VI. Формирование русла 13 page

Необходимость справиться в учебке с сексуальной тревожностью побуждает новобранцев создавать свою собственную сексуальную культуру. Они пришпиливают над своими койками картинки женщин, рассказывают сексуальные истории, используют сексуальный слэнг, чтобы приспособиться к тому, что Меннингер назвал

"очень ненормальными жизнью и жизненными условиями". Сексуальные шутки придавали гетеросексуальную окраску каждодневной деятельности и обнаруживали личное неудобство новобранца быть в гомосексуальной среде воинской жизни. <...> "Х..сос" стало среди солдат во время войны излюбленным словечком, которое выкладывалось по всякому случаю. <...> "Друзья по дырку в ж..е" (asshole buddies) означало "закадычные друзья". Новобранцы игриво называли друг друга "милашка" (sweetheart)".

Наблюдатель военного времени сообщает о "постоянных шутках в бараках насчет гомосексуальных дел". Шутки прикрывали смехом тайную боязнь и успокаивали парней, позволяя им верить, что их неудобные чувства не так уж необычны, что они вовсе не "странные" (queer). В некоторых бараках шутовство ритуализировалось в "гомосексуальную буффонаду", самопроизвольную игру, в которой новобранцы прикидывались "лидерами" (queers) всей компании.

Армейский психолог описывает, как парни "по-детски" разыгрывали этот стриптиз друг с другом, когда оказывались раздетыми.

"Солдата,- описывал он,- возвращающегося голышом из душевой, встречали кошачьим концертом, непристойным свистом и возгласами типа: "Эй, Джо, тебе не стоит расхаживать в таком виде - ты не знаешь, как это действует на меня!" Джо в ответ заворачивается в полотенце и вихляет бедрами на женский манер. Некоторые парни присоединяются к буффонаде, играя роль понимающих зрителей: "А что, очень привлекателен!", "Давай, снимай!". Другие играют роль активных заказчиков сексуальных услуг: "Сколько ты хочешь за ночь со мной?", "Давай в мою кровать, ты получишь нечто самое лучшее за всю свою жизнь!" Армейский психолог описывает эту буффонаду как "определенную модель поведения" клинически "нормальных индивидов", которые таким способом защищались от гомосексуальной тревожности, стимулируемой жизнью в бараках" (Berube 1990: 36-39).

О том же вспоминает в своих солдатских мемуарах Дмитрий Лычев (1998: 222). Он регулярно развлекал своих товарищей анекдотами о гомиках. Под восьмое марта он получил письмо без обратного адреса: "Дорогая Димочка! Поздравляем тебя с твоим профессиональным праздником! Желаем тебе счастья в нелегком труде и поменьше прыщиков на твоей милой попочке. Наши мужские тела тоскуют по тебе. Твои незнакомые друзья". Его гетеросексуальные товарищи догадывались что его шуточки не спроста, но, как пишет Лычев, "не подозревали, насколько они правы". Его заинтересовало это письмо. "На предложение трахнуться не похоже, хотя доля правды в этом есть. Просто стёб? Скорее всего. Хлопцам нравится играть в эти игрушки".

Берубе подытоживает: "В такой чуждой и повергающей в одиночество среде новобранцы тотчас начинали завязывать приятельские отношения друг с другом, сходились парами как неразлучные друзья (buddies) или создавали небольшие компашки в каждой роте". Термин buddy отличается от слова friend (друг). Это закадычный друг, друг-товарищ, друг-соратник. В русском ему больше соответствует тюремно-лагерное "кент". Сначала такое приятельство складывалось по внешним поводам - землячество, соседство в строю или в бараке и т. п. Потом появлялись общие интересы, дружба, взаимозащита, теплые чувства (Berube 1990: 36-39).

О тесной дружбе морских пехотинцев и их жажде дружеских объятий пишет Давид Вуд.

За трудности и неудобства жизни в бараках "есть компенсации, - пишет он.- Одною является физическая близость. Дома, на гражданке, в переполненном метро эти парни сожмутся, если до их колена дотронется бедро соседа. Но здесь эти тормоза отсутствуют. Исчерпанные, одинокие..., они жаждут прикосновения другого человеческого существа... Морские пехотинцы говорят, что это то, что мало кто из гражданских может понять" (Wood 1994:46).

"Уильям Менингер и другие психиатры распознают эротический подтекст в этих дружеских отношениях, называя их подменой женской компании и формой "замаскированной и очищенной гомосексуальности". Но сам факт того, что эти приятельские отношения были так обычны и столь публичны, облегчал тайную боязнь парня, что эта преданность своему закадычному другу может быть голубой" (Berube 1990: 39).

Грубые шутки часто приобретают сексуальный оттенок. Лейтенант Фрэнк, негр из морской пехоты, рассказывает:

"В бараке всегда есть гурьба парней: которые борются, просто хватают друг друга и катаются по полу, и это как ножом по..., когда ты в телевизионной комнате. Ты им говоришь, чтобы они заглохли, а они хватают тебя и стаскивают вниз на пол. И тебя хватают за промежность, или за ж..., или чья-то рука прет вниз по твоим штанам - всё как бы просто для забавы, в игре. В то время я не думал об этом ничего, но теперь, оглядываясь, это вроде так: тебе ведь надо очень сильно изловчиться, чтобы удержать свою руку на чьей-то промежности. Ну вот, это была единственная вещь, которая была всеобщей, когда я там был. И в зависимости от того, кто боролся, я не возражал" (Zeeland 1996:89).

Нередко возникают чисто сексуальные коллективные затеи, хотя и не прямо гомосексуальные (ибо без прямого телесного контакта), однако носящие оттенок гомосексуальности ввиду отсутствия женщин. Такую затею описывает Зилэнду морской пехотинец капрал Кит. Однажды в поле вечерком несколько парней затеяли "соревнование через линию". Наивный Кит спросил, в чем оно заключается. Его спросили, не хочет ли он поучаствовать. Он осторожно отказался. Тогда его попросили судить.

"К:... Что они сделали, это прочертили линию - один парень постарше снял свой ботинок и провел линию в грязи.

3: У самых палаток?

К: Нет, подальше, в стороне. Собственно в джунглях. Там много кустов было. Нас было пятеро - четверо их и я. Три младших капрала и капрал. Одному парню было восемнадцать, другим было по девятнадцать - двадцать.... Они прочертили линию в грязи и отступили на два или три фута. Каждый из них делал это сам по себе.

3: Что делал?

К: Дрочил!

3: Один за другим?

К: Да. Было маленькое место, где они стояли. Они стояли перед линией. А цель игры была достичь места за линией. Кто выбросит дальше всех через линию, тот выиграл. А все остальные парни следили за этим.

3: Они ведь не очень приглядывались, правда?

К: Нет, приглядывались! Они определенно глазели! Один парень занял по меньшей мере пятнадцать минут. Он явно наслаждался этим. А они покрикивали: "Ну, ты даешь!" и всякое подобное дерьмо. "Давай, спускай!" Бог свидетель, я думал вся группа - голубые.... "Давай же, действуй, жлоб! А-а-а!" И еще одно, как только они достигали точки и опустошали свои яйца, они издавали дьявольский вопль: "А-а-а!". Очевидно, это помогало увеличить траекторию.

Первые двое, они даже не достигли линии, так что их дисквалифицировали. В основном просто на руку, и они просто (делает вытирающее движение) отделались от своей малафьи и всё. Один парень дострелял полпути до линии...

3: Они не дотрагивались друг до друга, или дрочились сами, пока наблюдали?

К: Ага. Не трогали.

........................................

3: Ты думаешь, они это делают регулярно?

К: Честно говоря, я думаю, они это делают каждый раз, когда выход в поле. Потому как есть и другие парни, которые говорят о соревнованиях "через линию". Другие люди в этой части.... Мы не напивались или что-либо вроде того, но у них всех такая б..... скука. Им просто нечего больше делать" (Zeeland 1996: 29-30).

Кит оценивает это так: "Я думаю там уйма "натуралов", имеющих голубой секс". (Zeeland 1996: 28).

Зилэнд выразил свое сомнение относительно рассказа Кита. Но другой морской пехотинец, капрал Скотт, подтвердил:

"Да, я думаю: что рассказ верен, потому что подобные штучки просто повсеместны. Однажды я видел двух парней в их бараке на Окинаве, дрочивших свои члены на спор, кто дальше выбросит свою порцию, и человек двадцать наблюдало. Оба парня были крупные и могучие бодибилдеры. <...>

3: А каковы были реакция и замечания наблюдавших со стороны?

С: Большей частью изумление: "Парень, я не могу поверить, что они это делают. <...> Но никто не ушел. (Смеется.) Все оставались на своих местах.

3: Они глазели?

С: Ну да. <...> И подходило всё больше и больше народу" (Zeeland 1996: 197).

Такие затеи, конечно, освобождали парней от стеснительности в отношении сексуальных контактов с другими парнями и открывали дорогу таким контактам, шаг за шагом. Капелан сообщил Зилэнду, что "морские пехотинцы всё время дрочатся друг перед другом. Они просто стоят там и делают это. И дрочат друг друга тоже. Это очень распространено, как я это видел" (Zee-land 1995: 251).

Напоминаю, что многие из них испытывали теплые чувства к своим "бадди", хотя и чуждые сексуальности. Теплые чувства и сексуальные игры поначалу развивались порознь.

Капрал Джек рассказывает Зилэнду о времени в учебном лагере:

"Мы не мастурбировали, пока не вышли в поле. На походе в поле, в половинке палатки, каждый сам по себе, а в учебном лагере всё делалось командой. <...> Везде система "бадди". Они это называют "полпалатки", потому что каждому отведено полпалатки: половина колышков для закрепления полотна, половина столбов. А в соединении с другим парнем они образуют целое. Это палатка на двоих. Я был в такой ночью и чувствовал ну такую похоть! Мне определенно приходилось следить за собой. В этом очень ограниченном пространстве для двух человек я - спокойненько - как бы перевернулся на свою сторону и... Так что это грязная почва" (Zeeland 1996: 173).

О дальнейшем развитии пишет Берубе:

"А потом возникали ситуации, которые невольно вели к прямой сексуализации чувств - ночевка в двухместных палатках и т. п. Это те ситуации, в которых Роберт Флайшер вспоминает: "очень часто боязливая рука оказывалась на моем колене или я чувствовал, что кто-то расстегивает мою ширинку" (Berube 1990: 39).

Гомосексуальности в таких условиях нетрудно проявиться, если склонность к ней в данном человеке заложена.

Один из немцев, которых интервьюировал Лемке, Иозеф, бывший солдат ГДР, замечает об армии:

"В мужских сообществах большая часть отношений телесно, в ощущениях, опосредована. Гомосексуалы, наблюдая мужские сообщества снаружи, предполагают за каждым нежным прикосновением секс".

Гетеросексуальные наблюдатели преуменьшают порочность. То, что эти видят, это чистая мужская дружба, простая симпатия, больше тут, де, ничего нет. И то, и другое - представления о желаемом. Мой опыт говорит, что климат в мужских сообществах несложным путем вплетает сексуальность в межмужские отношения. Кто обнимает приятеля рукой за плечи, долго еще вовсе не желает с ним спать, но он может вдруг очутиться в ситуации, в которой на него, как топор, обрушивается желание большей нежности к другому. Я это пережил.

Двое других товарищей по комнате ушли в отпуск на конец недели, мы с оставшимся приятелем распечатали бутылочку и завидовали ушедшим в отпуск, которые теперь у своих баб. Когда бутылка была пуста, мы отправились в кровать, в мою кровать. В течение ночи мы не проронили ни слова. Старое доверие вернулось только через несколько дней. Оба мы боялись, что другой может отреагировать резко и отвергающе. Мы осторожно прощупывали друг друга. Неделями позже мы предложили двум другим товарищам по комнате придерживаться установившегося ритма отпусков" (Lehmke 1989: 148-149).

"Не все новобранцы, шедшие на секс с другими парнями, были геями, - пишет Берубе.- Гетеросексуальные новобранцы, имевшие большей частью сексуальный опыт с женщинами или чувствовавшие сильную сексуальную тягу [к ним], могли затевать такой секс, не боясь того, что окажутся "гомосеками", особенно если их партнер был именно гомосексуал и соглашался на пассивную роль. <...>

Некоторые военнослужащие убеждали себя, что случайный секс с мужчинами не является гомосексуальным, если он просто между закадычными друзьями. Играя в эту игру, "голубой" новобранец, по иронии обстоятельств, мог сойти за похотливого гетеросексуала. "Ты начинаешь разговаривать,- объясняет Джим Уоррен,- и ты вовсе не заявляешь в лоб: "Я натурал", или что-нибудь в этом роде, а говоришь: "Вот черт, до чего одиноко здесь без девчонок". А тот отвечает: "Да, правда". А ты на это: "Ну прямо до того, что так и ходишь со стоячим". "Да,- говорит он,- я хорошо тебя понимаю". Затем вы идете в киношку вдвоем и становитесь уже немножко парочкой. А позже вы решаете пойти куда-нибудь и "Давай присядем", и тут твоя рука ложится на его руку, а его - на твое бедро", ну и вы уже добрались до точки" (Berube 1990: 41).

На это убеждение опирался в России юный солдат Дима Лычев, соблазняя гетеросексуальных однополчан. В госпитальной палате, где он регулярно "косил", он познакомился с Костиком из Ростовской области.

"Приятный парень. Среднего роста, с кудрявыми светлыми волосами и вздернутым носиком. То, что доктор прописал" (у Лычева это частая оценка). Надумали купаться. Дима сразу заприметил, что у Костика член солидный. "Это я узрел, когда он предстал передо мной в трусиках". После плаванья Дима предложил пройтись вдоль речки. Когда отошли от остальных, стал расспрашивать, "а как здесь насчет баб-с". Есть одна хорошенькая, только не приемлет она Костю. Работает в аптеке вместе с братцем лет двадцати. Очень даже симпатичная. "Костик аж возбудился. Какой же он классный, когда в одних трусах. Мускулистый, попочка аккуратная, ножки стройные. Беру! Но не знаю на какой козе подъехать. <...>

Говорю, что в принципе мне всё равно, с сестрой или с братом. "Ты не знаешь, может, брат дает?" Не знает Костик, не проверял. "Раз уж такое дело, Констанского журнала России "1/10", тин, давай хоть братца раскрутим".- "Что я педик, автор солдатских мемуаров что ли?" - "Да брось ты, один раз не пидарас. Ты в рот, я в зад. Или наоборот". Остановились. Смотрит с интересом: "А что это тебя на мужиков тянет?" - "А мне всё равно, хочется ведь". Он соглашается. И ему тоже хочется. Сам сказал".

Подошли к кустикам, сели отдохнуть. Оба возбудились от таких разговоров. "Смотрю, а там эрекция полным ходом, через трусы пульсация чувствуется. Трусики мокрые - всё-всё видно. Смотрел до тех пор, пока Костик мой ясный и непорочный взор, направленный туда, не перехватил. Он предложил кончить вручную. Я решил немного поиздеваться: ага, так ты, оказывается, злостный онанист. Он обиделся. Наверно, для него это так же плохо, как и педик. Я, говорю, в кулак не кончаю. Западло".

Подействовало. Но эрекция не спадала. Я посмотрел Костику прямо в глаза. Он - в мои. Мальчик не глупый, всё понял. Трусики приспустил сразу.

Меч-кладенец весь затрепетал, вырываясь наружу. Красивый меч. Прямой. Дюймов на восемь. <...> Я расчистил ложе, повалил Костика и лег сверху. Только приблизил свои губы к его, он отвернулся. Гад, не хочет целоваться. А сердечко стучит сильно-сильно. <...> Целуя каждый сантиметр его прекрасного загорелого тела, я добрался до кладенца. Отсос в фантастическом ритме подействовал на них обоих очень быстро. Кладенец низверг в верхний бездонный колодец неимоверное количество сока, а его хозяин, казалось, вот-вот потеряет сознание. Тяжело дыша, он привстал, прислонился к пеньку и начал произносить нечто несвязное".

Тут Дима "возбудился не на шутку" и навис над Костиком. "Малыш открыл глаза и увидел перед собой нечто более прекрасное, чем женский половой орган. Он хотел спросить, что всё это значит, однако успел лишь открыть рот. Я вошел глубоко. Сразу понял, что Костик необычайно талантлив. Заглотнул моментально и предложил такой темп, что я даже не сразу вошел в ритм. Пальцы его оказались в моей клоаке, и я не выдержал. Не предупредив малыша о самом главном испытании, я пролез до максимума и разрядился. Костик пытался вырваться, но я, хладнокровно держа его за жабры, подождал, пока не солью полностью. Освободив рот от своего в нем присутствия, я прильнул к его губам. Теперь он уже вовсю работал языком. Нам было всё равно, что прямо над нами очень низко пролетел самолет. Изредка мы прерывались, высовывали головы, как суслики, обозревая окрестности. Потом опять".

Дима захотел отдаться и поведал об этом Косте. Конечно, о чем речь. Меч наизготовку, и Дима садится на него. "Приступ боли почти мгновенен. Это великолепно, как хорошо он в меня забрался. Начинаю медленно раскачиваться на троне, приводя малыша в совершенно дикое состояние блаженства". Меняют позицию. "Я становлюсь буквой "зю". Он опять таранит меня". Это завершается оргазмом. Следует признание в любви. "Врешь, дурашка, это не любовь. Просто тебе со мной хорошо". Дима предлагает поменяться местами. Как Костик? "Не сразу, но соглашается. Он полностью, всецело мой. Вот он опять лежит на спине, прислонившись к пню. <...> Я раздвигаю его ноги. <...> Костик лежит, закрыв глаза. Сейчас, когда ему станет нестерпимо больно, они откроются и сделаются круглыми. Так и есть. Я медленно пробираюсь внутрь. Чувствую, что ему уже не больно. Ему уже хорошо. Я весь там. Начинаю разгоняться. Он то уходит куда-то, то возвращается и бормочет что-то..."

Назавтра Дима не без мстительного удовольствия объяснил Косте, что педиком считается даже тот, кто выступает в активной позиции. А уж он-то и подавно. "Один раз не пидарас" не проходит. Никак не может осознать себя в новой роли. Мучается". Но при каждом удобном случае идет с азартом на сексуальные сеансы с Димой, всё снова и снова (Лычев 1998:73-80).

еседуя с американскими солдатами, Зилэнд напомнил одному из них, Чаку, что тот говорил о бисексуальности в армии.

"Ч: Я не помню, что я говорил "бисексуальность". Но я сказал бы больше, чем просто любопытство. Ты идешь в поле на 30-40 дней. Там нет женщин. Всё, что у тебя есть вокруг - это мужчины. Так что ты предпринимаешь самое простое, что приходит в голову. Ты идешь и даешь своему закадычному другу отсос или дрочку. Ты чувствуешь себя лучше, он чувствует лучше, вы оба чувствуете себя лучше. И всё вроде окей. Конечно, никто из вас не говорит об этом. Большей частью один из двоих гей. Другой очень обуян похотью и может быть слышал какие-то слухи. Может так, может нет. Может, это просто вещь, в которой ты сам проявил инициативу, потому что чувствуешь, что он может иметь... тягу, может быть. И ты выходишь из себя где-то, и начинаешь легкие прикосновения, легкие ощущения, легкий петтинг. А следующая вещь, которую ты осознаешь - ты разгорячен и плашмя лежишь на полу.

3: "Ситуационная гомосексуальность". Ты думаешь, это случается часто?

Ч: Думаю, часто. Я знаю, что это случается часто.

3: Более личный опыт?

Ч: Меня знал один... Один... Словом, помогал я приятелю-солдату. Я не делаю этого практикой. Я не выискиваю этого. Но когда возможность стучится ко мне, я открываю дверь" (Zeeland 1993: 221-222).

Уильям Менингер характеризует армию как "в основе гомосексуальное общество", ибо когда женщин недостает, многие мужчины открывают удовлетворение в физическом интересе к другим мужчинам, что часто удивляет их самих" (Meninger 1948: 223-225).

В этой обстановке солдаты и без голубого совратителя частенько приходят к гомосексуальным отношениям. Когда же в этой среде оказывается голубой товарищ, да еще привлекательный и умный, увлечение голубой любовью становится повальным. Таким миссионером голубого секса и был в армии Дмитрий Лычёв. В его армейских мемуарах "(Интро)миссия" (1998) подробно описаны гомосексуальные контакты с 25 партнерами, из которых двое - школьники (эти контакты - случайные, не в счет). Солдат за два года - 23.

Двое из них сами навязали Диме гомосексуальную связь - один еще по дороге в армию, в тамбуре и туалете вагона, другой - вскоре после первого знакомства Димы с дедовщиной. Далее в одном случае Дима попадает на сугубо голубого собрата Сергея (итого лишь трое начавших без него из 23), и еще в двух случаях встречает явное желание голубого приключения. Так, чернявый Вадик, сосед по койкам, классно сделав Диме минет в позиции валетом, говорит, "что давно хотел попробовать и что очень рад и благодарен мне за предоставленную возможность испытать ЭТО" (1998: 41). Итого пять. Еще четверым было достаточно легкими намеками дать понять, что это возможно,- и они сами предлагали секс. Сержант Антон в лесу говорит, притормаживая машину: "Слушай..., а давай, я тебя трахну" - и делает это. "Может, ты отсосешь у меня",- шепчет Толик в другой машине. А удовлетворившись, предлагает еще раз. В ответ на отказ спрашивает: "И в попу тоже не хочешь?" (1998: 44, 142-143). Только в двух случаях Дима применил если не силу, то "дедовскую" власть - в бане и в лифте - и еще в трех случаях ему приходилось применить явную настойчивость, преодолевая (с успехом) боязнь и неуверенность.

В этих трех и в остальных девяти случаях он искусно снимал гетеросексуальную "предвзятость" солдата выдумками о гомосексуальных связях его кумиров (футболистов или шахматистов), ввертывал мимолетное замечание о собственном участии в чем-то подобном, и, разгорячив солдата сексуальными рассказами о своих мнимых приключениях с женщинами (а то и о реальных - с мужчинами), без большого труда переходил к сексу на деле. Начинал с мастурбации, потом делал солдату минет, потом либо добивался ответного минета, либо сразу отдавался, и, наконец, трахал его сам в задницу. Почти всегда не только добивался того, что солдату это начинало нравиться, но и получал ответные чувства, иногда даже более глубокую любовь, чем ту, которую ожидал и хотел.

В некоторых случаях связь становилась длительной и перерастала во взаимную любовь. Рассмотрим два таких эпизода.

Беленький солдатик Сашка с пухлыми губками, прической ежиком и прекрасной фигуркой поразил Диму сразу: "Самый красивый солдатик в моей жизни". Девочек у него было много, да ведь любимая не дождется. "Слушай, а с мальчиками не пробовал? Нет, не доводилось (сказал, даже не покраснев, значит, в самом деле не было). А мне довелось. В армии. Довольно неплохо". Никакой реакции. Вскоре отмечали день рождения Димы, утром распаковали посылку от мамы. Сашка с конфетой за щекой. Дима расстарался еще и похлопотать у начальства за него. Кладет руку ему на плечо, говорит, что не даст в обиду, и сдвигает руку ниже. Вдруг Сашка спрашивает насчет их общего приятеля - а что тот, тоже?

- Что "тоже"?

- Тоже пробовал с мальчиками?

- Не знаю, со мной не пробовал.

Рука уже на заднице. <...> Сашка явно ожидает. Скорее, из-за воспитанности не противится. Но и не возбуждается. Это я понимаю, когда моя вторая рука достигает его хозяйства.

- Дима, не надо, ты же видишь, что это бесполезно. Я люблю девочек.

- Ради бога, люби. Только мальчики сосут не хуже. Только один раз. Для меня. Маленький презент ко дню рождения.

Он резко встает, когда я зарываюсь носом в зарослях. Встает и садится на пол, взглядом показывая на окно без занавесок. <...> Я ложусь на пол и впиваюсь ртом в его игрушку. <...> Опираясь лопатками о стену, Сашка начинает двигать тазом, ухватив обеими руками меня за голову. Постепенно разгоняется. Я давлюсь - он прочно сидит в глотке. <...> Сашка кричит: "Кончаю!" и хочет выбраться из меня. Хватаю за задницу и вгоняю себе почти в бронхи. Захлебываюсь его соками. Их много, их слишком много. Чувствую теплоту в груди и нехватку воздуха. От трения об пол кончаю прямо в штаны без помощи рук. <...> Он еще сидит, закрыв глаза и открыв рот.

Вечером Сашка пытается подобрать на рояле "Модерн Токинг". Дима обнимает его. "Мои руки стискивают его всё сильнее, дыхание становится частым. Я припадаю губами к его шее. Музыка прекращается, он отталкивает меня, я слышу отрывистое: "Не надо, больше не надо. Никогда. Слышишь?!" Конечно, слышу. Он быстро уходит..."

Дни пробегали. Сашка снился Диме почти каждую ночь. "Когда я видел его в классе, очень хотелось просто прикоснуться. Иногда я как бы случайно задевал его, и тогда дрожь пробегала по всем конечностям. Мои намеки он выдавал за шутки, чувствовалось при этом какое-то его напряжение.

Однажды оба разрисовывали большой стенд. Сашка полулежал на стенде, а Дима лезвием аккуратно зачищал линии. Одна линия заползла под Сашку и, следуя за ней, Дима уткнулся носом в промежность. В ответ на его дежурное "не надо" начал поглаживать руками то сзади, то спереди. Сашка лишь укоризненно посмотрел на меня, продолжая лежать в той же позе. Это было расценено, как молчаливое согласие.

Постепенно содержимое штанов начало увеличиваться в размерах и проситься наружу. Я выпустил его красивый пенис. Он не был громадных размеров, но был настолько аккуратно сложен, что казался мне идеальным. Я провел языком по уздечке и посмотрел на Сашку. Он закрыл глаза, положил руку мне на голову и стал ее гладить. Я долго лизал ствол, прежде чем плотно охватить его губами. Как только я это сделал, в мой рот хлынули потоки сладкого сока. Ежик любил сладкое, может, от этого его семя было тоже сладким. Ни я, ни он не ожидали такого поворота событий".

Сашка не уходил, Дима продолжал ласки.

"Снова достигнув возбуждения и встав в полный рост, Сашка таранил мое нёбо равномерными, но очень сильными движениями. "Возьми меня сзади",- сквозь член процедил я". Дима подошел к окну и оперся на подоконник. Саше долго не удавалось войти в него. "Еще одна попытка - и меня пронзает острая боль. Отвык всё-таки. <...> Сашка разгонялся, боль уходила, уступая место блаженству. <...> "Еще, еще! Разорви меня! Проткни насквозь!" - рычал я. Сашка в ответ посылал трудноразбираемое хрипение. Толчки стали резкими и неритмичными, и вскоре он тяжело выдохнул воздух, напрочь заглушая шум проезжавшего мимо трамвая. <...>

Нет, я знаю, я доставил ему удовольствие, что бы он ни говорил. Он же был в своем репертуаре. "К следующему разу куплю вазелин",- сказал я на прощанье. "Следующего раза не будет",- злобно выдавил из себя он".

Но следующий раз был уже назавтра. Дима улучил момент, обнял Сашу и поцеловал в шею. "Хотел было засосать в мягкие и пухлые губки, но он резко отвернулся. Мы не целовались никогда". Однако сношение было и на сей раз. "Ежик был чересчур искушен в сексе. Он ловил каждое мое движение и никогда не сбивался с ритма".

Потом их отношения стали портиться. Сашка уходил на свиданки к девочкам. Дима ревновал его, конкуренции он не выдерживал. Проблема разрешилась просто: его перевели в другую часть. Но Ежик с ним переписывался (Лычев 1998: 119-120, 126-130, 133-134, 146-149).

Там его ждала новая любовь - Славик.

"Маленький, накачанный, почти квадратный. Глаза светились добром и негой. Голос мягкий, почти вкрадчивый. Улыбка с ямочками на щеках. <...> Руки могучие, сильные и грубые". Он умывался, оголив мощный торс и издавая фыркающие звуки, а Дима думал: "Тяжело будет его раскрутить. Да и не очень хочется просто трахнуться. Хочется любви, причем обязательно обоюдной. А он любить мужика не сможет. Ну да ладно, я буду его любить, а он пусть считает это настоящей мужской дружбой".

Дима показал Славику нежные письма от своих прежних любовников. "Он смеется, пока не начинает понимать, зачем я это делаю. Да, я люблю мальчиков, но за свою непорочность можешь не волноваться, мы с тобой просто настоящие друзья". Славик несколько дней относился к Диме с настороженностью, но, видя, что целоваться к нему не лезут, успокоился. Спокойно заходит к Диме в киношную каптерку.

Из каптерки оконца для обозрения расположены рядом. Сидя около них со Славиком и глядя в дырки, Дима крепко обнял его. Славик принял это за жест крепкой мужской дружбы. "Я поцеловал его в шею. Славик отпрянул. Он чересчур возбудился - я видел это по дрожащим рукам, пытавшимся зажечь спичку. Но он остановил меня. Молча, рукой отодвинув от своего пышущего здоровьем тела. Барьер, воздвигнутый предками, был непробиваем".

Всё же Славик продолжал относиться к Диме с нежностью. Диме это казалось странным, пока он не понял, что Славик просто видит в нем как бы девочку.

Под Новый год оба сидели рядом, и Славик гладил Димину руку. "Я обнимаю его. И говорю, что хочу. <...> Он боится. Ему стыдно. Говорит, что если сделает ЭТО, не знает, как сможет смотреть мне в глаза утром. <...> Я прикасаюсь губами к его мощной шее. Ее напряжение вскоре спадает. Славик как-то весь обмякает, я подаю ему руку". Друзья прокрались подальше от празднующих.

"Свет не включаем. Я облизываю его шею. Славка трепещет. <...> Его кадык неустанно перекатывается вверх-вниз, мальчик не успевает сглатывать набегающую слюну. <...> Я впиваюсь в его губы. И пью их вместе с обильной слюной. Его язык робко скользит по хищным зубам и наконец-то смешивается с моим. Сильные руки сгребают меня в охапку, я не могу вывернуться, чтобы начать его раздевать. Освобождаю одну руку и с трудом расстегиваю пуговицы на его брюках. Напряженный член освобождается от заточения в тесных для него кальсонах и тяжелым камнем падает мне в ладонь. Горячий, трепещущий... Нежно перебираю пальцами. Славик вырывается, явно хочет что-то сказать. Но теперь я крепко стискиваю его другой рукой. Почти кричит в мой рот, что сейчас кончит. Едва успеваю упасть на колени... Первые брызги новогоднего шампанского падают мне на лицо. Под основную порцию подставляю пасть. <...> Славив постанывает. <...> Дышит тяжело".