Последние дни жизни Гоголя и его смерть.

Перейдем теперь к последним неделям жизни Гоголя. Подробное описание этой последней эпохи жизни дал Баженов в своей работе о болезни Гоголя. Приведем это описание Баженова здесь полностью.

“1852 г. Гоголь встретил в Москве. Летом и раннею осенью 1851 года здоровье его было неудовлетворительно, нервно-психический тон был понижен; лето он проводил в Спасском у Смирновой и “был нездоров, жаловался на расстройство нервов, на медленность пульса, на недеятельность желудка, не разговаривал ни с домашними слугами, ни с крестьянами, шутливость и затейливость исчезли”. В сентябре у Аксаковых, в Абрамцове Гоголь, по свидетельству Аксакова, был постоянно грустен; к сентябрю же относится его неудачная поездка на свадьбу сестры в Малороссию, причем он доехал только до Оптиной пустыни и возвратился назад (на вопрос Бодянского—почему, Гоголь ответил только: “Так, мне сделалось грустно”, а Аксакову—сослался на “нервное расстройство”).

Но осенью и зимой 1851 года состояние здоровья Гоголя вообще и психическое в частности так хорошо, как давно не было. Об этом единогласно свидетельствуют все наиболее близкие к нему современники. Так, Арнольди в своих воспоминаниях говорит: “Зимою этого года я виделся с Гоголем довольно часто, бывал у него по утрам и заставал его почти всегда за работой”. Погодин передает, что этою зимою Гоголь принимал живейшее участие в издании своих сочинений, которые сразу печатались в трех типографиях. Доктор Тарасенков свидетельствует, что в этот период Гоголь близким к нему казался веселее обыкновенного; притом он нередко выходил со двора, даже бывал иногда на обедах. Деятельности в это время в нем обнаруживалось больше, нежели прежде. Он даже стал заниматься тем, чем прежде пренебрегал или на что не решался: "он поехал в театр посмотреть своего “Ревизора” на московской сцене. Оставшись недоволен исполнением, он пригласил к себе актеров и читал им многие сцены.... Потом явился посмотреть, как исполняется его пьеса после его замечаний”... Дату этого эпизода легко установить на основании показания И. С. Тургенева: это было в октябре 1851 г.; но еще в январе 1852 г. Гоголь собирался в театр посмотреть исполнение своих других пьес, ибо на одном обеде, где он встретился с Тарасенковым, он отговаривал последнего итти в тот вечер в Малый Театр смотреть “Женитьбу”: “не ходите сегодня, а вот я соберусь скоро, посмотрю прежде, как она идет, и уладив, извещу вас...” Из контекста же следует, что до 1852 г. Тарасенков не был знаком с Гоголем, и что обед этот происходил за месяц до посещения Тарасенковым уже умирающего Гоголя, следовательно, это было около 15-20 января 1852 года. Да и из других указаний несомненно, что в течение всего января и даже в начале февраля хорошее состояние здоровья Гоголя продолжалось. Во второй половине января Аксаков нашел его “довольно бодрым”. Еще от 2 февраля мы имем два письма его—одно к Жуковскому, в котором мы читаем: “ О себе что сказать. Сижу попрежнему над тем же, занимаюсь тем же”. Другое к матери, и в нем Гоголь пишет: “Я сам тоже все это время чувствую себя как-то не так здоровым”. По сравнению с другими жалобами его на свое здоровье— это звучит так неуверенно, что можно с положительностью сказать, что еще в начале февраля Гоголь чувствовал себя относительно недурно.

За девять дней до масляной (следовательно, числа 25 января) его видел Бодянский еще “полным энергичной деятельности”. Он застал Гоголя за столом, на котором были разложены бумаги и корректуры. “Знаете ли,—говорит Бодянскому Гоголь,—я распорядился без вашего ведома. Я в следующее воскресенье собираюсь угостить вас двумя тремя напевами нашей Малороссии, которые очень мило Н. С. (Аксакова) положила на ноты с моего козлиного пения; да при этом упьемся и прежними нашими песнями. Будете ли вы свободны вечером Я уже распорядился и мы соберемся у О. Ф. (Кошелевой) часов в семь, а впрочем, для большей верности, вы не уходите, я к вам заеду и мы вместе отправимся на Поварскую".

Но вечеринке этой не суждено было состояться. В это время заболевает и умирает один из ближайших друзей Гоголя, Екатерина Михайловна Хомякова (урожденная Языкова, сестра поэта). Это событие послужило тем тяжким моральным толчком, который обусловил и вызвал новый и, может быть, самый жестокий в жизни Гоголя меланхолический приступ. Об этом свидетельствует сам Хомяков в одном из писем своих, относящихся к концу февраля 1852 г.-“Николинкин крестный отец, Гоголь наш, умер. Смерть моей жены и мое горе сильно его потрясло; он говорил, что в ней для него снова умирают многие, которых он любил всей душой, особенно же Н. М. Языкова. На панихиде он сказал: “Все для меня кончено”. На Гоголя. как он признается своему духовнику, “нашел страх смерти”. На масленой он говеет, питается одною просфорою и в четверг приобщается. Как раз в эти дни приезжает в Москву известный в то время священник—аскет, отец Матвей. Гоголь бросается к нему, но беседы о. Матвея так суровы, и так потрясают Гоголя, что он прерывает священника словами: “Довольно. Оставьте. Не могу далее слушать. Слишком страшно”. Затем он, (типично для меланхолического состояния) совсем отказывается от пищи и проглатывает за обедом только несколько ложек капустного рассола в день. Однако, силы настолько сохранились. что он еще в состоянии посещать некоторых близких друзей. В четверг на масляной (следовательно, 7 февраля) он заезжал к Погодину и еще двум знакомым, у кого именно, остается неизвестным, но в обоих домах он обратил на себя внимание своим болезненным видом. В субботу (9-го) он был у Хомякова, а уж во вторник первой недели поста слуга гр. Толстого известил своего барина, что он боится “за ум и даже за жизнь Николая Васильевича, потому что он двое суток пропел на коленях перед образом без питья и пищи”.

И было чего испугаться: за эти 2 — 3 дня упадок питания и сил был так велик, что Гоголь едва в состоянии был подняться наъерх, в комнаты гр. Толстого, где в понедельник и вторник первой недели было вечернее богослужение. Тогда же “в ночь с понедельника на вторник, великий писатель сжигает все рукописи и по свидетельству доктора Тарасенкова: “с этой несчастной ночи он сделался еще слабее прежнего: не выходил более из своей комнаты, не изъявлял желания видеть никого... отвечал на вопросы других коротко и отрывисто... По ответам его видно было, что он в полной памяти, но разговаривать не желает”. Автор этих ценных воспоминаний о последних днях жизни Гоголя был первым приглашенным к нему врачем, но в среду Гоголь отказался принять его, и Тарасенков увидал его лишь в субботу, следовательно, 10 февраля. “Увидев его,—говорит Тарасенков, я ужаснулся. Не прошло месяца, как я с ним вместе обедал, он казался мне человеком цветущего здоровья, бодрым, свежим, а теперь передо мною был человек как бы изнуренный до крайности чахоткою, или доведенный каким-либо продолжительным истощением до необыкновенного изнеможения. Все тело его до чрезвычайности похудело: глаза сделались тусклы и впалы, лицо совершенно осунулось, щеки ввалились, голос ослаб, язык с трудом шевелился, выражение лица стало неопределенное, необъяснимое. Мне он показался мертвецом с первого раза. Он сидел, протянув ноги, не двигаясь и даже не переменяя прямого положения лица. Голова его несколько опрокинута назад и покоилась на спинке кресел, пульс был ослабленный, язык чистый, но сухой, кожа имела натуральную теплоту. По всем соображениям видно было, что у него нот горячечного состояния, и неупотребление пищи нельзя было приписать отсутствию аппетита”. Тарасенков прав: ни горячечного состояния, и вообще какого-то бы ни было соматического заболевания не было констатировано и позднейшими консилиумами, на которых участвовали знаменитости того времени профессора: Овер, Иноземцев, Варвинский, Алифонскнй и доктора Клименков, Тарасенков, Сокологорский и Эвениус. Следовательно, надо искать другую причину столь быстрого истошения и упадка сил. На первой неделе великого поста 1852 года, следовательно, около 12 февраля, уже совершенно развернута картина меланхолического приступа в полном разгаре; отказ от пищи и лекарств, от всякого общения с окружающими, сильное истощение, бессонница и т. д. Первый приглашенный к, нему врач профессор Иноземцев нашел только катарр кишек и посоветовал ревенные пилюли (в виду упорной кон-стипитации) и лавровишневые капли. Затем, уже в понедельник на второй неделе поста (т. е. 18 февраля) был приглашен профессор Овер, но ничего не назначил больному. Во вторник, 19-го, у постели Николая Васильевича собрались Альфонский и Овер. Первый предложил “магнетизирование” с целью покорить волю больного, заставить его принимать пищу. Для этой цели являлся вечером доктор Сокологорский, но без успеха. Поздно вечером приехал доктор Клименков и предложил кровопускание, но в виду предстоящего консилиума доктору Тарасенкову удалось отложить исполнение этого до следующего дня. В среду, 20-го утром пульс был так слаб, что Тарасенков и Сокологорский думали уже прибегнуть к мускусу. В этот день состоялся консилиум в составе докторов Овер, Эвениус, Клименков, Сокологорский, Тарасенков: профессор Варвинский опоздал и приехал позднее. На этом совещании Эвениус дал единственный рациональный при таком положении дела совет кормить больного насильно. Но, несмотря на то, что Варвинский, поставивший диагноз, и предостерегал, что больной пиявок, пожалуй, не вынесет, было решено поставить две пиявки к носу. Клименков, которому это было поручено, поставил их шесть, причем пациент был посажен в теплую ванну, а голову ему обливали холодной водой. “В 7 часу вечера — рассказывает дальше Тарасенков, — приехали Овер и Клименков они велели долее поддерживать кровотечение, ставить горчичники на конечности, потом мушку на затылок, лед на голову”... Затем, ночью, был дан еще каломель. Состояние страдальца-поэта в последнюю ночь уже не оставляло, однако, никакой надежды. По свидетельству того же Тарасенкова после кровопускания и других перечисленных выше лечебных мер пульс скоро и явственно упал, делался еще чаще и слабел, дыхание... становилось еще тяжелее... Его подняли с постели, посадили в кресло, уже голова, его не держалась на плечах и падала машинально.Тут привязали ему мушку на шею. надели рубашку (он лежал после ванны голый), он только стонал. Когда его опять клали, пульс перестал биться, произошло хрипение. Этот обморок длился несколько минут хотя пульс вскоре возвратился, но сделался почти неприметным; он после этого уже не просил ни поворачиваться, ни пить: лежал уже на спине постоянно с закрытыми глазми, не произнося ни слова. В 12 часу стали холодеть ноги... Дыхание сделалось хриплое и тяжелое... Около 8 часов утра дыхание совершенно прекратилось”.

Заключение.

Все вышеизложенное привело нас к заключению, что Гоголь страдал шизофренией.

Шизофрения Гоголя развивалась постепенно.Из шизоидного состояния его первого периода, жизни, периода творческих импульсов, развивалась постепенно полная картина шизофрении последнего периода жизни, когда его творческие импульсы иссякли вместе с опустошением его психики.

Что нас поражает в истории болезни Гоголя — это особенность течения этой болезни. Несмотря на тяжелое исходное состояние его болезни к концу его жизни, мы это исходное состояние не можем назвать как состояние “слабоумия” (обычно применяемое в этих случаях).

Гоголь, несмотря на его тяжелое состояние, не был похож на обычного слабоумного шизофреника. Тут мы должны допустить ту мысль, что шизофрения у гениально одаренных людей протекает совершенно иначе.

Изучение истории болезни других шизофреников из среды великих людей должно будет в будущем осветить этот вопрос.

О влиянии болезни Гоголя на его творчество мы здесь не касаемся, ибо намереваемся в будущем этой теме посвятить особую работу.

Литература

1. Аксаков С.Т "История моего знакомстна с Гоголем". // Русский Архив. 1890 г.
2. Анненский. Записки о жизни Гоголя. 2 тома. 1856 г.
3. Арнольди. Воспоминание о Гоголе. // Русский Вестник, N 6, 1862г.
4. Баженов Болезнь и смерть Гоголя. // "Руская Мысль", 1902 г.
5. Берг. "Воспоминания о Гоголе". // Русская Старина, N I, 1872 г.
6. Коялович. Детство и юность Гоголя. // Московский Сборник. 1887.
7. Кулиш. Записки о жизни Гоголя.
8. Кульжинский. "Воспоминания учителя". // Москвитянин. 1854 г.
9. Письма Гоголя. (под ред Шенрока, в 4 томах, издание Маркса 1902 г.
10. Письма к Гоголю гр. Вильегорской. // Вестник Европы. кн. X. 1889г.
11. Письма Смирновой к Гоголю. // Русская Старина, кн. V. 1888 г.
12. Смирнова. Записки о жизни Гоголя.
13. Соллогуб. "Воспоминание". // Исторический Вестник, 1886 г.
14. Шенрок. Материалы для биография Гоголя 1897 г.
15. Чиж. Болезнь Гоголя. // "Вопросы философии и психологии". 1903 г.

Примечания

¹ Эта работа была напечатана, также, в сборнике: Н.Н.Баженов. "Психиатрические беседы на литературные и общественные темы". - М., 1903 г. (А.К.).

² Ермаков, “Психология творчества Гоголя”, 1924, стр. 14.

³ Арнольди. Мое знакомство с Гоголем// Русский Вестникк. N 6, 1862 г.

⁴ Так у автора (А.К.)

⁵ В.Чиж. "Тургенев как психопатолог" // Вопросы философии и психологии, 1899 г.

⁶ Чижов, товарищ Гоголя, в своих вспоминаниях, о нем за 18 43 г. пишет: “Сходились мы в Риме по вечерам постоянно у Языкова,. тогда уже больного. Гоголь, Иванов и я. Большею частью содержанием разговоров Гоголя были анекдоты, почти всегда сальные. Молчаливость Гоголя и странный выбор его анекдотов, не согласовались с уважением, которое он питал к Иванову к Языкову, и с тем вниманием, которым он удостоивал меня, зазывая на вечерние сходки, если я не являлся без зову”.

⁷ Жирный курсив наш (Г.С.).

⁸ Жирный курсив наш (Г.С.).

Выпуск 1

Г.В.Сегалин. "Частная эвропатология аффектэпилептического типа гениальности. Психическая структура аффектэпилептического типа гениальности", с. 2.

И.Б.Галант. "Эндокринология великих русских писателей:

1. Лермонтов - с. 19;

2. Пушкин - с. 39;

3. Гоголь - с. 56."

Н.А Юрман. "К патографии Сергея Есенина", с. 82.

Рецензии - с. 95.

Выпуск 2:

Г.В. Сегалин. "Симптоматология творческих приступов у гениальных эпилептиков.", с. 101;

W. Riese "Болезнь Винцента Ван-Гога", с. 137;

И.Б Галант. "Психопатологический образ Леонида Андреева", с. 147;

Б.Я.Вольфсон. "О нервнопсихической болезни Тургенева (перед смертью), с. 167;

Рецензии и рефераты - с. 175.

Выпуск 3:

В.И Руднев." Тургенев и Чехов в изображении галлюцинаций", с. 181;

И.Б. Галант. "Эвроэндокринология великих русских писателей:

4. Достоевский - 203;

5. Некрасов - 218;

6. Леонид Андреев -223;

7. Крылов - 239."

Я.В Минц. "Иисус Христос - как тип душевнобольного", с. 243;

Выпуск 4:

Г.В. Сегалин. "Эвропатология музыкальноодаренного человека", с. 257-335.

Оглавление:

1. Пр.-доц. Д-р Г. В. Сегалин (Свердловск)

Эвропатология научного творчества Роберт Майер и открытие им

закона сохранения энергии

А. Патогенез эвроактивной личности Роберта Майера

а) кумулятивные симптомы в семье Майеров

в.) диссоциативные симптомы в семье Майеров

с.) гипостатическая реакция фамильной одаренности в семюе Майеров

В. Эвропатология личности Роберта Манера

а) симптомы диссоциативные личности Роберта Майора

в.) симптомы кумулятивные личности Роберта Майера

с.) психомоханизм и симптоматология творческих приступов у Роберта Манера

Эвропатологическая характеристика гениальности Роберта Майера

2. Д-р В. С. Гриневич. (Смоленск)—Искусство современной эпохи в свете

психопатологии.

3. Проф. Август Форель. (Швейцария)— Эвропатология и евгеника.

(prof. A.Forel — Europatologie und Eugenik)

4. Д-р Б. Я. Вольфсон. (Кышт. зав.) — „Пантеон мозга" Бехтерева и „Институт

гениального творчества Сегалина" (историческаря справка)

5. Пр.-доц-Д-р Н. А. Юрман. (Ленинград) Болезнь Достоевского

Г. В. Сегалин