другого.

Я слышу тихий стук в дверь, и кровь леденеет в моих жилах. Если это Мэт, то я готова выпрыгнуть в окно. Но это не он. Это гримёр.

— Лисса сказала, что тебе нужно подправить макияж.

Ди издаёт смешок.

— Она права, проходи.

— Мне пора, — обращаюсь я к Ди. — Ты в порядке, правда?

— Всё будет хорошо. — Она крепко меня обнимает.

— Увидимся завтра на ужине у твоих родителей. Ни пуха, ни пера.

Ди внимательно смотрит на меня.

— Ты можешь остаться на концерт.

— Не могу, если он здесь, — усмехаюсь я.

— Да, я знаю, — вздыхает моя подруга. — Тогда тебе нужно идти. Он сейчас заканчивает саундчек. Не хочу, чтобы вы столкнулись в коридоре.

Я последний раз крепко обнимаю Ди и выхожу в коридор. Мне не хочется встретить Мэта ни здесь, ни на сцене — по крайней мере, без ящика гнилых помидоров. Я бы хотела увидеть его всего покрытого помидорами. Или лучше я возьму варёный красный картофель, потому что он очень похож на человеческое сердце. Уверена, Мэт поймёт мою метафору.

И всё-таки я немного мазохист — добровольная жертва всего, что может сделать мне больно. Ноги сами несут меня к сцене, хотя сердце отчаянно предостерегает меня. Я пытаюсь понять, от чего мне будет больнее — от того, что я взгляну на него в последний раз, или от того, что запретила себе это сделать.

Я вхожу через заднюю дверь. Мэт стоит на сцене один, лицом к лицу с морем пустых кресел. Когда мы с Мэтом обсуждали этот концерт раньше, он говорил, что не заслуживает выступать здесь. Ди чувствует то же самое — не верит в то, что она достойна.

Но вот он здесь. И почему-то сейчас я не хочу закидать его гнилыми помидорами.

— Всё хорошо, Мэт, — звучит голос звукорежиссёра. — Сегодня мы сделаем бас тише.

— Спасибо, — отвечает Мэт, прищуриваясь. — Можно ещё раз спеть последнюю песню?

— Конечно. Начинай, когда будешь готов.

На нём бейсбольная кепка, джинсы и белая футболка. Он выглядит как тот Мэт, которого, как думала, я знала. Но в то же время, в нём появилось нечто новое. Он подходит к роялю на сцене и садится на табурет. Его пальцы начинают наигрывать медленную, грустную мелодию.

Словно солдат с войны

По дороге бреду домой.

Я один на этом пути,

Стал теперь я совсем другой.

Этой битвой измотан, истерзан,

Шрам огромный в моей груди,

Но улыбки дарить обязан,

Пряча то, что скопилось внутри.

Всё отдал, чтобы выиграть битву,

Не жалею сейчас ни о чём,

Если Бог не услышит молитву,

Буду силы искать в другом.

Не могу найти я в жизни смысл,

Завладела сейчас мной тоска,

И как Дилан поёт в своей песне:

«Я не знаю, кто я без тебя».

Я принуждаю себя продолжать дышать, но мне это даётся с трудом. Правда всегда находит тебя, даже в углу концертного зала. Находит и хватает за горло. И спрашивает, сможешь ли ты быть честным. А я не хотела, чтобы меня об этом спрашивали, потому что мой ответ — нет. Мэт сделал это, он написал песню о маме.

Во время второго куплета слёзы просто текут по моим щекам, и я не вытираю их.

Я смог залечить эти раны,

И нашёл в жизни смысл другой,

Мир меня ожидать не стал бы,

Пока я искал в нём покой.

Эта битва меня возродила,

Стали шрамы частью меня.

Она многому научила,

Помогла обрести себя.

Я отдам каждый миг этой битве,

И не буду об этом жалеть,

Если будут и дальше потери,

То мне не в чем себя винить.

Я как сталь закалился в огне,

Даже смерч для меня пустяк.

И как Дилан по