Мы досмотрели этот фильм и сменили диск на другой, тоже ужасы.

- Так всё-таки, ты так и не ответил, чего ты так интересуешься призраками?

- А я говорил, что я ими интересуюсь?

- Ну, тебе же нравятся фильмы про них?

- Ха, фильмы про них многим нравятся, это же не значит, что все ими интересуются.

- Ну, я просто…

- Но ты прав, я, и правда, увлекаюсь призраками и прочей мистикой. – допивает какао и ставит чашку на пол. – Мне всегда казалось, что смерть – это не конец, что душа остаётся и с ней можно связаться, если постараться. Ведь они – души, и сами хотят войти в контакт с живыми, я так думаю. – опускает глаза. – В особенности, я увлёкся, поверил в это, после смерти Билла. Как же я пытался с ним связаться! Сколько вечеров просидел, зашторив окна, пытаясь вызвать его дух. Но у меня не получилось. Наверное, его душа не осталась здесь, как это обычно бывает у тех, кто резко и не своей смертью погибает. Мне так хотелось его, ещё хоть раз, увидеть, услышать. Сказать ему всё то, что я не успел сказать при жизни.

- Сказать, что ты его любишь?

- Да.

- Он знает, - беру его за руку, - знает.

- Ладно, - пытается улыбнуться, - хватит грустить, давай фильм смотреть.

Фильм, который мы решили посмотреть, назывался: «Ночь страха». И уже в середине фильма я закрывал глаза руками, хватался, чуть ли не прыгая на колени, за Андрэ и визжал, как девчонка.

- Больше ужасы не смотрим?

- Почему? – раздвигаю пальцы, чтобы видеть Андрэ.

- Потому что ты весь фильм смотрел с закрытыми глазами! – берёт меня за плечо, придвигает и обнимает.

- Ну, ладно… - обнимаю в ответ и блажено закрываю глаза. – Так! – очнулся, блин. – А когда вернутся твои родители? Что мы им скажем? Кто я, а главное, кто я тебе?

- Не волнуйся, они не вернутся. – вопросительно поднимаю бровь?

- А… - не успеваю сказать.

- Этот дом, - обводит рукой пространство комнаты, - был раньше домом моей семьи, точнее, и теперь есть. Но, года два назад, мои родители получили в наследство деньги и купили на него второй дом. Там они теперь и живут, он в Швабинг (район Мюнхена). А этот оставили мне. Повезло мне, не так ли?

- Да, классно! Я рад, что с твоими родителями всё в порядке! – я, и правда, испугался, мало ли, что могло с ними случиться, из-за чего они могут не вернуться.

- Давай смотреть… - капается в дисках. – «P.S. Я люблю тебя»?

- Давай. – Андрэ возвращается ко мне, фильм начинается и я с удовольствием смотрю в экран, довольный тем, что больше не надо закрывать глаза. Хотя, и ужасы мне понравилось смотреть, с Андрэ, но не больше двух за вечер.

- Завтра ещё что-нибудь, из ужасов, посмотрим? Мне понравилось. – улыбаюсь и укладываюсь, по удобнее, у Андрэ на плече.

- Хорошо. – гладит меня по волосам.

Глава 7

В целом, все дни проходили похоже, тепло и феерично. Мы посмотрели, наверное, тысячи фильмов. Съели тонны попкорна и выпили океаны какао. Правда, было, несколько, не утно, когда, по скайпу, звонили родители Андрэ. Я не знал, как себя вести и, поэтому, просто выходил из зоны видимости камеры и делал вид, что меня здесь нет. Но, в один прекрасный день, Андрэ не позволил мне смыться и усадил перед камерой.

- Знакомьтесь, мама, папа, это – мой друг, Оливер!

- Здравствуй, Оливер. – начинает разговор отец Андрэ. Как же давно я его не видел. А он изменился.

- Здравствуйте, приятно познакомиться! – улыбаюсь и приветственно машу рукой.

- Давно вы дружите?

- Корентин, ну, что за допрос? – Корентин – имя отца Андрэ. – Сын же нас не с девушкой знакомит, чтобы сыпать вопросами!

- Истина, - ударение на второй слог, имя матери Андрэ, - вот тебе никогда ничего не интересно! А потом удивляешься, что всё узнаёшь последней! – Фрау Буке (фамилия Андрэ и его родителей) поправляет очки, сползшие с носа, и кидает недобрый взгляд, который, тем не менее, преисполнен любви и тепла, в сторону Херра Корентина.

- Корентин, я, просто, не имею манеры лезть своим носом в не свои дела, в отличии от тебя.

- Мам, пап, хватит!

- Vous avez raison, mon fils (ты прав, сынок). – родители Андрэ, иногда, имели манеру (и, как видно, имеют до сих пор) переходить на французский, в процессе разговора, даже, если рядом был кто-то, кто абсолютно, или частично, не понимал языка. – Андрэ, расскажи нам, как ты живёшь? Как учёба, как личная жизнь?

- Живу я прекрасно, последний месяц, мы живём вместе с Оливером. На учёбе всё прекрасно…

- Живёте с Оливером? – мама Андрэ явно не ожидала такого, да и я не ожидал, что он это скажет.

- Да, мам, мы живём вместе. Но просто живём. Мы не пара.

- Я что-то пропустил? – к компьютеру вернулся отец Андрэ, который куда-то отходил.

- Да, Корентин, наш сын с Оливером, живут вместе.

- Я же тебе говорил… - возвращает своё внимание в камеру. – Сын, выбор, конечно, твой, но помни, что нам бы хотелось понянчить внуков.

- Мам, пап! Мы же с вами говорили уже об этом.

- Да-да, мы помним.

Поговорив ещё пол часа, мы попрощались и закрыли компьютер.

- А зачем ты сказал, что мы вместе живём?

- Мне показалось, что они должны знать это, ведь это, достаточно, важный аспект жизни, а я привык рассказывать родителям такое.

- Понятно… Но, следовало, мне кажется, по-другому это преподнести.

- Мои родители знают, что я гей, если ты об этом.

- Тогда хорошо, - улыбаюсь ему и беру за руку, - пойдём в магазин?

- Зачем? – смеюсь.

- У нас продукты совсем заканчиваются.

- А, ок.

Здесь, мне кажется, следует поподробнее рассказать о моём друге, его семье и прошлом. А то я постоянно говорю о нём, а, кроме имени и возраста, ничего не уточняю. Пора исправить это. Родители Андрэ – французы, мать его родилась в городе Абонданс, а отец на полуострове Жьен. Встретились они, будучи студентами, в Бастии. Там же они и остались, строить своё семейное гнёздышко, но не на долго. Прожив там два года, они иммигрировали в Мюнхен, где благополучно освоились, конечно, не без помощи родственников. А, меньше, чем через год, родился Андрэ. Собственно, поэтому он и считает себя немцем, так как с рождения жил здесь, но, тем не менее, во Франции он бывает часто, как никак все родственники там. Да и язык он знает в совершенстве, что так помогало мне на уроках французского. Они жили на другом конце города, но, по работе отца, пришлось переехать в мой район, где Андрэ перешёл в мою школку, и закрутилась наша дружба. Вот, собственно, и всё, вкратце.

Глава 8

Календарь уже показывал середину Февраля. А это значило, что мы, с Андрэ, живём вместе уже почти два месяца. Всё было прекрасно, даже более чем, кроме одного: во время разговоров, мне всё время так хотелось заговорить о прошлом, сказать: «Это я! Твой Билл! Я жив!» Да, ещё раз убеждаюсь, что, чем больше судьба мне даёт, тем больше я хочу. Неблагодарный. К тому же, я, неожиданно для себя, начал очень скучать по Кэшу и Белл, по Джейку, Камиле, Томасу, моей работе, в мастерской, моей «аморальной» жизни, с пением на улицах, квартире без телевизора и ночными разговорами на подоконнике. Удивительно, как абсолютно случайные и чужие люди, могут, волею случая, стать родными. Или всё не случайно?

В общем, из-за первого пункта моей тоски: того, что я не могу сказать Андрэ, что это я, я решился на то, на что, наверное, никогда бы не решился раньше. Мой план был прост и ужасен. Он был безрассудным и сумасшедшим. И… Невозможно неправильным.

- Андрэ, - обращаюсь я к другу, застёгивая куртку, - мне нужно отлучиться, не знаю на сколько, люди, по работе, приехали, нужно встретиться. Скорее всего, буду поздно или, вообще, утром. Не жди меня. Ложись спать.

- Нужно тебе телефон купить, - в дверях появляется Андрэ, - а то, вот так, уходишь в ночь, а дозвониться нет возможности.

- Ага, хорошая идея! Всё, - обнимаю его напоследок, - я ушёл.

Шёл я долго, обдумывая по дороге: действительно ли мне нужно это? И приходил, каждый раз, к ответу: «ДА!» Поэтому, я направлялся в хозяйственный магазин, за лопатой.

- С вас, 15 евро. – протягиваю деньги. – Спасибо, за покупку! – забираю свою покупку и направляюсь в сторону парковки, где, обычно, стоят такси. Не очень хотелось в такой час ехать на метро. Дело в том, что к своему пункту назначения мне нужно было попасть, не раньше полуночи, чтобы наверняка никого не было. Но придумать причину такого позднего моего ухода было сложно, поэтому я ушёл в семь вечера, сказав, что на встречу, а сам прошлялся это время по улицам города, заходя во всякие магазины и, попутно, ища идеальный инструмент.

Часы показывали без пяти минут полночь. Я остановил такси, расплатился за проезд и дальше пошёл пешком. Не очень хотелось, зимой, ночью, ходить по городу, но доезжать прямо до места моего назначения было более безрассудным. С момента, когда я вышел из дома, заметно, похолодало, поэтому я кутался в шарф, натягивая его до самых глаз, и старался идти быстрее. В голове стучало одно: «Может быть, ещё не поздно передумать и вернуться домой? В уютную постельку?» Но моя недавняя уверенность, быстро, наступала на горло моему нытью и я шёл дальше.

И вот, перед моими глазами, предстала моя цель: печально известное мне кладбище «Нордфридхоф», на котором я был похоронен в октябре 2007-го года. Собственно, это и было целью моего визита: проверить действительно ли я здесь похоронен? Это уже звучит как бред… Дело в том, что последние два месяца, да и немного до этого, я задумывался над тем, что, вдруг, на самом деле я не умер. Вдруг, тогда, я действительно попал под машину, а после в морг, но я не погиб! Меня похитили, ну, не знаю, для экспериментов, для пересадки органов, да, для чего угодно! Ведь так бывает! Просто, под действием всяких там препаратов, которые мне давали, мне привиделось вся эта фигня: то, что был призраком, воскрес и так далее. А в какой-то момент, меня отпустили, уж, не знаю, почему, но, может быть, не нужен стал им. Точно! Я даже нашёл тот момент, когда я пришёл в себя, от их наркотиков, это было тогда, когда я лежал в каком-то овраге, смотря в небо, когда я думал, что упал, откуда-то, накануне знакомства с Кэшем. А как я собрался проверять, спросите вы? Просто. Я просто собирался проверить: есть ли моя могила здесь, а если есть, то есть ли в ней я? Ведь, моим родным могли сказать, что я погиб и отдать чьё-то тело, бомжа какого-то, предварительно, изувеченное до неузнаваемости. Всякое бывает и я должен проверить. Сейчас, когда я всё это, ещё раз, про себя проговорил, это начало казаться совсем уж бредом. И всё больше захотелось отказаться от этой затеи. К тому же, я задумался: а как я пойму, моё ли тело в могиле? Ведь прошло три года, оно разложилось и стало, по-любому, неузнаваемым. Что я буду делать, раскопав могилу? И, что если меня поймают? Ведь, насколько я знаю, раскапывать могилы нельзя и то, что это, блин, моя могила, вряд ли, спасёт меня от наказания со стороны правопорядка. Но поздно уже думать – прямо передо мной моя могила. То, что это именно моя, нет никакого сомнения, на фотографии, определённо, я.

Три вдоха-выдоха и я заношу лопату в воздух – время пришло. Лопата вонзается в землю и перед глазами всплывают кадры недавних кошмарных снов, тех, в которых я раскапывал могилы и в каждой находил себя. Разница была лишь в том, что во сне я копал голыми руками, а в реальности лопатой и в том, что во сне была весна или осень, а сейчас – зима. Недавно было потепление, а сегодня вечером вновь начались заморозки и, поэтому, земля плохо поддавалась и копать было, крайне, тяжело. Уже минут через десять я вспотел, несмотря на мороз.

Господи, сколько я уже копаю? А раскопана всего половина. Удваиваю усилия, потому что, такими темпами, я могу не справиться до рассвета. А, часов в семь, открывается кладбище и моя эта «работа», точно не придётся по нраву людям, пришедшим сюда. Представляю себе эту картину: люди, в глубоком трауре, приходят на кладбище, проводить в последний путь любимого родственника/друга. У всех смирено опущены головы, кто-то плачет, кто-то ещё держится. Эта процессия проходит вглубь кладбища, к будущей могиле и тут – оба-на! Тут я, копаю, блин.

За весёлыми мыслями работа пошла быстрее, порция земли за порцией, я откидывал её в сторону, пока не услышал заветный звук – стук лопаты о дерево. Отбросив лопату я присел, чтобы получше уцепиться и открыть крышку. Мои пальцы скользили по промерзшему дереву, ногти болели, ободранные этими попытками (дежавю). Не знаю, сколько времени мне на это потребовалось, но я понял, что без лопаты мне не справиться. Чертыхаясь, я вылез из могилы (Господи, как звучит) и, забрав отброшенную в сторону лопату, спустился вниз. Сделав пару глубоких вдохов, всё-таки, не просто решиться открыть крышку гроба, в которой, по идее, лежит твоё тело, я закрыл глаза и начал собираться с силами. Так, Оливер, давай, ты же не тряпка? Ты можешь! Ты что, зря копал здесь, как раб? Зря сдирал ногти? Зря морозился пять часов на улице? Ты что? Ты в своём уме? Давай, быстро, открыл это грёбанный гроб, выяснил, твоё ли тело там лежит, и понёс свою задницу в тёплую постельку! Понял?! А, и закапать не забудь! «Так точно, мой капитан!» ответил я сам себе и подковырнул лопатой крышку гроба.

Крышка, со скрежетом старого дерева, отвалилась вбок. Бл*! Не видно же ничего, только воняет! Хорошо хоть, что я догадался купить фонарик! Молодец, Оливер, думать ты ещё умеешь. Достаю спасительную палочку и, щёлкнув выключателем, направляю его в гроб. Гхм… Как бы так, по мягче, сказать, что я там увидел? Там, мать вашу, я увидел почти разложившееся тело! Настоящее, блин, тело! Которое воняло, гнило, в котором копошились черви! Меня чуть не вырвало! Хорошо хоть, что я не ел с четырёх дня, чувствовал, что лучше моему желудку быть пустым. Это меня спасло. Пересилив отвращение, я слегка наклонился к телу и начал освещать его, в поисках того, что могло бы ответить мне на вопрос: я это или не я? Блин, и правда, а что ответит мне на этот вопрос? Что поможет мне? Ведь всё, что могло выдать меня, давно разложилось: одежда, волосы, тело… Сижу, в растерянности, в собственной могиле, и не знаю, что делать. Похоже, мне не суждено узнать правду, то, что сейчас лежит передо мной, уже не опознаваемо, разве что, по ДНК и чему-то подобному. Но я же не могу похитить своё, извините, тело и отнести его на экспертизу? Хотя, это было бы более, чем смешно, по началу. А потом, в тюрьме или дурке, было бы уже куда грустнее.

Решив, что, раз я не знаю, как себя опознать, то и смысла сидеть здесь, особо, нет. Поэтому я вылез из могилы и бросил первую порцию земли обратно, вниз. Вновь подняв лопату, я, вдруг, завис, припоминая что-то, что-то отдалённо-забытое. Что-то… Папа! Точно! Я знаю, как узнать: кто передо мной! Браслет! Когда-то, когда мне было ещё двенадцать лет, папа выплавил для меня браслет, с гравюрой. Он был литой, так что снять и переодеть его, на кого-то другого, было невозможно, не сломав тому человеку кости. Папа специально делал его намного больше того размера, что был нужен мне в двенадцать, с расчётом того, что моя рука ещё значительно вырастет. Перед смертью браслет был уже, почти, облегающим руку. Точно, его не могли снять!

Я, с безумным блеском в глазах, трясущимися руками ищу нужную часть тела. Фонарик, то и дело, падает, лишая меня света. Рука, точно, рука мне нужна! Так, левая – не то! Правая… Да! Да! Да! Да! Хотя, чему я радуюсь? Браслет был на руке, что означала, что передо мной – я! Что не было никакой ошибки, заговора и похищения, а было лишь чудо, случившееся со мной. Это значило, что я никогда не смогу рассказать родным: кто я. Но, зато теперь, у меня была определенность, и это чувство мне очень нравилось. Теперь я могу с гордостью и уверенностью жить новой жизнью! Жизнью Оливера Томаса Оцена, ведь Вильгельма Шварца похоронили. Да, плохо, что я не могу сказать родным: кто я, но я могу быть рядом с ними, жить достойной и успешной жизнью. Но главное, я могу просто жить! А это же так много! Будучи призраком, я понял, осознал, всю ценность жизни – она дар! Дар, который нужно ценить! Он даётся однажды, лишь, и только мне повезло дважды! Я не разочарую тебя, судьба!

- Прощай, Билл. – говорю я и, сняв браслет с руки тела, выбираюсь из могилы, и начинаю закапывать её.

Обратный процесс пошёл, значительно, проще и быстрее. Может быть, потому что закапывать, как и спускаться с лестницы, всегда проще. Может быть, потому что земля была уже пробитая лопатой и проще укладывалась. А, может быть, у меня, просто, полегчало на душе и, поэтому, стало, значительно, проще работать. Бросаю последние порции земли. Всё, работа окончена. Утираю пот со лба и, измучено улыбаясь, смотрю на горизонт. Там, вдали, начинает сиять рассвет, новой надеждой. Смотрю на часы – 05:25. Неплохо я поработал. Молодец, Оливер. Забираю лопату и, последний раз взглянув на собственную могилу, иду к выходу с кладбища. Что-то мне подсказывает, что кошмары меня, больше, мучить не будут. Ведь какой человеческий кошмар может быть хуже, чем раскапывание собственной могилы?

- Прощай, Билл! Здравствуй, Оливер! – сжимаю в руках браслет и, выйдя за пределы кладбища, направляюсь в сторону метро. Благо, оно начинает работать с четырёх утра.