Глава 6. Моя борьба против Гитлера

После моей первой встречи с Гитлером никакие уговоры Грегора не могли заставить меня вступить в НСДАП.

Однако постепенно я решил обдумать предложение брата. Я тщательно изучил успехи и провалы нацистских лидеров. Я чувствовал, что только национал-социалистическая идеология может привести к возрождению страны, но я отказывался сотрудничать с людьми, чьим бесспорным вождем являлся Адольф Гитлер. Я видел его за работой, и у меня сложилось прочное отрицательное мнение о нем.

Но в 1925 году ситуация несколько изменилась. Освобожденный из тюрьмы Гитлер вновь возглавил национал-социалистическое движение на Юге Германии. Однако на Севере его в значительной мере не признавали. Ему было запрещено выступать во всех прусских провинциях.

Гитлеру было известно об организаторских способностях Грегора, его популярности среди рабочих и кристальной честности. Он предложил Грегору возглавить национал-социалистов на Севере и пообещал предоставить ему полную свободу действий.

Мой брат еще раз обратился ко мне за помощью. Взвесив все «за» и «против», я согласился и весной 1925 года вступил в партию.

Пока Гитлер находился в тюрьме, я сотрудничал с «Фёлькишер беобахтер» и под псевдонимом Ульрих фон Гуттен поместил там несколько пространных теоретических статей на тему национал-социализма. Впервые штрассеризм рискнул противостоять гитлеризму. Но освобождение нацистского лидера положило конец открытой фазе этого конфликта, и я почувствовал, что готов поддержать Грегора и помочь ему в борьбе за победу наших идей.

От мысли о сотрудничестве с Альбрехтом фон Грефе вскоре пришлось отказаться. Грефе был даже более реакционной личностью, чем Гитлер, и, выйдя на свободу, он и его сторонники постарались отмежеваться от нас и действовать самостоятельно. Напротив, генерал Людендорф тесно сотрудничал с Грегором. Началась большая работа. В первую очередь нам предстояло создать серьезный интеллектуальный фундамент, на основе которого можно было бы построить национал-социалистическую партийную организацию на Севере.

Гитлер, то ли не понявший глубины разделявшей нас пропасти или же смирившийся со мной как с необходимым злом, сердечно поздравил Грегора с тем, что меня наконец-то удалось склонить к сотрудничеству.

«То, что он делает, он делает хорошо, - так охарактеризовал меня Гитлер моему брату. - Два таких человека, как вы, не могут потерпеть неудачу».

Наша задача в Северной Германии была трудной, но весьма интересной. Разрозненных и растерянных членов НСДАП в этих провинциях необходимо было вновь объединить. Должна появиться интеллектуальная пресса, адаптированная к их образу мыслей и пропагандирующая наши идеи.

Сначала мы основали выходящий раз в две недели журнал «Национал-социалистише брифе», предназначенный для партийных функционеров.

Вторым нашим шагом была разработка экономической, политической и культурной программы партии. В области экономики мы выступали как против капитализма, так и против марксизма. Мы предполагали построить гармоничную экономику, основанием для которой служил своеобразный государственный феодализм. Государство должно было стать единственным владельцем земли, которую оно будет сдавать в аренду отдельным гражданам. Все люди получали право делать со своей землей то, что они хотят, но сдавать землю в аренду и продавать ее необходимо запретить. Таким образом, мы хотели дать бой пролетаризации немцев и восстановить у наших сограждан чувство свободы. Ведь человек может быть по-настоящему свободен только тогда, когда он экономически независим.

Мы предлагали провести национализацию лишь земельного и промышленного имущества страны - то есть тех материальных ценностей, которые могут умножаться лишь коллективными усилиями народа. Процветание страны должно было быть обеспечено путем национализации тяжелой индустрии и распределения крупных поместий в качестве государственного имущества.

В области политики мы отказались от тоталитаризма в пользу федерализма. Парламент должен был состоять не из представителей партии, а из представителей различных социальных групп. Мы выделяли пять таких групп: рабочие, крестьяне, служащие, чиновники, предприниматели и лица свободных профессий. Германия должна быть децентрализована и разбита на кантоны по швейцарскому образцу. Пруссия, отделенная от Рейнланда, Гессена, Ганновера, Саксонии и Шлезвиг-Гольштейна, утратила бы гегемонию и попросту прекратила бы свое существование. Все вопросы управления кантоном, все должности - от губернатора до самого скромного портье - должны были находиться в руках жителей кантона.

Наша программа также предусматривала уничтожение прусского милитаризма. По новой конституции предусматривалось создать маленькую профессиональную армию или территориальное ополчение по швейцарскому образцу.

В области внешней политики мы требовали равенства между нациями и прекращения все еще продолжающегося унижения Германии. У нас не было территориальных претензий, но предполагалось проведение честных референдумов на спорных территориях.

Европейская федерация, основанная на тех же принципах, что и федеральная Германия, должна была провести всеобщее разоружение и объединить страны в монолитный союз, в котором каждая страна сохранит свою администрацию, обычаи и религию. Уничтожение таможенных преград должно было привести к возникновению единого европейского рынка, что благоприятно скажется на экономическом и культурном развитии континента.

Причиной войны 1914 года стало стремительное разрушение старой экономики и культуры. По нашему мнению, было необходимо восстановить гармонию между трудом и капиталом, между личностью и обществом, а это возможно лишь на основе нового общественного устройства. Слово «гармония» подразумевает полный отказ от идеи любой диктатуры - расы, класса или любой другой.

Также должна быть восстановлена гармония между человеком и Богом, между народом и религией; психологические проблемы, порожденные распространившимся в начале века материализмом, и обожествление техники привели к полной деморализации общества.

Короче говоря, нашей главной целью было достичь гармонии во всех областях, так как гармония - это единство в многообразии и враг стандартизации.

Я много раз пытался убедить в этом Гитлера, но такие идеи были глубоко чужды ему. Гармония Адольфа - это единообразие, колонны марширующих мужчин и женщин, одновременно отдающих честь и выкрикивающих одни и те же слова.

Грегор не смог взять в Берлин своего помощника Генриха Гиммлера. Гиммлер заменил моего брата в Ландсхуте, куда Грегор возвращался время от времени, чтобы сохранять контакт со своими людьми и присматривать за аптекой.

Какое-то время мы с Грегором находились под впечатлением таланта юного уроженца Рейнланда Йозефа Геббельса, который был секретарем Вигерсхауса, одного из руководителей партии Альбрехта фон Грефе. Колченогий, с неприятными чертами лица, Геббельс внешне производил весьма неприглядное впечатление. Но он был талантливым оратором и способным пропагандистом. Услышав его страстную речь, разоблачающую национал-социалистическую партию, мы поняли, каким полезным союзником он мог бы стать. Грегор перенес центр наших операций в Рур, где издавался наш журнал. Оказалось, что купить Йозефа Геббельса было на удивление просто. За 200 марок в месяц этот молодой человек согласился стать редактором «Национал-социалистише брифе» и личным секретарем моего брата. Геббельсу казалось, что действительность готова превзойти его самые смелые ожидания. Неудачливый журналист, без особого успеха рассылавший по всей Германии свои статьи, автор, который никак не мог найти издателя, сумел взять реванш за многочисленные неудачи. Карл Кауфман, гауляйтер Рура (сейчас он - бургомистр Гамбурга), и Эрих Кох, глава регионального отделения партии Эберсфельда, где выходила наша газета, согласились на его назначение.

Однако вскоре мы поняли, что наш новый протеже приносит нам одни неприятности. Геббельс оказался амбициозным авантюристом и лгуном. Слушая его, можно было предположить, что он является героем борьбы с французскими оккупантами в Руре. Он давал вам понять, что они засадили его в тюрьму и подвергли ежедневным издевательствам. Поскольку у нас уже были основания сомневаться в его правдивости, я провел расследование и установил, что ни дня своей жизни он не провел в тюрьме и что все эти истории - фальшивка с первого до последнего слова.

Еще одной его махинацией была подделка даты вступления в партию в партийном билете. Гауляйтер Карл Кауфман, обнаружив этот факт, провел еще одно расследование, которое закончилось полным разоблачением мошенника. Но к этому времени Геббельс уже предал и покинул нас.

Ну а пока он продолжал выполнять партийную работу с энтузиазмом неофита.

Когда все было готово, Грегор созвал всех региональных лидеров на конференцию в Ганновер, на которой председательствовали мы с братом. Гауляйтеры северных районов откликнулись на приглашение; там были: Карл Кауфман, Бернхард Руст, сейчас рейхсминистр образования; Керрль, нынешний министр по делам религии; Роберт Лей - лидер Немецкого Рабочего Фронта; Гильдебрандт, нынешний бургомистр Мекленбурга. Всего собралось 24 делегата, и, кроме того, присутствовал представитель Гитлера Готфрид Федер.

Когда присутствующие узнали, что на встрече собирается присутствовать представитель Гитлера, они возмутились.

«Никаких шпионов среди нас!» - вопил Геббельс, стараясь, как всегда, быть большим роялистом, чем сам король.

Вопрос о том, может ли Федер быть допущен на заседание, решался путем голосования. Абсолютное большинство проголосовало «за».

На конференции поднимались проблемы чрезвычайной важности.

В то время вся страна разделилась по вопросу об экспроприации недвижимости, принадлежащей семье бывшего кайзера.

Германия уже пережила период инфляции, марка стабилизировалась, однако ни мелкие рантье, ни люди, вложившие свои деньги в военные займы, пока еще не получили ни гроша. В таких обстоятельствах возврат князьям, которые несут ответственность за войну и ее последствия, их замков, земель и прочего имущества стоимостью в сотни миллионов золотых марок выглядел просто аморально. Рабочие партии и немецкие демократы высказались категорически против подобных действий, и национал-социалисты Севера готовы были их поддержать. В преддверии первого общегерманского плебисцита наши руководители стремились принять резолюцию по этому вопросу, а присутствие Федера несколько усложняло эту проблему. Ежедневные сообщения из Баварии информировали нас о том, каким путем идет Гитлер, и мы прекрасно осознавали, что национал-социалисты, проголосовав за экспроприацию, вступят в прямой конфликт с новой тактикой Гитлера.

В Ганновере все, кроме доктора Роберта Лея, проголосовали за экспроприацию. Когда Федер от имени Гитлера выразил протест, Геббельс вскочил на ноги и произнес сенсационную речь в поддержку нашего решения.

«Я требую, чтобы жалкий буржуа Гитлер был исключен из Национал-социалистической рабочей партии», - во весь голос прокричал он. Следует добавить, что ему громко аплодировали.

Грегор вынужден был вмешаться и напомнить, что подобное решение может быть принято лишь всеобщим съездом партии. Но тем не менее мы постановили, что национал-социалисты Севера будут голосовать против возвращения имущества князьям.

«Мы - свободные и демократичные люди, - твердо заявил Бернхард Руст. - У нас нет непререкаемых авторитетов, и от нас нельзя требовать беспрекословного подчинения. Гитлер может поступать, как он пожелает, а мы будем поступать в соответствии с нашими убеждениями».

Подобные инциденты имели место и в Демократической партии. Депутат рейхстага и член исполкома партии доктор Ялмар Шахт, отказавшийся поддержать мнение большинства, выступил как сторонник принцев и подал прошение об отставке. Это был первый случай, когда Гитлер и Шахт, пока что заочно, пришли к взаимопониманию, и этим был заложен фундамент их дальнейшего сотрудничества.

Более того, ганноверский съезд одобрил «программу Штрассера» и принял решение заменить ею гитлеровские «25 пунктов Национал-социалистической рабочей партии». Это был уже почти что разрыв.

Чтобы расширить границы нашей деятельности, мы решили открыть в Берлине «Кампфферлаг» («Боевое издательство») и начать выпуск нескольких новых журналов. Я взял в свои руки контроль над всеми нашими изданиями. Во всей северной Германии лишь газета доктора Лея и его Кельнский округ остались верны Гитлеру.

Чтобы представить себе охватившую Гитлера ярость, нужно понять, чем была вызвана очередная смена линии его поведения. Гитлер стал консерватором потому, что нуждался в деньгах для партии, а их могли дать только капиталисты. Экспроприация недвижимости князей неизбежно должна была насторожить промышленных и финансовых воротил и землевладельцев, которые вполне заслуженно справедливо могли решить, что конфискация имущества императорского дома - первый шаг на пути к конфискации их собственного имущества.

Отклика на ганноверскую резолюцию не пришлось долго ждать. Адольф, верный своей тактике обмана и насилия, также созвал региональную конференцию, но условия для нее создал довольно своеобразные. Зная, что мы просто завалены работой, он осмотрительно решил не назначать конференцию на воскресенье. Чтобы увеличить количество голосующих, он пригласил в Бамберг не только региональных лидеров, но и их заместителей, а для полной уверенности в победе мобилизовал штурмовиков СА. Я думаю, сегодня нет необходимости объяснять, что имеет в виду Гитлер под свободой мнений и как он ведет себя, когда притворяется, что советуется с товарищами и соперниками или прислушивается к голосу народа. Его методы с тех пор практически не изменились, и их испытала на своей шкуре почти вся Европа.

По решению Гитлера гауляйтеры уже достаточно давно получали приличное жалованье. С помощью этого нехитрого приема он заручился поддержкой руководителей с Юга, которые превратились в обыкновенных наемников и просто обязаны были оказывать ему помощь и поддержку.

Среди нас практически никто не имел возможности или средств для поездки в Бамберг. Только Грегор, как депутат рейхстага, имел право бесплатного проезда по железной дороге. Он взял с собой ревностного апостола нашего дела Иозефа Геббельса.

Это было в феврале 1926 года, приблизительно через три месяца после ганноверской конференции. Адольф произносил блестящую речь в защиту князей и требований аристократических семейств. К этому времени у Геббельса было достаточно возможностей, чтобы вступить в контакт с деятелями нацистской партии в Баварии. На него произвело огромное впечатление количество машин, находящихся в распоряжении приспешников Гитлера. Он сравнил свою скромную жизнь с тем блеском, который уже окружал Штрайхера, Эссера и Вебера, и сделал свой выбор еще до того, как начался съезд.

Как только Гитлер закончил свою речь, Йозеф Геббельс, представитель национал-социалистов Севера и личный секретарь Грегора Штрассера, вскочил на ноги.

«Господин Адольф Гитлер совершенно прав, - заявил он (слова «фюрер» еще не было в нацистском словаре). - Его аргументы так убедительны, что не будет ничего плохого, если мы признаем свои ошибки и присоединимся к нему».

Никто в партии не забыл невероятного поведения Геббельса. Ветераны партии до сих пор говорят о нем как о «бамбергском изменнике».

Казалось, Гитлер предвидел этот кульбит маленького уродца. Теперь он решил, что Грегор Штрассер, изолированный от своих товарищей, находясь во враждебном окружении, перед лицом жестокого поражения будет не в состоянии оказывать сопротивления.

На следующий день неизбежно должно было состояться генеральное сражение между Адольфом и Грегором.

«Я решительно защищал свою точку зрения, - говорил мне Грегор, - но я чувствовал, что Гитлер получает явную поддержку. Он редко впадал в ярость, наоборот, он призвал на помощь показное благородство и мастерски использовал свое необыкновенное искусство обольщения. Один или два раза он подходил очень близко ко мне, и я думал, что он вцепится мне в горло, но вместо этого он клал мне руку на плечо и начинал разговаривать со мной, как с другом. «Послушай, Штрассер, - говорил он, - ты ведь не партийный фонд и начинай жить так, как ты заслуживаешь».

Я с растущей тревогой слушал рассказ Грегора, слишком хорошо понимая, как собирается действовать Адольф Гитлер. Он пытался превратить Грегора в свое послушное орудие, в раба партийных денег, то есть проделать то, что он уже сделал с остальными.

Компромисс, который был найден в результате ораторских баталий между Гитлером и Грегором, не был столь уж гибельным для нас. Мы сохранили независимость, право управлять своим издательством и издавать «Национал-социалистише брифе». Но мы должны были отказаться от своей программы и вновь вернуться к гитлеровским «25 пунктам».

«Основное, - посоветовал я Грегору, - не продавай аптеку и не бери у него денег».

Вскоре я оказал юридические услуги одному крупному промышленному концерну. По окончании работы я получил солидную премию, и на эти деньги мы наконец-то открыли издательство «Кампфферлаг» и купили сначала шесть, а потом восемь газет, которые позже стали выходить ежедневно.

Борьба между нами и Адольфом продолжалась все более ожесточенно. Мы начали широкую пропагандистскую кампанию по защите наших идей, и наша демократическая организация противостояла откровенно капиталистическим тенденциям национал-социалистической партии Юга. В конце концов мы даже стали для них серьезными конкурентами. В период с 1926 по 1930 год дела «Кампфферлаг» шли все лучше и лучше, и оно даже превзошло прославленное своей изобретательностью издательство Макса Аманна «Эхер Ферлаг».

В 1928 году, живя у своих родителей в Динкельсбюле, я сделал попытку найти точки соприкосновения с Гитлером. Адольф ответил пропагандой макиавеллизма.

Тем временем Герман Геринг вернулся из долгого путешествия по Италии и Швеции. Он начал плести интриги с целью получить место в парламенте. При этом Геринг без колебаний, не особенно стесняясь в выборе средств, стал оказывать давление на своего давнего товарища по оружию Гитлера.

«Или я стану депутатом, или я выступлю против партии, дабы компенсировать ущерб, нанесенный мне ранением, полученным 9 ноября 1923 года», - заявлял он.

Действительно ли Адольф позволял запугивать себя?

Я думаю, что нет. Грегор, более доверчивый, чем я, сказал мне однажды:

«Ты знаешь, что Коха выгнали, а его место занял Геринг? Эта свинья шантажировала Гитлера».

Я был более дальновидным, чем Грегор, и поэтому хорошо понимал, какую пользу мог извлечь Гитлер из Геринга, бывшего офицера с прекрасными связями в кругах крупных промышленников Германии. Без него Гитлер, несомненно, так и остался бы в кругу второразрядных капиталистов. Но с помощью Геринга он познакомился со знаменитым магнатом Тиссеном, с Кирдофом, который распоряжался секретным фондом тяжелой индустрии, и, наконец, с финансовым гением Ялмаром Шахтом. Перед Гитлером открылись широкие жизненные перспективы. Военное снаряжение, которым он нас снабжал, стоило очень больших денег.

Я несколько раз приезжал в Мюнхен и много раз брал интервью у Гитлера. Его речи раз за разом становились все более грозными и неистовыми. Именно в 1928 году в его доме я и познакомился с Гели Раубаль, но история с этой девушкой не сыграла никакой роли в развитии глубокого антагонизма между мной и Гитлером.

Тем временем Гиммлер, соблазненный предложением Гитлера стать командиром СС, или чернорубашечников, отказался работать на моего брата и перешел на сторону Адольфа.

Мы сражались изо всех сил. Наша пропаганда была организована блестяще. Речи Карла Кауфмана, Эриха Коха, Франца Штера, Рихарда Шапке, Францена и Гро встречались бурными аплодисментами во всей Северной Германии и подробно излагались в нашей прессе. Мы одержали победу в Саксонии, но Тюрингия отошла к Гитлеру. Благодаря своим новым могущественным друзьям он добился отмены в некоторых регионах (особенно в Бремене, Анхальте и Ольденбурге) запрета на публичные выступления, который существенно мешал ему. Перспектива примирения между национал-социалистами Севера и Юга становилась все более призрачной.

В результате отношения между мной и братом в 1928 и 1929 годах стали несколько натянутыми. Когда Грегор приезжал в Берлин, он обычно останавливался у меня и мы проводили ночь в бесконечных и бесплодных спорах. Даже моя бедная невестка Эльза, несмотря на инстинктивную неприязнь к Гитлеру, мечтала о такой же машине, какие имели жены баварских партийных функционеров. У Грегора же были более солидные аргументы, которыми он оправдывал свое упрямое нежелание прислушиваться к моим словам.

Я напоминал ему о длинной цепи предательств, которые совершил Адольф Гитлер.

- Мы говорим с ним на разных языках, - сказал я. - Мы с тобой - социалисты, а господин Гитлер говорит на языке капиталистов. Мы - республиканцы, а Гитлер вступил в союз с Виттельсбахами и даже с Гогенцоллернами. Мы - европейцы и либералы; мы требуем свободы не только для себя, но также уважаем свободу других, в то время как Гитлер говорит своим приближенным о доминировании в Европе. Мы - христиане; без христианства Европа погибнет. Гитлер же атеист.

Грегор слушал меня серьезно, насупив брови.

- Нет! - воскликнул он. - Я не позволю вышибить меня из седла. Я смогу переубедить его.

Верил ли Грегор в то, что сможет переубедить Гитлера? Может быть, главным движущим мотивом его действий было чувство преданности, та верность, которую ничто не может поколебать?

- Ты не сможешь переубедить его, Грегор, - убеждал я брата. - Эта лошадка не сбросит тебя; наоборот, он потянет тебя за собой по всем ступеням своей губительной карьеры. Ты уже отпустил поводья. Ты должен рискнуть, и пока еще есть время, сменить коня. Грегор, мы должны отказаться от сотрудничества с ним.

Но Грегор сказал «нет»

Date: 2016-08-31; view: 227; Нарушение авторских прав