История всемирной литературы 40 page

Связующим звеном между двумя литературными центрами было яркое философско-лирическое творчество великого мыслителя Ибн Сины (ок. 980—1037), начавшего свою деятельность

263

в Бухаре и завершившего ее в Западном Иране. Наукой признан огромный вклад, внесенный им в развитие философии, логики, социологии, литературоведения, поэзии, лингвистики, естествознания и медицины. Не изучив философии Ибн Сины, нельзя понять классическую поэзию на фарси, творчество таких корифеев этой поэзии, как Хайям, Насир Хосров, Хафиз и Джами.

У Ибн Сины было врагов гораздо больше, чем доброжелателей и покровителей. Спасаясь от гнева султана Махмуда и от недремлющего ока его «богобоязненной» челяди, Ибн Сина был вынужден, как он уклончиво пишет, «в силу необходимости» бесконечно скитаться, переходя из одного города в другой и из страны в страну. Но везде его ожидали новые превратности судьбы. Не раз по прихоти переменчивых властителей его бросали в темницу и грозили мечом палача. Он скрывался, бродил по пустыне, сидел в заточении, участвовал в походах, занимался государственными делами, снова скрывался, но всегда работал, писал.

Власть разума придавала его произведениям тот пленительный оттенок «жизнерадостного свободомыслия», который так высоко ценил Ф. Энгельс в передовых мыслителях Востока. Ибн Сина первым, за шесть веков до Декарта, записал в «Ишарат»: «Я мыслю, и это значит, что я существую». И этот культ разума, объективно противостоящий всесилию ислама, и был проявлением прогрессивной тенденции в сложном мировоззрении Ибн Сины.

Он изучал античную философию по произведениям, дошедшим в сирийских и арабских переводах, и «первого среди философов» — Аристотеля. Он многое воспринял из передовой арабской мысли, идущей от аль-Кинди. Почтительно отозвался он о своем предшественнике, среднеазиатском тюрке аль-Фараби: «Он дал свет слепым, это наш учитель». Ибн Сина поддерживал также связь и переписывался по научным вопросам со своим современником, гениальным хорезмийцем аль-Бируни. О знаменитом персидском враче ар-Рази он отзывался так: «Он ясно излагал истину без таинственности и обмана». Ибн Сина, человек высокообразованный, сказал новое слово во всех областях, которыми занимался. За что травили его при жизни? Прежде всего за то, что он признавал извечность мира, отрицал божественный промысел, а объяснял все естественными причинами и, наконец, доказывал бессмертие души и отрицал возможность телесного воскрешения.

Нельзя не признать, что «обвинители» Ибн Сины сумели разобраться и в его иносказаниях, и в его противоречиях. Он признавал существование бога как первичной абстрактной субстанции, которая хотя и не творила мира, но сделала возможным его наличие, бытие. Ибн Сина верил в Аллаха и не мог в свой век не верить в него. Но он превратил Аллаха в такую опустошенную абстракцию, которая только существует, но не действует, поскольку извечный мир развивается по естественным законам. Объясняя, например, такие небесные явления, как гром и молния, Ибн Сина приводит чисто физические причины, излагает яркие естественнонаучные гипотезы, но вдруг, словно о чем-то вспомнив, заключает: «Но над всем этим, конечно, стоит Аллах». Ибн Сина — явление мировой культуры. Уже в XII в. его сочинения начали переводить на латинский язык, и Ибн Сина под именем Авиценны стал одним из самых авторитетных философов и ученых медиков своей эпохи. Не случайно, что на Ибн Сину опираются в Средние века, с одной стороны, такой передовой мыслитель, как Роджер Бэкон или вольнодумец Хайям, а с другой — Альберт Великий и Фома Аквинский.

Его вспоминает Данте в «Божественной Комедии», Чосер в «Кентерберийских рассказах» и Лопе де Вега в своих комедиях. Медицинский «Канон» Ибн Сины был университетским пособием в Европе до XVII в. включительно, выдержав до тридцати изданий.

Ибн Сина, развивший дальше и поднявший на новую высоту достижения передовой античной философии и науки, не только распространил их на Востоке, но и передал деятелям эпохи Возрождения на Западе.

263

ЛИТЕРАТУРА XI—XII ВВ.

К концу X в., после долгих междоусобных войн, государство Саманидов распалось. Территория за Амударьей перешла восточным тюркам Караханидам, которым литературные традиции на фарси были первоначально чужды и непонятны. Центр культурной и литературной жизни переместился из Бухары в незначительный дотоле город Газну. Поэзия носила здесь в основном панегирический характер, но развивались и лирические, и дидактические жанры. Это проявилось особенно в стихах Менучехри (ум. 1041), Фаррухи (ум. 1038) и «царя поэтов» (должность и звание были впервые введены Махмудом Газневи) Унсури (ум. 1039), автора трех приписываемых ему по традиции любовных поэм, из которых по дошедшим фрагментам более известна «Вамик и Азра».

Известна также ранняя версия поэмы «Варка и Гульшах» Айюки (первая треть XI в.), по структуре близкая к западноевропейской легенде о Тристане и Изольде.

264

Развивая особенности так называемого хорасанского (или туркестанского) стиля, восходящего к творчеству Рудаки, его относительную простоту и ясность, газневидские поэты довели до совершенства классические жанры — касыды, газели, маснави (поэмы со смежными рифмами), с их многочисленными разновидностями.

Сельджукские завоевания в середине XI в. привели к образованию мощной державы, простиравшейся от Средиземного моря до Северной Индии и восточных провинций Китая включительно. В державе Сельджукидов сложились благоприятные условия для развития караванной торговли и ремесла, расцвету которых, однако, довольно скоро стали препятствовать междоусобицы и набеги феодалов, грабивших богатые города. Тем не менее города росли и богатели, и в них появилась влиятельная прослойка из «людей базара» — ремесленников, цехового и караванного купечества, — чиновничества и духовенства, а также нарождавшегося образованного слоя феодального города. Новые, антифеодальные идеи проникали в литературу и накладывали отпечаток не столько на художественную форму произведений, сколько на их дух и содержание. Они проявляются в творчестве отдельных поэтов, во всех жанрах и всех школах, в том числе и у панегиристов. Оппозиционная идеология конкретизируется в религиозных ересях — суфийской, карматской (исмаилитской), в философских воззрениях, в идеях секуляризации, в обличении зла, в тираноборческих мотивах, пронизывающих литературу, в утопическом искании социальной истины. Бурное развитие с начала XII в. получили лирические жанры — газель и рубаи как отражение возросшего личностного начала в литературе.

В недрах придворной поэзии зарождается новый, риторический стиль. Признаки отхода от прежней простоты и лаконичности в сторону риторического усложнения проявляются у крупнейших поэтов XI—XII вв.: Катрана Табризи (1010—1090) и Асади Туси (ум. ок. 1070), живших в Азербайджане и Ширване; у газневийских панегиристов — основателя жанра «тюремной элегии» (хабсия) Масуда Саада Салмана (1046 — ок. 1121), Абу-ль-Фараджа Руни (ум. в 1130 г.) и Адиб Сабира (ум. 1150); у туркестанцев — Ам’ака Бухари (ум. ок. 1148 г.), Рашид-и Самарканди (ум. ок. 1150) и др.

Однако полного расцвета новый риторический стиль достиг в творчестве Рашида Ватвата (ум. ок. 1182), Анвари (ум. ок. 1170), Хагани (ум. 1199), Захириддина Фарьяби (ум. 1201) и двух исфаханских поэтов — Джамалиддина ибн Абд ар-Раззака (ум. 1192) и сына его Камалиддина Исмаила (ум.1237).

Панегирическое направление развилось как при центральном сельджукском (позже хорезмийском) дворе, так и в провинциальных центрах — газневийском и туркестанском (караханидском), исфаханском и азербайджано-ширванском. Литераторы нередко переезжали из одного центра в другой. Правитель Табаристана Кай-Каус, автор своеобразного персидского «Домостроя» — «Кабус-наме» («Кабусова книга», 1082—1083), так сформулировал эстетическую концепцию этого направления: «В стихах не лги чрезмерно, хотя лживая гипербола и является достоинством стиха». Низами Арузи (ум. ок. 1160), автор книги «Маджма ан-навадир» («Собрание редкостей»), известной также под названием «Чахар макала» («Четыре беседы», ок. 1155), считал, что «поэзия — искусство превращать малое в великое, а великое — в малое, красивое облачать в безобразные одежды, а безобразное представлять в красивом обличии». Эта эстетическая концепция нашла наиболее полное выражение в жанре панегирической касыды, против которой выступали оппозиционно настроенные поэты.

После Фирдоуси эпическая традиция развивалась в поэмах, как бы продолжающих и «дописывающих» «Шах-наме». Они удачно определены чешским иранистом Я. Рипкой как вторичные эпопеи, которые, по утверждению ученого, хотя и обращаются к иранским мифологическим мотивам, все же не вдохновляются великим прошлым Ирана, а ограничены декоративным изображением экзотических, необычайных подвигов героев. Большинство этих эпосов воспевает систанских (от иранской провинции Систан) богатырей: «Гаршасп-наме», «Барзу-наме», «Бахман-наме», «Фарамарз-наме», «Шахрияр-наме» и др. По стилю этот цикл больше напоминает рыцарский эпос, чем сильно отличается от героической эпопеи «Шах-наме». Первое произведение в этом ряду — «Гаршасп-наме» («Книга о Гаршаспе»). Поэма посвящена родоначальникам систанского рода богатырей. Кроме старинных мифологических и эпических сюжетов (победа Гаршаспа над драконом Аждаха и др.), «Гаршасп-наме», как и другие поэмы этого цикла, включает в себя много фантастического — путешествия в дальние края, чудеса на островах Индийского океана, поход за невестой и т. д., — разработанного автором в стиле сказочного эпоса. В некоторой степени источником «Гаршасп-наме» были старинные предания, восходящие к авестийской традиции и последующей доисламской литературе, в частности к парсийским риваятам (легендам) и другим произведениям, возможно «Китаб-и Гаршасп» Абу-ль-Муайяда Балхи.

265

Заслуживает упоминания и поэма «Барзу-наме» о памирском богатыре-хлеборобе Барзу, внуке Рустама. Есть данные о том, что в полном своем объеме поэма по размерам не уступала «Шах-наме» Фирдоуси. Особенно известна та ее часть, которая входит как апокрифическая в приложение к «Шах-наме» и содержит описание начала богатырской деятельности Барзу. Авторство приписывается поэту XI в. Ходжа Атаи ибн Якубу (ум. 1078). Барзу — это, видимо, образ древнего сакско-согдийского героя. Поэма заканчивается тем, что Кай-Хосров жалует Барзу инвеститурой (маншур) на земли Гура и Хирата (Герат), наставляя его быть праведным царем и всегда обходиться справедливо с земледельцами.

Все чаще стал встречаться риторический стиль и в отстававшей от поэзии светской художественной прозе. В XI в. был составлен первый из дошедших до нас свод поэтики Радуияни — «Толкователь красноречия»; здесь следует отметить и написанную сравнительно простым языком книгу «Кабус-наме». В прозе XII в. риторический стиль уже преобладает. В 1144 г. в Газне появился новый вариант «Калилы и Димны», составленный Абу-ль-Маали, в 1160 г. в Самарканде — «Синдбад-наме» Захири, отличавшийся изысканным слогом. В Азербайджане и Малой Азии независимо друг от друга появились столь же усложненные переработки старого дидактического западноиранского сборника «Марзбан-наме». «Макамат-и Хамиди» («Хамидовы макамы») Хамидиддина Балхи (XI в.) — первый персоязычный образец рафинированной риторики, рифмованной и ритмизированной прозы, составляющей особенности арабского жанра макам.

Арабское слово «макама», имевшее первоначально различные значения, приобрело в литературе смысл особой литературной формы, классическим образцом которой считались макамы аль-Харири (1054—1122) на арабском языке, написанные рифмованной прозой. Это краткие плутовские новеллы, «споры», подобные провансальским «тенсонам» (муназира), пересыпанные остротами, прибаутками, поговорками и пословицами. При всем различии сюжетов каждой из макам они связаны между собой единством рассказчика, от чьего имени ведется повествование, и главного героя — Абу Зайд из Саруджа. Все произведение состоит (по разным рукописям) из 23—24 макам, отступая, таким образом, от канонизированного числа 50. В остальном Хамиди придерживается традиций аль-Харири: его книга состоит из остроумных новелл, в нее включены тенсоны «Молодость и старость», «Суннит и шиит», «Врач и астролог», «Весна, любовь и безумие», мистические и юридические словопрения и т. д. Для макам Хамиди характерны однообразное начало («Рассказал мне друг, что...») и концовка («Так и не знаю, каков был его конец»). Выспренный стиль книги изобилует перифразами, иносказаниями, усложненными образами, основанными на ассоциативных связях слов и понятий.

Тогда же появился политический трактат — «Сиясат-наме» («Книга об управлении») известного везира Сельджукидов Низам аль-Мулька. Насыщены художественно-новеллистическими элементами исторические хроники того времени (Балами, Бейхаки и др.).

Мухаммад ибн Хусейн Абу-ль-Фазл Бейхаки (995—1086) был в течение 19 лет секретарем (мунши) «дивана посланий» (диван-и расаил) при Газневидах и составил летопись этой династии в 30 томах под названием «Тарих-и ал-Насир» («История рода Насира»), от которой остались лишь отдельные части, посвященные царствованию Масуда, сына Махмуда Газневи, под названием «Тарих-и Масуди» (иначе «Тарих-и Бейхаки» — «Масудова история»). Бейхаки приводит множество притч и легенд, много сведений о Саманидах. В целом это сочинение скорее дневник-мемуары, чем историческая летопись. Если до Бейхаки особенностью прозы являлось стремление сохранить традиции пехлевийской литературы, то впоследствии характерным становится сближение с арабскими образцами, широкое внедрение арабских слов и вычурность языка. В книге Бейхаки много исторических легенд и преданий.

В качестве примера сошлемся на предание о встрече знаменитого героя «Тысячи и одной ночи» халифа Харун ар-Рашида с двумя аскетами. Предание окрашено в религиозно-мистические тона. Характерно, как вводит Бейхаки подобные новеллы в текст летописи. «Тут я вспомнил рассказ, очень редкостный, который я прочитал в известиях об Аббасидах и счел нужным вписать сюда». Летописное, т. е. в известной мере плавное и бесстрастное, повествование Бейхаки охотно перемежает увлекательными легендами и забавными анекдотами; писатель нередко употребляет народные поговорки и пословицы.

Несколько особняком стоит, однако, большая группа художественных анонимных произведений типа народных книг. Эти произведения сохранялись в письменном виде, но обычно устно исполнялись грамотными профессиональными сказителями на разного рода собраниях. Подобная сказочная проза имеет три основных источника: древнеиранский фольклор, переводную индийскую литературу и мусульманские легенды, в том числе о жизни Мухаммада (хадисы). Традиции сказочников-профессионалов восходят

266

к древности: известно существование сказочников — равиев и декламаторов в Сасанидской империи (III—VII вв.). Сказочники в средневековых городах Средней Азии и Ирана объединялись в цехи и были тесно связаны с вооруженными организациями (часто тайными) городских ремесленников, членов которых называли джаванмард (удалец), айяр (плут). Наиболее ранний образец созданных в этих кругах сочинений — «Самак-и Айяр» — бытовал устно уже в IX в. В XII в. Фарамурз, сын Худадада, записал его со слов сказочника Садака, сына Абу-ль-Касима, и оформил в трехчастный сказочный роман. Основные его герои — свободолюбивые чинские (восточнотуркестанские) джаванмарды. В XI—XIII вв. было составлено еще несколько аналогичных «романов», напоминающих европейские рыцарские романы, с частыми реминисценциями древнеиранского эпоса — «Кахраман-наме» и др.

В это время в литературе появилось еще одно направление — поэзия религиозных ересей — суфизм и карматство.

Суфизм вобрал в себя некоторые черты манихейства, зороастризма, а также буддизма. Для обоснования и разъяснения своих идей суфизм использовал эротическую символику и натуралистические образы плотской любви. Эти образы и символы выражали довольно туманные учения о том, что человек, ищущий истину, божество, должен пройти семь ступеней искания, ряд этапов познания и самосовершенствования и только потом, на высшей ступени может слиться с божеством. С течением времени суфизм постепенно становился проявлением мусульманского благочестия, с которым уже не боролся ортодоксальный ислам.

С первых веков развития суфизма в нем выделилась философско-этическая струя, не оформленная и не закрепленная в каком-либо братстве. Некоторые философы-суфии, особенно поэты, используя абстрактность суфизма и отсутствие твердых догм в этом учении, могли, как выражались они сами, «пускать в полет птиц своей мысли». Некоторые из суфиев проповедовали идею благости труда и высокой роли труженика, порицали жестокость богатеев. В их произведениях сквозь мистическую оболочку явно проступает оппозиционность по отношению к господствующим порядкам, освященным исламом.

Ранняя суфийская поэзия (XI — начало XII в.) своей критикой в какой-то мере отражала недовольство трудящихся слоев, возмущение ханжеством духовенства, но в своей позитивной программе она же гасила это недовольство, подменяя его идеями аскетизма, подвижничества и «ухода от мира сего».

Первые представители суфийской поэзии Абу Саид ибн Абу-ль-Хайри (957—1049) и Баба Тахир Урьян (первая половина XI в.) использовали народные формы поэзии — газели и четверостишия (рубаи).

Первый диван авторских суфийских стихов, приписываемый обычно Баба Кухи (ум. ок. 1050), является, по-видимому, поздней подделкой. Зачинателем суфийской поэзии и прозы на фарси следует считать Абдаллаха Ансари (1006—1086) из Балха (на территории нынешнего Афганистана).

К поэтам-суфиям принадлежал Санаи (1070 — ок. 1140), автор первой крупной суфийской дидактической поэмы «Хадикат аль-хакаик» («Сад истин», 1131). У него в большей мере, чем у других суфийских поэтов, отразились настроения недовольства действительностью, гуманистические устремления. Это можно обнаружить в таких произведениях, как «Султан Махмуд и старуха», «Султан из Абиверда» и др. В произведении «Султан Махмуд и старуха» простая женщина смело говорит шаху: «Правитель живет для закона и права, иначе на что нам такая держава». Гуманистические идеи облечены у Санаи в форму проповеди.

Считай плохим того, кто друзей не знал,
Но хуже, кто имел их и потерял.

Непрестанный труд — залог успеха.
Труженику долгий сон — помеха.

Много делай, мало говори.
Слово в созиданье претвори.

Ты, быть может, и не сделаешь всего,
Но, трудясь, не потеряешь ничего.

(Перевод А. Кочеткова)

Произведения Санаи сыграли большую роль в развитии дидактической линии в поэзии, долго служа образцом для поэтов последующих веков.

Суфийским поэтом был также нишапурец аттар (род. 1141). В своей проповеди суфийской морали Аттар использовал народное творчество. Его поэма «Мантик ат-Тайр» («Беседа птиц», ок. 1175) — замечательный литературный памятник суфизма — вдохновляла немало поэтов, таких, как Джалаладдин Руми, Навои и др.

Коренную реформу в суфизме произвел на рубеже XI—XII вв. теолог-энциклопедист Абу Хамид Газали, приспособив суфизм к мусульманской ортодоксии и придав ему форму благочестия и аскетизма.

Многие поэты X—XI вв., хотя и в разной мере, были сторонниками учения карматства. Элементы

267

философско-этических взглядов карматства можно проследить и у Рудаки, и у Фирдоуси, и у Ибн Сины.

Карматство под лозунгом своеобразного крестьянского «уравнительного коммунизма» выдвигало требования общности земли и имущества и, как и многие крестьянские движения Средневековья, было облечено в форму религиозной ереси.

В X—XI вв. карматами называли всех, кто выступал против существующего режима. К ним относили даже таких государственных деятелей, как Махмуд Газневи и могущественный везир Сельджукидов Низам аль-Мульк, а также многих иранских писателей и поэтов.

Однако карматство в дальнейшем превращается в широкую философскую систему, во многом противоречивую. Так, наряду с оппозиционностью, в карматстве встречается направление, сторонники которого проповедуют изуверско-мистическую, террористическую идеологию (поклонение «живому богу» — теократическому монарху).

Наиболее яркой фигурой раннего карматства был Абу Муин Насир сын Хосрова (1004—1080). Он родился в городе Кубадиане, развалины которого находятся возле одноименного городка на юге Таджикской ССР. Город этот был одним из культурных центров своего времени, хранившим древние традиции. Семья Насира принадлежала к местной староиранской земельной аристократии; отец его был состоятельным правительственным чиновником. Будущий поэт еще в юности переехал в Балх для службы (подобно отцу своему) при дворе Газневидов, а позже, около 1040 г., — в Мерв, где был финансовым чиновником при дворе сельджукского правителя Хорасана. В эти годы он немало путешествовал, побывал и в Индии.

Вскоре Насир Хосров стал бескомпромиссным правдоискателем. Он отбросил стилистику придворных поэтов-панегиристов и создал собственный поэтический язык, исполненный глубокого философского содержания, порой излишне дидактичный, даже страдающий многословием, но ясный по мысли, связанный прежде всего с народно-этическими идеалами.

Отыскать истину, найти свой путь бескорыстного служения ей в этом всклокоченном мире, на этой бренной земле, в этом океане отрицающих друг друга идей и верований, которые были ему, как образованнейшему человеку, хорошо известны, нелегкая задача. Но Насир был молод, прямодушен, и он смело ринулся в путь. «Ищущий находит», — говорил он себе. И тогда ему показалось, что он нашел истину в карматском учении. Что больше всего привлекало его в карматстве, отзвуки ли маздакитской идеи человеческого равенства или преобразованные идеи греческой мудрости, судить трудно, но в течение нескольких лет выстрадал Насир свое познание истины.

В 1045 г., уже, вероятно, связавшись тайно с карматскими общинами, расположенными по пути в Каир, Насир Хосров спешно подает в отставку, бросает все и в сопровождении младшего брата и верного слуги отправляется в паломничество в Мекку. Свое путешествие в Египет (1046—1052) он блестяще описал в широко известной и переведенной на европейские языки, в том числе на русский язык, «Сафар-наме» («Книга путешествия», ок. 1052).

Странствуя по городам и селам тогдашнего Востока, Насир пришел к выводу, что справедливость существует только в карматских общинах, в которых, как ему казалось, люди могут думать и говорить правду.

Особенно восхищался он положением в Египте при первых Фатимидах. «Это не так, как в других странах, где диван [государственный департамент] и султан принуждают ремесленников к тяжелой работе... Если вода [Нила] не поднимается на должный уровень и создается опасность недорода, подданных не облагают податью... Никто из них не опасается султана... Такой спокойной жизни, как люди ведут там, нигде не видал».

Глава Фатимидского государства принял Насира Хосрова и поручил ему руководить тайной проповеднической работой в Хорасане, присвоив один из высших титулов в карматской иерархии — худджат (доказательство).

В представлении Насира карматство имело огромное нравственное значение — утверждало конец подчинению одних людей другими, равно делая их через посредство имама подданными бога, что, по его представлениям, неимоверно подымало достоинство человеческой личности. В карматском государстве-братстве люди отличались бы лишь степенью достижения истинного познания и ступенью на пути к совершенному человеку.

Вернувшись на родину, поэт стал разоблачать зло, внушать и распространять веру в идеи карматства. Тайный характер карматской деятельности требовал не широкой проповеди на площади и в мечети, а тайной борьбы за каждую душу новообращенных. Насир Хосров непрерывно менял места своей деятельности, проходя из конца в конец Хорасан, Мазендеран, пробираясь по лесным чащобам, болотам, горным кручам, скрываясь от преследований сельджукидских властей и неся слова обретенной им правды. В конце концов он был вынужден укрыться от преследований в неприступных горных селениях Бадахшана на Памире. Здесь

268

господствовал независимый от сельджукидов местный правитель Али ибн Асад, принявший карматскую веру (возможно, под влиянием Насира Хосрова, с которым он, во всяком случае, был весьма дружен). В глухом горном селении провел поэт последние годы жизни. Здесь написал он свои основные труды по обоснованию религиозной системы карматства (исмаилизма) и свои философские касыды — жанр иранской поэзии, в развитии которого именно Насиру принадлежит ведущая роль.

Из философских трудов Насира наибольший интерес представляют два — «Зад аль-мусафирин» («Путевой запас странников») и «Джами аль-хикматайн» («Гармония двух мудростей»).

Исходным пунктом в обоих трудах является положение о величии мысли. Вторую из названных книг Насир написал по просьбе своего покровителя Али ибн Асада, который прислал ему касыду другого карматского автора Абу-ль-Хайсама, содержавшую множество вопросов. Сочинение Насира дает на них ответы. Знаменательно само название ее. Две мудрости — это античная философия (греческая мудрость) и карматская теософия. Насир доказывает, что они не противоречат друг другу, а карматская система — единственная, которая правильно толкует и развивает самую суть философии таких мыслителей, как Эмпедокл, Пифагор, Сократ и Аристотель. По мнению Насира, они «волею бога облечены высшей пророческой миссией» и «ниспосланы для пробуждения души ото сна, познания бессознательности».

Насир Хосров верит в силу человеческого познания. Исходя из двух субстанций, лежащих в основе всех существующих творений, духовной и телесной, он делит объекты познания на умозрительные и чувственные и отмечает независимость этих объектов от человеческого сознания и их познаваемость. Уверенность в истинности человеческого познания выражена Насиром в прекрасном определении науки как «познания вещей такими, какими эти вещи являются в действительности». (Это определение, общепринятое в мусульманской философии, начиная с аль-Кинди, восходит к Платону.) Под наукой Насир имеет в виду не экспериментальную, точную науку в нынешнем смысле слова, а мистическое проникновение в потустороннюю сущность предмета, равно как под действительностью он понимает не материальное бытие, а идеи вещей, реально, по его мнению, существующие. Главное в его философии — уверенность в силе человеческого разума, который он считает «познавателем вещей, как они суть».

Ярко и образно гуманизм Насира проявился в его поэзии (диван, состоящий из 12 тысяч бейтов, поэма «Ровшанаи-наме» и др.). Поэт выступает против античеловеческой сущности деспотического государства Сельджукидов, против физической и нравственной тирании, против царей и мусульманского духовенства, жестоких вельмож, подобострастных стихокропателей-панегиристов, судей и тюремщиков.

Но иногда он пытается разбудить даже в них чувство человечности, совесть:

Если человек ты родом, волчьей злости не таи,
Не в ладу с высоким званьем низкие дела твои, —

обращается он к султану.

В противовес царству зла Насир высоко поднимает образ человека, живущего трудами рук своих и стремящегося к моральному совершенствованию. Он развертывает перед ним целую систему глубоко гуманистической этики — добра, дружбы, верности слову, взаимопомощи. Поэт призывает: «Ты человеком порожден, — будь человеком. Как можно быть дэвом? Будь человеком».

Верный своему принципу — различать кажущееся от сути, — он разъяснял, что такое человек в его понимании:

Человек хорош, коль светел изнутри,
На блистательную внешность не смотри!

Сквозь трагедию заблуждений прорывается страстный дух мужественного богоборца, неутомимого искателя правды и справедливости, мечтавшего об облегчении тяжелой доли труженика.

Выше говорилось о расцвете героического эпоса, вершиной которого считается эпопея великого Фирдоуси «Шах-наме». Одной из особенностей этого жанра было включение в текст рассказов-обрамлений на любовные темы (например, о любви Бижана и Манижи, история любви жены Кей-Кавуса к своему пасынку Сиявушу и др.) или отдельные любовные сцены, в которых заметны романические элементы.

В XI—XII вв. эти тенденция оформилась в самостоятельное течение. Появился ряд романических поэм, авторами которых были выдающиеся поэты того времени, такие, как «царь поэтов» Унсури, романическое наследие которого, к сожалению, навсегда потеряно для нас. Ему приписывается, например, поэма «Вамик и Азра», имеющая в своей основе ранний рассказ об Александре Македонском. Получила известность поэма «Варка и Гульшах» другого поэта XI в. — Айюки. Арабский сюжет поэмы очень прост: взаимная любовь брата и сестры, их смерть, затем пробуждение их пророком к новой жизни и исполнение их желаний. Аналогичная сюжетная канва, кроме воскрешения, имеется в испанской и французской литературах

269

XII в., в частности в романе «Флуар и Бланшефлор». Отдельные мотивы книги Айюки сближают ее и с легендой о Тристане и Изольде.

Особое место в литературе XI в. занимает поэма «Вис и Рамин», написанная Фахриддином Асадом Гургани в Исфахане, видимо, около 1054 г.

Сюжетная канва поэмы следующая.

Шах Мубад устроил пир в весенний праздник. На пиру он познакомился с красавицей Шахру и влюбился в нее. Но Шахру уже не молода, она не отвечает шаху взаимностью, однако обещает, когда родит дочь, выдать ее за него замуж. Вскоре Шахру родила дочь изумительной красоты, и ее назвали Вис. Когда дочь подросла, то Шахру, забыв слово, данное Мубаду, по зороастрийскому обычаю (брак между ближайшими родственниками) выдает Вис замуж за своего сына Виру. Мубад, узнав об этом, пошел войною на отца Вис. Угрозами и щедрыми подарками он склонил Шахру выдать за него Вис, которую и увез с собой в Мерв. Вис горюет о Виру. Ей ненавистен старик Мубад. Тем временем в Вис влюбляется юный брат Мубада — Рамин. Посредником между ними служит хитрая нянька-кормилица, которую Рамин привлекает на свою сторону тем, что временами ухаживает и за ней. Между Вис и Рамином вспыхивает страстная любовь, которой они предаются, каждый раз ловко обманывая Мубада, опять-таки не без помощи нянюшки. Вис отправляется погостить к матери в Мах (Мидия). Следом за ней тайком пробирается и Рамин. Семь месяцев они проводят в безмятежных утехах. Мубад, догадавшись о происходящем, приехал в Мах и горько упрекает Вис в измене, которую Вис, однако, упорно отрицает. Тогда Мубад предлагает испытать Вис огнем: пройти в доказательство своей невиновности сквозь пламя костра. Вис притворно соглашается. Когда Мубад отправляется к жертвеннику, Вис и Рамин по совету нянюшки и вместе с ней бегут в Рей, где скрываются у друга Рамина — Ширу. Узнав о происшедшем, Мубад впадает в бешенство, но мать Мубада уговаривает его примириться с Рамином и не мстить ему, а в награду обещает вернуть ему Вис. Мубад соглашается. Любовь Вис и Рамина и их тайные связи, однако, не прекращаются; и не раз с помощью различных, часто весьма комических, уловок они обманывают шаха. Вместе с тем в одно из своих путешествий Рамин влюбляется в красавицу Гуль, забывает Вис, но потом возвращается к ней и после долгих просьб и увещеваний с его стороны вновь добивается любви Вис.

Date: 2016-07-25; view: 285; Нарушение авторских прав