Бутерброды для Туполева и жена для резидента

СТРАНА развивалась бурно и уверенно. Все — кроме разве что предков нынешних «демократов», — вспоминая и через много лет тот последний мирный год, вздыхали: «Да, перед войной мы начали жить»..

Один из героев повести «Сфронтовым приветом», написанной прекрасным советским писателем Валентином Овечкиным в 1944 году, старшина Крапивка, вздыхал:

«— Эх... какая жизнь распрекрасная установилась у нас перед войной, да не ценили мы ее как следует. Подумать только: два с полтиной килограмм селедок стоил, бери, сколько хочешь, хоть бочонок. Астраханская, залом, в руку толщиной, спинка, как у поросенка, сало из нее течет. А донская, высший сорт, четыре пятьдесят, в маринаде, с лавровым листиком? В какой магазин ни заглянешь, полки трещат от продуктов. Колбаса всяких сортов: любительская, чайная, варшавская, краковская, сосиски, сардельки, консервы, балыки, копчености. А выпивки — хоть залейся: от простой белой, до тех ликеров включительно, в глиняных кувшинчиках, что как раскупоришь, так запах идет по всей комнате, будто духи разлили. Да дешево же все было! Три пятнадцать четвертушка белой стоила. Без карточек, без очереди».

И после этого вполне реалистичного описания Крапивка прибавлял:

«— А пирожки какие продавал у нас мясокомбинат, с печенкой, по тридцать пять копеек штука! А пельмени сибирские в замороженном виде — два пятьдесят килограмм!..»

Не везде, конечно, эта картина была перед войной наблюдаема, однако дела шли так, что еще одна мирная пятилетка, и Россия, страна преимущественно рискованного земледелия, решила бы продовольственную проблему. И при этом в России могли появиться уже не только отечественные радиоприемники, но и отечественные телевизоры — даром что первый изобретатель телевидения Зворыкин жил, увы, за океаном.

Подняв до неплохих высот промышленность группы «А», то есть производство средств производства, страна теперь могла сказать уже и «Б» — в смысле развивать уже и эту группу производства товаров широкого потребления.

Многое поняли люди за это небывалое ранее в истории России десятилетие... И даже тот, кто еще три-четыре года

назад имел те или иные перед Россией прегрешения, оглядываясь назад, пожимал плечами, вспоминая себя прошлого.

Написав это, я имею в виду и Андрея Николаевича Туполева...

21 ОКТЯБРЯ 1937 года он, ведущий советский авиаконструктор, хорошо известный Сталину, был арестован органами НКВД, тогда возглавлявшегося Ежовым.

В 1936 году только в кремлевском кабинете Сталина Туполев был три раза — 14 июля, 14 декабря и 31 декабря. Однако не прошло и года, как главного инженера и заместителя начальника Главного управления авиационной промышленности Наркомата тяжелой промышленности СССР Туполева «взяли».

В стране и до его ареста, и после его ареста специалистов различных отраслей арестовывали и осуждали к различным срокам заключения (расстреливали инженеров и ученых редко, зато, как правило, они имели возможность и далее работать по специальности). Но случай с Туполевым оказался уникальным в том смысле, что были арестованы и несколько лет провели вместе с ним «в особых условиях» десятки его сотрудников.

Вокруг темы инженерных «шарашек» лжи — как «искренней», связанной с деформацией воспоминаний мемуаристов, так и злобно-злостной — нагорожено много. Даже, например, А. Топтыгин безосновательно утверждает, что интеллигенция-де у Сталина особым почетом не пользовалась и он ее якобы терпел лишь потому, что без нее и пятилеток не выполнишь, и к войне не подготовишься. А Туполев, мол, здесь типичный пример.

Нет, не типичный, а, повторяю, уникальный. Но я коснусь этой истории постольку, поскольку она связана с именем Берии. Ведь если принять на веру официальную версию, Лаврентий Павлович выглядит не очень-то красиво: вроде бы и не «вурдалак», не «палач», но — вряд ли порядочный человек. Так что на истории с конструктором Туполевым надо остановиться...

27 декабря 1954 года он направляет письмо Хрущеву:

«Уважаемый Никита Сергеевич!

В соответствии с Вашим согласием оказать нам помощь в деле реабилитации, направляю Вам список работников моего конструкторского бюро, репрессированных органами НКВД в 1937 — 1938 годах и освобожденных досрочно, со снятием судимости, постановлениями Президиума Верховного Совета Союза ССР.

Приложение: список на 9 листах, мб № 4552.

Туполев».

А 23 февраля (надо же!) 1955 года заведующий административным отделом ЦК Дедов, первый заместитель Генерального прокурора СССР Баранов и Председатель КГБ при Совете министров СССР Серов в докладной записке сообщали секретарю ЦК КПСС товарищу Н.С. Хрущеву:

«Туполев и другие видные работники авиационной промышленности были арестованы НКВД СССР в 1937 — 1938 гг. Конкретных материалов для обвинения в распоряжении НКВД не имелось, и все следствие строилось лишь на показаниях арестованных, оговоривших друг друга.

От Туполева, например, были получены показания, что он из числа сотрудников ЦАГИ создал антисоветскую группу, участники которой... якобы занимались саботажем... и вредительски сконструировали почти все самолеты.

Вскоре после ареста Туполева были также арестованы все ведущие работники ЦАГИ — Мясищев, Петляков, Некрасов и другие. Все эти лица на допросах показали, что они будто бы занимались организованной антисоветской деятельностью. В последующем большинство... отказалось от ранее данных показаний как от вымышленных...

В 1938 году все эти лица, не будучи осужденными, были направлены на работу в Особое техническое бюро при НКВД СССР... С приходом в НКВД Берия, он для того, чтобы создать видимость использования специалистов для пользы дела, добился обманным путем перед инстанцией (то есть Сталиным. — С.К.) осуждения 307 авиаспециалистов заочно на разные сроки, указав, что «рассмотрение этих дел нецелесообразно, т.к. это оторвет специалистов от их работы и сорвет план работы Особого технического бюро»...

Приведя эти явно надуманные и совершенно несостоятельные доводы, Берия вместе с тем лживо утверждал, что вина арестованных специалистов в совершении государственных преступлений якобы доказана, и отмечал, что вызов... в судебное заседание ничего не даст, так как они длительное время находились во взаимном общении и договорились о характере показаний, которые следует давать...

В мае 1940 года Военная коллегия Верховного суда заочно рассмотрела дела на арестованных специалистов и определила им меры наказания...»

Ну, а далее сообщалось, что «следственные материалы были сфальсифицированы в результате применения... мер физического воздействия».

Итак, что, документы поймали-таки Берию на неблаговидном факте?! Выходит, ошибался автор, так уж положительно аттестуя Лаврентия Павловича? И он, выходит, не без греха, и он способен на подлость, да еще и какую, да еще и по отношению к каким людям!

Однако не так все просто, уважаемый читатель!

ТУПОЛЕВ был арестован 21 октября 1937 года и уже с начала 1938 года возглавил Центральное конструкторское бюро № 29 НКВД СССР. То есть уже к весне по крайней мере 1938 года работоспособный коллектив имелся. А аресты продолжались и продолжались. Заместитель главного конструктора Д.С. Марков был арестован 6 ноября 1938 года! Тогда ЦКБ-29 работало уже вовсю, уже и самолеты на летные испытания направлялись! Так зачем было арестовывать Маркова? Он ведь и до ареста, и после ареста занимался тем же самым — работал у Туполева?!

Но если мы посмотрим на хронологию арестов, то кое-что начинает проясняться.

21 октября 1937 года арестован Туполев. 27 октября — В.М. Петляков, 1 ноября — заместитель главного конструктора Г.А. Озеров, 2 декабря — академик Б.С. Стечкин, 10 января 1938 года — академик-консультант А.И. Некрасов и заместитель главного конструктора Черемухин, 12 января — заместитель главного конструктора В.М. Мясищев и т.д.

Эта череда разделенных иногда днями, иногда неделями арестов говорит не о взаимных оговорах, а о постепенных, вынужденных признаниях не в результате физического воздействия, а в результате следствия, очных ставок и т.п. Те, кто вел следствие по делу Туполева, уже через десятилетия отмечали, между прочим, что подследственный это был тяжелый: подпишет протокол, а назавтра от показаний откажется. Это вообще-то называется «запутывать следствие». Но никто никогда не называет чьи-то фамилии наобум — всегда за этим что-то стоит. А если все же наобум — лишь бы «не били», так тогда какая разница, сколько оговаривать! Их, этих фамилий, в памяти каждого арестованного были десятки. А арестовали на все про все 51 человека, включая самого Туполева. Да и то не в одночасье.

Откуда я знаю точное число арестованных? А из письма Туполева Хрущеву, в приложении к которому на 9 листах были приведены данные на 51 (пятьдесят одного) работника.

Кто-то может заметить: арестовывали в 1937-м, Туполев же письмо написал в 1954 году. За это время многие могли просто умереть. Но, во-первых, не так же массово все поумирали. А во-вторых, такое объяснение не проходит! В списке-заявке Туполева на реабилитацию сотрудников имеется, например, Владимир Михайлович Петляков. Однако он трагически погиб в авиационной катастрофе в 1942 году. Но его включить в список 51 сотрудника не забыли.

Итак, номенклатурная хрущевская троица солгала. Не триста семь человек было задержано НКВД, а пятьдесят один. Причем почти всех арестовали до появления Берии на Лубянке, и лишь осуждала их Военная коллегия Верховного суда уже при Берии. Высокое партбюрократическое «трио», правда, утверждает, что все равно — из-за козней Берии. Но почему же Военнная коллегия осуждала «невинных» отнюдь не «чохом»! Ведь если за этим стоял Берия и все было ясно, то взяли бы да и спроворили все приговоры в день-два. Осуждали-то заочно, без вызова обвиняемых в судебное заседание...

А приговоры иногда разделены временем чуть ли не в год, и пункты 58-й статьи не у всех осужденных одинаковы. Так, заместитель главного конструктора Марков был осужден 14 мая 1939 года к 15 годам.

Замы главного конструктора Озеров и Черемухин 29 мая 1939 года — к 10 годам.

Зам главного конструктора Базенков 28 мая 1940 года — к 5 годам. А зам главного конструктора Минкнер и академик Стечкин осуждены через три дня после него, 31 мая; первый — к 5 годам, второй — к 10 годам.

Замы главного конструктора Мясищев и Петляков были осуждены к 10 годам 29 мая 1940 года в один день с самим Туполевым, получившим 15 лет.

Нет, лгут «хрущевцы». Лгут и вот еще почему... Что значило создать современный самолет даже до 1938 года? Это значило только на проектирование затратить:

истребителя — 90...100 тысяч человеко-часов;

штурмовика — 100 тысяч человеко-часов;

бомбардировщика:

двухмоторного скоростного — 220 тысяч человеко-часов;

двухмоторного дальнего — 320 тысяч человеко-часов;

четырехмоторного — 470 тысяч человеко-часов;

летающей лодки

двухмоторной — 320 тысяч человеко-часов.

А постройка двух с половиной (половинку ломают на статическом стенде, чтобы проверить прочность конструкции) экземпляров опытного, например, четырехмоторного бомбардировщика — это и вовсе полтора миллиона человеко-часов.

К тому же самолет не существует без двигателя. И, по логике записки «хрущевцев», в придачу к арестованным самолетчикам надо было арестовать ведущих двигателистов страны. То есть если бы Берия, придя в НКВД, действительно имел широкие планы двинуть вперед нашу авиацию усилиями «рабского труда» ее создателей, то ему надо было бы выдумать десяток антисоветских организаций и упечь за решетку тысячи человек из КБ разного профиля.

Они, собственно, в различных КБ и работали, включая чертежниц, без которых тогда качественных чертежей не было (они начисто вычерчивались чертежницами на кальке). Но работали разработчики самолетов в обычном режиме. И лишь часть их руководителей временно и за реальные прегрешения пребывала в режиме особом. Скажем, Туполев после 21 октября 1937 года в кабинете Сталина появился не

скоро... А как там было с его ближайшим многолетним соратником Александром Александровичем Архангельским, который во многом и есть «АНТ» (аббревиатура из инициалов Туполева, долгое время служившая названием самолетов разработки его КБ)? Что ж, Архангельский в сталинском кабинете появлялся и после 21 октября 1937 года — на встречах Сталина с авиаконструкторами в июне 1939 года, в июне 1940 года. А уж кому как не Александру Александровичу было бы положено «сидеть» рядом с Туполевым, если бы Берия и впрямь лелеял коварные «авиационные» планы?

Архангельский, впрочем, и сидел. Но за столом рабочих совещаний, в рамках своего привычного рабочего дня. А потом уезжал домой.

Но и это не все!

Все осужденные работали не кайлом на Колыме, а карандашами за кульманами на верхнем этаже московского здания по улице Радио. Однако Туполева и многих других освободили (не реабилитировав) только после начала войны — постановлением Президиума Верховного Совета СССР от 19 июля 1941 года. Хотя приговоры были на 10 лет, на 15. Правда, и те, кто приговаривал, и те, кого приговаривали, наверняка знали, что никто такие сроки в заключении не останется.

Кто-то скажет: «Ага, когда приперло, так сразу и освободили!» Но дело даже не в том, что, освободив, судимость ни с кого не сняли. Дело в том, что Мясищева и Петлякова освободили намного раньше Туполева, и освободили до начала войны — 25 июля 1940 года. Тоже — по постановлению Президиума ВС!

29 мая 1940 года, не отрывая от руководства разработкой новых самолетов, Петлякову и Мясищеву «впаяли» по 10 лет, а через два месяца уже освободили! Вот-те и «интриган» Берия! И ведь ходатайствовал о них перед Верховным Советом именно он, нарком внутренних дел!

Сам, выходит, расстарался засадить конструкторов за решетку, а потом сам же и...

Странно как-то...

Но и это не все!

Туполев всегда отличался как лидер эгоцентризмом — одно время он подмял под себя целые самобытные конст-

рукторские коллективы. Конечно, это можно объяснить и благопристойно, красиво — мол, патриарх воспитал плеяду и т.д. Но что-то уж очень долго он не выпускал давно оперившихся учеников в самостоятельный полет. И только арест Туполева сразу же привел к появлению ряда самостоятельных КБ, которые тут же начали работать более чем успешно и зрело.

Так, знаменитый «АНТ-25» (по «Андрей Николаевич Туполев») на самом деле должен был бы называться «ПОС» — по имени фактического руководителя разработки Павла Осиповича Сухого. И в 1938 году организуется его отдельное КБ. И тут же дает отличный ближний бомбардировщик «Иванов», штурмовики «Су-2» и «Су-6». За последний самолет Сухой в 1943 году получил Сталинскую премию I степени.

А самолет «АНТ-42» — это разработка Петлякова, он потом и назывался «Пе-8». Первый его «полномасштабный» полет состоялся 11 августа 1937 года, а первый полет дублера — в июле 1938 года. И как раз в «заключении» Петляков фактически обрел свободу для самостоятельной работы. Именно там он начал свой выдающийся бомбардировщик «Пе~2», который в конце 1940 года уже начал выпускаться серийно.

Торпедоносец «АНТ-41» — это вообще-то Владимир Михайлович Мясищев. В 1938 году он тоже стал главным конструктором самостоятельного КБ и сразу дал проект первого в мире дальнего высотного бомбардировщика «ДВБ-102» с герметичной кабиной и дистанционно управляемым вооружением. За создание этого пионерского самолета Мясищев в 1942 году получил благодарность Верховного Главнокомандующего Сталина, а КБ — Сталинскую премию.

Да ведь и сам Туполев в «заключении» прибавил темп. Весной 1940 года он получил задание на проектирование будущего «Ту-2», а в январе 1941 года его уже испытали.

Нет, никого специально Берия по надуманным обвинениям в узилище не отправлял. Но коль уж в его ведомстве велась и такая работа (начатая в НКВД до Берии), то он и ее организовывал так, что все убыстрялось не силой страха, а в результате оптимального управления и создания нужных для работы условий.

Непросто было разобраться мне с этими обвинениями в

адрес Лаврентия Павловича, уважаемый мой читатель! Это как к густому лесу подходить... Издали — сплошная стена. Подошел поближе — начинаешь различать отдельные деревья, просветы... А там, смотришь, и тропинка обозначилась, можно идти дальше.

Да и нужно! Ведь когда-то же мы должны разобраться с собственной своей историей без дураков — раз и навсегда. Имя того же Туполева для меня с детства было священным. И останется — несмотря на все его реальные грехи и пороки — уважаемым. Он был очень крупной профессиональной и человеческой величиной.

Однако нельзя реальную грязь с виновных переносить на невинных (я имею в виду Берию). Так виновных не отмыть. Отмывает лишь правда.

Туполев отнюдь не был тогда убежденным сторонником Советской власти, он был скорее попутчиком, а в чем-то — тогда — и антисоветчиком. И в какой-то момент он «не туда» потянул за собой людей помоложе. Ведь даже хрущевцы в своей записке признали, что «в последующем отказалось от ранее данных показаний, как от вымышленных» лишь «большинство». Не все, выходит, отказались?! Значит, был грех?.. Скажем, академиков Некрасова и Стечкина окончательно освободили лишь 27 февраля 1943 года.

Но как только Берия увидел, что молодые Мясищев и Петляков, работающие увлеченно в условиях заключения, смогут работать еще лучше без опеки НКВД (да и без «опеки» Туполева), он сразу же сам настоял на их освобождении. Однако Хрущеву и хрущевцам надо было создавать из Берии «монстра»... И лживая записка Дедова—Баранова— Серова как раз на эту цель работала.

Но и это еще не все!

В записке этой троицы Хрущеву утверждалось:

«Проверкой... установлено, что многие сконструированные Туполевым и другими работниками ЦАГИ самолеты, о которых следствие добилось показаний как о сделанных вредителъски, изготовлялись в серийном производстве и в свое время считались первоклассными («ТБ-3», «СБ» и др.)...»

Довод о невиновности Туполева на основании того, что его самолеты изготавливались серийно, — это вообще-то для дефективных. Тонкий саботаж на то и тонкий саботаж,

чтобы все выглядело внешне нормально. Что же до якобы первоклассности...

Когда-то и самолет братьев Райт выглядел первоклассно.

Но вот классика — «История конструкций самолетов в СССР до 1938 г.» Вадима Борисовича Шаврова:

«Этот самолет («ТБ-3». — С.К.)... принадлежит к числу наиболее выдающихся не только для своего времени... Он был первым в мире четырехмоторным свободнонесущим монопланом-бомбардировщиком с двигателями, установленными в ряд по размаху в носке крыла...

Для 1930—1931 года самолет «ТБ-3» являлся большим шагом вперед и стоял на высоте технического совершенства»...

Для 1931-го — несомненно! А для 1941-го?

Немцы уже в 1935 году имели проекты «Юнкерса-88», «Хейнкеля-111», англичане — «Ланкастера»... Американцы в эти же годы разработали и концепцию «Летающей крепости», и первый «Боинг-17». А Туполев тянул и тянул «волынку» с тихоходными модификациями «ТБ-3». И к началу Великой Отечественной войны «ТБ-3» не просто устарел, а именно что преступно устарел. При всех рекордах, установленных на самолетах Туполева в 30-е годы, мы в 1941 году имели лишь один массовый дальний бомбардировщик — «ДБ-Зф» Ильюшина («Ил-4»). Плюс выдающийся, но очень дорогой «Пе-8» Петлякова и массовый фронтовой бомбардировщик «Пе-2» Петлякова же.

Факт есть факт! Самолеты известных уже в тридцатые годы немецких конструкторов Вилли Мессершмитта, Гуго Юнкерса (умершего в 1936 году на семьдесят седьмом году жизни), Эрнста Генриха Хейнкеля (ровесника Туполева, между прочим), а также самолеты фирмы «Фокке-Вульф» успешно воевали всю войну, а задуманы были в середине тридцатых.

«Лично» же туполевский самолет воевал лишь один — «Ту-2». И его разработка была начата Туполевым, когда он поневоле стал главным конструктором ЦКБ-29 НКВД.

Объективно техническая и организационная политика Туполева была если и не вредительской, то — на грани это-

го. Он ведь был главной идеологической фигурой в советском самолетостроении с 1930 года!

Главный конструктор Центрального аэрогидродинамического института (ЦАГИ), начальник Отдела авиации, гидроавиации, опытного строительства (АГОС) ЦАГИ...

Заместитель начальника Центрального конструкторского бюро (ЦКБ) ЦАГИ...

Заместитель начальника ЦАГИ, начальник Конструкторского отдела сектора опытного строительства (КОСОС) ЦАГИ...

И, наконец, главный инженер и заместитель начальника Главного управления авиационной промышленности Наркомтяжпрома СССР.

Вот должности Туполева с 1930 года по 1937 год. А итоги деятельности на этих должностях? Что ж, я процитирую авиаконструктора Александра Яковлева:

«Если провести сравнение основных типов советских самолетов, находившихся в серийном производстве... в 1939 году, с такими же немецкими, то это сравнение будет не в нашу пользу.

Истребители «МиГ», «ЯК», «ЛАГГ»... появились в опытных образцах лишь в 1940 году.

Сравнение бомбардировщиков «СБ» (туполевских. — С.К.) с «Ю-88» также не в нашу пользу...

Советский пикирующий бомбардировщик «Пе-2» появился у нас... только в 1940 году.

Самолета взаимодействия с сухопутными войсками, подобного немецкому пикирующему бомбардировщику «Юнкерс-87»... вовсе не было...»

Это были результаты не только удушающей монополии Туполева, но и между прочим преступной военно-технической политики замнаркома обороны по вооружениям Тухачевского. И чтобы встретить войну на новой технике, понадобились огромные и срочные организационные усилия многих и прежде всего — Сталина. В 1940 году по авиационным вопросам было принято более 300 решений и постановлений. В 1941 году — 488.

Но именно с 1938 года начался бурный подъем советской авиации, и она быстро приобрела вполне современный вид.

Недаром первая книга классика истории авиации Шаврова (создателя серийной амфибии «Ш-2») называется «История конструкций самолетов в СССР до 1938 г.», а вторая — «История конструкций самолетов в СССР. 1938 — 1950 гг.».

Для «демократов» 1938 год — это год репрессий. Для советской авиации — год начала ее обновления.

А то, что часть ее создателей оказалась в том году в условиях «особого режима» и жила «на казарменном положении», под охраной, виной Берии не было. Ведь я, уважаемый мой читатель, и еще не все сказал относительно лжи хрущевцев... Все они прекрасно знали без всяких записок 1955 года... На антибериевском пленуме ЦК, когда о Берии каких только гадостей не говорили, Молотов сказал:

«Известны и такие бывшие вредители, которые дали нам хорошие конструкции самолетов и в последующем настолько решительно отказались от своего антисоветского прошлого, что превратились в крупных деятелей нашей промышленности как передовые инженеры-конструкторы»...

Кто-то возразит, что это, может быть, не о Туполеве конкретно!

Но, во-первых, о Туполеве, потому что в примечаниях к стенограмме сказано, что имеются в виду в том числе «А. Туполев, В. Петляков, В. Мясищев и др.».

Во-вторых же, я привел часть исправленной стенограммы выступления Молотова, взятой из сборника «Лаврентий Берия» издания Фонда А. Яковлева. Но там же приведена и неправленая стенограмма, и в действительности Молотов сказал (при Хрущеве, естественно) следующее:

«Туполев посидел вредителем, а теперь самолеты нам делает. Когда увидел, как дело обстоит, что надо работать на эту власть, то стал работать, и дай бог ему здоровья, пусть себе работает.

Он теперь уже не тот человек, новый человек...» Вот так! С высокой трибуны Туполев прямо был назван вредителем! Бывшим... И никто Молотову не возразил — чего уж мы тут, Вячеслав Михалыч, на Андрея-свет Николаича бериевскую-то напраслину возводим... Это же все Берия, Берия, Берия...

Ведь в зале заседаний уже не было Лаврентия Павловича, который мог бы доказательно подтвердить правоту Вячеслава Михайловича.

Но когда Берия входил в высшее руководство государства, он не тиранил арестованных до него конструкторов, а, напротив, постарался сделать «особый режим» для них максимально рабочим. И я, заканчивая с Туполевым, кое-что об этом скажу... А точнее, приведу воспоминания аэродинамика из ЦАГИАполлинария Константиновича Мартынова.

Однажды его вызвал и.о. начальника ЦАГИПоцепкин, сообщил, что назавтра Мартынов должен будет посетить группу Туполева для консультаций, и прибавил: «Вы там увидите ваших бывших друзей и знакомых. Не беспокойтесь и не волнуйтесь. Разговор будет строго деловой, и никаких других тем затронуто не будет».

Разговор был в московском здании ЦАГИ на улице Радио, и Мартынову даже из-под крыши не пришлось выходить — он просто поднялся на пятый этаж...

«Меня провели в большую комнату, — вспоминал Мартынов, — и представили майору Кутепову... который, видимо, и был начальником группы.

Он вел себя весьма вежливо и предупредительно. Мне было сказано, что проектируется пикирующий бомбардировщик (будущий «Ту-2». — С.К.), работы находятся в стадии изысканий... Первая консультация с моим участием состоится немедленно... И действительно, скоро в комнату вошли Туполев, Озеров, Соколов, Стерлин, Изаксон и еще двое незнакомых мне лиц... Я испытывал сильное волнение. Ведь передо мной находились мой учитель и ряд товарищей, с которыми я работал много лет, и все они, как уверял нас с трибуны нарком М.М. Каганович (брат A.M. Кагановича. — С.К.), были государственными преступниками. Все они сильно изменились, особенно Озеров, который из толстяка превратился в худощавого мужчину. Исключение составлял А.Н. Туполев, который остался таким, каким мы его всегда знали... Если все казались несколько подавленными, то Туполев вел себя так, как будто ничего не изменилось, похохатывал в

своей обычной манере и держался довольно фамильярно по отношению к офицерам...»

Контакты стали регулярными, а тем временем ЦАГИ перебазировался в поселок Стаханово (будущий город Жуковский), где был ударными темпами построен мощный исследовательский комплекс. И теперь уже Туполев приезжал туда. Мартынов пишет об этом так:

«В назначенный срок к дверям лаборатории подъехал автомобиль, из которого вышли А.Н. Туполев и два офицера, одним из них был Кутепов. Они проследовали в мой кабинет на первом этаже. На столе было уже все подготовлено: графики... и расчеты... Но вот часы показали три. Андрей Николаевич отложил графики и с веселым смехом сказал: «Стоп! У меня заболела голова, и больше я работать не могу. Привык к регулярному питанию. Раньше, бывало, до двух часов ночи не ешь, и ничего, а теперь уже не могу. Давайте есть».

Я сказал, что, к сожалению, могу предложить ему только чай с сахаром, и сейчас же распорядился приготовить чай. Но один из сопровождающих Туполева офицеров встал и, ничего не говоря, вышел из кабинета. Он отсутствовал минут пятнадцать-двадцать и вошел в кабинет с кульками, содержащими провизию: хлеб, масло, колбасу и еще что-то. Был организован чай с бутербродами, и Андрей Николаевич с аппетитом поел. «Ну, вот, теперь давайте продолжим работу», — сказал Туполев, и мы вернулись к нашим графикам».

А вот как описывает Туполева тех дней новый нарком авиационной промышленности Шахурин:

«...приезжает Андрей Николаевич Туполев, энергично входит в кабинет, и во всем его облике — неиссякаемый оптимизм и сила... Андрей Николаевич заходил ко мне так, словно он только что приехал в наркомат из дома после обеда. Одет просто: в толстовке из сурового материала. Начинается разговор, и он тотчас пошутит, рассмеется...

Я наблюдал его и на аэродроме. Он вел себя там как хозяин, как настоящий главный конструктор...»

Таков истинный портрет «жертвы интриг Берии». И я потому так подробно остановился на истории с «бутербродами для Туполева», что мы ведь, уважаемый читатель, время от времени как бы ведем расследование. А любое расследование — это факты, непрерывно сопоставляемые с другими фактами и постоянно осмысляемые и переосмысляемые в свете новых и новых фактов и (или) логических доводов.

Дедов, Баранов и Серов вкупе с теми, кто готовил им записку для Хрущева, фактически возвели на Берию поклеп. И для того, чтобы это понять, надо было затратить определенные усилия. Мне — для добывания и анализа фактов, а тебе, уважаемый читатель, — для их усвоения и уже собственного анализа.

Я ведь и еще кое-что могу сказать, напомнив, что Сталин вначале «сватал» на НКВД Чкалова. Валерий Павлович органически не мог стать двоедушным, лицемерящим. И если бы в НКВД Ежова действительно творились средневековые кровавые действа, в том числе и по отношению к авиаконструктору Туполеву, могла бы прийти Сталину в голову идея вовлечь великого летчика с его непосредственной, открытой натурой в «мрачные тайны застенков Лубянки»? Воля твоя, уважаемый читатель, но взвешенный ответ здесь может быть один: «Нет!»

Теперь же, разобравшись, надеюсь, с «авиационными» инсинуациями против Берии, можно двинуться дальше — к новым фактам и к новому их анализу.

УЖЕ ИЗВЕСТНЫЙ нам Виталий Павлов в своих постперестроечных мемуарах 1996 года написал:

«К началу 1941 года внешняя разведка сумела в значительной мере оправиться от страшных ударов, нанесенных ей ежовско-бериевской чисткой».

Если учесть, что с 25 ноября 1938 года Берия был наркомом и все существенные процессы в НКВД (кроме разве что деятельности Отдела актов гражданского состояния и Управления пожарной охраны) проходили под его контролем, это заявление Павлова выглядит бесподобно!

Ведь внешняя разведка оправлялась «от страшных уда-

ров, нанесенных ей бериевской чисткой», под руководством самого Берии! Не так ли, уважаемый читатель?

Опять же Павлов пишет, что «чистки»-де центрального аппарата НКВД, «особенно его зарубежных структур, проводившиеся в 1937—1939 годах наркомами Ежовым и Берией», привели к тому, что «в ИНО из примерно 100 сотрудников осталось всего два десятка. Некоторые направления работы были совершенно оголены».

Сказать так — это сказать примерно следующее: «Россия в период правления Софьи и Петра Великого вошла в число ведущих европейских держав».

Но если даже средний ученик средней школы знает, что Софья и Петр — это, как говорят в Одессе, две большие разницы, то валить в одну кучу Ежова и Берию не запрещается, оказывается, даже генералам КГБ.

Я не говорю уже о том, что подавляющее большинство репрессий в зарубежных нелегальных и легальных структурах ИНО НКВДприходится на эпоху Ежова. Берия же, напротив, и здесь провел частичный обратный процесс. Но нельзя же забывать и о сотне нелегалов, «сданных» Кривицким.

Бритты и янки ведь не сообщили на Лубянку — кого он им «засветил», а кого — нет. А резиденты Рейсс-Порецкий и Орлов-Фельдбинг? Их ведь агентура, их коллеги-резиденты, связники — это ведь тоже автоматически попадало под подозрение. Если бы было иначе, Берия и Меркулов были бы просто болванами.

А они ими не были.

Между прочим, в напрочь «демократических» США издавна существует понятие «security risk». «Security» — это «безопасность, уверенность, охранение, гарантия, ценные бумаги»... Ну a «risk», он и в Африке риск.

Кризис в разведке был спровоцирован не Берией — кризис ему достался уже сформировавшимся. Иформировал его не столько Ежов, сколько Кривицкий, Рейсс, Фельдбинг (а ведь был еще и такой, например, крупный предатель, как оставленный мной за рамками рассказа комиссар ГБ 3-го ранга, протеже Ягоды, Генрих Люшков, бежавший к японцам 13 июня 1938 года). Причем масштабы и последствия этого кризиса раздуваются именно с целью свалить все на Берию.

Но вот свидетельство выдающегося советского разведчика болгарина Ивана Винарова. Оно взято мной из его книги «Бойцы тихого фронта», изданной на русском языке в Болгарии в 1987 году.

«С падением республики (Испанской. — С.К.) наша работа в Париже, естественно, прекратилась. В начале 1939 года мы с Галиной собрали свои чемоданы в дорогу. Петр Григоров (коллега Винарова по резидентуре. — С.К.) уехал с важными поручениями в США. Но в целом группа оставалась. Остались глубоко законспирированные наши сотрудники во Франции, Италии, Германии, Португалии, Испании. Войдя в новую оперативную организацию, в годы войны они самоотверженно сражались против «нового порядка»...»

Винаров, правда, был разведчиком Разведупра РККА. Но ведь и это была советская разведка! Сохранялись зарубежные кадры Разведупра, сохранялись, несмотря на ряд предательств, и кадры разведки НКВД. Не говоря уже о той Особой группе, которая была в ведении непосредственно наркома.

Виталий же Павлов сообщает, что много позднее смерти Сталина и «разоблачения» (н-да!), как он пишет, Берии ему в архивах попался отчет о работе внешней разведки за период с 1939 по апрель 1941 года, где он прочел следующее:

«...к началу 1939 года в результате разоблачения (вот тут это слово к месту. — С.К.) вражеского руководства в то время иностранного отдела почти все резиденты за кордоном были отозваны и отстранены от работы. Большинство их затем было арестовано, а остальная часть подлежала проверке».

Во-первых, на деле все было далеко не так безрадостно для разведывательной деятельности НКВД. А во-вторых, пардон, а как же иначе?

Это Виталий Павлов и его коллеги оказались настолько, если уж говорить прямо, непрофессиональными «лопухами», что позволили предателям и прийти к власти в Советском Союзе, и развалить его. Берия же его строил и укреплял.

Укрепил он и внешнюю разведку. Но перед этим он ее проверил. Увы, как саму историю процесса проверки, так и мотивы Берии (вначале как начальника ГУГБ, а затем уже и как полновластного наркома), обычно искажают в целях

придания и этим действиям Берии негативный смысл. Хотя со стороны Берии здесь все было логичным.

Вспомним хотя бы разведчиков Александра Короткова, Павла Судоплатова... Последний, к слову, не был отозван для проверки и вернулся в Москву в плановом, так сказать, порядке. Однако проверяли и его.

Напомню, что в начале ноября 1938 года Судоплатов был назначен исполняющим обязанности начальника ИНО ГУГБ. Был он «и.о.» три недели, потом его сменил Деканозов, а того — 13 мая 1939 года Павел Фитин. Виталий Павлов, описывая совещание у Берии, когда состоялось назначение Фитина, все переврал, сообщив, что Фитин-де был назначен «вместо арестованного Пассова». Он, правда, оговаривается, что сам на совещании не был и ход его знает со слов своего товарища Рогатнева (впоследствии — талантливого чекиста). Но порядок-то смены собственных начальников Павлов должен знать? Однако так, как он все описал, имидж Берии выглядит вполне определенно: хам, унижающий недоверием заслуженных людей.

Не самым достойным образом описывает ситуацию и Судоплатов. Впрочем, возможно, он не все и понял — он был боевик, разведчик, однако контрразведчик из него вряд ли получился бы. Я это говорю ему не в осуждение, просто у боевиков-оперативников другая психология. Судоплатов пишет:

«Берия в беседе с каждым сотрудником... пытался выведать, не является ли он двойным агентом, и говорил, что под подозрением сейчас находятся все».

Так он ведь говорил это людям прямо! Он тактично — насколько это было возможно — давал понять разведчикам, что обижаться не надо, что подозревают не лично его, что это — временно. Если, конечно, разведчик чист.

В итоге при наркоме Берии несправедливо репрессированных разведчиков, считай, и не было! Говорю «считай», потому что разведка — дело, увы, тонкое.

Берия поступал вообще-то очень человечно. Жаль, что этого не понял ни сам Судоплатов, ни его жена, красавица Эмма, назвавшая Берию «князем Шадиманом» по имени коварного героя только появившегося тогда романа Анны Ан-

тоновской «Великий Моурави». К тому же «рассмотреть подозрительные связи» Судоплатова публично предложил на партийном собрании ГУГБ осенью 1938 года его сослуживец еще по Харькову армянин Гукасов. Причем они, эти связи, если судить по свидетельствам самого Судоплатова, и впрямь иногда были «того»...

Через три года Гукасов героически повел себя в берлинском нашем посольстве после начала войны. Затеяв жестокую драку с гестаповцами, он был сильно избит, но шифровальщица успела за это время сжечь кодовые книги. Так что Гукасов не был подлецом.

Но напереживался Судоплатов вволю. После обвинений, высказанных Гукасовым и прочими, партбюро приняло решение исключить Судоплатова из партии, а утвердить это решение должно было общее партийное собрание ГУГБ в январе 1939 года.

Такая деталь: решение по Судоплатову партбюро, на заседании которого присутствовал как минимум новый начальник ГУГБ Меркулов, а возможно, и сам нарком Берия, было принято при одном воздержавшемся. Заместитель начальника ИНО Деканозова — Павел Фитин заявил, что он, как человек новый, Судоплатова не знает и судить о нем не может. Судоплатов оценивает такое поведение как честное и порядочное. Но ведь так его оценил и Берия: вскоре именно Фитин получил повышение и был назначен начальником ИНО.

Партсобрание же ГУГБ отложили. Похоже, что Берия, став наркомом, уже кое в чем разобрался, но еще — не во всем. И до окончания всех проверок решил атмосферу не накалять. Он ведь был умницей!

Но вот через несколько месяцев проверка Судоплатова закончилась и произошло следующее, самим Судоплатовым и описанное:

«Берия неожиданно вызвал меня к себе и предложил сопровождать его на футбольный матч на стадионе «Динамо». Никаких объяснений он не дал — это был приказ. Играли «Спартак», команда профсоюзов, и «Динамо», команда НКВД. В те годы каждая встреча этих команд была сама по себе событием. Поначалу я решил, что Берия хочет, чтобы я присутствовал во время его беседы с

агентом в ресторане... Когда мы приехали на стадион и вышли из машины, я следовал за Берией на почтительном расстоянии, поскольку к нему сразу подошли Кобулов, Цанава, Масленников и другие замы, тут же окружившие своего шефа. Обернувшись, он, однако, сделал мне знак подойти поближе и идти рядом — так я очутился в правительственной ложе. Берия представил меня Маленкову и другим партийным и государственным руководителям... Сам факт моего присутствия на правительственной трибуне дал понять Круглову, Серову, Цанаве и другим, что пора прекратить распространять слухи о моих подозрительных контактах, связях и каких-то компрометирующих меня материалах, имевшихся в следственной части. Они должны были убедиться, что отныне я отношусь к разряду доверенных людей в глазах руководства страны...»

И опять Судоплатов не оценил поступка Берии по достоинству даже через много лет. А ведь Берия:

а) не затевая ни с кем официальных словесных объяснений, наглядно и предметно показал одновременно всем, кому надо, что Судоплатову отныне доверяет;

б) эффективно устранил на будущее все возможные недоразумения на сей счет;

в) опять-таки без словесных излияний, поставивших бы в неловкое положение прежде всего Судоплатова, показал ему, что все его проблемы позади.

И ведь сделал это, пригласив боевика-террориста Судоплатова, не забудем, в правительственную ложу!

А почему бы и нет? Проверка закончена, Берия убедился, что Судоплатов доверия достоин. Так почему бы не показать это всем и эффектно, и эффективно (даже с точки зрения экономии времени на соответствующие разговоры!).

Не знаю, как читатель, а лично я восхищен умом, тактом и тонкостью Лаврентия Павловича. Это, уверяю всех, одним лишь трезвым опытом не дается. Для того, чтобы так разрешить щекотливую ситуацию, надо самому иметь ранимую и гордую душу. Ну и, конечно, огромный психологический опыт.

НО ВОТ генерал КГБ Виталий Павлов для Берии добрых слов не нашел, описывая и по личным впечатлениям, и по рассказу Рогатнева (во время войны героически, впрочем, погибшего), «как тронутых сединами заслуженных разведчиков Берия нарочито небрежно распихивал по разным подразделениям». Короче, по Павлову Берия — несомненно хам, да еще и непрофессионал.

Но, скажем, «небрежно распихнутый» Василий Михайлович Зарубин (ему в день совещания на сорок пятом году жизни до седин было далековато) в 1941 году уехал резидентом в США, стал генерал-майором. Умер в 1972 году, не дожив до восьмидесяти двух лет.

А чуть позднее я остановлюсь на другом успешно действовавшем в США резиденте — Исхаке Ахмерове, тоже Берией якобы «небрежно распихнутом»... Ему, к слову, в 1939 году было 38 лет, и он имел вполне брюнетистую шевелюру без седины.

Вообще-то, генерал Павлов, обвиняя Берию в том, что тот непрофессионально и огульно оголил американское направление работы НКВД, в очередной раз лжет. Скажем, давно и успешно работал в США агент-групповод Звук — Яков Голос. Он родился в 1889 году в Екатеринославе в семье рабочего, сдал экстерном за полный курс гимназии, работал в нелегальной большевистской типографии, был сослан на вечное поселение в Якутскую губернию, откуда бежал в США и там осел. Голос был включен в нелегальную сеть НКВД в 1933 году. В 1935 году он отправил в СССР жену и сына, в 1937 году приезжал в Москву сам, встречался со Слуцким. Если бы подозревали всех, то уж Голоса надо было в первую очередь вызывать (и он бы приехал), арестовывать и т.д. Однако Голос спокойно работал при Ежове и так же работал и при Берии.

Далее, в США — о чем Павлов не знать не мог — успешно работал кроме Ахмерова и после Ахмерова резидент внешней разведки Гайк Овакимян. Его тоже никто не отзывал, действовал он под прикрытием инженера Амторга, в 1940 году стал аспирантом Нью-Йоркского химического института, защитил там диссертацию. У Овакимяна на связи в тот период находилось 14 агентов, не считая агентов-групповодов. Так что Берия не так уж безудержно «громил» в

конце 30-х годов внешнюю разведку, как это вдалбливают в наши головы несколько поколений «демократов» и как уверяет генерал Павлов. И скорее надо сказать на сей счет обратное.

Что же до Исхака Абдуловича Ахмерова, то биография у него была — хоть кино снимай. Татарин из Троицка Челябинской области, 1901 года рождения, он еще мальчишкой хлебнул жизни: скорняжничал, был курьером, мальчиком на побегушках в галантерейном магазине, учеником электромонтера, хлебопеком.

А в 1920 году он — депутат Казанского совета, в 1923-м окончил 1-й государственный университет (будущий МГУ) и стал заместителем директора Московского педагогического техникума.

Потом — Наркомат иностранных дел, работа в Бухаре и в Турции, вновь Москва, Институт красной профессуры. В 1932 году Ахмеров зачисляется в штат ИНО ОГПУ, получает свой первый оперативный псевдоним Юнг и направляется в Китай... В 1934 году он возвращается в Москву, и там его начинают готовить для работы в США.

В 1936 году в американской нелегальной резидентуре Ахмерова было шесть сотрудников и 10 источников. Иногда, выступая в роли текстильного фабриканта, он назывался то Уильямом Грунком, то Майклом Грином, то Майклом Адамецем или еще кем-то. И вот тут...

И вот тут Ахмеров влюбился... Вообще-то предмет его воздыханий был вполне профессионально подходящим — одна из сотрудниц резидентуры, молодая, красивая, имеющая связи в аппарате Белого дома Хелен Лоури (оперативный псевдоним Таня). К тому же Хелен была племянницей Генерального секретаря Компартии США Эрла Браудера. И отвечала своему русскому шефу взаимностью.

Пора влюбленности совпала с плановым вызовом Ахмерова в Москву для отчета о проделанной работе. И вот тут Ахмеров направляет лично наркому Берии рапорт с просьбой разрешить брак с Таней и вместе с ней приехать домой. Реакция Берии была крайне негативной и бурной. И поскольку двуличием Берия не отличался, это косвенно опровергает будущую грязную клевету о нем как о сексуальном маньяке.

На формирование Берии как человека безусловно наложила отпечаток профессия чекиста. Хороший чекист не может быть бабником. Когда Иван Серов расхвастался, что смог с санкции Хрущева под видом романа подцепить на агентурный «крючок» знаменитую польскую оперную приму Бандровску-Турску, а потом это оказалось блефом (в части вербовки), Берия, по свидетельству Судоплатова, «начал ругать Серова почем зря, грозясь уволить из органов с позором, называя мелким бабником».

Думаю, это была искренняя реакция... Затащить в постель женщину в оперативных целях — это профессионально. Но путаться с женщинами — это профессии противоречит! На этом «сгорело» множество мужчин, а значит, может «сгореть» и чекист.

Так что рапорт Ахмерова автоматически программировал недоверие Берии к его автору. Ну, в самом-то деле! Берия знал Ахмерова лишь по личному делу. И что он мог думать, ознакомившись с ним?

А вот что...

Привлекательный мужик, с 21-го года, имеет устойчивое и завидное общественное положение и за столько лет не обзавелся женой в Союзе... А теперь, в возрасте под сорок, срочно приспичило жениться за кордоном... Как это понимать? Не вертопрах ли? Не бабник ли? Не подсунули ли ему эту красавицу? Племянница главного коммуниста в Штатах? Ну и что! У нас в агентах князь Радзивилл числится и много еще кто из высших их кругов.

Вот логичная реакция профессионала! А Берия был высоким профессионалом как разведки, так и контрразведки — в отличие от тогдашнего, еще малоопытного Павла Фитина, начавшего уверять шефа, что Ахмеров-де «хороший»...

Но и тут Берия поступил человечно... Он сразу не запретил брак — а вдруг у человека действительно большое чувство и он отказом сломает ему судьбу? Но дал указание Фитину детально разобраться и подготовить на Ахмерова подробную справку, что Фитин и сделал. Лишь изучив ее, нарком дал «добро»... Но по возвращении Ахмеров был действительно понижен до должности рядового сотрудника американского отделения внешней разведки. И начались двухлетние проверки.

Но было бы удивительно, если бы было иначе! Тем более что часть агентуры Ахмерова передали «легальной» резидентуре, а часть законсервировали, что является достаточно обычной практикой.

Да, в сложной для внешней разведки ситуации многим (но не всем же!) старым кадровым разведчикам выражалось политическое недоверие. Берия их даже обвинял, о чем пишет тот же Павлов. Да, обвинял, как правило, несправедливо. Но это же был со стороны Лаврентия Павловича умный и точный психологический ход. Он в людях уже тогда разбирался великолепно, он ведь и контрразведчиком был, и партийным деятелем к тому же... У него был выработан уже орлиный взгляд на людей. И — умение оценить человека в сумме, по анкете и по личному впечатлению.

Причем совсем «без анкет» он не обходился. И дело было не в душевной узости — он ею не страдал. Дело было в профессионализме — как профессионал, он вел проверку и по документам. Но как высокий профессионал, он всем прибывшим разведчикам устроил еще и психологическую проверку.

Надо признать, что все, кто вернулся в Москву, ее достойно выдержали! Но ведь надо признать и то, что Берия, убедившись и по объективным, и по личным субъективным данным в честности своих нелегалов, вновь включил их в работу! Тот же Ахмеров уже после начала войны получил важнейшее задание и вновь уехал в США вместе с женой.

А то, что Берия и в дальнейшем мог выражать кому-то некоторое внешнее недоверие, лишний раз доказывает его профессионализм как разведчика. Он ведь знал своих нелегалов — они иногда могли вести себя не менее капризно, чем оперные примадонны. Им ведь тоже — и по схожим причинам — не были чужды недостатки ярких артистов.

И как раз во время пребывания Берии на посту высшего главы как внешней разведки, так и контрразведки СССР, наша разведка приобрела тот феноменально успешный вид, который обеспечивал стране не просто выдающиеся результаты, а достоверные результаты! Что в разведке является, пожалуй, наиболее важным.

Да, многие ценнейшие источники (та же «кембриджская пятерка») были приобретены до Берии.

Да, ряд выдающихся нелегалов пришли в разведку до Берии.

Но именно Лаврентий Павлович, во-первых, сумел разобраться в той «каше», которую наварили до него, в том числе — и Кривицкий с компанией, а во-вторых, сумел поставить работу разведки на прочную долговременную основу. Разведка стала проводить спецнаборы, качественно улучшился уровень подготовки в школах НКВД. И, думаю, не ошибусь, сказав, что благодаря Берии страна получила, наконец, могучую разведку именно Советского государства, а не разведку, проникнутую «духом Коминтерна». Теперь даже идейные кадры разведки работали не на грядущую мировую революцию, а на реальную социалистическую страну. Другое дело, что позднее разведка, наполненная министром-партократом Игнатьевым партийными выдвиженцами, начала деградировать. Особенно — после устранения Берии.

Думаю, не случайной, а, как сейчас выражаются, «знаковой» стала серия измен начала 1954 года — без всякой угрозы каких-либо репрессий для закордонных работников. В январе 1954 года перешел к американцам оперативный работник токийской резидентуры МВД СССР Юрий Растворов.

18 февраля 1954 года сдался в Германии американским властям боевик МВД капитан Николай Хохлов.

В феврале же 1954 года на сторону ЦРУ в Вене перешел майор Петр Дерябин. Коренной сибиряк, четырежды раненный фронтовик, он в начале 50-х годов работал в структурах охраны правительства и мог составить себе представление о том, кто есть кто в Кремле.

В апреле 1954 года вместе с женой, сотрудницей резидентуры, остался в Австралии резидент КГБ СССР в Канберре Владимир Петров. Петров начинал еще в ИНО ОГПУ в 1933 году, и его побег прямо связывали с гибелью Берии. Да, повидав свет и видя разницу между Берией и хрущевцами, кое-кто из разведчиков провидчески понял, что страна в долгосрочной перспективе обречена.

В конце 50-х эта серия продолжилась. Причем характерно, что еще в 1954 году Дерябин указывал как на потенциального перебежчика на Анатолия Голицына, реально ушедшего на Запад в декабре 1961 года из Хельсинки. Причиной

ухода он назвал неприятие атмосферы подковерных интриг, царившей в КГБ.

Советская разведка выдержала испытание войной, но все более не выдерживала испытания хрущевщиной...

Глава 14

Date: 2016-07-18; view: 248; Нарушение авторских прав