Часть первая: Родные просторы 2 page

Временами он был с ней очень мил — настолько специфически, что это даже пугало её: то он брал её под руку на улице, то она ловила его взгляд — такой, словно Драко надеялся увидеть сквозь неё что-то ещё… он был по-прежнему вздорным, кричал и огрызался, говорил гадости и пытался выйти из-под контроля. С каждым разом их ссоры становились всё продолжительнее и продолжительнее.

На третий день они отправились из отеля в Гринготтс, чтобы выяснить у гоблинов, не посещал ли Гарри свою ячейку в хранилище в течение последней недели. По дороге к управляющему, сопровождающий их гоблин, заведующий сейфом Драко с той поры, как последнему исполнилось семь, отказался сообщить им какую-либо информацию о Гарри. В ответ Драко с такой силой приложил его об стену, что бедняга едва остался жив. Гоблин задыхался и хрипел, синея на глазах, Гермиона даже испытала некое подобие радости, когда прибежавшие тролли-охранники выкинули их обоих на улицу Вернее, она радовалась только до того момента, как Драко со злости ударил кулаком по ближайшей стене, разбив в кровь костяшки пальцев, и ей пришлось волочить его через всю Диагон-аллею, не забывая следить, чтобы он не залил весь тротуар серебристой кровью.

В номере Драко смирно сидел на бортике ванной, пока она приводила в порядок его руку при помощи добытого из аптечки на стене Быстрозаживляющего пластыря и бинтов. Рубашка Малфоя была в крови, и Гермиона велела снять её вместе с мантией, и отправить всё в раковину, где они теперь плавали среди булькающей волшебной пены.

— Ты должен перестать вести себя так неосторожно, — заявила она, затягивая бинт так туго, что Драко сморщился. — Яд тормозит процесс заживления.

— Я не уверен, — ответил он, оглядывая её работу, — что можно назвать неосторожностью удар кулаком по стене.

— Ты предпочёл бы, чтобы я сказала «сознательный идиотизм»?

— Я бы предпочёл, чтобы ты, вообще, помолчала, — отрезал он и вышел вон, оставив её в ванной сжимать в руках аптечку. В зеркале напротив она видела своё отражение — большие тёмные глаза и бледное, как будто полупрозрачное лицо, туго заплетённые косы — у неё не было времени возиться со своими волосами… — и в тот же миг она с силой запустила аптечкой в зеркало. Отскочив, коробка упала в раковину, расплескав воду на зеркало.

Когда девушка вернулась в комнату, Драко стоял у окна, держась рукой за белую занавеску, скрывающую стену от потолка до пола. Сквозь неё Гермиона видела нечёткие очертания фигуры: знакомый наклон головы, длинные ноги, узкие плечи и бёдра, тонкую талию. Этот силуэт вполне подошёл бы и Гарри — даже волосы были похоже взъерошены. Но вот Драко откинул прочь занавеску и шагнул в комнату, снова став самим собой.

— Прости, — сказал он, — прости, я ничего не могу поделать. Старайся не обращать на меня внимания.

— То есть ты извиняешься, да? За что? За то, что вёл себя, как болван?

Он пожал плечами.

— Очевидно, да. Если честно, я даже в этом сейчас не уверен.

Она вздохнула.

— Ты же взбесишься, если я не буду обращать на тебя внимания. Ты ведь терпеть этого не можешь.

— Наверное, да, — откликнулся Драко. — Хотя, думаю, что лет в двенадцать научился различать положительное и отрицательное внимание, — он слегка улыбнулся, и слабый солнечный свет, сочащийся сквозь занавески, вспыхнул на концах его волос и подсветил кожу. Гермиона старалась не смотреть на узкую бледно-золотую полоску, сбегающую от пупка и исчезающую под ремнём брюк. Его живот был ровным и плоским, и она увидела легкие очертания ребёр, когда он пошевелился и поманил её к себе. Она не двинулась с места. На лице Драко мелькнуло раздражение.

— Я же сказал, что сожалею.

Гермиона пристально взглянула на него. Временами Драко напоминал девушку: в его жестокости была какая-то надломленная женственность, он пользовался своей внешностью, чтобы добиваться от людей того, что ему нужно; временами это даже выходило за границы флирта. Его странное обаяние не оставляло равнодушными и юношей: как-то одна из ослепительных улыбок Драко сбила с толку даже Рона, и тому потребовалось время, дабы вспомнить, что перед ним ненавистный Драко Малфой. А на пятом курсе, когда Гарри впервые нарядился в парадную мантию и она пыталась что-то сделать с его волосами, он буркнул, что ей не имеет смысла так стараться: всё равно будут смотреть не на него, а на Драко. Тогда эти слова её поразили, но Гарри нельзя было назвать слепым, скорее, просто не очень наблюдательным.

От воспоминания о Гарри снова накатила тоска, ей захотелось, чтобы он оказался рядом. И дело было не в Драко, а в ней самой. Драко — непостоянный, как ртуть, всегда балансировал на грани взрыва. И Гермиона нетерпеливо мечтала о Гарри, с его мягкостью и податливостью. Возможно, он сумел бы успокоить Драко, возможно — нет: у неё было подозрение, что вряд ли бы он придумал нечто лучше того, что сейчас делала она, но вместе они обязательно справились бы с этим куда быстрее и проще, чем по одиночке.

— Смотри, ещё одна сова, — перебил её размышления Драко. — За окном. Как думаешь, это ответ от Уизли?

— Открой окно и увидишь, — она подошла к Драко, наблюдая, как он распахивает створку и впускает сову внутрь. Та, и правда, принесла письмо от Перси и пыталась цапнуть Драко за палец до тех пор, пока Гермиона не попеняла ей и не отправила восвояси с кнатом.

— Чёртова сова-убийца! Наверное, Уизли надрессировал её кидаться на всякого, у кого нет миллиона веснушек и волос цвета морковки! Ну, что там?

— Список министерских паролей, — ответила Гермиона, прижимая письмо к груди. — Господи, спасибо тебе, Перси!

Драко здорово удивился:

— А ну, дай-ка взглянуть, — он пробежал глазами по странице и удивлённо присвистнул сквозь зубы. — Я что-то говорил про веснушки? Беру свои слова назад. Пароли, карта… Уизли — супер-парень. Огненноволосый бог любви.

Рассмеявшись, Гермиона забрала письмо и, тщательно сложив, спрятала в карман.

— Так, нам стоит немного поспать. Коль мы решили навестить Министерство сегодня ночью, в полночь надо быть на ногах.

— Точно. Я приду через минуту.

Теперь всё происходило по накатанному пути: прикрыв двери и переодевшись в ночную рубашку, Гермиона присела на кровать. Через несколько минут, босой и в пижаме, в спальню вошёл Драко, и они замерли, обнявшись. Теперь, после первой ночи, они больше не целовались и никогда не раздевались. Гермиона привыкла к спящему Драко — его лёгкому запаху пота и мыла и тихому сонному шёпоту. Ей никогда не приходило в голову, что такое, вообще, возможно: Гермиона никогда не представляла рядом с собой никого, кроме возлюбленного…

Он вошёл и лёг, она юркнула под одеяло и устроилась рядышком. Они дружно уставились в потолок. Драко, рассеяно накручивая на палец прядь её волос, спросил:

— Ты что, и правда, думаешь, что тебе удастся заснуть? Среди бела дня?

— После того, как ты закричал и разбудил меня вчера ночью, я больше не спала, — ответила она и положила руку ему на грудь. Сквозь тонкую ткань она могла чувствовать мерное биение его сердца прямо под своей ладонью

— Правда? — он повернулся к ней лицом и зарылся подбородком в копну её волос.

— Ты звал кое-кого.

— И кого же? — Гермиона почувствовала, как он напрягся.

Поколебавшись, она всё же ответила:

— Отца.

Повисла пауза, и, когда Драко заговорил, Гермиона почувствовала, насколько он ошарашен.

— Я звал его? Зачем?!

— Потому что это твой отец. И ты любишь его.

Он развернулся, и Гермиона уткнулась ему в шею.

— Мне так не кажется, — тихо и отрешённо возразил Драко, медленно проваливаясь в сон. — Я больше никого не люблю… может быть, даже тебя…

* * *

На третий день сновидения Гарри потеряли всякий смысл и превратились в путающиеся разрозненные картинки, среди которых были и воспоминания (бегущая по снегу к квиддичному полю Гермиона… Рон в натянутой по самые брови оранжевой шапке чинит с помощью чудо-ленты сломанную метлу… Драко что-то старательно пишет своим вороньим пером), и простые сны, и мечты, и кошмары.

Он видел труп Седрика Диггори, его родителей, прикованных к шестам в озере. Их волосы покачивались в воде, словно водоросли.

Потом Гарри снилось, что он привидение Имения. А вот он сидит на берегу, и волны накатывают на песок и уходят обратно, оставляя за собой мокрый след и перекатывая красное пластмассовое ведёрко. В следующем сновидении он лежал на странной кровати в странной комнате, полной цветов, а рядом в кресле сидит Флёр Делакур. На её лице удивлённое и растерянное выражение, а светлые волосы водопадом стекают на плечи.

— Ты проснулся, — Флёр улыбнулась и наклонилась к нему. — А я-то думала, что тебя может разбудить только землетрясение.

Гарри захлопал глазами.

— Я не проснулся… я сплю.

Флёр наклонилась пониже, коснулась его руки и побежала прохладными пальцами по чувствительной коже запястья. Гарри показалось, что сон принимает весьма специфическую окраску. Признаться, он однажды грезил Флёр, совсем в юном… ну, ладно, ладно, не совсем в юном возрасте — ему было шестнадцать, но в последнее время он, вероятнее всего…

— Ой! — вскрикнул Гарри, отдёргивая руку. — Ты меня ущипнула!

— Ну, я тебя убедила, что ты не спишь, верно? — в синих глазах девушки запрыгали весёлые искорки.

— Я… — Гарри испуганно огляделся. Он находился в спальне приятных светло-жёлтых тонов с небольшим кирпичным камином, в котором горел огонь. Цветы были повсюду: вазы с лилиями и гардениями, ноготками и маками, тюльпанами, астрами, флоксами стояли на всех столах, цветастые яркие занавески на окнах. А за ними расстилался заснеженный ландшафт с одинокими заиндевевшими деревьями и далёкими горами.

— Э… наверное, мне стоит спросить «где я», — заметил Гарри, — но уж больно это глупо звучит.

— Ты в Болгарии, — Флёр пересела с кресла на краешек его кровати. — Это дом Виктора, а это, — она подёргала Гарри за рукав пижамы, — его пижама.

— Виктора Крума?

— А что — ты знаешь ещё какого-нибудь Виктора?

— Нет, но всё равно — это всё как-то очень неожиданно. Я был в Каминном узле Лондона…

— …и упал в обморок, а Виктор как раз возвращался с матча, когда увидел тебя. Ты был совсем плох, Гарри: ты весь горел и бредил… Он привёз тебя сюда… Знаешь, сколько ты уже здесь находишься?

Гарри отрицательно покачал головой.

— Три дня, — сообщила Флёр.

— Вот чёрт! — напугался Гарри. — Похоже, я и, правда, заболел.

— Именно так. Можешь сам подняться и идти?

Гарри призадумался. Он чувствовал себя измученным и опустошённым, но не больным: лихорадка сожгла что-то внутри, оставив ему лишь горсть белой золы. Тело ныло, а правая рука болела так, словно он порезался или здорово ушибся. Гарри взглянул на себя и был ошеломлён размером пижамы — настолько большой, что руки терялись где-то в рукавах.

Свесив ноги с кровати, он осторожно встал. Всё вокруг покачнулось, Гарри схватился за спинку, и почувствовал, что пижамные штаны поехали вниз. Он тут же вцепился в них.

— А я уже всё видела, — хихикнула Флёр. — Ведь должен же кто-то был тебя переодевать.

Гарри раздражённо охнул и, к своей огромной досаде, покраснел. Насколько ему было известно, ещё никто не видел его совершенно голым при таком хорошем освещении. Ну, ладно, если не брать в расчёт обитавшего одно время в его теле Драко, но Гарри не брал это в расчёт: уж слишком тогда всё было странным. — Ну, и где же Виктор?

— Наверное, он пишет, — откликнулась Флёр. — Это его загородный дом. Мы тут уже несколько месяцев: Виктор хотел найти местечко потише, чтобы закончить свою книгу. Мне здесь ужасно скучно, поэтому, как можешь заметить, я немного поэкспериментировала с цветочной магией, — небрежно махнув в сторону огромной вазы с тюльпанами, она позвонила в маленький колокольчик. — Виктор будет счастлив видеть, что ты в порядке. Он волновался, — она указала на чемодан в изножии кровати. — Все твои вещи там: одежда, рюкзачок, меч — всё, кроме этого, — она вытащила из кармана Кодекс поведения семейства Малфоев. — Я читала. Ужасно смешно. Ты знал, что Малфоям запрещено под страхом смерти носить зеленовато-голубое?

— Эй! — Гарри шагнул вперёд и едва не свалился, запутавшись в пижамных штанах. — Это моё! Отдай.

— Фи, неблагодарный! — воскликнула Флёр и кинула ему книгу. Решение нужно было принять незамедлительно, так что Гарри отпустил штаны и поймал книгу. Штаны упали на пол. На его счастье, под ними оказались трусы, хотя, к вящему ужасу, — трусы незнакомые, с рисунком из огромных переплетающихся букв D и s.

— Это ещё что за…

— Это мои дурмштрангские шорты, — раздалось от дверей. Бесшумно вошедший Виктор с улыбкой наблюдал за Гарри. — Они тебе очень к лицу.

— Виктор! — Гарри улыбнулся и, бросив книгу на кровать, подтянул штаны. — Флёр рассказала, что ты сделал; честное слово, я очень…

Виктор замахал испачканной чернилами рукой. Судя по смущённому лицу, ему было очень неловко.

— Да всё в порядке… — он почти совсем не изменился — был всё так же броваст, высок и косолап, хотя волосы сильно отросли и падали на плечи лохматой неопрятной гривой. На нём был растянутый потрёпанный чёрный свитер, тоже заляпанный чернилами, и поношенные тренировочные штаны. — Не беспокойся.

Флёр поднялась с кровати и, подойдя к Виктору, заключила его в объятия.

— Дорогой, ты такой скромный…

Гарри был удивлённо застыл. То есть, конечно, он уже догадывался, что именно Флёр может делать в доме Виктора, но, всё же, видеть это было немного странно.

Хотя, учитывая, что Виктор миновал период переживаний по поводу безответной любви к Гермионе, всё складывалось просто отлично. К тому же, у Флёр и Виктора было много общего: оба были богаты и знамениты. Правда, кроме этого Гарри не смог придумать, что их ещё могло объединять, но пребывал в уверенности, что непременно существует ещё что-то.

— Я надеялся, что, возможно, ты посмотришь мою последнюю главу, — голос Крума опять помрачнел. — По-моему, она ужасно скучная.

— Ты всегда об этом волнуешься и всегда — совершенно напрасно, — Флёр отпустила Виктора и взглянула на Гарри. — А как насчёт Гарри?

— О, он тоже мог бы почитать, — оживился Крум. — Свежий взгляд всегда полезен.

— Э… — только и смог вымолвить Гарри.

— Виктор, — раздражённо произнесла Флёр, — я тебе о том, что нам делать с Гарри? Коль скоро он очнулся, нам стоит обо всём его расспросить: насколько опасно его положение, от кого он бежал, где его друзья, как нам с ними связаться…

— Нет, — торопливо перебил Гарри, едва снова не лишившись чувств. — Пожалуйста, никому не сообщайте, где я. Особенно Драко и Гермионе. Ладно?

— Нам так не кажется, — покачал головой Виктор.

— Пообещайте мне, что не сделаете этого, — повторил Гарри. — Это важно. Пожалуйста!

— Я не… — начала Флёр.

— Хорошо, — согласился Виктор, метнув в подругу мрачный взгляд. — Чем мы ещё можем тебе помочь?

— Помогите мне добраться до вокзала или Каминного узла, и как можно скорее, пожалуйста, — взглянув на недоумённые выражения их лиц, Гарри прикусил губу. — Мне очень жаль, но это важно.

— Но куда ты собрался? — спросил совершенно сбитый с толку Крум. — Ты был в международном Каминном узле, похоже, ты планировал отправиться куда-то далеко?

— В Румынию, — ответил Гарри. — Мне жаль, но я не могу рассказать вам подробности.

Прикусив губу, он ждал. Гарри бы не удивился и не рассердился, если бы кто-нибудь из них дал ему в глаз. Он понимал, что вся эта таинственность раздражает, а они, должно быть, взволнованы и обеспокоены, что…

— Это связано с Тёмным Лордом? — наконец, прервал паузу Виктор. — Что — пришло время?

Гарри кивнул.

— Ладно, — решительно кивнул Крум. — Мы сделаем всё, что в наших силах. Одевайся и спускайся в холл, в мой кабинет. У меня там карты. Если тебе нужна именно Румыния, надо посмотреть, как куда можно добраться.

* * *

Уже второй раз в течение последнего года Сириус стоял на месте убийства и в некоторым оцепенении размышлял, что в человеческом теле содержится удивительно много крови.

Тело Конрада Эйвери распласталось поперёк мраморного стола, словно смерть застала его в миг, когда он собрался написать письмо. Везде валялась бумага и опрокинутые пузырьки с чернилами, чернильные лужи подсыхали на ковре. Сириус понадеялся, что Эйвери умер до того, как его тело было располосовано столь ужасающим образом: превращённая в лохмотья одежда приоткрывала грудь, руки и горло, словно изрезанные косой. Липкие лужи крови подсыхали на полу, ковре и под столом. Мёртвые глаза вылезли из орбит, а рот искривился в гримасе смертельного ужаса.

— Аластор был прав, — наконец заговорил Рем, разрушив неприятную тишину. — Действительно, выглядит, как заклятье Vivisectus. Я такое только в книжках видел.

Сириус принялся расхаживать по комнате.

— Это ведь третье за последнюю неделю?

— Четвёртое.

— Знак Мрака?

— Нет. Я сомневаюсь, что это Тёмный Лорд, Сириус. Обычно его фирменным знаком было Incendio, если только он не ожидал ответа.

— Может, он ожидает ответа сейчас?

— И какой же может быть ответ? Кроме «бе-е-е»?

— А может, Эйвери предал его? Может, это было предупреждение его прихвостням?

Рем замотал головой.

— Нет, он бы собрал всех и устроил показательную пытку. Вольдеморт не любитель грязи. Avada kedavra — и все свободны.

— Ну, когда он был моложе, он относился к этому спокойней, — заметил Сириус, продолжая мерить комнату шагами. Ковёр сочно зачавкал под ногами, когда он подошёл к столу.

— Понятно, почему это проклятье содержится во всех исторических книгах, — утомлённо заметил Рем, откидывая со лба светлые волосы, — Ещё…

— А может, это был суицид? — мрачно усмехнулся Сириус, обходя вокруг стола. — Или домашний эльф убил его по всем правилам мистических романов?

— Обезглавленного домашнего эльфа Аластор обнаружил в подвале.

— А может, он так ужаснулся своему преступлению, что сам себе отрезал голову?

Рем закатил глаза. На его лице виднелись чернила — он потёр щёку рукой, испачканной Скоропишущим Пером. Сириус решил об этом не говорить.

— Сириус…

Но Блэк таращился на стену у стола, позабыв о шуточках: то, что с расстояния показалось ему простыми брызгами крови, внезапно превратилось в нечто вполне узнаваемое.

— Рем, поди сюда.

Сириус приблизился к стене, Люпин присоединился к нему. На ней, чуть выше каминной полки, виднелись витиевато выведенные засохшей и потемневшей кровью слова:

О, берегись: моя рука карает и на ослушника ложится тяжко.

— Аластор говорил про надпись на стене, но не сумел свести концы с концами.

— Аластор в жизни не читал маггловской литературы. А вот убийца, похоже, читал, — откликнулся Сириус. — Это Шекспир.

— Драматург?

— Да, он писал и маггловские пьесы. Я узнал цитату. Это Ричард III, — Сириус покачал головой. — Мне не кажется, что мы имеем дело с нормальным человеком.

— Это из-за цитаты?

— Нет. Потому что если он указал, что Эйвери нарушил его закон, значит, он думает, что он…

— Тёмный Лорд? — оторопело спросил Рем.

— Нет. Господь Бог.

* * *

Это была любовь с первого взгляда.

Кабинет Виктора оказался именно таким, о каком всегда мечтал Гарри. Во-первых, там царил беспорядок. Поверх шатких гор книг покачивались пергаменты, в выдвинутых ящиках стола валялись фантики от конфет, сломанные перья, бутылочки чернил с какими-то интересными надписями на болгарском, мятые листы квиддичных журналов. Пустые кофейные чашки и горы окурков перемежались с коробочками недоеденного болгарского йогурта.

Во-вторых, он был уютен. И там царил беспорядок. Стулья были завалены разноцветными подушками, в маленьком камине над огнём покачивался сияющий медный чайник. В комнате пахло дымком и незнакомыми специями. Через занавешенные окна Гарри увидел прекрасные подёрнутые синевой горы вдалеке. На небе дышали назревающим дождём огромные, тяжёлые облака.

Встав у окна, Гарри попробовал представить день, когда и у него будет подобный кабинет. Он начнет курить трубку, собирать старинные книги по квиддичу и писать мемуары.

«Как я спас мир, хотя на самом деле всё было совсем не так».

Гермиона помогла бы ему писать, Драко смеялся над привычкой курить, а Рон таскал журналы и проливал на них чай и кофе.

Конечно, если бы все дожили до этого времени.

— Гарри, — Виктор помахал рукой у Гарри перед носом, — ты меня слышишь?

— Да, — откликнулся Гарри. — Э… Румыния. Верно, это там, — он ткнул пальцем в карту, прямо в центр Румынии, и страна немедленно увеличилась, поползла к самым границам карты, демонстрируя волнующие детали. Горы, города, синие вены рек — они были наполнены жизнью. Глаза Гарри расширились от удивления. — Круто!

— А что, у магглов разве другие карты? — поинтересовался Виктор.

— Ага, — кивнул Гарри.

— А что делать, если вам вдруг понадобится более подробный план местности?

— О, магглы обычно таскают с собой целые связки карт одного и того же места, всех размеров и масштаба. У моего дяди было восемь или девять карт одной только Англии.

— Какое кошмарное неудобство, — заметила облокотившаяся на подоконник Флёр, не сводящая глаз с Гарри. — Эти магглы так глупы…

Гарри склонился над картой, на которой мелькали надписи «Вампиры», «Драконы», «Тёмная магия».

— Мне нужна такая карта.

— Можешь взять. Я обеспечу тебя всем, что может понадобиться — пищей, деньгами, убежищем, где ты можешь чувствовать себя в безопасности, пока…

— Я не могу остаться здесь, — запротестовал Гарри, — это небезопасно для вас.

— У меня есть тайная квартира, — пояснил Виктор. — В Праге, в волшебном городском центре. Я отправлю тебя туда…

— А что — разве Эйдан сейчас не там? — с любопытством спросила Флёр.

— Да, но он уедет, если я его попрошу. Я захвачу портключ и переправлю его, — ответил Виктор, скатывая карту в рулон, — а потом вернусь за тобой, Гарри. Если тебе что-то понадобится, можешь взять: книги, оружие…

— Оружие? — слабо откликнулся Гарри.

— Мечи, копья, топорики, булавы, самострелы, кинжалы, — я коллекционирую старинное маггловское оружие, — пояснил Виктор, невольно заставив Гарри представить картину «нападение на Вольдеморта с томагавком». — Бери всё, что понравится.

— У меня есть меч. Уже.

— Возможно, одним мечом не обойдёшься, — сдёрнув с вешалки красный плащ, Виктор вышел из кабинета.

* * *

— Кровь на воде, — меланхолично произнёс белокурый юноша.

Сидящий за столом Люциус взглянул на него. Том стоял на подоконнике огромного эркерного окна, выходящего на сады Министерства, Темзу и виднеющийся вдалеке купол собора Св. Павла. Тени в кабинете Люциуса становились всё длиннее, и на фоне тёмной зелени занавески руки Тома казались тонкими и белыми.

— Просто закат, — откликнулся Люциус. — Отойди от окна.

Том повернулся и опустил взгляд. Предзакатное солнце окрасилось золотом, позолотив его лицо и волосы. Сейчас он был одет в вещи Люциуса, которые тот сам носил всё это пятьдесят лет назад. Конечно, они выглядели старомодно, но волшебная мода менялась довольно медленно. Странно, но эта несовременная одежда придала Тому некий странный полуофициальный вид, особенно, высокие ботинки и изящные лацканы пиджака под тяжёлым зимним плащом. Вещи, подобранные специально под ледяную гамму Люциуса, смотрелись странно и неуместно на Томе, контрастируя с его солнечными волосами и глубокими синими глазами.

— Мне тут нравится, — сообщил Том. — Я бы даже не стал отсюда спускаться.

— Не сомневаюсь. Но я должен кое-что тебе дать.

— Ну, так иди сюда.

Люциус послушно поднялся и подошёл к окну. Юноша с недоброй улыбкой следил за ним сверху. Волосы, по-прежнему золотые, уже начали едва заметно завиваться, как это было у самого Тома: у висков и на шее. Другими словами, даже несмотря на все различия, юноша становился всё больше и больше похож на молодого Тома Реддла, каким тот когда-то был. По спине Люциуса забегали мурашки.

Sic oculos, sic ille manus, sic ora ferebat.

— Мне отсюда всё видно, — Том легонько постучал по темнеющему стеклу. — Отсюда я могу взирать на мир.

— На самом деле, только на Лондон.

— Сегодня Лондон, завтра — весь мир, — Том рассмеялся, запрокинув голову.

— Я бы хотел, чтобы бы ты вёл себя поосторожнее, — заметил Люциус. Едва они вошли в кабинет, он наложил Звукопоглощающие Чары, поэтому был уверен в том, что их не подслушивают, и всё же присутствие Тома в кабинете не давало ему расслабиться.

— А с чего ты решил, что я неосторожен?

— С того, что вся твоя рубашка залита кровью.

Том опустил взгляд. Это соответствовало действительности: несмотря на чистые руки, манжеты белой рубашки оказались забрызганы кровью, словно он грёб по чернильной реке.

— И, правда…

— Что ж, — заметил Люциус, — убийство, вообще, не очень опрятное занятие.

Том легко спрыгнул с подоконника. Он был на несколько дюймов ниже Люциуса.

— Эти убийства в последнее время… Три трупа за три дня… я чувствую себя удивительно живым. Как по-твоему, я похож на живого, Люциус?

Люциус взглянул на него: горящие лихорадочным румянцем щёки, светлые чуть вьющиеся волосы, жёсткая линия изящно очерченного рта.

— Я хотел тебе кое-что дать.

— Только что-то одно? — шёлковым голосом уточнил Том.

— Будь у меня ещё хоть что-нибудь ценное, я бы отдал тебе всё, но я хочу отдать тебе это, — Люциус протянул ладонь — на ней лежало кольцо, которое он когда-то дал сыну. Гриф с распростёртыми крыльями и печатью Малфоев на обороте. — Трижды поверни его на пальце, и оно приведёт тебя ко мне. Если я тебе понадоблюсь…

— О, благодарю, Люциус, — Том принял кольцо. — Странствующий рыцарь — как всегда. Как и твой сын, если не ошибаюсь. Я правильно помню? — он недовольно сдвинул брови и взглянул на кольцо.

— Мой сын не помешает, — возразил Люциус, — Никому из нас.

Том, по-прежнему размышляя о чём-то, подошёл к столу и взял одно из пресс-папье Люциуса, небольшую стеклянную лягушку, тут же замахавшую в воздухе прозрачными ногами. — Ты какой-то озабоченный, Люциус. В чём дело?

— Дело в том, что, если ты убьёшь Френсиса Паркинсона, нам понадобится новый Министр.

— И что с того?

— Это весьма неудобно.

— Месть не считается с удобствами, Люциус, — Том стиснул лягушку в кулаке, и та издала стеклянный визг. Том улыбнулся, как мальчишка, играющий с котёнком. — Они все страшно пугаются, Люциус, — чуть прикрыв глаза и спрятав наполненный яростью и ненавистью взгляд, промурлыкал он, — в тот миг, когда осознают, кто я. Я чувствую, как их предсмертный ужас входит в меня. Это меня вдохновляет… питает, Люциус. Успокаивает боль моей души…

Малфой поднял взгляд. Он давно знал и видел разного Тома, однако на его памяти тот никогда не задумывался всерьёз о своей душе — вне зависимости от того, болела она у него или нет.

— Ты недоволен, мой Лорд?

Лягушка все ещё дрыгалась в руке юноши. Том швырнул её на ковер. На его лице застыло раздражение.

— Я чувствую это сердцем. Эту… горечь. Пусть это не моё, а его сердце и его эмоции, но я испытываю что-то вроде фантомных болей, какие бывают у тех, кто лишился руки или ноги, и всё равно временами, словно, чувствуют их. Пусть боль мифическая, но от этого она не становится менее реальной. Я думал, что уничтожу её, накормив, но сейчас всё куда хуже, чем было…

Люциус был ошеломлён.

— Мой Лорд, я, конечно, не уверен, но…

— Я не могу перестать думать о ней, Люциус, все мои мысли только о ней… Жест прохожего, шёпот, закат цвета её волос — всё напоминает о ней. Это как болезнь…

Люциус почувствовал, что его брови поднимаются всё выше и выше и вот-вот коснутся волос.

— Ты влюблён?

— Вот ещё! — отрезал Том, сразу превратившись в подростка. — Я вненавижен. Да, Люциус, именно так, — лицо его обрадованно просветлело, — и есть лишь одно средство, способное меня исцелить.

— Хочешь её убить?

— Ни в коем случае, — Том приподнял тяжёлые веки, и сияющие глаза наполнились синим ядом, — я не хочу её убить. Я хочу её сломать, — его губы дрогнули, — и знаю, как это сделать. Это будет просто…

* * *

— Ты уже третий день почти не выходишь из комнаты, — произнёс Чарли. Облокотившись на коленки, он сидел на заваленном подушками и мишками диване и разглядывал сестру. — Мама уже беспокоится. С тобой всё в порядке?

— Всё замечательно, — Джинни старалась сдержать напряжение и нетерпение в голосе. Она причёсывалась за туалетным столиком. Сто раз с одной стороны, сто раз с другой — её определённо успокаивали эти монотонные движения. Не говоря уже о том, что волосам это было только на пользу: похожие на лист меди, они гладко стекали по спине. — Просто мне надо побыть в одиночестве, чтобы немного собраться с мыслями.

— Я понимаю, но всему же есть предел! Ты и вниз не всегда спускаешься, чтобы поесть: сидишь всё время взаперти и даже друзьям не пишешь…

— Я отправила сову профессору Снейпу, — буркнула Джинни. Это было сущей правдой: она отправила ему отросток flora fortis, что дал ей Бен, чтобы выяснить, существует ли шанс, что это компонент противоядия для Драко.

Date: 2016-07-18; view: 249; Нарушение авторских прав