Выпускаю безвольную мать из объятий и направляюсь к папе.

Эпиграф

Что будет, когда я умру? Наверное, каждый задавался этим вопросом.

Часть первая «Своих похорон свидетель».

Глава 1

Это был обыкновенный октябрьский день. Хмурое, свинцовое небо, кажется таким низким и тяжёлым, но, в то же время, бесконечно далёким и недосягаемым. Промозглый ветер и мелко-мелко моросящий дождь. Или это был туман? Всё в этой картине было привычно. Всё как всегда, но чего-то, казалось, не хватало. Так неуловимо и невыносимо отчётливо. Правильно. В этой картине не хватало меня. Я – умер.

А теперь пришло время познакомиться! Меня зовут – Билл, Вильгельм. И жил я в пригороде Мюнхена. Точнее живу. А ещё точнее – останусь навечно, в этой сырой земле, в этой промозглой осени. В этом ненавистном октябре.

Я натягиваю повыше воротник куртки. Да, представьте себе, я, даже, в куртке! Просто, я был в ней в тот злосчастный миг (день?). Но, поскольку, мне нечего делать, как, судя по всему, и вам, я расскажу вам свою историю.

Как вы уже знаете, меня зовут Билл. Вильгельм (мне, почему-то, больше нравится, когда меня зовут полным именем). Я живу в пригороде Мюнхена, в небольшом, двухэтажном, домике, с родителями и младшей сестрой – Эмилией, Эми. Мне 17-ть лет и я совершено обычный школьник. Был. А теперь к делу. Это было 26 октября. Шёл дождь, как и сегодня, как уже две недели подряд. Я шёл в школу. К слову, к четвёртому уроку, я проспал, так как плохо себя чувствовал, простудился. Ну, вот, я шёл, в кой-то веки без наушников, почему-то захотелось их снять (я тогда ещё подумал, что это судьба даёт мне знак «слушай, что происходит вокруг!» Ах, если бы я только знал… Я бы никогда не снял наушники и, вообще, включил бы такую громкость, чтобы не слышать ничего. Хоть пусть уши отсохнут. Пусть! Но я этого не знал и поступил, так как поступил). Я шёл по краю тротуара, вдоль домов, магазинов. До школы минут двадцать ходьбы и я тратил это время на «увлекательнейшие» занятия – изучение асфальта под ногами и самокопание (люблю я это дело). Я обдумывал встречу со своим лучшим и, пожалуй, единственным другом – Андрэ. Мы одноклассники с 5-го класса, когда он перешёл к нам в школу и, с того же момента, друзья. Хотя нет, в первый день мы жутко повздорили. Я ему до сих пор тот фингал припоминаю. =) Андрэ он… такой француз, ну ей Богу, хотя сам он считает себя немцем. Ну, его дело, хотя я всё равно всегда буду отвечать ему не «Ja!», а «Oui!». Ладно, я опять отошёл от главного. Вот иду я, иду, в своих мыслях весь. Кстати, я ещё думал об одной девушке. Она на год младше, из 10-го класса, очень красивая, даже больше, уникальная! Этнические наряды, синие длинные (до пояса) волосы, идеальные черты лица, лазурно-зелёные глаза и длинные пухлые губы. Её зовут Катерина, Катрин. Она, вообще-то, Украинка (кажется, так будет правильно сказать?), но она с 13-ти лет живёт в Мюнхене (переехала с родителями). А немецкий, вообще, с 5-ти лет изучает. У неё тётя живёт в Германии и, когда она, тётя, приезжала (а приезжала она часто), то учила Катрин языку. А после Катрин и сама решила его изучать, самостоятельно. А ещё она изучает (точнее изучила, но ведь нет предела совершенству?) эльфийский язык. Ей Богу, не помню, как он называется! Си… Син… Сен… Не помню!

Так вот, иду я, думая об Андрэ, Катрине и своей кошке – Матильде, я взглянул на экран телефона и понял, что на 4-й урок я опаздываю. Б**! Сунув телефон обратно, в карман, я пошёл дальше и медленнее, так как торопиться уже нет смысла. И вот… резко услышал звон велосипеда, этот дурацкий сигнал. Я (к слову, я всегда, с детства, был дёрганым и чересчур эмоциональным). Я отскочил в сторону и почувствовал удар. А после удара наступила темнота.

Глава 2

Когда я открыл глаза, то ничего не увидел. Н-и-ч-е-г-о. всё было белым. Я умер? Моему, не до конца пришедшему в себя сознанию потребовалось минуты три, чтобы понять, что причина отсутствия всего вокруг, в чём-то на моём лице. Поднимаю руки, чтобы убрать ЭТО (как же пальцы онемели. Сколько я так лежал?). Убираю ЭТО с лица (ЭТО оказалось простынёю, белой простынёю). Осматриваюсь: хорошо освещенное помещение, какие-то шкафы вдоль стен, железные столики и большие столы, на столиках какие-то железки, столовые приборы, наверное, не особо присматриваюсь. Мой взгляд доходит до дальней стены, около которой стоят всё те же столы, а на них… люди! Люди, накрытые белыми простынями, и с бирками на пальцах ног. Перевожу взгляд на столик с «вилками, ложками», и понимаю, что я жестоко ошибался, это – скальпели, щипцы, иглы и всякое, такое, прочее. Поняв, где я нахожусь, а точнее, поняв не до конца, но понимая, что дело плохо, моё, как видно, сильно отупевшее за время сна сознание ничего лучше не придумало, чем лечь обратно и снова накрыться простынёй. Мол, не вижу – значит этого нет.

Глава 3

Пролежав так минут 15-ть, а может и 45-ть, кто знает, за отсутствием часов и сбитым, напрочь, чувством времени. Я всё же решил подняться. Представьте себе эту картину: морг, тишина, тут один из трупов садиться, вместе с простынёй на лице, медленно, не слушающейся рукой, снимает её, оглядывается. Да, не сон, наверное, опять таки, мой «гениальнейший» мозг не придумал ничего лучше, чем взять скальпель и чиркнуть им по правой руке, вдоль, по запястью, чтобы убедиться, что же это всё-таки: сон или нереальная реальность? Кожа послушно разошлась и закапала алая кровь. От оцепенения конечностей боль я почувствовал только через минуты три. Смотря на алые капли, на простыне и полу, и, чувствуя нарастающее жжение пореза, я понял – не сон. Что ж теперь-то, а? Кое-как встав, а это и в нормальном состоянии не всегда удавалось, при моём-то нескладном телосложении, всегда или упаду, или в косяк врежусь. Да, 187 см. в 17-ть лет, длинные руки и длиннющие ноги, при, практические полном, отсутствии мышц. Да, порой даже сумка с учебниками была для меня не подъёмной ношей. Да уж, мужчина-защитник, альфа-самец! Да уж… всё-таки встав на две, а не на четыре, как казалось, конечности, я продолжил осмотр помещения. Так… столы-столики на месте, шкафы и пыточные инструменты тоже, трупы тоже лежат. Вот нормальные трупы, их принесли в морг, положили - они лежат, а у меня всегда что-то не как у людей. Прохожу пару шагов, решаю, что пора посмотреть на себя, что вообще со мной? Может мне органы вырезали или голову, вообще, отрезали? С опаской, медленно, наклоняю голову, смотрю. Так, швов и ран на теле нету, одежды, кстати, тоже. Я абсолютно голый посреди морга, как эротично… поскольку делать больше нечего (на свой стол возвращаться я не хочу) я начинаю прохаживаться взад-вперёд по помещению, попутно пытаясь вспомнить, что же всё-таки произошло и почему я в морге???? Так, я заболел, но в школу мама меня отправила, так как сегодня итоговая, за четверть, контрольная по физике. Кстати, не смотря на всю «гениальность» моего мозга, в физике я шарю, и в математике, и в геометрии. Вообще, точные науки – это моё, как бы парадоксально это не было. А ещё литература. Я люблю читать, особенно классику. Моя последняя, прочитанная, книга – Достоевский «Идиот». А сейчас начал читать Канта «Гений чистого разума», прочитал пока не много, но уже знаю (знал), что хочу осилить следующем – «Горе от ума» Грибоедова. Так вот, я шёл в эту школу, думал о своём, а точнее, о своих: Андрэ, Катрин (Катрин, конечно, не моя, но в теории, всё возможно…) Шёл… Шёл… А что дальше? А! точно! Дурацкий звонок, дурацкого велосипеда, дурацкого велосипедиста! Я отпрыгнул и… И что? Я не помню. Хотя, зная мою удачливость и поворотливость, я, скорее всего, упал в люк или, вообще, попал под асфальта укладчик. Хотя, нет. Если бы там работал асфальта укладчик, я бы заметил, дело в том, что у меня стойкая непереносимость к запаху, который бывает, когда кладут асфальт. Уж не знаю, что там так воняет, но меня, буквально, выворачивает от этого запаха, буквально, в мусорку… Ладно, асфальта укладчика там не было, а если и был, то он не работал, нет, конечно, в теории, я мог отскочить, удариться головой об мирно стоящий асфальта укладчик и отключился. Но, всё же, вряд ли. Ладно, потом, я думаю, кто-нибудь расскажет мне, что же произошло в тот злосчастный день… Из моих мыслей меня выводят звук шагов и голоса (!). Дверь открывается, я – в панике, а именно поэтому, как обычно, стою столбом. Эти люди заходят, врачи, походу, (гениальное заключение, на основе белых халатов). Двое мужчин и женщина. Они о чём-то увлечёно и весело (на контрасте места) говорят. Ох, как им сейчас будет «весело». Представьте, вы заходите в морг, а там, вместо ровных рядов, послушно лежащих трупиков, посреди комнаты, стоит нечто: голое, сине-белое, с огромными, вытаращенными, глазами и тупым выражением лица. Так вот, я уже готовился бежать на поиски реаниматологов для бедных патологоанатомов, но… эти трое просто прошли мимо меня! Они меня не заметили!!!! Конечно, это же абсолютная норма – расхаживающее по моргу тело! Простояв, минуты две, в шоке и некотором разочаровании я кашлянул – ноль внимания. Ещё раз. Эффект тот же. Ещё раз. После пятого раза, я всё же решаюсь и обращаюсь к ним: «Извините, вы не знаете… почему я здесь и… сколько времени?» (походу, кое-какой орган у меня всё же вырезали – мозг!). Знаете, что было дальше? Нет, они не упали, не поседели, не убежали с криками и, даже, никто не упал в обморок. Они просто продолжали пить свой чай! Сказав ещё пару бессмысленных предложений, если это можно так назвать, я сдался. И понял, что нужно что-то делать, а точнее куда-то идти, не нравится мне здесь, да и холодно как-то. Замотавшись простынёй на манер древнего грека и попрощавшись со своими новыми молчаливыми друзьями, я взялся за ручку, но дверь сама распахнулась и двое санитаров ввезли, на носилках, тело молодой рыжеволосой девушки, всю в гематомах и синяках. Жалко её, молодая ещё совсем, да и такая красивая. Когда её провозили мимо меня мне показалось (показалось ли?), что она открыла глаза и метнула в меня быстрый, жуткий взгляд. А далее… Далее, её положили на свободный стол и тут… тут она начала хрипеть! Страшно хрипеть! У неё изо рта пошла кровь, слюна – кровавая пена. Я не стал досматривать эту картину и вышел. Впереди был длинный, пустой и плохоосвещённый коридор. Я шёл вперёд, впервые в жизни ни о чём не думая, я был опустошён. Конечно, столько событий свалилось на мою многострадальную голову: и простудился, и под асфальта укладчик попал (эта версия, почему-то, моя любимая), и в морге проснулся, и игнорируют меня все, и эта рыжая…

Из раздумий меня вывел звук приехавшего и открывающегося, прямо перед моим носом, лифта. Как раз вовремя, то, что надо. Захожу в лифт. Благо он пустой, не хочу ехать с очередными «игнорщиками». Судя по цифрам, на кнопках, в этой больнице 7 этажей, а я, судя по светящейся кнопочке и цифре на дисплее, нахожусь на «0», что логично, я же прямиком из морга. Тыкаю, наугад, в цифру «3» (что-то преследует меня эта цифра сегодня). Облокачиваюсь затылком о стену. Что же мне теперь делать?

Из раздумий меня опять выводят звуки, открывающейся двери, и, ввозят, дико кричащую, судя по животу, рожающую женщину. Я потеснился к стене. Они меня, естественно, как и предыдущие, проигнорировали. Дверь открылась на пятом этаже. Дико-орущую бедняжку быстро выгрузили и покатили налево, по коридору. Какое-то время стою и тупо пялюсь перед собой. Но эта ситуация меня, всё же, отрезвила. Что я делаю? Жизнь-то продолжается! Вон кто-то, вообще, рождается! Начинает жизнь, а чем я хуже? Так, действовать, Вильгельм, действовать. Для убедительности кивнул, в ответ, на слова, самому себе и только сейчас почувствовал, что на ноге, что-то, мешается. Поднимаю ногу, рукой держась за стенку лифта, снимаю с пальца ноги бирку о смерти. Пусть это будет символом – я продолжаю жить! Полный энтузиазма, нажимаю кнопку «3», на панели, и смотрю как, как в замедленной съёмке, закрываются двери.

Глава 4

Проехавшись ещё пару раз вверх-вниз, с врачами и пациентами. У них что нет другого лифта? Я всё же выхожу на 3-ем этаже. Вдыхаю воздух, так жадно, словно я на альпийском лугу, а не в коридоре больницы. Смотрю на табличку «Терапия», прекрасно! А то я боялся, что в родильное заеду… попутно чувствую, что по моему телу, что-то скользит… Смотрю вниз, простыня упала. Ох… Поднимаю её, закручиваю на уровне подмышек, на манер девицы, вышедшей из душа. Ну что за больничная эротика? До меня доходит первая умная мысль за сегодня – в таком виде идти нельзя! Потому что босого, потерянного человека, в простыне, быстренько определят в психиатрию, а я туда не хочу. Бреду по коридору, проходя палаты, так, в этой кто-то по телефону разговаривает, в этой – осмотр, а в этой - тишина. Прекрасно! Собрав всю свою смелость в кулак (правильнее сказать, было бы, в кулачок) я нажимаю на ручку и захожу. Никого. Мне определёно везёт! Как-то по-воровски оглядываюсь, хотя почему «как-то?». Вижу розовый дневник с пушистой ручкой, на тумбочке, походу здесь лежит девушка, либо гей. Открываю шкаф: платье, платье, белое платье – точно девушка! Либо транс. Но даже в своём, отчаявшемся, положении платье я отказываюсь надевать. Закрываю шкаф. Оглядываю комнату и, О, Боги, на стуле висит, что-то, похожее на штаны и майку! Быстро хватаю это и, скинув простыню, надеваю. Натягивая джинсы, думаю, что неплохо было бы одеть ещё и трусы. Представляю себя в кружевных, женских, трусиках – картина жалкая, но всё же лезу обратно в шкаф, так… Стринги. Стринги я не надену! Не хочу ещё и кастратом остаться. Роюсь дальше и… нахожу мужские трусы-боксеры, с Микки Маусом. Не знаю, откуда они у неё, но это и не важно. Достаю их, на всякий случай нюхаю, мало ли, у неё фетиш такой – грязные трусы парня с собой таскать. Нюхаю, вроде чистые… А, даже этикетка и ценник есть. Вот реально тайна – зачем они ей? Хотя, может, специально для меня? =)

Откидываю не нужные размышления и натягиваю трусы, следом джинсы и футболку. Грешным делом, пытаюсь влезть в её кеды, но мои попытки не увенчались успехом. Прихватываю белые носочки, в карман, смотрю в зеркало… Б**! Красавец! Фонарообразные глаза, бледный как смерть а ниже… Ниже, вообще, обписаться можно! – джинсы, в обтяжку, явно короткие мне, выше щиколоток, с рюшами и стразами, белая футболка с аппликацией, явно не по мне, не рукава, а мини-крылышки и длинна – выше пупка, а между всей этой красотой – полоска чёрных боксёров, с весело торчащим, из штанов, глазом Микки Мауса. Решив больше не травмировать себя, отхожу от зеркала и покидаю место преступления, то бишь – палату. Быстренько иду к лестнице, вниз, на второй этаж, по коридору. Сбавляю темп. Просто иду. Вижу, выходящую из комнаты, и удаляющуюся, уборщицу. Моё внимание привлекает некий большой контейнер, контейнер с грязной одеждой и постельным бельём. Подхожу и замечаю нечто знакомое, на торчащем из контейнера рукаве куртки, вышивка, моя вышивка. Да, я люблю и умею вышивать. Но об этом потом. Достаю свою вещь из общего хлама, да, вид не лучший, но зато своё, родное. Быстро надеваю. Снова оглядываясь, захожу в помещение, покинутое уборщицей, в поисках обуви. Быстро замечаю, стоящие в углу, прогулочные тапочки, надеваю их и быстренько ретируюсь с места второго преступления. Теперь уже почти бегу на первый этаж. И, только завидев выход, притормаживаю. Собираюсь с мыслями, а точнее просто выравниваю дыхание и сердцебиение. Поправляю одежду, сползающие джинсы. Застёгиваю куртку. Я готов. Выхожу на крыльцо. Вдыхаю свежий, чересчур влажный, воздух, идёт дождь. Не люблю октябрь в Германии, другое дело, где-нибудь, на югах. Натягиваю капюшон и делаю шаг вперёд.

Я справлюсь.

Глава 5

Иду, полный энтузиазма, по мокрым, осенним улицам Мюнхена. Не люблю дождь, в принципе, но сейчас, после сухого больничного воздуха, даже эта мелкая морось кажется подарком неба. Вдыхаю полной грудью, чего-то не хватает мне, для полного счастья… Достаточно быстро понимаю чего – моего плеера и моих любимых друзей – наушников. Ох… Жаль, что их мне не удалось найти. Иду, заглядывая в лица, куда-то спешащих, прохожих. Не видят. А жаль, ведь посмотреть есть на что (как может в одной фразе уместиться самовозвышение и самоунижение?). Ладно, грешным делом думаю, а не стыреть ли мне плеер у кого-нибудь? Так, Вильгельм, о чём ты думаешь? И так на тебе всё, кроме куртки, ворованное! Вижу разговаривающего по телефону парня, решаю добиться от него внимания во что бы то ни стало. Мне надоело быть невидимкой! Подхожу, парень, примерно, моего возраста, кстати, очень симпатичный (ауу, мозг, ты чего? Походу в этом морге мозг у меня, всё-таки, вырезали. Надо будет подать на них в суд, за хищение, особо ценного, личного имущества!). Стою прямо перед ним, на что он наглейшим образом не реагирует и отворачивается. Не оставляю своих попыток, хожу вокруг него и что-то говорю, типа: «эй, ты! Ты чего, совсем?! Посмотри на меня, пожалуйста!...». Не реагирует. Через пару минут уже, в буквальном смысле этого слова, прыгаю вокруг него, что-то выкрикивая. Надоело. Просто стою и корчу рожи. Дурак! (парень тот дурак). Когда я выбившись из сил, а, точнее, из терпения останавливаюсь, этот парень разворачивается лицом ко мне и делает шаг вперёд, после чего… врезается в меня! Вы бы видели его лицо. Я и не знал, что у людей могут до такого размера округляться глаза (я же не видел себя в морге со стороны). «Бу!» не слышит, всё равно гордо улыбаюсь, день прожит (?) не зря! И, к тому же, благодаря этому парню я понял весьма важную и приятную, для меня, вещь – я не призрак! Ура, товарищи (или как там Сталин говорил? Не знаю почему, вспомнил именно его. Да, умирание явно не идёт на пользу людям). Только вот один тогда вопрос – если я не призрак, что, ещё раз повторяю, прекрасная новость, то с какого, извините, не знаю чего, меня никто не видит? Может быть это заговор против меня? Чтобы свести меня с ума? Хотя, это глупость. Да, конечно, у меня есть недоброжелатели (пару отморозков из параллельного класса и ещё парочка из других), но вряд ли бы эти пивные фанаты до такого бы додумались. Нет, вряд ли заговор. Просто я победитель по жизни – больного отправили в школу, попал под асфальта укладчик (а почему бы и нет?), умер, но, б**, даже это у меня не получилось сделать как у людей. Я взял и, как ни в чём ни бывало, проснулся. В морге. Иду, куда глаза глядят, по незнакомым улицам, да, в районе этой больницы мне бывать не доводилось. Мне вообще редко доводилось бывать в больницах, только однажды, я в пять лет неудачно упал… со второго этажа. Блин, и ещё раз, сразу после выписки я упал с велосипеда и попал туда же. Да я, оказывается, по жизни косячный! Но это была совершено другая больница – «Марта-Мария». А эта, судя по указателям, - «Третий орден». Плохое место. Дождь усиливается, прохожие идут быстрее, а я? А мне некуда торопиться, хотя, нет, есть куда! Я вернусь домой! Вот мама обрадуется!

Глава 6

После долгих плутаний по улицам (район-то незнакомый) понимаю, что не знаю куда идти. Так… Спросить! Точно, спросить, мозг, а не всё-то потеряно у нас с тобой. Какая-то женщина, обращаюсь к ней – ничего. Повторяю попытку с другим прохожим – то же самое. Тут до моего главного достоинства (сарказм) доходит мысль «а если меня никто не видит, то как я спрошу дорогу? Б**!. Всё! Достало! Сажусь там же, где и стоял, всё равно никому нет дела. Ну почему всё так сложно? Как мне попасть домой? Оооохх… Позвонить бы кому-то, да нет телефона. Андрэ, ты же мой друг, ну почувствуй, что я здесь и спаси меня, как тогда! Смотрю умоляюще и ожидающе в небо, как будто жду, что Бог сбросит мне карту. Ничего, а дождь в глаза мерзко капает. Опускаю голову, тут слышу знакомый адрес, а точнее мой адрес! Точнее не совсем мой, а соседнего дома! Это удача! Даже нет, это не удача – это, это, а плевать что это, но спасибо! Бегу к такси, в которое садится «сосед» и, в последнюю секунду, перед закрытием двери, заскакиваю внутрь и пристраиваю свою пятую точку на заднее сиденье. Уф… А жизнь-то налаживается! Или смерть-то налаживается? Что у меня там, фиг разберёшь. Откидываюсь на спинку сиденье и спокойно закрываю глаза – ещё часа пол и я буду дома. Дома…

Глава 7

Мне, кажется, даже удалось поспать за то время, которое мы ехали. Если, те, кем я теперь являюсь, вообще, спят. Мне, даже, приснился сон – как будто я бегу по полю, усеянному разноцветными цветами, в основном тюльпанами, синими, розовыми, красными, голубыми, белыми. Из приятной дрёмы меня выводит гитарный жёсткий риф Guano Apes, не люблю эту группу. Помню, когда-то, в детстве, папа фанател от этой группы и всегда, когда мы куда-то ездили, а делали мы это часто, он врубал погромче и подпевал, а на ухо ему, к слову, гиппопотам наступил. Играет «Close to the sun». А неплохая песня…

It was so beautiful

(Было так прекрасно)

Before the fall

(Перед падением).

I'm flying too close to the sun

(Я лечу слишком близко к солнцу).

Машина останавливается, «сосед» расплачивается за поездку (а мне не надо! =)) Быстренько выхожу. Так, 15-й дом, а вот и мой – 14-й! Дом, милый, дом! Перехожу дорогу к своему дому, как-то очень уж хмуро на улице, как будто… Так делаю пару глубоких вдохов-выдохов и нажимаю на кнопку звонка. Звонок звенит, но, даже спустя пять минут трелей несчастного механизма, никто не открыл. И где они все? Оборачиваюсь и вижу соседок: фрау Штраус и фрау Штольц. Первую я недолюбливаю, сварливая сплетница! Да и меня она не любит, называет наркоманом и педиком. А вот фрау Штольц я люблю, она готовит вкусные пироги. Подхожу к ним в поисках ответа на свой вопрос «где все мои родные?». Конечно же и они тоже меня не видят. Но… Я слышу, что они говорят про моих. Прислушиваюсь. Наверное от любопытства у меня сейчас уши как у эльфа стали. Слушаю их диалог.

- Герда, такое горе, такое горе! В семье Шварцев, - это моя семь, - такая потеря, сын у них погиб.

- Да, я слышала об этом. Конечно, нельзя о покойниках плохо, но он сам виноват – беспутный был. - вот не зря я её не люблю, зараза, приду я к тебе ночью…

- Что ты! Он прекрасный парень был, я его с детства знаю. Любознательный и приветливый. Нелюдимый немного, но что с него взять – ребёнок же ещё.

- Как же Мария это переживёт, так страшно, терять детей? - Мария это моя мать.

- Да, хуже не придумаешь. Они сейчас на кладбище пошли, страшное это дело… - так, поподробнее! - Да и мне пора, они меня пригласили.

- А на котором всё будет?

- Нордфридхоф. Мне пора.

- Крепись, я же знаю, ты его любила. Да и я зайду, попрощаюсь, а то как-то не по-людски.

Так теперь я знаю, куда мне бежать. Нордфридхоф! Вот только я не понял, что они там, на кладбище, забыли?

Добегаю быстро, кладбище в 10 минутах ходьбы от моего дома. Пересекаю границы кладбища, бр-р-р… А где… А, вот! Моя семья! Мама, папа, сестрёнка, бабушка, дедушка и бабушка по папиной линии, а, вот, и дедушка по папиной. Андрэ тоже здесь. Что-то мне не нравится всё это…

Подхожу к своей семье, маме. Мама, вся в чёрном, плачет и, как будто, лет на десять постарела. Мам, ты же у меня такая красивая, а слёзы никого не красят, не плачь, пожалуйста.

- Мама, я здесь! Я жив, не плачь! – кричу. - Твой сын жив! Я здесь! Ну, посмотри на меня, посмотри! Мама, я здесь… - уже шепчу.

Мама мне ничего не ответила и только зарылась носом в платок, давя рыдания. Мамочка…

Обнимаю её, пожалуйста, не плачь.

- Мам, не плачь, всё в порядке. И я найду способ сказать тебе об этом. Я обещаю…

У самого на глазах уже слёзы, это так страшно, видеть как плачет твоя мать. Нет ничего страшнее.

Выпускаю безвольную мать из объятий и направляюсь к папе.

- Пап, может, хоть ты меня услышишь? Ты же всегда меня понимал с полу слова, я же всегда был твоим любимым разгильдяем, твоей копией, только младше на 20 лет. Ты же всегда так сам говорил. Пап, я люблю тебя.

В этот момент папа поднимает голову, но не в ответ на мои слова, как бы мне этого не хотелось. И я вижу слёзы у него в глазах. Он отворачивается, не хочет, чтобы мама видела, что он плачет. Он должен оставаться сильным, он же теперь, снова, единственный мужчина в семье. Обхожу папу, чтобы снова оказаться к нему лицом. То, что я вижу, рвёт сердце, он плачет. Быстро стирая, неумолимо бегущие слёзы. Пап…

- Пап, я здесь, посмотри на меня. - кладу руку ему на плечо. Я здесь, я с вами. Всё в порядке. - голос дрожит.

Обнимаю, крепко-крепко, отца, пропитав его пальто, своими слезами. Но он этого не заметит. С усилием разжимаю объятия и, взглянув ещё раз в его почерневшее, и кажущееся таким потерянным, лицо, отхожу. Оглядываюсь, в стороне от родителей, стоит моя сестра – Эми, она вся ссутулилась, что так несвойственно ей, всегда гордой и уверенной в себе и своих силах. Её обнимает моя двоюродная сестра – Хэлси, Эми цепляется за рукава её куртки так, что белеют костяшки пальцев, так словно ищет спасения и поддержки в этом куске ткани. Подхожу к ним и обнимаю Эми, со спины, крепко-крепко.

- Эми, родная моя, самая-самая, родная. Ну почему ты плачешь? Ты же всегда была такой сильной. Я плакал чаще тебя и это было нормально, я же слабый, а ты – сильная! Эми, ну что ты? Ну не плачь! - улыбаюсь сквозь слёзы и, чмокнув её в плечо, отпускаю из объятий. - Я люблю тебя. Я всегда буду рядом.

Тяжело вздыхаю. Оглядываю свою разбитую семью. За что нам всё это? За что это им?... Кто даст ответ?...

Снова натыкаюсь взглядом на свого лучшего друга – Андрэ. Он стоит поодаль от моей семьи. Почему-то, не смотря на столь долгий срок нашей дружбы (7 лет), он не переставал и не перестаёт стесняться моей семьи. Странно, такой улыбчивый и открытый парень, при моих родных всегда зажимался и что-то мямлил под нос. Подхожу к нему. Он плачет, даже не пытаясь скрыть это. Но не так, как остальные, не давясь и не давя слёзы, они просто тихо текут по его лицу, бесконечным потоком. Я и не знал, что в людях может быть столько слёз и, лучше бы, никогда не узнал. он плачет и что-то тихо шепчет. Мне становится так интересно и нужно услышать его голос. Он мне так дорог. Андрэ. Подхожу вплотную, нос к носу, так, что даже неприлично так стоять двум парням. Но ДВУХ парней никто не видит. Стою, затаив дыхание, чтобы ничего не упустить, и слушаю.

- … ну почему ты ушёл? Почему? Зачем? Зачем ты бросил меня? Зачем ты вообще вышел в тот день из дома? Ты же болел? Ты же… Билл, мне больно без тебя, мне очень больно… Я тебя так люблю.

- Я тебя тоже люблю. - шепчу.

- Я так хочу, чтобы всё это оказалось страшным, кошмарным сном, чтобы проснуться, прийти в школу и долго-долго рассказывать тебе его, повторяя «смотри у меня, осторожно!». Чтобы ничего этого не было.

- Я тоже этого так хочу! Андрэ, я же знаю, что ты услышишь меня.

- Жаль, что это не сон. Билл, ну почему?!

- Я…

- А знаешь, я много осознал за эти три дня, прошедшие с твоей гибели, точнее, позволил себе осознать и принять то, что чувствовал всегда. Я люблю тебя.

- Я тоже.

- Но не как друга, точнее, не только как друга, Билл, ну почему я не сказал тебе это раньше?

- Вот это поворот…

- Я, конечно, знаю, что ты натурал и любишь девушек, даже знаю кого, точнее, ты от меня этого и не скрывал. Знаешь, Билл, я хотел пригласить Катрину на твои похороны, чтобы тебе было приятно, мол, при жизни не успел, так хоть сейчас (улыбается, куда-то вверх), но она уехала, навестить родственников, в другой город, в тот день, когда всё это произошло. Прости меня, Билл.

- Андрэ, честно, я не ожидал того, что ты ТАКОЕ скажешь, и я не могу утверждать, что я смог бы правильно среагировать, скажи ты мне это раньше, но жаль, что ты этого не сделал. Может быть это судьба? Всегда вдвоём, всегда вместе, мы с тобой, как попугаи-неразлучники, да и с девушками у меня не клеилось, точнее, девушки у меня никогда не было. Ну, ты же знаешь. А ты… У тебя, конечно, были девушки, даже много. Кстати, а зачем, если ты в меня…меня... эм… любишь? Ладно, можешь не отвечать.

- Прости меня, Билл, за то, что меня не было рядом, чтобы оттолкнуть тебя.

Андрэ оглядывается на какие-то возгласы, шум. Я не сразу въезжаю, что там происходит, и просто иду за Андрэ (как всегда). Все присутствующие собираются вместе стеной-полукругом, пытаюсь пролезть вперёд, но решив, что им и так несладко сейчас, обхожу всех и становлюсь впереди. То, что открывается моему взору, не пожелаешь увидеть никому. Передо мной, и всеми остальными, стоит чёрный гроб, мокрый от моросящего дождя. Какие-то люди подходят и медленно и аккуратно открывают крышку, для последнего прощания. У меня внутри всё оборвалось.

В гробу лежал Я. В красивом, чёрном костюме, аккуратно причесанный и с,прикрытыми макияжем, следами трагедии на лице. В гробу лежал Я. Мимо, остолбеневшего меня, проходит мама, садится на колени и целует моё тело в лоб, шепчет прощальные слова любви. В горле встаёт комом сердце, которое стучит с такой силой и болью, что звенит в голове. Мама, держась за сердце, отходит и её место занимает папа. Нет! Я не могу больше на это смотреть. Разворачиваюсь и убегаю подальше, на край кладбища, откуда только издали видно, разворачивающуюся картину. Издали вижу, как отходит от гроба мой отец, мне кажется, что он немного поседел за эти часы. Далее моя сестра. Она подходит, но её трясёт рыданиями, видно как она пытается что-то сказать, но не может. Её обнимает, успокаивая, наша мама и отводит. Отходя, Эми, крикнула, так, что донеслось до меня «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, БИЛЛ, БРАТИК, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!»

- Я тоже люблю тебя…

Далее бабушки, дедушки, на них я старался не смотреть, слишком больно видеть стариков, присутствующих на похоронах своего внука. Слишком больно…

В самом конце, последним, подошёл, попрощаться, Андрэ. Конец.

Крышку гроба, также медленно закрывают. Гроб прикрепляют к тросам и опускают вниз. В могилу. Когда могилу начинают засыпать, я отхожу ещё подальше, к самому выходу с кладбища. Я не жив, я не мёртв. Мне нет места на этом празднике смерти и скорби. Мне нет места нигде.

Это был обыкновенный октябрьский день. Хмурое, свинцовое небо, кажется таким низким и тяжёлым, но, в то же время, бесконечно далёким и недосягаемым. Промозглый ветер и мелко-мелко моросящий дождь. Или это был туман? Всё в этой картине было привычно. Всё как всегда, но чего-то, казалось, не хватало. Так неуловимо и невыносимо отчётливо. Правильно. В этой картине не хватало меня. Я – умер.

Глава 8

Все гости моих похорон, спустя пару часов, когда уже начало темнеть, начали расходиться. Я видел, как, один за одним, мои родственники, мои самые дорогие люди, покидали кладбище и мою жизнь, навсегда. Я вышел следом за отцом, который выходил последним. Он обернулся, оказавшись ко мне лицом, и, еле слышно прошептал «Прощай, сынок».

- Прощай, папа. - кладу руку ему на плечо, слегка сжимаю, после чего, убираю.