Империя победила республику 4 page

СТРАТЕГИЯ КОЛОССА

Ничто не является более фатальным для нации, чем экстремальная самососредоточенность и тотальное желание осуществить то, чего другие самым естественным образом боятся.

Эдмунд Берк, 1797

Новый миропорядок зарождается в тени американского всемогущества. США уже более ста лет определенно доминируют в Западном полушарии; только закрепившись здесь, супердержава нашего времени устремилась к гло-

бальному доминированию. Главенства в западном лагере оказалось недостаточно. В 1991 г., как только окончилась «холодная война», первая администрация Буша смело заявила, что Соединенные Штаты не только являются самым могущественным государством на планете, но намерены решительно пресечь попытки других стран посягнуть на их гегемонию. Именно так действовал президент Дж. Буш-младший на Совете национальной безопасности через три дня после террористической атаки 11 сентября: «Это новый мир. Генерал Шелтон должен дать генералам все необходимые цели. Смотрите на часы. Я хочу видеть план — его стоимость, время исполнения. Все варианты на стол. Я хочу, чтобы решения были приняты быстро»¹. Этот принцип зафиксирован в знаменитом документе «Стратегия национальной безопасности», изданном администрацией Буша-младшего в сентябре 2002 г.², в котором была сформулирована «доктрина Буша».

Может ли американский колосс повернуть течение мировой истории в желаемом для себя направлении, представляя собой лишь двадцатую часть мирового населения? И при этом столь разнородного населения?

НЕОКОНСЕРВАТИВНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Сложилось весьма устойчивое убеждение в том, что современным Вашингтоном правят «новые консерваторы» — или, как их привычно называют на Западе, «неоконы». Те в обиде: ах, если бы так. На самом деле самой влиятельной столицей мира владеет весьма сложная амальгама политических сил, и «настоящие неоконы» — лишь часть этих сил. И, как жалуются «неоконы», главенствующая лишь периодически. Группе высших исполнительных лиц, «либеральным империалистам — Чейни—Рамсфелд—Райc—Вулфовиц — талантливо ассистировали на теоретическом уровне

¹ Woodward B. Bush at War. New York: Simon and Schuster, 2002, p. 63.

² Mearsheimer J. Better to Be Godzilla than Bambi («Foreign Policy», January/February 2005, p. 25).

теоретики-неоконсерваторы Роберт Коэн, Краутхаммер, издатель «Уикли стандард» Уильям Кристол. Неоконсерваторов также называют просто «империалистами» (Вулфовиц, Перл), а основную правящую группу — «настойчивыми националистами» (Чейни, Райc, Рамсфелд).

Мир обозначил американскую гегемонию как империю. Империя?

«Настоящих буйных мало», — говорил поэт. Назовем сразу признанных «буйных неоконсерваторов»: первый замминистра обороны Пол Вулфовиц; замминистра обороны по выработке политики Дуглас Фейт; начальник штаба вице-президента Льюис «Скутер» Либби; ведущий в Совете национальной безопасности Ближний Восток, Юго-Западную Азию и Северную Африку Элиот Эбрамс; член Совета по выработке оборонной политики Ричард Перл. Остальные «неоконы» судят и рядят о политике, но не формируют ее, они ее «философы» — Макс Бут в «Уолл-стрит джорнэл», Уильям Кристол в «Уикли стандард», Чарльз Краутхаммер в «Паблик интерест» и «Комментари». Философ Сидни Хук, Ирвинг Кристол и Роберт Каган пишут книги. Джин Киркпатрик преподает. Экс-директор ЦРУ Джеймс Вулси размышляет о мемуарах, Майкл Новак ударился в теологию. «Неоконы» сильны в таких аналитических центрах, как Американский предпринимательский институт, Проект Нового Американского Века, в таких фондах, как Бредли, Джон Олин, Смит Ричардсон.

А политику делают президент Джордж Буш-младший, вице-президент Ричард Чейни, министр обороны Доналд Рамсфелд, госсекретарь Кондолиза Райc. Не все они (и не всегда) благоволят к «неоконам» со всеми их крайностями. Прежнего госсекретаря Пауэла можно было определить, противопоставляя его крайним, как либерального интернационалиста. Многие из «грандов» осуждали яростную активность «неоконов» на Балканах, опускали международные разделы в речах Буша-младшего, когда тот лишь претендовал на Белый дом. (И либеральные фонды — Форд, Рокфеллер и Макартур будут помощнее: 833 млн долл. в 2003 г. против 68 млн долл. неоконсервативных фондов.) Неоконсервативные журналы имеют меньший тираж, чем

откровенно либеральные «Нэшнл ревью», «Нэйшн», «Нью-рипаблик», «Нью-йоркер» (не говоря уже о «Тайм» и «Ньюсуик»).

Неоконсерватизм вызрел как идейное движение, которое требовало большей американской твердости в отношениях с Советским Союзом. Он поддерживал диссидентов в Советском Союзе как вызов советской мощи. На периферии «холодной войны», в странах «третьего мира» неоконсерваторы требовали от американского правительства жесткости в отношении союзников — вы с Америкой или против? Неоконсерватизм стал заклятым врагом реализма, это было бурное выражение демократического империализма, исходящее из иррационального тезиса, что Америка всегда права. Неоконсерватизм почти вслепую верит в благость смелых действий, в губительность поисков компромисса.

«Редкий случай в американской истории, — пишут Иво Даалдер и Джеймс Линдси, — когда крепко сплоченная и упорно действующая группа сумела осуществлять такое решающее влияние по столь критически важным вопросам, как это делают неоконы в отношении Ирака и других стран после крушения башен-близнецов»¹.

Кредо неоконсерватизма: открытое провозглашение первенства США в международных делах, снижение роли международных организаций, предваряющие удары по потенциальным противникам, любые действия, предотвращающие распространение оружия массового поражения, подозрение в отношении даже старых союзников (не говоря уже о таких новых доброхотах, как РФ), сокрушение «оси зла» (Иран, Сирия, Северная Корея), активное использование уникального факта американского всемогущества («история не простит бездействия»). Мантра «неоконов»: величайшей опасностью для Америки сегодня является возможность создания одним из «rogue states» («агрессивных государств») ядерного оружия, которым оно может снабдить диверсионные группы, стремящиеся проникнуть в Соединенные Штаты.

¹ Daalder I. and Lindsay J. America Unbound: The Bush Revolution in Foreign Policy. Washington: Brookings Institution Press. 2003, p. 230.

«Звездный час» политического всемогущества настал для «неоконов» в трагический для Америки час. Когда потрясенная страна в сентябре 2001 г. озиралась в поисках утраченного равновесия, «неоконы» молниеносно вышли на национальную арену и предложили президенту и администрации в целом серию активных действий, отвечавших тогдашнему паническому сознанию страны, полтораста лет не знающей войны на своей территории. Войны в Афганистане и Ираке вывели «неоконов» из идеологических пещер в самые главные кабинеты. Как пишет едва ли не самый активный «неокон» Макс Бут, «после самой крупной в истории США террористической атаки президент Буш-младший пришел к выводу, что администрация не может более позволить себе «скромной» внешней политики». Особое ликование «неоконов» вызвала принятая администрацией Буша в 2002 г. амбициозная «Стратегия национальной безопасности», главной мыслью которой было продекларированное право федерального правительства США наносить «предваряющие удары» в случае, если государственные органы страны посчитают политику государства X грозящей антиамериканскими действиями. Это наиболее лелеемый американскими неоконсерваторами документ.

Обречена ли Америка жить в тени наиболее параноидальных мнений, грозящих в конечном счете распылением мощи американского гиганта, потерей им наиболее важных союзов, невозможную попытку осуществить полицейские функции «по всем азимутам»? Даже сейчас видно, что внутри Белого дома, Капитолия, Пентагона идет жесткая внутриведомственная схватка. Если бы «неоконы» были в ней побеждающей стороной, то мы бы уже видели силовые действия против Ирака и Афганистана гораздо раньше. Сейчас мы наблюдали бы за ударами по Северной Корее и Ирану. Напротив, мы видим первые попытки контактов республиканской администрации с обеими этими странами.

В Америке достаточно трезвых людей, не опьяненных положением единственной сверхдержавы. Быстро выигранная война обратилась в Ираке (да и в Афганистане) теряемым миром. Уже сегодня ведущий американский социолог Иммануэль Воллерстайн спрашивает, почему «нашим глав-

ным военным ответом на акты террора было вторжение в страну, которая не имела ничего общего с атакой 11 сентября? «Полный вперед» — это девиз нынешней администрации, поскольку если они ослабят темп, то будут выглядеть очень глупо, а поражение позже кажется менее болезненным, чем крах сегодня».

Неоконсерваторы уже сейчас (на всякий случай) жестко утверждают, что они стояли и стоят за более активное, энергичное и быстрое вмешательство в «национальное строительство» в Ираке и Афганистане. Они уже обвиняют деятелей типа и класса Рамсфелда в неповоротливости, в скепсисе по отношению к участию американцев в создании новых государств на Ближнем и Среднем Востоке. Они выступают за расширение американского военного присутствия здесь. Современный американский неоконсерватизм — мощная и сплоченная сила, искусная в идеологическом споре и в трактовании оптимального американского курса в огромном внешнем мире.

«Неоконы» отметают всякие аналогии с Вьетнамом, они напоминают, что во время подавления иракского восстания в 1920 г. англичане потеряли более 500 солдат — гораздо больше, чем американская армия на этапе вхождения в Ирак. Но если потери в Ираке не прекратятся, а 87 млрд долл., выделенных Ираку, не стабилизируют там обстановку, если ценой борьбы с горцами будет кризис НАТО, если вместо демократии в новом Ираке воцарится режим шиитских аятолл, когда престижу Соединенных Штатов в мире будет нанесен жестокий урон, тогда Америка будет искать «козла отпущения». И она уже знает, как его зовут.

Стоя, так сказать, во «втором эшелоне» республиканской администрации, неоконсерваторы — демократические империалисты имеют все возможности воздействия на принятие ключевых решений. Как пишет Дж. Мершол, «определяющей характеристикой внешней политики администрации Буша стало то, как неоконы внутри и за пределами администрации оказались способными выиграть ключевые битвы — если не в первом раунде, то во втором или третьем. Неоконы не всегда писали либретто, но итог в большинстве случаев твердо попадал им в руки. Например, в Пентагоне

Рамсфелд играл ключевую роль во внутренних дебатах по изменению оборонной политики, но в вопросах внешней политики его неоконсервативные заместители Вулфовиц и Фейт имели решающий голос и сумели обеспечить почти тотальный контроль по всем аспектам войны и последующей оккупации»¹.

Похожее мы видим и в трансформации вице-президента Чейни. Вскоре после 11 сентября 2001 г. он погрузился в изучение ислама, и его учителями были неоконсерваторы Бернард Льюис, Фуад Аджами и Льюис «Скутер» Либби, которые утверждали, что свержение Саддама Хусейна покажет силу Америки и увеличит доверие к Соединенным Штатам во всем исламском мире. Чейни присоединился к партии войны.

ОТЕЦ И СЫН

Впервые за столетие республиканская партия в 2004 г. во второй раз подряд завладела Белым домом, сенатом и палатой представителей. Так было только во времена после победы Севера над Югом в Гражданской войне. Произошла немыслимая прежде концентрация колоссальной власти. И центром этой правящей миром власти является Совет национальной безопасности (СНБ), в который входят президент США и его ближайшие помощники. У этого органа больше ресурсов, мощи, прерогатив, способности применять силу в любом краю планеты, чем у любого правителя в мировой истории.

Как известно, СНБ первых сорока пяти лет существования концентрировался на реакции Советского Союза; после этой эпопеи данный орган, чьи полномочия не подтверждает и не оценивает даже конгресс, обрел невообразимую силу. И при этом мало кто специально обращает внимание на этот находящийся как бы в тени орган, работающий ежедневно и принимающий решения, касающиеся всех нас. Но те, кто входил в СНБ, как бы являют собой самую влиятель-

¹ Marshall J. Remaking the World: Bush and the Neoconservatives («Foreign Affairs», Nov./Dec. 2004, p. 87).

ную элиту современного мира. Теперь члены СНБ практически игнорируют внешнюю реакцию, отношение мира за пределами американских границ. Поразительна «безнаказанность» работы этого органа, членов которого не нужно проводить через процедуру парламентских слушаний.

Как главный распорядитель нынешнего американского Совета национальной безопасности, Кондолиза Райc, бесспорно, была ближе к президенту, чем любой из ее предшественников на посту советника президента по национальной безопасности. По ее собственному признанию, она проводила до шести-семи часов в день рядом с президентом. Более того, она как бы стала «неофициальным» членом семьи президента, проводя с этой семьей воскресные обеды, проводя с ней отпуск.

Лояльность Райc президенту как руководителю и как личности абсолютна. Вот ее собственная оценка своего босса: «Этот президент обладает стратегическим мышлением в большей мере, чем какой-либо другой президент, которого я видела. Время от времени что-нибудь в разведывательных оценках провоцирует его мыслительный процесс и подвигает на уточнение его стратегического курса. Я видела много такого в летней резиденции, в Кэмп-Дэвиде и на его ранчо в Техасе. Мы сидим и работаем над очередной проблемой, и вдруг он говорит: «Вы знаете, я сейчас подумал: ситуация в Китае». Это нечто люди не понимают, говоря о президенте. Потому что, если вы не сидите рядом с ним в Овальном кабинете, вам этого не увидеть»¹. Во многом перекликается мнение еще одного наблюдателя, видевшего Белый дом обоих Бушей, — Колина Пауэлла: «Буш-43 похож на Буша-41 своей готовностью действовать, но для 41-го это был процесс, которому предшествовали специальные размышления, в то время как 43-й руководствуется больше внутренней инерционной навигационной системой, а не интеллектом. Он знает во многом то, что он хочет делать и что он хочет услышать по поводу того, как достичь задуманного».

Представления Райc об оптимальной работе СНБ были

¹ Rothkopf D. Inside the Committee that Runs the World («Foreign Policy», March/April 2005, p. 19).

выработаны еще в годы ее работы в СНБ Буша-старшего, где ее учителем был тогдашний советник — Брент Скаукрофт (самый влиятельный президентский советник после Генри Киссинджера и Збигнева Бжезинского). Скаукрофт входил в элиту, внутри которой апологеты и антагонисты текущего курса ведут негромкую, но очень важную борьбу. И примечательно то, что весьма ожесточенным антагонистом курса современного СНБ (лицо которого определяют сам президент, вице-президент Чейни, министр обороны Доналд Рамсфелд и госсекретарь Кондолиза Райc) является именно секретарь СНБ его отца, Дж. Буша-старшего, — Брент Скаукрофт. Сам Скаукрофт определяет свою борьбу как сражение «традиционалистов», которых он возглавляет, против пришедших с Бушем-сыном «трансформистов», прагматиков, выступивших против неоконов. Борьбу интернационалистов против приверженцев односторонних действий, людей, победивших в «холодной войне», недовольных стратегией борцов «с террором».

Последние раскололи прежнее единство американской элиты, агрессивно оттесняя триумфаторов 1991 года от рычагов фантастической власти Вашингтона. Признаки этой борьбы налицо. Общеуважаемого Брента Скаукрофта при Буше-младшем не назначили даже на во многом декоративный пост главы президентского Совета по внешней разведке.

Почему? Потому что столь близкий отцу нынешнего президента Скаукрофт не желает демонстрировать стопроцентную лояльность. Он пытается сейчас объяснить причины склонности Дж. Буша-младшего к радикальным решениям: «Трансформация пришла 11 сентября. Нынешний президент — очень религиозен. Он воспринял как нечто уникальное, как поданное сверху то катастрофическое, что произошло 11 сентября, когда ему пришлось быть президентом. Он воспринял происшедшее как миссию, как его личную миссию расправиться с терроризмом». Скаукрофт замечает, что проблема в «абсолютной вере, в мотиве, столь благородном, что отныне все содеянное в отместку — O.K., поскольку речь идет о правом деле». Анализ Брента Скаукрофта однозначен: от традиционных отношений с союзниками до событий в тюрьме Абу Граиб — чем меньше мо-

ральной двусмысленности в твоем мировоззрении, тем лучше, тем спокойнее ты можешь оправдать свои действия.

Еще одна проблема, согласно взглядам Скаукрофта, проистекает из того факта, что «если вы верите в то, что ваши деяния — абсолютное благо, тогда грехом будет отходить от уже намеченного и взятого курса». Это означает, что абсолютизм либо создает опасные политические решения, либо, в противном случае, он делает Соединенные Штаты открытыми к обвинениям в лицемерии. Скаукрофт: «Например, вы выступаете в защиту тезиса об экспорте демократии, и при этом вы обнаруживаете себя в объятиях таких лидеров, о которых можно сказать что угодно, но только не то, что они привержены демократии или готовы отстаивать демократические идеалы где-либо. Абсолютные истины невозможно подвергать сомнению; невозможно одновременно практиковать прагматизм и полностью загораживаться от критики».

Это своего рода объявление войны традиционалистов трансформистам. Возникает ситуация противостояния курсов 41-го и 43-го президентов, отца и сына. Согласно Скаукрофту, «11 сентября позволило трансформистам утверждать, что ситуация в мире быстро ухудшается и мы должны быть смелыми. Мы знаем, что делать, и у нас для этого есть сила».

Контраст нынешнего Совета национальной безопасности и того, который возглавлял Скаукрофт, очевиден. Нынешние лидеры СНБ и не пытаются прикрыть своего отличия. Кондолиза Райc откровенно гордится своим детищем: «Я не хотела бы иметь СНБ, похожий на СНБ времен Брента — действующий в низком ключе, занимающийся координацией, а не оперативными проблемами, маленький и менее энергичный». Возглавляя СНБ, Райc требовала прежде всего безусловной лояльности, полного подчинения курсу президента, потакания всем его привычкам: «Вашей первой обязанностью является поддержка президента. Если президент желает иметь текст 12-го размера печати, а вы подаете ему 10-го, ваша обязанность дать нужный размер».

Традиционалисты утверждают, что Райc превратила главный штаб выработки американской внешней политики — Совет национальной безопасности в организацию, ко-

торая служит индивидуальным прихотям одного человека в ущерб лучшему служению более широко понимаемым национальным интересам. Огорченный Скаукрофт пессимистически размышляет: «Существуют две модели осуществления функций советника по национальной безопасности — снабжать президента информацией и управлять СНБ как организацией. Сложность состоит в том, чтобы решать обе задачи». Будучи советником президента по национальной безопасности, Кондолиза Райc, по мнению традиционалистов, ежеминутно была занята тем, чтобы быть на стороне президента, постоянно шепча ему что-то на ухо, становясь его alter ego в вопросах внешней политики. Это изменило роль СНБ как центра анализа, способного критично взглянуть на свой курс.

В результате государственный секретарь Колин Пауэлл, видимый миру как обладатель «голоса разума», — столь нужный рядом с импульсивным президентом, стал восприниматься президентскими лоялистами как подозрительная личность. Пауэллу приходилось не раз оправдываться перед иностранной аудиторией. Так, в Давосе в 2003 г., накануне американского наступления на Ирак, он заявил европейцам: «Вы хотите одеть меня в ваши одежды. Я не тот, за кого вы меня принимаете. Я не борюсь за ваш курс внутри американского правительства: я думаю, что президенту решать, должны мы применить военную силу или нет. Вы, ребята, должны понять, что я не являюсь выразителем европейской точки зрения в среде администрации». Отговорки, подобные вышеприведенной, не помогли: Пауэлл стал терять влияние, а затем и покинул администрацию. Его заместитель Марк Гроссман сказал: «Мы стали ненужной бюрократией». Традиционалисты в американской дипломатии уступили «демократическим империалистам» типа вице-президента Чейни и министра обороны Рамсфелда, уступили СНБ, возглавляемому Кондолизой Райc. Не зря Генри Киссинджер назвал Рамсфелда «самым безжалостным человеком», которого он когда-либо видел в американском правительстве.

Накануне 11 сентября 2001 г. вице-президент Чейни был влиятельным консервативным политиком, но изменив-

шаяся обстановка превратила его в лидера идеологически ориентированной группы политиков, готовых на крайние действия. Рамсфелд, как казалось в первой половине 2001 г., не задержится в администрации. Сентябрьский кризис вывел его министерство и его самого на первый план творимой истории.

И теперь связка Чейни — Рамсфелд конкурирует с СНБ по степени влияния на президента. Сотрудники СНБ с завистью отмечают, что Рамсфелд может войти в Белый дом в четырех местах этого хорошо охраняемого поместья. В то же время вице-президент Ричард Чейни имеет беспрецедентно большой собственный штат исследователей и чиновников, которым руководит Льюис «Скутер» Либби, имеющий ранг «советника президента» (формально равный руководителю СНБ). Желая избежать феодальных склок, Райc называет Чейни «восхитительным мудрым умом на советах администрации». Мнение вице-президента обычно не дебатируется, всем ясно, что он — чрезвычайно влиятельный советник президента.

ДВУХПАРТИЙНАЯ ПОДДЕРЖКА

Повсюду, куда ни ступала нога англосакса, политическая система приобретала устойчивую двухпартийность. Консерватор по природе, англосакс считает, что в политическом мире существуют лишь две партии — та, что сохраняет статус-кво — существующее положение, — и та, что стремится его изменить. Второго ноября 2004 г. победила та часть политико-психологической природы американца, которая воспротивилась радикальным переменам уже принятого курса, означающего на сегодня, увы, малопривлекательный статус-кво: войну, сокращение лагеря союзников, непривлекательность внешних инвестиций в вялую американскую экономику.

В этом была своя лихость: пусть весь мир осуждает бои в Междуречье, пусть ржавеют союзные связи с первостепенными союзниками, пусть экономика топчется в ожидании циклического подъема, пусть налоги уменьшаются у главенствующего процента населения — Америка предпочла

не возврат в менее амбициозное республиканское прошлое, а настойчивое самоутверждение в роли безусловного имперского лидера, железной рукой «исправляющего» наш бренный мир. Американцам нравится пример Рональда Рейгана. Ну и что из того, что он не блистал энциклопедизмом, ведь сумел же он положить на лопатки «империю зла»?

Президент Буш совершил своего рода революцию во внешнеполитической стратегии Соединенных Штатов. Он сознательно, целенаправленно и демонстративно отошел от опоры на союзные усилия, от постоянной упорной дипломатической работы к опоре на односторонние превентивные удары. Он круто изменил главному принципу своего отца-президента: «Нужно полностью погасить возникший в некоторых кругах соблазн того, что Соединенные Штаты могут каким-то образом в борьбе с терроризмом идти своим собственным односторонним путем». Сын полностью опроверг отца: «Мы можем остаться одни. Ну что ж, я это принимаю. Мы — Америка». И, считая значение 11 сентября самоочевидным, американское руководство и не пыталось убедить весь мир в своем трактовании этого события. Президент Буш-младший пообещал мировым террористам показать «американскую справедливость», как будто обещания просто справедливости было недостаточно. В результате Америка начала войну против Ирака, имея поддержку только четырех членов Совета Безопасности ООН.

Главное — не то, что Америка сегодня империя; главное, что она готова пользоваться своей мощью. Основной удар война в Ираке нанесла умеренным режимам в мусульманском мире. Президент Буш-младший сделал это возможным, когда вместо борьбы с «Аль-Кайдой» призвал к борьбе против одной из арабских стран и в поддержку доктрины «предваряющего удара» — все в одном пакете. «Многие из тех, кто противостоял «Аль-Кайде», решили, что они не хотят быть с Соединенными Штатами. Европейцы чувствуют неловкость в отношении американских претензий — вкупе с американскими сомнениями в европейской решимости это создает потенциал для долговременного и опасного разъединения». Это была война «по выбору, а не по необходимости», и большинство европейцев вовсе не раздели-

ли восприятия и чувств и логики американцев. Связав Ирак с Усамой — что было явно несправедливо, — администрация Буша стала подавать таких союзников, как французов и немцев, не просто как «несогласных», но как предателей. Это не могло не вызвать межсоюзнического кризиса. Европейцы же просто не желали очевидного слома многолетних прежних правил и замены их одиозными новыми — американскими.

История знает множество случаев, когда ее герои вовсе не считали себя виновными в ошибках и преступлениях. Римляне считали славными грабежи парфян; правоверные католики считали справедливым деяния испанской инквизиции; «отцы-основатели» Соединенных Штатов считали рабство экономической необходимостью; боснийские сербы считали справедливыми этнические чистки; умиротворители нацистов считали самым главным «мир в наше время». Урок: чем дольше длится иллюзия зла, тем сложнее от нее избавиться.

ДЕМОКРАТЫ КАК АЛЬТЕРНАТИВА

Можно ли было победить президента Дж. Буша-младшего? Вполне. Рухнул же с имперской колесницы его отец — Буш-старший, причем в сиянии славы победителя в том же Персидском заливе? Но, в отличие от Билла Клинтона, Джорджу Керри не хватило политического таланта, не хватило убедительной последовательности. Он начал свои притязания на Белый дом издалека — почти два года назад. И сразу же обнаружил ограниченность своего политического таланта. В эру телевидения, в эпоху средств массовых коммуникаций претендент виден миллионам со всеми своими достоинствами и недостатками. Керри природа наделила многими из достоинств — память, реакция, жизненная сила, чутье к слову, понимание аудитории. Помог многолетний опыт пребывания в сенате, семейное благосостояние, высокий престиж Бостона и Массачусетса в целом. Во всем этом сочетании достоинств не хватало малого. Он не волновал. Так прошла вся вторая половина 2003 г.; бостон-

ский брамин говорил неглупые вещи, но всерьез его воспринимали немногие.

На наличие шанса указал сосед — Ховард Дин из Вермонта. Он не превосходил Керри из Массачусетса ни ростом, ни опытом, ни числом военных наград. Он превосходил Керри темпераментом. Именно Дин превратил становящиеся скучными и все более напоминавшие ворчания бостонца дебаты в яростный — немедленно привлекший внимание атакующий порыв против косноязычного президента. Именно Ховард Дин сокрушил «послесентябрьскую» тефлоновость президента подвергнувшейся нападению страны. «Мне стыдно быть американцем», «Америка сегодня более уязвима, чем год назад — до нападения на Ирак», «Где приснопамятные средства массового поражения?». Дин сокрушил табу, он и был тем «мальчишкой», который сказал, что техасский король на самом деле голый. Джон Керри увидел представившуюся возможность. Мы увидели нового сенатора Кери, воодушевленного и возмущенного, овладевшего рядом истин, которые больно били по президенту:

Ирак Саддама Хусейна был меньшим распространителем терроризма, чем развороченный американскими войсками шиитско-суннитско-курдский улей с лидерами типа шиитского клирика Ас-Садра.

Наличие у Саддама Хусейна оружия массового поражения — ложный предлог для выступления машины Пентагона.

Нет никаких доказательств существования контактов, связи (не говоря уже о взаимодействии) между официальным баасистским Багдадом и исламским фундаментализмом; в качестве предлога военного выступления и этот тезис является ложным.

Президент Буш снизил налоги с одного (верхнего) процента наиболее богатых американцев, не улучшая долю низшей половины среднего класса.

Республиканская администрация разрушила одно из оснований мировой мощи Америки — ее военные союзы, проигнорированные, лишенные внимания и опеки.

Президент Буш своей внутренней и внешней политикой расколол страну, противопоставил одних американцев дру-

гим, порушил послесентябрьское единство ставшей жертвой терроризма страны.

Все эти обвинения были сильны своей правдой, эти обвинения показали уязвимость младшего Буша. Страна стала ужасаться репортажами из Эль-Фаллуджи и других мест. Страна созрела к перемене курса? Именно здесь Джон Керри и обнаружил свою слабость — он, колеся по всей стране, не мог ответить прямо и конкретно: что он будет делать в Ираке на второй день избрания президентом? Он, голосовавший в сенате за вторжение, не обещал вывести войска, он не говорил о необходимости перемирия, он не показал своего решения столь острой проблемы. И американцы 2 ноября увидели его относительно убедительным критиком, но гораздо менее убедительным созидателем. Это и предопределило итог схватки. Непоследовательность и отсутствие перспективы — большой грех в политике.

Характерным обстоятельством стало то, что противники и сторонники президента Буша приняли решение задолго до выборов — в этом яркая особенность кампании 2004 г. Если ожесточение кампании 2000 г. сводилось к спору о выборе, то четырьмя годами позже спор приобрел все черты ожесточенной самозащиты. Курс же противника приобрел черты органической неприемлемости. Самые животрепещущие сферы стали предметом спора — война и экономика стали главными ее предметами, — и американское общество отозвалось так контрастно, как никогда прежде.