Н.А. Бердяев о сущности исторической реальности (по работе Н.А. Бердяева «Смысл истории»).

Не все, что происходит, т.е. развивается или изменяется во времени, есть вследствие этого объект истории. Так, явления природы могут носить исторический характер только в том случае, если они оказывают влияние на человеческую деятельность. Само по себе развитие природы, подчиненное абсолютной закономерности, в корне антиисторично.

Если я знаю, что через столько-то лет произойдет солнечное затмение или взрыв сверхновой звезды, то эти события никак нельзя отнести к области истории, и именно потому, что они должны наступить с неумолимой неизбежностью и, следовательно, никакое вмешательство свободной воли не может отменить или перенести их.

Но точно так же не является объектом истории и нечто абсолютно лишенное закономерности, нечто самодостаточное в своей свободе. В этом смысле не существует истории Бога или истории ангелов.

С другой стороны, не заслуживают наименования истории и некие спонтанные человеческие события, протекающие без всякого плана и цели. Поэтому далеко не каждый человек оставляет после себя «историю своей жизни». Хотя каждый человек и живет в истории, но не всякая жизнь, вследствие своей бессмысленности и бесцельности, исторична.

История не протекает ни с абсолютной закономерностью, ни с абсолютной свободой, но есть лишь там, где с бесконечными отклонениями и непредсказуемыми поворотами в развитии событий реализуется некая единая, общая цель. Точнее и глубже других эту мысль удалось сформулировать немецкому философу Ф.В. Шеллингу: существует лишь история таких существ, которые видят перед собой идеал (т.е. единую цель), недостижимый Для индивидуума, но достижимый для рода.

Таким образом, своеобразие исторической реальности заключается в сочетании закономерности и свободы.

Закономерность исторической реальности определяется наличием единой цели, общего идеала, коренящихся в характере самой общественной жизни людей, в их экономической и культурной деятельности.

Свобода же — это чисто человеческая возможность выбора путей движения к цели, осуществления идеала. Невозможно предсказать и предвидеть, по какому пути пойдет человечество, какие средства оно изберет для достижения цели.

Человек лишь потому имеет историю, заметил в этой связи Шеллинг, что его поступки не могут быть заранее определены какой бы то ни было теорией.

По мысли Н.А. Бердяева, история начинается со свободы, точнее, со свободы зла, самостоятельности выбора, противоречащего изначальной воле Творца: человек, нарушив запрет Бога, вкусил плод с древа познания добра и зла, в силу чего и был изгнан из рая, утратил бессмертие. Это и есть символ начала истории. Христианский историзм глубоко выразил ту мысль, что если бы не было свободы зла, то не было бы и истории и мир начался бы не с начала, а с конца, с того совершенного «царства Божия», которое и есть общая цель, идеал человечества в форме совершенного добра и совершенной красоты. Но этот идеал может быть достигнут не индивидуумом, а человеческим родом. В этом смысле история, по словам С.Н. Булгакова, есть прежде всего рождение человечества, бытие человеческого рода, наполненное рождениями, а потому и смертями, и внутренне связанное узами поколений. Чередование, смена поколений, в форме которой и существует единое человечество, представляет собой некое, «пожирание детьми отцов», некую «пляску смерти». Однако это и есть конкретное время истории, необходимое условие движения к цели. История, таким образом, в корне трагична, ибо она есть только там, где есть смерть индивидуума. История замешана на смерти, но она есть в то же время борьба со смертью, попытка преодоления смерти через смену поколений, через историческую преемственность, через общечеловеческую память, наконец — через личностное переживание истории, через тождество человека и истории.

Как показал Бердяев, «историческое» есть некое откровение о глубочайшей сущности мировой действительности, о мировой судьбе, о человеческой судьбе как центральной точке судьбы мировой. История осуществляется человеческим родом, но творится и духовно переживается отдельным человеком. Для того чтобы проникнуть в тайну истории, я должен постигнуть это историческое как до глубины души мое, как до глубины души мою историю, мою судьбу. Все исторические эпохи, начиная с самых древних и кончая будущими, — все это моя историческая судьба. Как субъект истории человек есть «всеединое я», и в этом — его историческое бессмертие.

Сущность и основные черты циклических концепций исторического развития. Идея тождественности и подобия циклов. Теория культурно-исторических типов (Н.Я Данилевский, О. Шпенглер, А.Дж. Тойнби).

Представление об истории как «вечной действительности», в которой прошлое никогда не умирает, а будущее кажется не менее реальным, чем настоящее, находит свое выражение в идее постоянного возрождения времени — цикличности истории
Идея цикличности путем периодической повторяемости событий истории, их вечного возвращения устраняет «разорванность», необратимость времени.
Образцом такой периодичности и повторяемости служит природа, например лунный цикл, фазы луны — появление, рост, убыль, исчезновение, за которым следует новое появление и т.д.
Подобные представления о времени характерны для большинства культур древности, в которых жизнь человека рассматривается в неразрывном единстве с жизнью природы, космоса в целом.
Согласно этим представлениям, вселенная вечна, но она периодически исчезает и возрождается каждый «Великий Год» (соответствующее ему число тысячелетий варьирует в зависимости от религиозных учений: например, «Год Брамы» длится 311 040 000 000 000 земных лет).
В основе идеи возрождения времени, цикличности истории лежит миф о вечном возвращении. Широко распространенный в архаических культах, он получил и определенное философское осмысление. Существует по меньшей мере три философских вариации мифа о вечном возвращении. Первая из них приписывается Платону, который в диалоге «Тимей» учил тому, что планеты Солнечной системы, совершив полный оборот, составляющий «Великий Год», возвратятся к своей отправной точке. В дальнейшем различные философы, ссылаясь на Платона, утверждали, что если планетарные периоды цикличны, то циклична и всемирная история: Ахилл вновь отправится в Трою, а Платон в Афинской школе вновь изложит эту доктрину.

Второй вариант мифа о вечном возвращении связан с именем Ф. Ницше. В основе его лежит отнюдь не новая мысль о том, что число атомов, образующих вселенную, хотя и невероятно велико, но все же конечно и потому имеет определенное количество комбинаций. По прошествии бесконечно большого срока число комбинаций исчерпает себя, достигнет предела, и вселенная вновь повторится. Заслуга Ницше в том, что он смог наполнить эту старую идею чувством глубокой жизненной достоверности: «Этот паук, медленно ползущии при лунном свете, и сам этот лунный свет, и ты, и я, стоящие в воротах и шепотом говорящие о вечном, — не случалось ли всем нам

уже сойтись вместе когда-то в прошлом? И не встретимся ли мы снова на этом долгом, волнующем пути, не будем ли мы вечно встречаться? <..> Я снова возвращусь с этим солнцем, с этой землею — не к новой жизни, не к лучшей жизни, не к жизни, похожей на прежнюю: я

буду вечно возвращаться к той же самой жизни, в большом и малом, чтобы снова учить о вечном возвращении всех вещей»

И «платоновский», и «ницшеанский» варианты "мифа о вечном возвращении говорят о тождественности исторических циклов, т.е. о доскональной повторяемости событий истории вплоть до неразличимых мельчайших деталей. •

Однако философия тождества исторических циклов вряд ли может быть создана, логически обоснована.|Дело в том, что абсолютная тождественность затушевывает момент'повторяемости, многократности исторических циклов, подрывает в корне саму идею цикличности и делает историю, по существу, однократным процессом. Ведь если циклы истории тождественны, то все они как бы сливаются воедино, так что невозможно различить, в каком цикле мы находимся: в первом или тысяча первом. Да и особой нужды в различении циклов здесь не возникает, ибо все одно и то же. И даже память человека о предыдущих циклах не прибавляет ничего нового к его ощущению реальности.

Поэтому для философии истории интерес представляет идея не тождественных, а подобных циклов, т.е. повторения истории в целом, в общих чертах и формах, фазах и типах развития, а не в отдельных деталях, частных моментах.

В этом, третьем, варианте миф о вечном возвращении разделялся многими философами, причем не только Античности, но и Средневековья и Нового времени (несмотря на доминирование в этот период идей христианского историзма, эволюционизма или прогресса, т.е. ли-

нейной направленности исторического процесса).

И вообще, мысль о том, что циклы и периоды в истории определяются влиянием звезд, никогда не исчезала из памяти культуры, даже в периоды тотального господства христианского или научного мировоззрения.

Однако подлинное возрождение идеи цикличности происходит в XX в., в связи с кризисом концепций плоского эволюционизма и теорий общественного прогресса, с одной стороны, и потеснением христианской эсхатологии — с другой.»

Миф о вечном возвращении возрождается на этот раз на почве идеи подобия культурно-исторических циклов (Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер, А. Тойнби, П. Сорокин и др.).

Согласно концепции культурно-исторической цикличности, каждый тип культуры или цивилизации (а число их колеблется от 8 у Шпенглера до 26 у Тойнби) проходит в своем развитии сходные, подобные фазы, ступени, стадии роста: рождение и детство, молодость и зрелость, старость и «закат» (Шпенглер); рождение, рост, упадок, надлом, разложение, исчезновение (Тойнби). Время жизни каждой культуры варьируется в широком диапазоне. Так, если, по Шпенглеру, культуре в целом отпущено приблизительно 1000 лет, то, согласно Тойнби, даже стадия надлома может растянуться на несколько тысячелетий, сделав цивилизацию как бы «окаменевшей». В судьбе каждой культуры существует критический момент надлома, который свидетельствует об исчерпании ее жизненной силы, о переходе ее из «органической» в «механическую» фазу развития. Это ведет к полному окостенению жизни, ее бездуховности, механизированное™, омассовлению, отсутствию адекватных реакций на «вызов» внешней среды. В результате культура — цивилизация — либо «окаменевает», либо полностью разлагается и исчезает с лица земли. Концепция культурно-исторических циклов опирается на идею

множественности исторических субъектов — дискретных самозамкнутых культур. Отсюда — проблематичность понятия единой всеобщей истории) В данном случае можно говорить не об истории человечества, а об истории шумерской, греко-римской или русско-сибирской

культуры. Поэтому цель и смысл истории определяется здесь судьбой локальной культуры. Всякая культура идет к своему закату, концу. Она может лишь ненадолго продлить время своего существования. И, конечно, не в этом ее цель. "

Конец отдельной культуры не означает конца истории в целом. Цель и смысл существования отдельной культуры в том, чтобы полностью реализовать свою жизненную силу, свой духовный потенциал, в естественном ритме пройти все стадии развития, испытать чувство удовлетворения от исполненной миссии и передать свой опыт и ценности другим культурам. Лучшим примером этого может служить древнегреческая культура, вечно возрождающаяся в истории европейских народов.