Или что скрывал песок - 2

Софья – Старику:

- У меня новости, любезный Старик! Разные…

- Начни с хороших, девочка. Плохие мне обычно и так уже известны.

- Самое главное - мы не ошиблись в выборе парня. Он – настоящий Наследник.

- Это замечательно, Сонюшка. Я знаю, что произошло с заговорщицами, но только в общих чертах. Он был с Анастасией Максимовной, когда все случилось?

- Не просто был, любезный Старик. Он ее защитил.

- Ты уверена, девочка? Заговорщицы прибыли вовремя, их было трое, да и сама Анастасия могла бы за себя постоять.

- Волк взломал защиту и проник в окно. Точнее, проник бы, не оцарапай он этого мальчишку.

- Вот как? Ты хочешь сказать, что…

- Именно. Оцарапал его до крови когтем. И тем самым устроил себе ловушку. Кровь этого Ромки не пустила волка дальше в комнату. Укрепила заговор бабы Насти. А потому уже подоспели ее товарки-заговорщицы.

На пару минут воцарилась тишина. Соня уже думала, что ее собеседник отключил канал ментальной связи. Но затем в ее голове вновь родился негромкий, задумчивый голос Старика.

- Это очень серьезное заявление, Сонюшка. Покуда я не побеседую с нашими бабушками, ничего нельзя утверждать наверняка.

- Это не единственная новость.

- Внимательно слушаю тебя, моя вещунья.

- Второй мальчик Олег Киселев, нашел рэккенов.

- Невероятно… Живых??

- К счастью, нет. По какой-то невероятной оказии, а может, и совпадению – я пока не знаю – он живет неподалеку от карьера, где был замурован один из саркофагов. Он нашел его случайно, я в этом почти уверена.

- Гм… Час от часу не легче. Сведения достоверные?

- Более чем. Киселев уже приносил рэккена в школу своей преподавательнице по биологии. По счастью в это время учительница как раз беседовала с человеком, который давно и бескорыстно нам помогает. Эта женщина видела рэккена собственными глазами.

- Где он сейчас?

- Киселев оставил рэккена в кабинете биологии, в одном из шкафов с препаратами и наглядными пособиями. Учительница сейчас в отпуску, поэтому до начала августа рэккен будет лежать там в целости и сохранности…

- Необходимо срочно его изъять! Я попрошу Малыша, такие проблемы как раз по его части. А теперь, Соня, хорошенько подумай и ответь мне. Это, часом, не происки Змея?

- Если это знает Змей, знает и Геймер. Черный уже давно отправил бы кого-то к мальчишке. Возможно, к нему заявился бы сам Змей. Ведь рэккен – это очень серьезно, да?

- Очень, девочка. Это парнишка, как там бишь его…

- Олег Киселев.

- Ну, да, Киселев… Он даже не представляет, какую кашу заварил. Но, кстати… Ведь это – Первый Уровень?

- Да, глубокоуважаемый Старик, безусловно. И у Ромки, и у Олега. Храбрости им не занимать. Я уже отправила им извещения.

- Молодчина, ты всегда знаешь, что нужно делать, на два верных хода вперед. Значит, остается еще третья фигура на нашей шахматной доске. Как она? Ее, кажется, зовут Светой?

- Светлана Хайруллина. С ней-то как раз и наибольшая неувязка.

- А что такое?

- Она не соответствует Первому Уровню. Хотя при отборе кандидатов ничто не говорило об этой ее особенности.

- Гм… Ей не свойственна храбрость? Она трусиха?

- Наоборот, дорогой Старик. Ей органически не свойственно чувство страха. Оно у нее практически отсутствует. Мы сейчас разбираемся, но, похоже, перед нами прецедент.

- Вот как?

- Да, именно. Первый Уровень для Хайры – так она сама себя называет – по сути, давно пройденный этап. Она его уже заочно преодолела, скорее всего, в раннем детстве. Что-то в ее жизни произошло, после чего она перестала бояться. Мы выясняем.

- Безрассудство?

- Если бы. Это еще можно было бы исправить. Она совершенно рассудочна в своей безбоязни чего бы то ни было.

- А сумасшествие? Болезнь близких? Страх одиночества, наконец?

- Пока мы и с этим разбираемся. Но предварительные выкладки парадоксальны: Света Хайруллина давно переросла первый Уровень. Ей место на Втором. Тут хорошие показания. Общительна, дружелюбна, еще до тренировочного сбора уже свела знакомство с Киселевым, да и с Макаровым тут же нашла общий язык. Они уже собирались вместе отправиться на танцы!

- Бедные ребятишки, мне искренне жаль их... Но что поделать – правила для всех одни, и свою долю испытаний должен получить каждый росс. Ни для кого не должно быть поблажки, иначе они просто сломаются на Втором уровне. А уж тот, кто доберется до Третьего кольца…

- Что будем делать?

- Других вариантов нет. Отсылай этой Хайре извещение – будет проходить первый Уровень вместе со своими новыми товарищами. А мы будем за ней внимательно следить. А какая у нее, собственно, мотивация для такого глубокого, я бы сказал, тотального бесстрашия, Соня?

- Она убеждена, что способна сама испугать до смерти кого угодно.

- Вот как? Хм… И каким же образом, интересно?

- Я пока не знаю. Но это меня, признаться, очень беспокоит.

- Хорошо. Держи меня в курсе. Отличная работа, Сплюшка!

- Спасибо за жизнь, глубокоуважаемый Старик.

- Ты опять? Сколько раз я тебе уже говорил…

(Канал связи закрыт)

Время текло минута за минутой, но Владимир Светлов по-прежнему задумчиво сидел у окна, глядя, как один за другим гаснут окна в домах городских полуночников. Где-то там, четыре квартала вперед и два влево, крупинками крупной небесной соли мерцали звезды над островерхими куполами башенок его школы.

«Просто Чудо» была любимым местом работы Владимира Аркадьевича, проект всей его теперешней жизни, и они были неразделимы. Жизнь школы и ее замдиректора по детским проектам давно уже переплелись, и теперь Светлов чувствовал себя одним из ручьев, впадающих в эту удивительную, гордую и полноводную реку, что в его воображение протекала в самом сердце города. А может, она уже была одной из кровеносных артерий этого большого и разнопланового организма, а он, Владимир Светлов, истинную работу и деяния которого знал лишь строго ограниченный круг людей - просто один из питающих ее сосудиков?

Сейчас ему нужно было принимать важное, ответственное решение и, к сожалению, не одно, а мысли упорно уплывали, тянулись в прошлое печальным журавлиным клином и упорно не хотели возвращаться к проблемам дня насущного. А может быть, это просто интуиция настойчиво твердила Владимиру Аркадьевичу: слушай меня, внимай мне, верь мне. Помнишь, с чего началось всё главное в тебе и твоей жизни?

Ну, всё в моей жизни - это, пожалуй, сильно сказано, невольно возразил сам себе Светлов. Но диалог с собственным эго этой ночью у него никак не складывался: перед глазами Владимира Аркадьевича вместо теплой июньской ночи стоял морозный зимний вечер, ледовый каток в обрамлении гроздей уютных желтоватых фонарей и чернильные тучи, что темными размытыми кляксами быстро стягивались друг к дружке в небе над городом.

Светлов не помнил, да и вряд ли сумел бы разглядеть в полутьме того человека, который на огромной скорости врезался в него в самом центре катка. Неожиданно густо повалил снег, сплошной пеленой, как в старом черно-белом кино про любовь и смерть, и почти сразу же Владимира Аркадьевича сбил с ног сильный и жесткий удар в грудь, от которого разом остановилось дыхание и невидимой удавкой перехватило, стянуло горло. Он опрокинулся на спину, навзничь, запоздало пытаясь припомнить, как правильно нужно падать на лед, чтобы не повредить позвоночник, в крайнем случае, лишь сломать руку – это в случае чего вылечим. Но сознание вдруг начало меркнуть, цепляться за окружавшие его темные, расплывчатые фигуры, бросившиеся ему на помощь с разных сторон. И последнее, что зафиксировало сознание незадачливого замдиректора школы – быстро удалявшийся во мрак темный силуэт сбившего его с ног человека, абсолютно четкий на фоне других людей вокруг, стремительно тающих в глазах Светлова. А потом была уже только темнота.

Снег шел тогда трое суток с редкими перерывами.

Он шел не только над их городом, но и над другими, не обойдя ни крупных сел с деревнями, ни рабочих поселков. Снегопады прошли над большей частью европейской части России, накрыв и Сибирь, и Зауралье, а кое-где снег выпал и на Дальний Восток. Он был странным, этот снег – снеговые поля на равнинах и сугробы в городах блестели на солнце необычным металлическим оттенком, словно присыпанные серебристой пылью.

Сразу же забили тревогу экологи, но снега выпало так много, что городские власти не успевали расчищать заносы и разруливать то тут, то там стихийно возникающие транспортные пробки. Во всех новостях в эти три дня говорили о неподготовленности муниципальных служб, частенько звучало диковинное слово «коллапс», а лидеры большинства политических партий, не допущенных пока еще к власти, вкусно рассуждали на экранах ТВ о том, как ловко они бы справились с разгулом снеговой стихии, и что в этом уж точно повинен кто-то лично. Юмористы наперебой кривлялись и вышучивали списки ответственных за выпадение «стального снега» над Россией, вывешенных каким-то шутником в Интернете и растиражированных многими СМИ, падкими на очередную глупую сенсацию.

Все это Владимир Аркадьевич Светлов лениво наблюдал по телевизору, третьи сутки отлеживаясь дома по строжайшему указанию врача. На груди школьного замдиректора расплылся здоровенный багровый синяк, уже начавший синеть, что было, несомненно, добрым признаком скорого выздоровления. Однако выйти на работу Светлову пришлось гораздо раньше срока, назначенного медициной. В школе произошло ЧП даже не районного – городского масштаба. В «Просто Чуде» пропал преподаватель, ведущий важное и перспективное направление в их общем педагогическом процессе. И к тому же пропал он не в школе, а где-то в городе.

По какому-то роковому стечению обстоятельств Геннадий Борисович Мельниченко исчез именно в тот день, когда перестал падать наделавший столько шума снег. Он просто вышел из дома и растворился под снегопадом на одной из улиц. В последний раз его видела на окраине города родительница одного из учеников, как привыкли называть мам детей школьного возраста чиновники разных педагогических учреждений. Что делал там Мельниченко, зачем он отправился в рабочее время в конец города, и самое главное – куда исчез, так и осталось неизвестным для следствия, всего педагогического коллектива «Просто Чуда» и собственно его зама по детским проектам Владимира Аркадьевича.

В связи с такими печальными обстоятельствами Светлова досрочно отозвали с больничного, точнее, он сам натянул поверх бинтов свитер потолще и спешно отправился в школу. Там ему было поручено директором школы Сергеем Медынским, покуда идет следствие, временно принять дела пропавшего Мельниченко. Теперь Владимира Аркадьевича коллеги с полным правом могли звать смешным прозвищем ИО.

- Почти как ослика, - разводил руками Светлов, но даже без тени улыбки – все его коллеги горевали по исчезнувшему Мельниченко.

Светлов по Мельниченко не горевал, но и не радовался исчезновению преподавателя, с которым у него были ровные, а оттого слегка натянутые отношения. Владимир Аркадьевич хотел одного: поскорее разобраться и понять, что же именно произошло с этим преподавателем, назвать которого «бывшим» в «Просто Чуде» пока что ни у кого не поворачивался язык.

- Следствие разберется, время покажет, - философски заключил Светлов и по приказу шефа с головой погрузился в бумаги и дела злополучного учителя.

Впрочем, ничего особо нового в работе Мельниченко на благо школы для Владимира Аркадьевича не открылось. Он нередко общался с Мельниченко на педсоветах и в учительской, поэтому ему был знаком стиль и принципы работы исчезнувшего педагога. Но в рабочем ежедневнике пропавшего Мельниченко среди многочисленных пометок, адресов, номеров телефонов, которым не нашлось места в сотовом телефоне хозяина, и прочей рутины Светлов обнаружил сочетание нескольких цифр и буквы, которое его крайне заинтересовало.

- Это, безусловно, код, - решил Светлов. – И, кажется, я знаю от чего.

Он прикинул, где в городе можно временно оставить ручную кладь и прочий громоздкий багаж. Светлова интересовали в первую очередь вокзалы, где еще сохранились камеры хранения старого образца, автоматические, с четырехзначным цифровым и однобуквенным набором. Обзвонив справочные транспортных агентств и тщательно изучив сайты вокзалов, Владимир Аркадьевич пришел к выводу, что интересующая его ячейка-автомат находится, скорее всего, на окраинном филиале автовокзала, почти на выезде из города. Справившись по карте, он удовлетворенно хмыкнул: автостанция находилась совсем неподалеку от того места, где Мельниченко видели в последний раз. Это уже было что-то, и, не откладывая дела в долгий ящик, Светлов отправился на другой конец города.

Домой он вернулся голодный, усталый, с промокшими ногами, но глаза его возбужденно блестели. В руках он крепко сжимал пакет с толстой рукописной тетрадью в темно-зеленой клеенчатой обложке. В нескольких местах тетрадь была повреждена, словно прорвана чем-то острым. Казалось, кто-то забавы ради метал в нее с близкого расстояния ножи или какие-то другие острые предметы. Но поврежденные листы легко читались, а Светлов, еще едучи в автобусе обратно, не удержался и пролистал тетрадь. Уже первые страницы старой толстой тетради озадачили любознательного замдиректора, последующие же, прочитанные уже заполночь, буквально повергли его в шок.

У Геннадия Борисовича Мельниченко была тайна. Тайна, которая оказалась для его коллеги Владимира Светлова полнейшим откровением.

Так Светлов впервые узнал о россах и Старике. Когда же он прочел тетрадь до конца – это случилось уже поздним утром, когда хилое зимнее солнце вконец оставило свои безуспешные попытки осветить впавший в уныние и серость угрюмый, настороженный зимний город – Владимир Аркадьевич понял, что отныне настоящая жизнь для него только начинается.

Россы, или как они сами себя иногда называли в стародавние времена, стражи-полынники – старинное тайное братство воителей из тех, что мало известны теперь в России. Путь, который они избрали себе от начала Руси, тернист, извилист, порою неясен и темен для других соплеменников, но всегда ведет ко благу страны и живущих в ней людей. Россию нужно было беречь и стеречь – так и появились россы, охранители земли русской. Их удел – не солнце, но тень от него, их звезда Полынь, и потому жизнь росса зачастую горька и сурова. Но смысл ее высок, а служение тайно и опасно.

Так путник, идя сотоварищи долгой и трудной дорогой, вдруг отстает от каравана и ночует у костра возле тропы, которой уже далеко ушли его прежние соратники. При этом он внимательно и чутко приглядывает, не идет ли кто следом за ними в ночной мгле, не пробирается ли темным лесом, не бежит ли подлунным волком за караваном вслед.

Необычен костер росса, удивительно его пламя – невидное, бездымное, окружающее всякого, кто освещен этим тайным белым огнем, завесой невидимости, пеленой неизвестности, горечью дыма, отныне навеки живущего в его сердце.

Над тем костром, разожженным возле уже пройденной дороги, горит всего одна холодная далекая звезда, и имя ей – Полынь. Освещает она следы уже миновавших нынешний путь и ушедших далеко, к свету и радостям утра и торопящегося вослед дня. Пронизывает она своим сиянием и тучи пыли, что неизбежно собирается и стоит над пройденными и понятными отныне прежними дорогами.

И только не властна она над туманом, что порою следует за первоначально понятым замыслом и изведанным промыслом. Стелется он вдоль дороги, и вкруг ее, и ползет следом, по следам ушедших. Тех, в чьих привычках не оборачиваться, а смотреть вперед, за горизонт, навстречу уже встающему над лесами теплому солнцу. Сладок их путь, потому что остается позади горечь, уже испитая и потому – отринутая. Но горечь не исчезает за спиной познавшего ее. Она живет там, существует и порой приумножается, собою же и питаясь, себя же и подпитывая.

Потому не всякий идущий и творящий наберется мужества остановиться и оглянуться на содеянное им. Не велят того верные приметы; не советуют мудрые, степенные и знающие люди; и тревожно беспокоится, болезненно щемит, волнуется сердце. Потому что позади ждет путника все тот же туман, но еще более густой, мрачный и молчаливый, потому что – непобежденный, а лишь пройденный, и только.

Мы минуем чужие беды, как проплываем на лодке вдоль больных, чумных, обгорелых берегов, с болью отводя взор и в душе радуясь крепости весла и надежности лодочной снасти. Стремимся скорее миновать эти чужие, глухие берега, не замечая, как из тумана за нашей спиной поднимается и встает на крыло серая птица-несчастливица. Летит за нами молча, и настигает нас, и обгоняя, норовит коснуться крылом.

Но кто набрался мужества оглянуться, способен однажды заметить и разглядеть костры, горящие в тумане. Потому что больше всего зла и разбоя таится на давно пройденных дорогах, поскольку не существует зла и разбоя в пустыне – и то, и другое всегда несут с собой сами люди.

Оглянувшийся назад может и не увидеть огня, пылающего в тумане и пыли. Но он неизбежно почувствует запах дыма. У этого дыма горький вкус, потому что огонь его питается далеким и тайным светом. Светом Звезды-Полынь.

Об этом и многом другом думал Светлов, листая старый свод тайного знания россов, облеченный в обычную бумагу, пусть и пожелтевшую от времени. Единственное, в чем до конца не разобрался Владимир Аркадьевич – кем все-таки были россы по своей сути.

Тайным орденом защитников страны, дожившим до наших дней еще со времен древней Руси?

Добровольным отрядом светлых таинников не от мира сего, все безумство которых заключается в том, что мир можно и нужно изменить к лучшему силами самих людей, и делать это нужно первым делом в России?

Современными декабристами, желающими осчастливить всех россиян, но предпочитающих свои реальные дела вершить в секрете? А, может, секретным союзом каких-то влиятельных российских политиков и бизнесменов, творящих добро анонимно, не афишируя своего участия и тщательно скрывая собственные имена?

Точного и единственно верного ответа в старой тетради не было.

Зато Светлов с удивлением, а иногда даже страхом раз за разом обнаруживал на ее страницах плоды постоянной и незримой работы этих таинственных россов не столько в их свершениях, а в том, чего не случилось, потому что было предупреждено.

Вовремя предвиденные и успешно ликвидированные очаги аварий на заводах и гидроэлектростанциях.

Десятки предотвращенных терактов и крушений пассажирских поездов по всей России.

Странные эпидемии среди домашнего скота навроде пресловутого «птичьего гриппа», унесшие тысячи голов рогатого скота и выкосившие целые птицеводческие комплексы за рубежом, но по какой-то странной случайности не затронувшие России.

Агрессивные молодежные движения, замешанные на нетерпимости ко всем, кого считают чужим в стране, и культе физической силы, одно за увядшие и распавшиеся, словно перезревшие грибы-дождевики, оставив после себя лишь черные споры недоброй памяти, так и не сумевшие дать опасных всходов.

И много чего еще, чей бесславный финал прежде казался Владимиру Аркадьевичу закономерным, а на поверку оказывался плодом нелегкой, кропотливой и зачастую очень опасной деятельности, которую вели россы на территории России.

В зеленой тетради пропавшего преподавателя был не только перечень событий, к которым приложили руку или имели тесное отношение россы. Там были и фамилии членов ордена, людей, сочувствующих россам, их адреса, телефоны, тайные имена и конспиративные клички. В их городе и соседних областях высокий пост у россов занимал некто Старик. Очевидно, человек пожилого возраста, предположил Владимир Аркадьевич. Ему подчинялись рядовые члены организации, тайные агенты и те, кто значился в тетради лишь под безликими звездочками, крестиками или точками. По всей видимости, их имена нельзя было доверить бумаге, и они были наиболее засекреченными среди всех. Скорее всего, именно им поручались наиболее важные и ответственные дела, где нельзя было ошибиться, и всегда оставалась реальная угроза не только здоровью, но и самой жизни каждого исполнителя.

Старик упоминался в тетради чаще всех остальных россов, и Владимир Аркадьевич, тщательно обдумав содержание зеленой тетради, пришел к твердому выводу: скорее всего, их злосчастный коллега, которого в итоге так и не нашли, Геннадий Борисович Мельниченко, и был тем самым могущественным человеком в среде россов, кого называли Стариком. Здравый смысл и интуиция тут же подсказали Светлову истинную причину его исчезновения. Его, конечно же, выследили враги, враги России и ее народа, ненавидевшие их защитников-россов и решившие нанести смертельный удар в самое сердце тайного общества защитников державы. Хорошо, если Мельниченко удалось скрыться, но Светлов почему-то предчувствовал гораздо худший исход.

Что ж, если Геннадий Борисович и убит, то остались его соратники. Их найти Светлову не составило бы труда, ведь в зеленой тетради были их имена, фамилии, телефоны, а некоторых из этих людей Владимир Аркадьевич даже знал лично или был шапочно знаком.

Он тщательно выписал данные на несколько десятков человек, тетрадь спрятал в надежном месте – а вдруг убийцы Старика выследили и его! – и с жаром принялся за поиски россов. А для начала назначил встречу своему однокашнику по университету, известному в городе адвокату Глебу Свешникову. В душе Владимир Аркадьевич ликовал: он представлял, как откроет Свешникову его тайну, и надеялся, что старый знакомый и коллега по вузовской футбольной команде поможет ему вступить в ряды россов. С некоторых пор это стало самым пламенным и заветным желанием Владимира Аркадьевича Светлова, специалиста по детским проектам, оптимиста по натуре и очень увлеченного человека.

В эти минуты он не мог даже предположить, какое горькое разочарование ожидает его при первой же встрече с таинственным россом.