Глава 10. Бойня в Германии

После моей эмиграции события в Германии шли именно так, как я и предвидел. Режим Гитлера продолжал следовать своим разрушительным путем, подрывая основы старого порядка, шарахаясь от реакции к революции, будучи неспособным придерживаться определенного курса.

Чтобы удержаться у власти, Гитлер использовал два инструмента, имевшихся в его распоряжении, - пропаганду и террор, разрушительную эффективность которых было бы глупо отрицать.

Если мы желаем понять трагические события, происшедшие 30 июня 1934 года, мы должны прервать наше повествование и еще раз рассмотреть те силы, которые привели Гитлера к власти.

Гутенберг, представитель тяжелой промышленности Германии, фон Папен, реакционер и кандидат от юнкеров, вставили ногу Гитлера в стремя, а президент Гинденбург, бывший воплощением пруссачества весьма неохотно, но сделал его канцлером.

Промышленники и генералы по-прежнему считали бывшего австрийца-ефрейтора своим слугой, который, если его должным образом обучить, будет хорошо служить их интересам. Они потерпели полный провал, не сумев разглядеть динамизм качества, присущий национал-социалистическому движению, и роли Гитлера как орудия истории. Революция родилась в германском бурлящем котле и вознесла Адольфа Гитлера на поверхность, где он плавал подобно умелому пловцу. Тот факт, что он вообще мог плавать, свидетельствовал о глубине революционного потока.

Борьба за Гитлера происходила между силами консерватизма и новыми, злобными силами, порожденными им самим. Гитлер же колебался между этими двумя силами, как заложник своей собственной нерешительности.

Неудовлетворенность, однако, продолжала существовать. «Якобинцы» обвиняли «жирондистов» в слабости. СА, которые в отличие от СС приносили клятву верности партии и идеалу, а не фюреру, состояли из радикалов - трех миллионов немцев, недовольных политикой фон Папена, Гугенберга и Шахта.

«Когда начнется вторая революция?» - таким был вопрос, который начали задавать в их рядах.

Грегор Штрассер, рядовой член партии, получал сотни и тысячи писем с требованием возобновить активную деятельность. «Только Вы один можете спасти национал-социализм, - писали его корреспонденты. - Откройте глаза фюреру. Люди Геринга ослепляют его...»

Грегор прекрасно знал, что все его письма вскрывались и просматривались прежде, чем они доходили до него. С другой стороны, был еще и Рём, вождь армии «коричнерубашечников», с сотнями второстепенных лидеров, полностью преданных ему. Социальные вопросы их не волновали, но они были враждебно настроены по отношению к генералам и негодовали по поводу того, что армия стремилась держаться в стороне от партии. Рём сам был офицером и отлично знал мнение немецких военных. Армия презирала «коричнерубашечников»; она просто использовала гитлеризм как маску, скрываясь за которой преследовала свои традиционные цели. Рём, живя в Боливии, на практике убедился в том, что политическая партия беспомощна без поддержки армии. Генералы могли свергнуть любое правительство в любой день, когда им заблагорассудится.

Фронт Грегора Штрассера и Рема был сформирован в противовес фронту Гинденбурга, Гугенберга, Папена и Геринга, находившемуся в союзе с промышленными воротилами. Гитлер все еще колебался, в то время как общая неудовлетворенность росла. Он знал, что должен действовать, но еще не представлял, каким образом. За ним стоял Геббельс, готовый на любой компромисс и беспокоящийся прежде всего о том, чтобы оказаться на стороне победителей. Адольф сожалел о разрыве с Грегором. В Берлине он встретил главу фирмы моего брата и заявил, что «он просто должен призвать обратно этого отличного парня Грегора». Эти слова были повторены Герингу.

Рём работал в Мюнхене. Между ним и Грегором не существовало никаких контактов, хотя они оба разделяли од-j ни и те же идеалы и преследовали одни и те же конечные цели. Первый успех Рему должен был обеспечить роспуск «Стального шлема», военизированного формирования, поддерживаемого рейхсвером. Затем он сам лично планировал атаки на рейхсвер, не принимая в расчет то, что, пока жим Гинденбург, завоевание армии невозможно. Вместо нанесения удара по магнатам Шахту и Тиссену, первым врагам режима нацистов, он сделал своими непосредственными мишенями генералов Фрича и Бломберга. На заседании кабинета, членом которого он являлся, он потребовал включения «коричнерубашечников» в регулярную армию, сохранения за офицерами штурмовых отрядов их званий.

Другими словами, он потребовал верховного командования рейхсвером, СС и СА.

Он самонадеянно верил, что обладает поддержкой Гитлера, он также думал, что располагает восторженной поддержкой Геббельса и Вальтера Дарре. Вильгельм Фрик, колеблющийся с самого начала, перешел на его сторону, но Гитлер хранил молчание.

Встреча кабинета приняла драматичный характер. Гитлер упорствовал в своем молчании, а Бломберг, министр национальной обороны, внезапно заявил, что единственным решением для президента Гинденбурга должен быть полный отказ.

«Обсуждение окончено», - сказал затем Гитлер, не осмеливаясь смотреть в лицо своему старому другу. Рём, онемевший от ярости, быстро вышел из комнаты.

После 30 июня генерал фон Рейхенау заявил в интервью «Петит Жюрналь», что смертный приговор Рему был фактически подписан в тот самый день.

28 мая 1934-го Гинденбург послал за Гитлером, а 7 июня было официально объявлено, что Рём, в соответствии с предписанием врачей, собирается уйти в отпуск на несколько недель.

Гинденбург доказал, что его симпатии остались неизменными. Он заявил о своей поддержке двум группам реакционеров: Папену, Нейрату, Меисснеру, т.е. группе помещиков, которые больше всего боялись социализации армии, и Тиссену, Круппу и Шахту, т.е. промышленникам, страшившимся национализации индустрии.

Гитлеру было сложно действовать, он слишком хорошо знал революционный дух СА. Адольф прекрасно сознавал, что предательство товарищей нанесет серьезный урон его престижу.

Он находился на перепутье. Один путь вел к мирной немецкой революции и возрождению страны; это был путь Эрнста Рема, Грегора Штрассера и генерала фон Шлейхера. Другая дорога была империалистским путем старой Германии, неизбежно ведущим к войне. В это время я написал брошюру «Социалистическая революция или фашистская война?», тысячи экземпляров которой были распространены по всей Германии.

13 июня, перед отъездом в Венецию для встречи с дуче, Адольф послал за Грегором. Они не встречались полтора года после бурного разговора, спровоцированного интригами Папена, Геринга и Геббельса.

- Я предлагаю вам Министерство национальной экономики, Штрассер, - сказал Адольф. - Примите это назначение, и, между нами, мы все еще можем спасти ситуацию.

- Я принимаю его, господин Гитлер, - сказал Грегор, - при условии, что Геринг и Геббельс уйдут. Честный немец не может работать с этими особами.

Ответ Грегора, достоверность которого была подтверждена моим братом Паулем, был ответом настоящего Джентльмена, но не политика. Попытка избавиться от Геббельса и Геринга одновременно была столь же успешной, как попытка пробить головой каменную стену. Хотя как раз Геринг вполне мог быть принесен в жертву Грегору. Он был в ссоре с Гиммлером, которому не желал уступать контроль над берлинским гестапо. Гиммлер был руководителем полиции Южной Германии и настаивал на подчинении всех полицейских организаций рейха ему лично. Адольф в этом споре больше благоволил Гиммлеру, ибо ему не нравилось то, что Геринг перешел к реакционерам. Он также хотел вернуть назад Грегора.

Геббельс, однако, был абсолютно необходим фюреру. Несмотря на отношение Адольфа к Рему, выявившееся на последнем заседании кабинета, Геббельс тайно вел переговоры с Рёмом от имени своего хозяина.

Рем вовсе не бездействовал, несмотря на свой вынужденный отдых. Он не намеревался уступать или капитулировать. Давайте приподнимем уголок занавеса, все еще скрывающего один из кровавых эпизодов дня 30 июня. Почему в немецкую Варфоломеевскую ночь были убиты хозяин, бармен и официант скромной закусочной в Мюнхене? Эти люди были революционерами, опасными агентами, предателями или людьми СА? Нет, причина их убийства была намного проще.

В закусочной имелись уединенные комнаты, где два человека могли беседовать о политике, не боясь быть увиденными или узнанными. Единственными людьми, знавшими об их присутствии, были хозяин и два доверенных официанта, обслуживавших их. Рём, опозоренный предложением Гинденбурга, и Геббельс, эмиссар Гитлера, встречались там несколько раз в течение того памятного месяца июня. О чем они беседовали? Вначале их беседы не носили сколько-нибудь опасного характера. Они ожидали результатов поездки Гитлера в Венецию. Адольф дважды встречался с Муссолини, 14 и 15 июня. Дуче, однако, не поддался обаянию немецкого гостя. Он нашел неприятными и тревожными все последние действия Гитлера, сказав, что террор нацистов в Вене и постоянная угроза независимости Австрии должны прекратиться. Гитлер, в ответ на такой ультиматум итальянского диктатора, торжественно пообещал положить конец террору и уважать суверенитет Австрии. Но Муссолини пошел еще дальше. Было бы благоразумно, заметил он, говоря как друг, слегка ограничить радикальные действия и речи левого крыла НСДАП. Было бы мудрым распустить СА, которые представляли государство в государстве и возглавлялись печально знаменитым разбойником Рёмом, вкупе с такими отъявленными негодяями, как Эдмунд Хейнес, Карл Эрнст, и т.д. Было бы также хорошо избавить страну от Геринга, повсюду обвиняемого, и, возможно, вполне Справедливо, в том, что ответственность за пожар Рейхстага лежит на нем, а также от Геббельса, который осмеливается говорить о возможности второй революции,

Гитлер насторожился. Не было ли это языком фон Папена, Мейсснера и К°? В конце концов, кем был этот Мейсснер? Не служил ли он до Гинденбурга президенту Эберту в той же самой должности главного личного секретаря? Разве он не был интриганом? Гитлеру потребовалось несколько недель, чтобы разрешить свои сомнения. Когда он станет президентом, он сохранит Мейсснера в его должности, как это сделал до него Гинденбург. Но сейчас он был в ярости. Он знал, что господин фон Хассель, посол Германии в Риме, получил инструкции от президента Гинденбурга, от министра фон Нейрата, от своего друга фон Папена, и он был уверен, что Муссолини всего лишь озвучил мнение этой группы людей.

Его гнев обрушился на фон Папена. 16 июня он встретился с Геббельсом в Мюнхене.

Министр пропаганды предоставил ему полный отчет о своих беседах с Рёмом.

«Подождите немного, - сказал Гитлер. - Есть другие проблемы, которые следует уладить прежде».

17 июня вице-канцлер фон Папен произнес речь в Марбурге, которая не оставляла у Гитлера никаких дальнейших сомнений.

Роль Папена очень часто недооценивалась поверхностными аналитиками политики Германии. Зачастую его описывают как блестящего странствующего рыцаря политики, дипломата, то глупого, то дельного, как человека, приведшего Гитлера к власти; однако склонны забывать о его высокомерии, самонадеянных амбициях и его полной недобросовестности. Также легко забывается то, что фон Папен никогда не простил Герингу того, что он выжил его с поста премьер-министра Пруссии, оставив ему пост всего лишь вице-канцлера. Те же, кто учел эти обстоятельства, вовсе не были удивлены, что четверо человек из числа секретарей и коллег фон Папена были убиты во время проведенной 30 июня чистки. Так Геринг давал волю личной мести. У дипломата была причина полагать, что он сам едва избежал опасности.

Марбургская речь, которая в действительности была объявлением войны революции со стороны «реакционеров», содержала несколько очень интересных пассажей, ко-' торые стоит здесь процитировать.

«Сейчас самое время сплотиться, продемонстрировать братскую любовь и уважение к нашим соотечественникам, чтобы больше не мешать работе серьезных людей и заставить замолчать фанатиков-доктринеров», - сказал фон Папен.

«Доминирование отдельной партии, вместо системы нескольких партий, которая была справедливо отменена, кажется мне исторически преходящей стадией, единственной raison detre, за которую должен был поручиться период развития».

«Ибо в конечном счете люди, если они хотят остаться в анналах истории, не могут позволять себе вечное восстание, идущее снизу. Должен наступить день, когда это движение прекратится и появится солидная социальная структура, поддержанная справедливым правосудием и авторитетной общественной властью».

«Непрерывное развитие не ведет ни к чему долговечному».

«Германия не должна походить ни на один из тех «голубых поездов», которые пускаются в приключение и затем не могут остановиться».

Адольф был разъярен, ибо это было подтверждением его худших подозрений, родившихся в Венеции. Представлялось невозможным отрицать то, что за спиной Муссолини стоял Франц фон Папен.

Гитлер встретился с Рёмом, без которого, он, казалось, был не способен принимать какие-либо решения, повидался с Геббельсом и дал ему инструкции.

Беседы между Рёмом и Геббельсом в закусочной стали более оживленными. Когда хозяин или официант входили в их отдельную комнату, они слышали лишь отрывки бесед.

«Муссолини потребовал в жертву радикалов... Реакционеры становятся все наглее и наглее... Марбургская речь была провокацией... Адольф поставит этих господ из клуба на свое место... Мы выметем этот мусор». Они слышали немного, но и этого было вполне достаточно.

Когда, несколькими днями позже, Гитлер окончательно перешел на сторону реакционеров, возникла необходимость, чтобы в живых не остался никто из тех, кто знал, что несколькими днями ранее Геббельс обсуждал с Рёмом ликвидацию клики капиталистов и магнатов.

Он вызвал фон Папена в Берлин, но и Рём с Геббельсом не утратили доверия. После нанесения вице-канцлером оскорбления канцлеру примирение между ними казалось невозможным. Революционеры и радикалы, как мне представляется, выиграли один лишний день.

Франц фон Папен был назван «разрушителем национального единства», Адольф оскорбил его. Вслед за этим он подал заявление об отставке. Министры финансов и торговли, граф Шверин фон Крозиг и Эльтц фон Рубенах, тоже подали заявления об отставке. Бломберг не отступил, но в целом позиции реакционеров, казалось, пошатнулись.

Адольфу требовалось сделать всего лишь еще один шаг, чтобы fait accompli, но Рём, душа революционного движения, отсутствовал, а Бломберг и даже Геринг хранили молчание.

Гитлер был расстроен отставками с одной стороны и тишиной с другой. Не было ли это заговором против него? Хотя «барабанщик революции» и стал канцлером рейха, на самом деле он ничуть не изменился с 9 ноября 1923 года. Он по-прежнему нуждался в одобрении и аплодисментах толпы. Где он должен был искать убежище? Лишь Рём и Геббельс хранили верность ему. Он решил раз и навсегда идти рука об руку с господами-реакционерами, если не завтра, то на следующий день или на следующей неделе.

Что ему было необходимо сейчас, так это согласие президента на формирование нового кабинета, построенного на реальных нацистских основаниях.

21 июня Гитлер отправился в Нойдек, где жил президент. Гинденбург к этому моменту был уже тяжело больным человеком. Гитлера сопровождали Геббельс, фотограф Генрих Гофман и Юлиус Шрек, руководитель СС. Эти трое представляли радикальное крыло партии на Юге Германии.

Они были встречены двумя людьми в генеральской униформе: Бломбергом, военным министром, и Герингом. Адольф был ошеломлен.

- Будучи информированным о поступках вице-канцлера фон Папена, - с большим достоинством произнес генерал Бломберг, - президент Гинденбург вызвал генерала Геринга как шефа полиции и меня в Нойдек. Нам поручено проконсультироваться с вами относительно мер, которые необходимо принять для обеспечения внутреннего мира. Если полное успокоение немедленно не наступит (а для этого мы должны избежать любого министерского кризиса), будет объявлено о введении в действие закона военного времени. Президент, будучи нездоров, глубоко сожалеет о невозможности вас принять.

Гитлер и его свита были ошеломлены. Адольф заговорил первым:

- Но мне абсолютно необходимо увидеться с президентом. Я должен видеть его, понимаете вы это?

Бломберг ушел и возвратился через несколько минут.

- Пожалуйста, следуйте за мной, - сказал он Гитлеру. - Эти господа из Мюнхена могут подождать.

Фельдмаршал Гинденбург, в присутствии генерала Бломберга, вкратце повторил Адольфу то, что Бломберг уже сказал ему. Аудиенция продлилась ровно четыре минуты.

Гитлер снова пришел в себя лишь на пороге дома, безжалостный свет июньского солнца усиливал мертвенную бледность его лица. Обменялись холодными прощальными словами. Бломберг и Геринг остались в Нойдеке.

Разве Геринг не был членом партии? Разве он не был созданием Адольфа? Однако он осмелился выступить на стороне рейхсвера и полиции против партии и СА. Бломберг и Геринг против Гитлера и Рема...

Геббельс размышлял. Краешком глаз он наблюдал за переходом Гитлера от сильного гнева к полной прострации. Маленький уродец предал Грегора Штрассера в Бамберге, он предал Стеннеса в Берлине, и он предал бы также и Адольфа, если бы последний заупрямился, ибо он знал, что сила была на стороне рейхсвера... Но Гитлер должен понять, что ему следовало бы возвратиться к своим первоначальным намерениям. Геббельс был уверен в этом. Был бы необходим лишь один мелкий акт предательства, и министр пропаганды прекрасно примирился бы с ним. Что, в конце концов, он обещал Рему? Вообще ничего. Рём должен быть принесен в жертву.

Адольф был не способен размышлять с быстротой своего нынешнего фаворита, но он должным образом взвесил ситуацию. Можно было бы снова отсрочить решение и ждать смерти старого президента. Открытое нападение в этот момент могло бы поставить под угрозу целиком все будущее партии и лично Гитлера. Но бездействие означало бы фактическое прощение фон Папена и компании, согласие терпеть их наглость, высокомерие и непослушание.

Для СА было бы безумием пытаться выступить против рейхсвера и полиции. Геринг его предал. И в конце концов, был ли он уверен в СА? Был ли он уверен в свирепом и радикально настроенном Реме?

Рём ожидал распоряжений фюрера в Мюнхене, которые не поступали даже после визита канцлера в Нойдек. Все газеты писали о том, что визит носил формальный характер.

Что же случилось? Сообщения Геббельса оставались оптимистичными, но молчание Гитлера все же его беспокоило. Рём информировал Гитлера, что крайне необходимо провести встречу лидеров СА и присутствие фюрера тут обязательно. Гитлер согласился. Он сделал даже больше, ибо он отправил следующую телеграмму, оригинал которой был показан мне заместителем руководителя одной из групп СА: «Все руководители отрядов СА и их заместители будут присутствовать на встрече в штаб-квартире начальника штаба в Висзее 30 июня в 10-00. Адольф Гитлер».

Рём заключил договор аренды помещения в Висзее. Сразу же по получении ответа от Гитлера он отправился в деревенскую гостиницу и заказал несколько комнат на 29 июня. Он даже заказал вегетарианский завтрак для Адольфа. Я узнал эти подробности от заслуживающих доверия свидетелей.

Гитлер повидался с фон Папеном и заключил с ним временное перемирие, ибо идея сохранения СА как блока, такого же мощного, как блок всех объединившихся немецких консерваторов, была уж очень опасной. Канцлер хотел выиграть время. По-прежнему испытывая жестокие сомнения, он выполнил свое обязательство посетить фабрики Круппа в Рейнской области.

Но Крупп и Геринг были союзниками. Временное перемирие их не устраивало. Они требовали покончить с этими людьми «второй революции» и желали немедленных действий.

Крупп угрожал прекратить поддерживать Гитлера, если «национал-большевиков» не заставят замолчать, Геринг же действовал в Берлине. Он знал, что президент решил объявить о введении законов военного времени, если Гитлер не пойдет на уступки. Он ненавидел Рема еще с 9 ноября 1923 года, когда Рём обвинил его в трусости. Он знал о соперничестве между Гиммлером и Рёмом и был уверен, что Гиммлер станет действовать без колебаний, и он не беспокоился о Геббельсе, который всегда был на стороне победителей. Как шеф берлинской полиции, он не испытывал никаких затруднений в том, чтобы раздобыть компрометирующие свидетельства в отношении Рема. Это досье было быстро состряпано и передано фюреру.

Гитлера убедили в том, что Эрнст Рём готовит восстание, но не против рейхсвера или промышленников, а против него, самого фюрера. Были сфабрикованы новые «эмские фальшивки», показывающие, что опасность (мнимая) постоянно возрастала. Тем временем от Рема прибыла подлинная телеграмма, носящая ультимативный характер. Руководитель штаба СА требовал принятия немедленного решения.

Гитлер ответил пророческими словами: «Конкретные решения, - сказал он, - будут приняты на встрече руководителей». Рём не был удивлен колебаниями Адольфа и продолжил заниматься организацией встречи в Висзее. В гостинице находилось большее число постояльцев, чем обычно. Странно, но весь второй этаж был занят туристами из Берлина. На самом деле они являлись агентами гестапо, но у Рема не было никаких причин подозревать это, и ему понравились его комнаты на первом этаже.

Вечером 29 июня Геббельс отправил фюреру сообщение. «Рём должен быть официально смещен до 1 июля. Это желание Гинденбурга. Если все необходимые меры не будут осуществлены в течение 24 часов, рейхсвер разоружит СА и без колебаний свергнет самого Гитлера!»

Что было делать Адольфу? Ожидать, покуда Геринг исполнит свою угрозу?

Давайте тщательно исследуем речи, в которых Гитлер пытался оправдать себя после происшествия.

«В два часа утра я получил из Берлина и Мюнхена два срочных и тревожных сообщения. Я узнал, во-первых, что в четыре часа должна была быть объявлена тревога в Берлине, что были заказаны грузовики для перевозки отрядов штурмовиков, и что в пять часов должен был начаться захват и оккупация правительственных зданий.

Имея таковые намерения, руководитель группы СА Карл Эрнст не поехал в Висзее, а остался в Берлине, чтобы лично руководить переворотом.

Во-вторых, я узнал, что мюнхенские отряды СА были предупреждены уже в 9 часов, когда им не разрешили вернуться домой, но привели в боевую готовность».

Все эти новости, бесспорно, исходили от Геринга и были ложными. Одна из бременских газет, плохо «обработанная» министерством пропаганды, наивно утверждала 3 июля: «Руководитель СА Эрнст, арестованный 30 июня в Бремене вместе со своим адъютантом Киршбаумом, был доставлен в Берлин на аэроплане. Фрау Эрнст была арестована в Бремене в это же время, но освобождена 2 июля».

Иными словами, Эрнст был доставлен в Берлин на специальном самолете по приказу гестапо. Ложь Гитлера была тем скандальнее по отношению к тем, кто знал, насколько мне известно, что Эрнст намеревался отправиться на яхте на Азорские острова, чтобы провести там медовый месяц, и что для него на определенное время были забронированы каюты. Фактически, Эрнст был настолько не осведомлен о том, что происходило с ним, что, когда солдаты из команды расстрела выстроились перед ним, он выкрикнул «Хайль Гитлер!» как последний протест против правых заговорщиков.

Короче говоря, последние сообщения Геббельса и тревога Геринга подтвердили худшие из всех опасений Гитлера. Он позвонил Вагнеру, своему преданному баварскому министру, дал ему инструкции и вылетел в Мюнхен вместе с Геббельсом. Последующие подробности были переданы мне свидетелями, людьми, которые были в Висзее и впоследствии покинули Германию, другом пилота Удета и тюремщиком из тюрьмы, где сидел мой брат.

Министр и гауляйтер Адольф Вагнер приказал всем лидерам СА явиться в Мюнхен для торжественной встречи Гитлера в министерстве внутренних дел. Они заняли свои места за столом, и рядом с каждым из них сидел наемный убийца. Было вино, пиво, шли переговоры. Время пролетело незаметно. Наступил рассвет и зазвонил телефон. Фюрер прибыл на аэродром. Вагнер подал сигнал, и люди СА были немедленно схвачены и разоружены своими соседями, которые принялись их избивать, нанося им удары рукоятками револьверов и пивными бутылками.

Уцелел лишь один человек. Это был пилот Удет из воздушной эскадрильи СА, выскочивший в коридор министерства, где он блуждал, обезумев от страха, гнева и ужаса. Он встретил Гитлера и заговорил с ним прямо, без обиняков.

- Вы что, сошли с ума? - заорал он. - Что вы имеете против нас? Рём не сделал Вам ничего плохого, и он наш вождь.

На лбу Гитлера выступил пот.

- Ничего, ничего, никто не тронет ни одного волоска на вашей голове, - бормотал он.

И Удету позволили беспрепятственно уйти. Он даже смог и дальше жить в Германии, где сейчас занимает видный пост.

После этого инцидента Гитлер, вне себя от ярости, вошел в комнату, где происходила резня. Главные убийцы из Мюнхена, Адольф Вагнер, Герман Эссер, Эмиль Морис, Кристиан Вебер и Вальтер Бух, стояли у дверей, гордые исполнением своего долга. На полу валялись девять окровавленных трупов с разбитыми черепами.

Среди них были Шнайдгубер, Шмидт и Дю Мулен.

Но в своей речи по радио от 1 июля Геббельс имел дерзость сказать, что «фюрер один приблизился к Шмидту, Шнайдгуберу и другим и сорвал с них погоны».

Резня в министерстве внутренних дел свершилась, следующей целью был Висзее. Пуленепробиваемый автомобиль Гитлера стоял наготове, и в сопровождении эскорта эсэсовцев он отправился в путь. Эмиль Морис, Дитрих, Штауб и Вильгельм Брюкнер указывали путь.

Гостиница в Висзее была быстро окружена. Полицейские из Берлина были наготове и ожидали у своих окон на втором этаже. На первом этаже мирно спали «опасные мятежники». Первой, куда ворвались, была комната № 5, и граф Шпретт, шеф мюнхенского полка СА, был арестован в своей постели. Эдмунд Хейнес, разделявший комнату № 9 и постель со своим шофером, неожиданно увидел перед собой дула револьверов Мориса и Брюкнера. Он на ощупь стал искать свое оружие, но был оглушен рукояткой револьвера и распростерся без чувств в своей пижаме. Прозвучали два выстрела. Хейнес и его шофер были ликвидированы.

Затем Гитлер прошел в комнату № 7. Последовавшая там беседа была повторена мне дословно.

- Кто там? - спросил Рём сонным голосом.

- Это я, Гитлер, немедленно открой дверь!

- Что! Уже? Я не ожидал тебя раньше полудня!

Рём поднялся, открыл дверь и отшатнулся. Гитлер обрушился на него с бранью. Рём, от потрясения потерявший дар речи, взял себя в руки.

Дверь закрылась. Двое мужчин беседовали наедине, затем Адольф вышел.

- Свяжите его, - сказал он.

В коридоре, связанный по рукам и ногам, Рём ожидал решения своего бывшего Друга.

Хозяин увидел его, вскинул руку и наивно воскликнул «Хайль Гитлер!». Рём, с выражением муки на лице, ответил традиционным приветствием Юга Германии: «Слава Богу!»

Затем Гитлер извинился перед хозяином за причиненное беспокойство и отправился в Мюнхен вместе с Улем, также разбуженным и связанным, и Рёмом, этим «мятежником», который был настолько «опасен», что даже не имел личного телохранителя.

«Я захватил революционеров врасплох», - сказал Гитлер в своей речи в рейхстаге после того зловещего дня по поводу Рема и его друзей. Но разве не сам он лично назначил им встречу? Разве не обещал присутствовать на этой встрече? В чем же состояла эта неожиданность? Может быть, виной тому их личные недостатки? Он знал о них все в течение нескольких лет. Гитлер обрушился на банду заговорщиков, которые плели свои заговоры против него лежа в постели. Они крепко спали. Какая удаль!

Все автомобили лидеров СА, следовавшие на встречу с Рёмом в Висзее, были остановлены по пути людьми из СС, а их хозяева арестованы.

Гесс занял Коричневый дом в Мюнхене. Охрана из СА была брошена в тюрьму и заменена эсэсовцами.

Наступил день расправы. Более бледный, чем в прошлую ночь, Адольф отправился на тюремный двор в Штадельгейм. Он смотрел на заключенных, выстроенных там в шеренгу. Они были его старыми товарищами по оружию, а некоторые были героями Великой войны. «Собаки! - кричал он на них. - Предатели! Перебейте их всех, всех до одного!»

И Бух помечал против фамилии каждого - смерть, смерть, смерть.

Здесь были Ганс Петер фон Хейдебрек, отважный офицер, герой Аннаберга; Вильгельм Хайн, тоже бывший офицер, герой Балтики; Фриц Риттер фон Крауссер, награжденный орденом Макса-Иосифа; все они и многие другие стояли в тот день перед расстрельной командой из СС.

Рём, глядя на тюремный двор из окна камеры, мог видеть, как казнили его друзей и коллег. Час назад он был министром рейха и начальником штаба СА. А теперь он был заключенным в тюремной камере, а на его столе был оставлен револьвер.

- Вы офицер, и вы знаете, что вам остается сделать, - сказали ему, оставляя его одного.

Но Рём закричал во весь голос, так, что его было слышно далеко за пределами тюремного двора, где происходило убийство его друзей:

- Нет, я не окажу Адольфу такую услугу! Если он хочет убить меня, то пусть возьмет на себя ответственность за это!

Рём был убит в тюрьме по приказу человека, который написал ему шестью месяцами ранее:

«Я хочу поблагодарить вас, дорогой Эрнст Рём, за те неоценимые услуги, которые вы оказали национал-социалистическому движению и народу Германии; и ручаюсь Вам, я благодарен судьбе, что такие люди, как Вы, являются моими друзьями и товарищами по оружию.

Ваш Адольф Гитлер».

Агентства новостей сообщили о ста двадцати смертях в Мюнхене. Я же лично полагаю, что эта цифра далека от правды. Тем временем в Берлине Геринг пытался подражать и даже превзойти блестящий образец, продемонстрированный в Баварии. Убийства в Мюнхене были импульсивными действиями человека, потерявшего рассудок. Список жертв в Берлине и провинциях тщательно и систематически продумывался заранее.

«Я расширил сферу действия чистки», - простодушно признался Герман Геринг 1 июля.

Вы расширили сферу действия чистки, господин Геринг? Вы имеете в виду, что в десять, если не в сто раз расширили ее. Когда такому дикому зверю, как Геринг, дозволена свобода действии, мало что может остановить его.

Геринг не получал никаких приказов убивать сотни своих жертв в Пруссии. Под маской политических убийств он совершил сотни актов личной мести, сводя старые счеты, избавляясь от неудобных друзей.

Давайте вспомним его лишь наиболее вопиющие преступления.

Миф о «заговоре», организованном генералом Куртом фон Шлейхером, Эрнстом Рёмом, моим братом Грегором и генералом Фердинандом фон Бредовом, был ложью. История, что генерал Бредов отправлял секретные сообщения Андре Франсуа-Понсе, французскому послу, была ложью. Позднее Гитлер обвинил этих патриотов в государственной измене. Но их дела никогда не были подвергнуты судебному разбирательству, и не было представлено никаких свидетельств по поводу их. Они были схвачены в своих собственных домах, доставлены в тюрьму и убиты.

Детали убийства фон Шлейхера хорошо известны. Он мирно читал газету, когда шесть головорезов, подталкивая в спину до смерти перепуганную горничную, вошли в гостиную.

- Вы генерал Шлейхер?

Он повернулся и посмотрел на них.

- Да, - сказал он.

Прозвучали шесть револьверных выстрелов, и генерал упал. Его жена бросилась к нему, пронзительно крича, и лишилась чувств.

Тогда убийцы направили свои револьверы на нее.

Генерал Бредов, узнав о смерти своего друга в тот же вечер, спокойно отправился домой, даже не думая скрываться. Разве было это похоже на поведение человека, обвиняемого в заговоре с представителями иностранной державы. Палачей из гестапо он встретил на пороге своего дома. Эхом в ночи прогремели два револьверных выстрела, и генерал присоединился к другим жертвам.

Мой брат Грегор завтракал со своей семьей, когда прибыли восемь агентов гестапо и увели его безо всяких объяснений. Его доставили в тюрьму на Принц-Альбрехтштрассе и бросили в камеру. После двенадцати часов одиночества, темноты и растерянности он вдруг увидел револьвер, направленный на него через решетку. Первый выстрел был неточен, и Грегор укрылся в углу камеры, но три убийцы, включая Гейдриха и Эйке, - наемного убийцу, отвечающего теперь за все концентрационные лагеря в Германии, вошли, и Грегор, изрешеченный пулями, упал на пол. Он еще дышал, когда Гейдрих оказал ему coup-de-grace, выстрелив в затылок.

Эти детали сообщил мне человек, вытиравший следы крови со стен и удалявший следы стрельбы. Он сумел сбежать после казни и присоединился ко мне в Праге.

Шлейхер, Грегор и Бредов были лишь первыми из длинного списка жертв.

Команде, производящей расстрел, отдавал приказания Гиммлер. Людей арестовывали и доставляли в Лихтерфельд, бывшую прусскую кадетскую школу в Берлине, и ставили к стенке. «Огонь! Огонь! Огонь!»

Деттен и Герт, Больвиц и Меркер, Мореншильд и Ганс Кох, Хек, Краузе, Шрейдер, Шрайбер - я мог бы назвать сотни фамилий людей, которых знал, погибших в тот день.

Все время, пока длилась массовая бойня, газетам было запрещено публиковать хотя бы одну-единственную строку об этом. Годом позже в Гамбурге еще были люди, которые не знали, были ли их друзья в Мюнхене, Берлине или в каком-либо другом месте все еще живы.

Клаузенер и несколько других католических лидеров были казнены, так же как и секретари фон Папена.

В Хиршберге, в Силезии, все евреи, все члены «Стального шлема» и несколько коммунистов были арестованы, доставлены на казарменный плац и выстроены в шеренгу лицом к стене. Любого, кто пошевелится, скажет хоть слово или повернет голову, били прикладами винтовок. В два часа ночи арестованных погрузили в грузовики. Им сказали, что допрашивать их будут в Герлице.

Одна из машин остановилась в лесу.

- Поломка, - сказал водитель. - Выходите! Заключенные повиновались. Прозвучали выстрелы из револьверов, и несколько арестантов пронзительно закричали. Восемь человек были убиты на месте.

- Они пытались бежать, - пояснил один из эсэсовцев, забираясь назад в грузовик.

Среди убитых были мужчина шестидесяти шести лет и женщина, которая едва могла идти.

Гитлер нагло заявлял в рейхстаге о том, что имели место шестьдесят три казни членов СА и СС и четырнадцать казней среди гражданского населения. Моим единственным ответом является то, что номер очереди моего брата - 16, в то время как номер Хоффманна-Штеттина, посланный его вдове 10 июля, был 262.

Если исключить преследования католиков, а также и явные ошибки, как с музыкальным критиком доктором Вилли Шмидтом, которого убили потому, что он имел несчастье носить одинаковое имя с одним из лидеров СА (однако происшедшее все же не позволило последнему избежать своей судьбы), то убийства можно было бы разделить на две категории. Первая состояла из жертв реакции. Вторая, и это было даже ужаснее, состояла из людей, убитых исключительно по мотивам личной мести.

Адольф так же виновен в этих убийствах, как и Геринг. Герман, более жестокий, более прямолинейный в своих методах, имеет бесконечно большее число смертей на своей совести. Но Гитлер, мстительный, хитрый и лукавый, использовал 30 июня, чтобы свести счеты с теми, кто перешел ему дорогу одиннадцать лет назад.

Ни для кого не секрет, что генерал Густав фон Кар, шестидесятитрехлетний старик, два года назад ушедший в отставку, был поднят с постели, доставлен в Дахау и замучен там до смерти. Его изуродованное тело было найдено спустя три дня в болоте рядом с концентрационным лагерем. Все преступление Кара заключалось в его отказе поддержать «Мюнхенский путч» в 1923 году.

Инженер Отто Баллерштедт, выступивший против массовой облавы, произведенной нацистами на Мюнхенской встрече, и возбудивший дело о приговоре Гитлера к трем месяцам тюрьмы, был убит специальной командой наемных убийц.

Мы уже упоминали, что смерть была воздаянием, полученным патером Бернхардом Штемпфле за редактирование книги «Майн кампф» и поэтому знавшим о слабостях автора.

Я потратил много дней, составляя списки убитых. Подробности все новых и новых злодеяний постоянно доставлялись мне моими агентами.

В ходе моих расследований я натолкнулся на имя известного журналиста Герлиха, убийство которого сначала показалось мне совершенно непостижимым. Почему этот несчастный человек, находившийся в тюрьме со времени прихода Гитлера к власти, был расстрелян именно сейчас?

Объяснение тайны было связано с еще более чудовищным преступлением, подробности которого я узнал два года назад.

Убийство моего брата Грегора было для меня ужасным ударом. Впоследствии моим самым серьезным желанием было увидеть моего брата Пауля, который фактически знал все последние мысли Грегора. Я хотел узнать их и понять более объективно, чтобы оценить вину Адольфа.

Пауль, как Грегор и я, был офицером во время Великой войны. В августе 1918 года командовал батареей, которая преуспела в переправе через Марну под Дормансом и продержалась там в течение 48 часов. Он был тяжело ранен в ходе этой операции и после войны вступил в орден, став бенедиктинцем.

После резни 30 июня Пауль отправился в Рим. Я поддерживал с ним оживленную переписку, и мне не терпелось увидеться. Однако прошло два года, прежде чем мы встретились в Австрии весной 1936 года и провели несколько дней вместе.

- И только подумать, - проворчал Пауль однажды вечером, - что Грегор однажды удержал. Гитлера от самоубийства,

- Когда это было? - спросил я несколько рассеянно.

Пауль замкнулся, а затем продолжил тихим голосом:

- После убийства его племянницы Гели.

Вот тут я завелся.

- Это тебе тоже рассказал Грегор?

Пауль кивнул.

- Я поклялся хранить это в секрете. Грегор провел трое суток с Адольфом, который вел себя как безумный. Грегор сказал мне, что Гитлер застрелил ее во время ссоры, вероятно не осознавая, что творит. Вскоре после убийства Гели он хотел покончить с собой, но Грегор помешал ему.

Мне хотелось выяснить другие подробности.

- Ты знаешь, кто был там во время убийства и как это случилось?

- Я ничего больше не знаю. Грегор мне ничего больше не говорил. Он рассказал мне это во время приступа глубокой депрессии, и я хранил тайну все время, пока он был жив.

- Но, Пауль, в 1931 году Гитлер был еще никем. Как же он избежал правосудия? Грегор не рассказывал тебе об этом?

- Следствие было начато в Мюнхене. Прокурор, живший за границей после прихода Гитлера к власти, требовал обвинить его в убийстве, но Гюртнер, министр юстиции Баварии, закрыл дело. Было объявлено, что Гели совершила самоубийство.

- Снова Гюртнер! - воскликнул я. - Всегда Гюртнер. Знает ли об этом еще кто-нибудь?

Тем временем Франц Гюртнер стал министром юстиции рейха.

- Да, был кое-кто еще, - ответил Пауль. - Он был убит в тот же день, что и Грегор. Ты помнишь Герлиха, редактора газеты «Правильный путь»? Одновременно с полицией он провел частное расследование и собрал против Гитлера веские улики. Фосс, адвокат Грегора, бесспорно, тоже знал об этом все. У него в доме находились все секретные документы нашего брата, но он был убит так же, как и Герлих. Со времени смерти Гели прошло девять лет; шесть лет - с того времени, как безумный и жестокий человек подал сигнал к началу Варфоломеевской ночи в Германии.

В ноябре 1939 года я был в Париже, где написал несколько статей для «Journal», упоминая смерть Гели и вину Гитлера.

Спустя три дня мне позвонил редактор «Австрийского курьера».

- Вы знаете отца Панта? - спросил он.

- Нет, лично нет, но я знаю, что он жил в Мюнхене и что он был братом прелата и сенатора Панта, бывшего руководителя антинацистски настроенных немцев в Польше.

-Да, - сказал он. - Отец Пант сейчас в ссылке, но он просит меня отправить вам следующее послание, которое я повторю дословно: «Я был тем, кто похоронил Ангелу Раубаль, малышку Гели, о которой писал Штрассер. Они сделали вид, что она совершила самоубийство; но я никогда не позволил бы захоронить самоубийцу в освященной земле. Из того факта, что я похоронил ее по христианскому обычаю, вы можете сделать выводы, которые я не могу вам сообщить».

Date: 2016-08-31; view: 221; Нарушение авторских прав