Трудно быть «Богом».

Олег Мороз.

Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии академик АН УССР Николай Михайлович Амосов руководит крупнейшей в стране клиникой сердечно-сосудистой хирургии. Эти заметки навеяны его новой книгой – «Книгой о счастье и несчастьях» – и личными встречами автора с Н. М. Амосовым.

Можно ли, проработав четыре десятка лет в хирургии, не привыкнуть к страданиям и смертям?

Пример Н. М. Амосова говорит, что можно.

Есть особенные профессии. Среди них — сердечная хирургия. Более строго — хирургия сердца. Николай Михайлович Амосов так о ней пи­шет:

«Все-таки непередаваемое ощущение могущества у хирурга, когда он делает сложную операцию при болезни абсолют­но смертельной... Прямо бог!» (Цитаты приводятся из журнала «Наука и жизнь» №№ 6 – 9, 1983 г.).

Трудно быть богом. Могущество — только одна сторона медали. Другая — бессилие врача перед лицом смерти.

— Когда умирает один из пяти, — гово­рит Амосов,— еще с грехом пополам мож­но жить... Если один из четырех — уже жить нельзя...

Как иллюзорно бывает благополучие! Кажется, преуспевает человек. Отмечен и обласкан. Но жизнь идет своим чередом, ей наплевать на заслуги и почести.

«Несчастья начались с 74-го года, сра­зу после моего юбилея и награждений... Возросла частота осложнений и смер­тей... Думал бросить хирургию, перешел на зарплату в Институт кибернетики, в клинике остался, как у нас выража­ются, на общественных началах...»

Я помню этот период. Тогда Амосов стал выступать в печати почти исключи­тельно по «кибернетическим» вопросам. Нам, журналистам, казалось: всего-то дел — произошла смена увлечений. Век ки­бернетики. Об истинной подоплеке мы не подозревали.

Характерное для Амосова: хирургию он таки не сумел бросить, чувство долга не позволило. Чувство долга в облике самом прозаическом: «Больных много, очередь на три года, клиника переполнена».

Где это остается? В какой памяти? Я имею в виду — вот такие благородные движения души. Ни прибавкой степеней и званий они не оборачиваются, ни к росту числа публикаций не ведут. Но покуда способны люди на эти движения — мир интересен.

Иной раз кажется: построй для теат­ра новое здание — он будет играть еще лучше; пересели в новое зда­ние конструкторское бюро — проекты станут еще совершеннее...

Часто бывает наоборот.

Шестиэтажный корпус нам построи­ли за три года, осенью 75-го пересели­лись. Стало у нас триста кроватей — самая большая клиника в Союзе. При­шло много новых врачей, прибавилось оборудования… Приобрели новые отечественные АИКи (аппараты искусственного кровообращения). Наладили длительное искусственное дыхание после операций. Поставили мониторы для слежения за ЭКГ (электрокардиограмма). Постоянно дежурит биохимик, делают все нужные анализы... А смерт­ность выше».

К августу восьмидесятого года смерт­ность в клинике Амосова увеличилась в полтора раза по сравнению с семидеся­тым. Амосов взял на себя роль диктато­ра:

«— Буду сам за всем смотреть. Без ме­ня никаких лекарств...» Вывод, к которо­му пришел Амосов: они перелечивают больных...

Мысль о перелечивании носится в воздухе. От этого тяга к народной медицине, к различным средствам, мобилизующим собственные силы организма.

Сердечная хирургия вроде бы особое дело. Диетами и травами тут не поможешь, болезнь слишком тяжела. Совре­менная медицина пускает тут на полную катушку свои технические, химические и прочие средства, уверенная, что только на этом пути можно добиться успеха.

Амосов, будучи не только хирургом, но и кибернетиком, усомнился в этом.

Для каждого органа, каждой функции создают все новую химию, призванную усиливать или ослаблять… Самодовольная медицина уверена, что мо­жет управлять человеком лучше, чем он сам своими регуляторами». Дело, однако, в том, что ей, медицине, далеко не всегда ведомо, НАСКОЛЬКО надо уси­лить или ослабить. Неизвестна КОЛИЧЕ­СТВЕННАЯ МЕРА. А «без этого нет регулирования, а есть слепое дергание, стегание или оглушение организма».

Поменьше лечить! Поменьше стегать и оглушать! Больше доверия собственным силам организма.

Как раз в тот момент, когда Амосов переменил «доктрину», возникла не­обходимость делать тяжелую опера­цию, «операцию отчаяния».

Во вторник взял мальчишку с пятого этажа с «жизненными показаниями». Это обозначает, что без операции жизнь сочтена днями или близкими неделями. Четырнадцать лет ему, Серёже, тощий, бледный. И опять единственный сын у одинокой матери. (Много стало таких несчастных, когда семьи малодетные и непрочные)».

Пациент совсем неподходящий: чтобы утвердить новую «доктрину», нужен ус­пех, а не неудача.

«...Думалось: «...Зачем же компроме­тировать метод? Он же умрет при лю­бых условиях...»

От того, что последует за этими строками, зависит, как мы будем смотреть на Амосова, станем ли дальше читать его книгу.

Date: 2016-11-17; view: 278; Нарушение авторских прав