Глава 4. Деревня счастья

Несмотря на ветреную погоду, нас переполняла решимость покинуть Традун с разрешением или без него. Мы стали собирать продукты и купили второго яка. Но в самый разгар подготовки пришел настоятель монастыря с недоброй вестью. Долгожданное письмо из Лхасы наконец прибыло, но наши опасения подтвердились: нам запретили оставаться в Тибете. Само письмо мы не видели, нас просто уведомили о приказе следовать кратчайшим путем в Непал по тибетской территории до Кийронга, откуда всего восемь миль до непальской границы и семь дней пути до столицы Непала Катманду. Для перехода нам предоставят транспорт и слуг. Мы сразу же согласились с поступившим распоряжением: нас очень устраивал назначенный маршрут, позволявший еще немного проникнуть в глубь Тибета. Чем дольше мы сможем воплощать свои планы, не нарушая закон, тем лучше.

17 декабря мы покинули Традун, являвшийся нашим пристанищем четыре месяца. Мы не держали зла на чиновников, не разрешивших нам следовать в Лхасу. Всем известно, как трудно приходится иностранцам без паспорта в любой стране. Преподнеся нам подарки и снабдив транслортом, тибетцы продемонстрировали настоящее радушие, свойственное очень немногим народам мира. Хотя в то время я не так ценил выпавшую на нашу долю удачу, как сейчас, но мы с Ауфшнайтером все же были признательны суровой горной стране за восемь месяцев, проведенных вне лагеря.

И вот мы снова пустились в путь. Наш караван состоял из Ауфшнайтера, меня и двоих сопровождавших нас слуг. Один из них, словно священную реликвию, нес завернутое во что-то письмо правительства к губернатору района Кийронг. Все мы ехали верхом, а погонщик управлял нашими яками. Издалека было видно, что караван принадлежит людям уважаемым, с достатком, а не каким-то там двум оборванцам, несколько месяцев назад незаконно вторгшимся в Тибет.

Наш путь снова пролегал по водоразделу Гималаев на юго-восток. Река Цангпо уже покрылась льдом, когда мы переправлялись через нее, и ночью в палатке царил лютый холод.

Через неделю караван достиг деревни под названием Джонгка. Мы заметили ее издалека благодаря густым клубам дыма, нависшим над домами. Деревня состояла из сотни глинобитных хижин, а в ее центре возвышался монастырь. Вокруг простирались обработанные поля. Джонгка располагалась на слиянии двух ручьев, дававших начало реке Кози, текущей через Гималаи в Непал. Поселение окружала тридцатифутовая насыпь. Над местностью господствовал великолепный пик в 20 000 футов высотой; местные жители называли его Чогулхари. Близилось Рождество, наше первое Рождество с момента побега. Нас разместили в удивительно удобном доме. Граница произрастания лесов находилась всего в двух днях ходьбы отсюда, и дерево уже не считалось здесь недоступной роскошью. Его использовали для строительства и других житейских нужд. Сооружение из жести, воздвигнутое над очагом, который мы топили потрескивавшими сучьями можжевельника, хорошо согревало всю комнату. Когда наступил вечер, мы зажгли несколько тибетских масляных ламп и стали готовить к празднику баранью ногу.

Как и к других местах в Тибете, здесь не было гостиницы. Комнаты в частных домах выделялись путешественникам властями в порядке очередности, чтобы не очень обременять местное население. Постой путников в жилищах сельчан являлся составной частью системы налогообложения.

Мы не собирались задерживаться тут надолго, но сильные снегопады вынудили нас прожить в Джонгке почти месяц. Целыми днями с неба падали крупные хлопья снега, и все дороги были занесены. Мы с удовольствием отдыхали, интересовались деятельностью монахов и наслаждались в качестве зрителей представлениями заезжей группы танцоров из Ньенама.

В деревне проживали несколько представителей аристократии, и скоро мы с ними подружились. Мы тогда уже довольно сносно говорили по-тибетски и могли вести длительные дискуссии, в процессе которых узнавали много интересного о традициях страны. Канун праздника Святого Сильвестра прошел незамеченным, и наши мысли все чаще обращались к дому.

Когда удавалось, во время нашего вынужденного отдыха мы совершали небольшие вылазки по окрестностям, где обнаружили группу вырубленных в песчанике пещер, интересную шахту с множеством деревянных и глиняных идолов и листков из священных тибетских книг, несомненно являвшихся подношениями святым, когда-то жившим в этих пещерах.

19 января дороги стали более или менее проходимыми, и мы отправились в путь в составе огромного каравана яков. Впереди шло стадо ничем не навьюченных животных, игравших роль снегоуборочной машины, что, похоже, им очень нравилось. Территорию пересекали долины и овраги, и за первый день мы перешли не меньше чем через двенадцать мостов, пересекли реку Кози. Мой як, сам родом из Чангтанга, никогда раньше не видел моетов и трясся при одном их виде. И, только подталкивая его сзади и подтягивая спереди, мы заставляли его сдвинуться с места. В этом деле нам весело помогали погонщики. Мне советовали не брать яка в Кийронг: говорили, животное не перенесет теплого лета. Но я не хотел с ним расставаться, учитывая свои планы побега. А пока яку ничего не грозило: холод стоял лютый. Мой термометр показывал минус 30 градусов по Цельсию. Ниже делений у него просто не было!

Горный монастырь в окрестностях деревни Лонгда произвел на нас неизгладимое впечатление. В семистах футах над долиной красные башни и множество келий напоминали птичьи гнезда в скале. Несмотря на опасность снежных лавин, мы с Ауфшнайтером не смогли устоять перед соблазном подняться на скалу, чтобы полюбоваться оттуда еще одним прекрасным видом Гималаев. Наверху мы повстречали несколько монахов и монахинь, которые поведали нам, что этот монастырь основал Миларепа, известный тибетский святой и поэт, живший в XI веке. Вполне понятно, что такое величественное окружение и безлю-дие делали это место весьма пригодным для медитации и поэзии. Мы с сожалением расставались с ним, твердо веря в то, что нам еще удастся посетить его снова.

С каждым днем снега становилось все меньше и меньше, и, достигнув границы произрастания лесов, мы оказались прямо-таки в тропиках. Здесь зимняя одежда, подаренная нам тибетским правительством, оказалась не нужна. Мы достигли Дротанга, последнего пункта перед Кийронгом. А всего нам потребовалась неделя, чтобы добраться до Кийронга, до которого по хорошей дороге три дня пути из Джонгки, быстрый же курьер покрывает это расстояние за один день.

Название Кийронг означает «деревня счастья», и по праву. Я всегда вспоминаю это место с грустью. Если бы меня спросили, где я хочу провести остаток дней, я бы ответил – в Кийронге. Я мечтаю иметь там дом из красного кедра, с садом и быстрым ручьем, пробегающим по нему, с разнообразными фруктами, растущими в саду… Хотя Кийронг находится на высоте более 9000 футов, он расположен на двадцать восьмой параллели, и климат там хороший. Когда мы прибыли туда в январе, температура была чуть ниже нуля. Она здесь вообще редко опускается ниже десяти градусов. Времена года соответствуют нашим сезонам в Альпах, но растительность субтропическая. На лыжах можно кататься круглый год, а летом подниматься на многочисленные двадцатитысячники.

В Кийронге было примерно шестьдесят домов. Село являлось резиденцией двух районных губернаторов, курировавших тридцать деревень. Нам сообщили, что мы первые европейцы, посетившие Кийронг. Местные жители с интересом наблюдали за нашим появлением. Нас поместили в доме фермера, очень похожем на тирольские дома. Казалось, вся эта деревня перенесена сюда из Альп, только вместо труб крыши домов украшают молитвенные флаги. Они пятицветные, каждый цвет символизирует различные аспекты тибетской жизни.

На земляном этаже располагались стойла для коров и лошадей. Жилое помещение семьи от них отделялось толстым потолком. Туда можно было подняться по лестнице со двора. Массивные матрасы играли роль кроватей и мягких кресел. Возле них стояли маленькие низкие столики. Все члены семьи держали свои одежды в ярко окрашенных шкафах, а перед неизменным вырезанным из дерева алтарем горели масляные лампы.

Зимой вся семья обычно рассаживается на полу вокруг огромного открытого очага и пьет чай.

Нас с Ауфшнайтером поселили в довольно тесной комнатке, поэтому я вскоре перебрался на ближайший сеновал. Мой приятель вел нескончаемую войну с крысами и тараканами, а я – с мышами и блохами. Хоть мне так и не удалось справиться с этими паразитами, прекрасный вид ледников и рододендроновых лесов компенсировал все неудобства. К нам был приставлен слуга, но мы предпочитали готовить пищу самостоятельно. В нашей в комнате был очаг, и нас снабжали дровами. Мы почти не тратили денег. Продукты стоили нам не более 2 фунтов и 10 пейсов в месяц. Я заказал себе новые штаны, и портной попросил за это всего полкроны.

Традиционным блюдом тут являлась цампа. Готовят ее следующим образом. Вы нагреваете песок до высокой температуры на металлической сковородке и затем сыплете сверху ячмень. Зерна взрываются с негромким хлопком, после чего вы отсеиваете песок от зерна с помощью мелкого сита. Потом зерно нужно тщательно истолочь. Полученную муку замешивают на масляном чае или молоке и подают к столу. Тибетцы создали культ цампы и приготовляют ее в различном виде. Вскоре мы к ней привыкли, но масляный чай никогда не вызывал у нас восторга. В него обычно добавляют прогорклое масло, вызывающее отвращение у любого европейца. Однако в Тибете такой чай пьют везде, зачастую до шестидесяти чашек в день. В Кийронге, кроме масляного чая и цампы, тибетцы едят рис, пшеницу, маис, картошку, турнепс, лук, бобы и редис. Мясо здесь редкость. Поскольку Кийронг считается святым местом, тут никогда не убивают животных. Мясо появляется на столе, только если оно привезено из другого района или, что случается чаще, если медведи или пантеры оставляют свою добычу недоеденной. Я поражался, как столь строгий запрет на убийство животных уживается с таким фактом: каждую осень через Кий-ронг прогоняют около пятнадцати тысяч овец на бойни Непала, и за это тибетцы не стесняются взимать приличный налог.

В самом начале своего пребывания мы нанесли визит районным властям. Слуга уже доставил им нашу подорожную грамоту. Бонпо считал, что мы направимся прямиком в Непал, но у нас имелись другие планы, и мы попросили разрешения остаться на некоторое время в Кийронге. Чиновник воспринял нашу просьбу довольно спокойно и пообещал направить запрос по этому поводу в Лхасу. Кроме того, мы также посетили представителя Непала. Тот рассказывал о своей стране в самых радужных красках. Между тем до нас дошло, что Копп после нескольких дней пребывания в непальской столице был выслан в лагерь для интернированных лиц в Индию. Поэтому нас не соблазнили автомобили, велосипеды и кинокартины, обещанные в Катманду.

Надежда на получение вида на жительство из Лхасы была незначительной, а отправившись в Непал, мы, несомненно, оказались бы в Индии. И мы решили набираться сил в сказочной деревушке Кийронг, пока не удастся выработать новые планы спасения. В тот момент мы не могли даже предположить, что проживем в Кийронге почти девять месяцев.

Нам совершенно не приходилось скучать. Мы заносили в свои дневники сведения о манерах и обычаях тибетцев. Почти каждый день мы отправлялись исследовать окрестности. Ауфшнайтер, который был секретарем Института Гималаев в Мюнхене, использовал представившуюся возможность для составления карт. На карте, которая у нас имелась, значилось только три названия. Нашими стараниями к ним добавилось более двухсот. Мы не только наслаждались свободой, но и находили ей практическое применение.

Наши экскурсии поначалу ограничивались лишь ближайшими окрестностями, но постепенно заходили все дальше и дальше. Местные жители свыклись с нами, и никто нам не мешал. Больше всего, естественно, нас привлекали горы, а затем уж расположенные вокруг Кийронга горячие источники. Их было несколько. Самый горячий находился в бамбуковом лесу на берегу холоднейшей реки Кози. Из-под земли, пузырясь, струилась почти кипящая вода, стекавшая в искусственный бассейн, где ее температура снижалась до 40 градусов по Цельсию. Обычно я поочередно нырял то в горячий бассейн, то в ледниковые воды Кози.

Весной здесь начинается обычный купальный сезон. Группы тибетцев приезжают сюда, и повсюду в этом заброшенном месте, в двух часах ходьбы от Кийронга, строятся бамбуковые хижины. Раздетые мужчины и женщины купаются в бассейне, и любые проявления застенчивости вызывают громкий смех. Многие семьи проводят на курорте все свободное время. Они покидают свои дома с полными мешками провизии и бочонками пива и отдыхают тут пару недель, живя в бамбуковых хижинах. Представители высших классов тоже часто посещают эти источники, приезжая сюда со своими караванами и кучей слуг. Однако курортный сезон длится лишь короткое время, поскольку река, переполнившись талыми водами, затопляет все источники.

В Кийронге я познакомился с монахом, изучавшим когда-то медицину в Лхасе. Его уважали, и он безбедно жил на подношения, получаемые за его услуги. Он использовал разнообразные методы лечения. Один из них заключался в наложении молитвенной печати на пораженный участок тела, что давало хорошие результаты при лечении истеричных больных. В тяжелых случаях он клеймил пациента каленым железом. Я сам видел, как таким образом он вернул в сознание безнадежно больного человека, однако этот метод отрицательно сказался на большинстве его пациентов. Он также применял каленое железо, пытаясь лечить домашних животных. Поскольку я считался как бы полу-доктором и очень интересовался всем связанным с медициной, я проводил много времени в беседах с этим монахом, признавшим, что его знания весьма ограниченны. Но он мало об этом беспокоился, а неприятностей избегал, часто меняя место жительства и успокаивая свою совесть тем, что получаемые подношения использует в религиозных целях.

В середине февраля мы отметили наш первый тибетский новый год. Год в Тибете определяется по лунному календарю и имеет два названия, одно – от животного, другое – от химического элемента. Новый год, отмечаемый по дню рождения и дню смерти Будды, – самый большой праздник в году. Прошлой ночью мы уже слышали голоса поющих нищих и странствующих монахов, переходящих из дома в дом с просьбами о подаянии. Утром свежесрубленные сосенки, украшенные флагами, выставлялись на крышах, торжественно распевались религиозные гимны, а богам предлагалась цампа. В качестве подношения люди несли в храмы масло, и вскоре огромные медные чаны переполнились им. Только после этого боги удовлетворились и были

готовы ниспослать блага в новом году. Белые шелковые ленты украсили позолоченные статуи идолов в знак особого к ним уважения. И верующие падали ниц пред ними.

Богатые и бедные искренне, без какого-либо потаенного умысла, предлагали богам свои подарки и умоляли о благосклонности. Трудно найти какой-либо другой народ, столь единодушно преданный своей религии в повседневной жизни. Я всегда завидовал простой жизни тибетцев, так как сам всю жизнь оставался искателем. Хотя, находясь в Азии, я научился медитировать, тайный смысл жизни так и не открылся мне. По крайней мере, я научился спокойно воспринимать различные события и не метаться из крайности в крайность в море сомнений.

Тибетцы молились не только при наступлении Нового года. В течение семи дней они танцевали, пели и пили под благосклонными взорами монахов. Торжество отмечали в каждом доме, и нас тоже приглашали принять в этом участие.

Грустно вспомнить, что торжества в нашем доме омрачила трагедия. В один из дней меня позвали в комнату младшей сестры нашей хозяйки. В комнате было темно, и, только когда чьи-то теплые руки коснулись меня, я понял, что стою возле нее. Когда мои глаза свыклись с темнотой, я увидел кровать и содрогнулся: там, обезображенная болезнью, лежала та, которая пару дней назад была красивой и здоровой девочкой. Не будучи профессионалом, я все же сразу понял: она больная оспой. Ее гортань и язык уже были поражены. С трудом она смогла прокричать, что умирает. Я попытался убедить ее в обратном, а затем в спешке покинул комнату, торопясь тщательно вымыться. Ничем уже нельзя было помочь девочке, и оставалось только надеяться, что в деревне не разразится настоящая эпидемия. Ауфш-найтер также навестил умирающую и подтвердил мой диагноз. Через два дня ее не стало.

Это скорбное событие дало нам возможность познакомиться с тибетской погребальной церемонией. Стоявшую на крыше украшенную флагами сосенку убрали. На следующий день тело девочки, завернутое в белое погребальное полотнище, вынес из дома на своей спине профессиональный носильщик трупов. Мы последовали за группой скорбящих, состоявшей только из трех мужчин. Местом «захоронения» являлась возвышенность неподалеку от деревни. Над ней кружили стаи стервятников и ворон. Там один из мужчин разрубил труп топором на части. Второй, сидя неподалеку, шептал молитвы и стучал в небольшой барабан. Третий отпугивал птиц и в промежутках подносил двум другим пиво или чай, чтобы взбодрить их. Кости мертвой девочки раздробили на куски, чтобы птицы могли их проглотить, не оставив от тела никаких следов.

Варварская по форме, эта церемония имеет религиозные корни. Тибетцы не желают оставлять после смерти никаких следов от своих тел, которые без души теряют всякий смысл. Тела знатных людей и высокопоставленных лам сжигают, а среди простого люда принято расчленять трупы. И только тела самых бедных, неспособных оплатить эту церемонию, сбрасывают в реку. Там рыбы выполняют роль стервятников. Когда бедняки умирают от инфекционных болезней, их трупы уничтожают специальные люди, назначенные правительством.

К счастью, случаи заболевания оспой в Тибете довольно редки, и умирают лишь немногие. Траур в нашем доме продолжался сорок девять дней, и затем новая сосенка, украшенная молитвенны ми флагами, была установлена на крыше. В церемонии участвовало много монахов, распевавших молитвы под аккомпанемент своей странной музыки. Все это, естественно, стоит денег, и, когда в семье кто-то умирает, тибетцы обычно продают часть своих украшений или вещи умершего, чтобы оплатить услуги монахов и стоимость масла, сжигаемого в многочисленных маленьких лампах.

Мы продолжали свои вылазки на природу, и прекрасный снег подсказал нам идею сделать лыжи. Ауфшнайтер раздобыл где-то пару березовых стволов, очистил от коры и высушил над огнем в нашей комнате. Я принялся за изготовление палок и креплений, и с помощью местного плотника нам удалось сделать две пары лыж. Они выглядели весьма прилично, и мы с нетерпением ожидали, когда нам удастся испытать их в деле. И вдруг как гром среди ясного неба пришло распоряжение бонпо, запрещающее нам покидать Кийронг. Разрешались прогулки только по ближайшим окрестностям. Мы яростно запротестовали, но нам ответили, что Германия мощное государство, и, если что-нибудь случится с нами в горах, в Лхасу поступит жалоба, и ответственность ляжет на власти Кийронга. Бонпо остался равнодушным к нашим протестам и постарался нас убедить, что в горах мы подвергаемся большой опасности нападения медведей, леопардов и диких собак. Мы понимали: это только предлог. По всей видимости, власти приняли такое решение, чтобы не раздражать суеверное население, которое, возможно, полагало, будто наши походы в горы могут прогневить их богов. Оставалось подчиниться.

В течение последующих недель мы соблюдали этот приказ, но не могли устоять перед соблазном прокатиться на лыжах. Великолепный снег и ледяные склоны манили нас к себе, и однажды мы решили схитрить. Я поселился у одного из горячих источников в получасе ходьбы от деревни. Через несколько дней, когда люди привыкли к моему отсутствию, ночью при свете луны я отнес лыжи на некоторое расстояние в горы. На следующий день ранним утром мы с Ауфшнайтером поднялись выше границы произрастания лесов и всласть покатались по прекрасному снегу. К нашему удивлению, даже после столь долгого перерыва мы не утратили своих навыков. Поскольку нас никто не заметил, мы повторили свою вылазку на следующий день, но умудрились поломать лыжи и спрятали их обломки. Люди Кийронга так и не узнали, что мы ездили по снегу, как они это называют.

Пришла весна. Началась работа в полях. Озимые выпустили тонкие зеленые стебельки. Здесь, как и в католических странах, зерновые поля освящают священники. Длинная процессия монахов, сопровождаемая местными жителями, несла сто восемь томов тибетской Библии вокруг деревни, читая молитвы и исполняя духовную музыку.

Стало теплее, и мой як почувствовал себя плохо. У него начался жар, и местный ветеринар сообщил мне: яку может помочь только медвежья желчь. Я приобрел ее по довольно высокой цене – не потому, что верил в ее свойства, а стремясь удовлетворить «доктора». Отсутствие результатов меня не удивило. Потом мне посоветовали попробовать желчь козы и мускус. Подсознательно я надеялся: многолетний опыт тибетцев в лечении больных яков поможет спасти мое драгоценное животное. Однако через несколько дней мне пришлось забить бедного Армина – спасти хоть мясо.

В таких случаях приглашают забойщика, жившего на выселках, как и кузнец: ремесло обоих ценится в Тибете довольно низко. За свою работу забойщик получает ноги, голову и требуху яка. Используемый тибетцами метод умерщвления животного более скорый и гуманный, чем методы наших мясников. Одним метким ударом забойщик распорол тело моего быка, сунул руку внутрь и оторвал сердечную артерию, вызвав моментальную смерть. Забрав мясо, мы закоптили его на открытом огне, создав таким образом запас продуктов, которые могли нам понадобиться при следующем побеге.

Примерно в это же время в Джонгке разразилась эпидемия, унесшая несколько жизней. Спасаясь от болезни, районный губернатор приехал в Кийронг со своей очаровательной молодой женой и четырьмя детьми. К сожалению, дети оказались заражены микробами заболевания, похожего на дизентерию, и слегли один за другим. У меня еще оставалось немного ятрена, считавшегося лучшим средством от дизентерии. Я предложил лекарство семье. Это была большая жертва с нашей стороны, но мы оставили несколько доз на всякий случай для себя. К сожалению, лечение не помогло, и трое детей умерли. Четвертому, самому младшему, который заболел последним, лекарства не досталось. Мы страстно желали спасти ему жизнь и посоветовали родителям быстрее послать гонца в Катманду – сделать анализы кала ребенка, чтобы узнать, как его лечить. Ауфшнайтер написал письмо на английском, но оно так и не было отправлено: врачеванием занялись монахи. Они даже вызвали издалека реинкарнированного ламу, однако их усилия оказались тщетными, и через десять дней ребенок умер. Этот скорбный факт в определенной мере оправдал нас: если бы последний ребенок поправился, на нас легла бы ответственность за смерть остальных детей.

Их родители и еще несколько взрослых тоже заболели, но выздоровели. Во время болезни они плотно ели и пили много алкоголя, чем и можно объяснить выздоровление. Больные же дети отказывались от еды, и силы быстро их покидали.

Впоследствии мы подружились с губернатором и его женой, которые хоть и глубоко переживали утрату детей, но успокаивали себя верой в их реинкарнацию. Еще некоторое время они жили в приюте отшельников в Кийронге, и мы часто с ними встречались. Отец, которого звали Вангдула, был прогрессивным и открытым человеком. Он стремился к знаниям и просил нас поподробнее рассказать о жизни за пределами Тибета. По его просьбе Ауфш-найтер по памяти нарисовал карту мира. Жена Вангдулы, двадцатидвухлетняя тибетская красотка, свободно говорила на хинди, который выучила в индийской школе. Супруги были очень счастливой парой.

Спустя несколько лет мы услышали об их трагической судьбе. При рождении следующего ребенка мать умерла. Вангдула сошел с ума от горя. Он был один из самых приятных тибетцев, которых я встречал, и его печальная история глубоко меня тронула.

Летом власти вновь вызвали нас и приказали покинуть Кийронг. К этому времени мы уже знали от торговцев и из газет, что война закончилась. Как известно, после Первой мировой войны англичане сохраняли лагеря для военнопленных в Индии еще в течение двух лет после окончания боевых действий. Меньше всего нам хотелось утратить свою свободу именно сейчас, поэтому мы решились предпринять еще одну попытку проникнуть внутрь Тибета. Страна произвела на нас неизгладимое впечатление, и мы были готовы рисковать всем, чтобы узнать ее лучше. Мы уже свободно говорили по-тибетски и неплохо знали здешнюю жизнь. Что могло остановить нас? Будучи альпинистами, мы имели блистательный шанс исследовать Гималаи и районы, где обитали кочевники. Мы давно оставили надежду на скорое возвращение домой и теперь планировали добраться через северные равнины Тибета до Китая и, возможно, найти там работу. Окончание войны сделало наш первичный план пробраться к японской линии фронта бессмысленным.

Поэтому мы пообещали бонпо покинуть селение осенью, если он, в свою очередь, предоставит нам свободу передвижения. Получив согласие чиновника, мы сделали главной целью всех наших вылазок поиски путей на тибетское плато в обход деревни Джонгка.

Во время этих летних экспедиций мы познакомились с фауной региона. Нам встречались различные животные, включая некий вид обезьян, которые, по-видимому, мигрировали сюда по глубокой долине реки Кози. Иногда леопарды убивали ночью быков и яков, и жители деревни пытались поймать их в ловушки. В качестве защиты от медведей я обычно носил в кармане коробочку с красным перцем. Как я уже говорил, медведь опасен днем, когда он может наброситься на человека. На лицах некоторых дровосеков остались раны после встреч с медведями, а один ослеп после удара медвежьей лапы. Ночью же этих животных можно отпугнуть горящим факелом.

Однажды на свежем снегу на границе произрастания деревьев я обнаружил глубокие следы, происхождение которых не мог определить. Похоже, их оставил человек. Люди с более живым воображением, чем у меня, вполне могли бы вспомнить знаменитого снежного человека.

Стараясь всегда сохранять спортивную форму, я помогал крестьянам на полях и на вырубках, валил деревья и отсекал сучья. Крепкое здоровье тибетцев можно объяснить суровым климатом и тяжелой работой.

Тибетцы тоже любят спорт и состязания. Ежегодно в Кийронге проводятся атлетические соревнования. Они продолжаются несколько дней. Главное событие – скачки. Затем лучники состязаются в том, кто дальше и выше пошлет стрелу. Потом следуют бег и прыжки в длину и высоту. Крепкие мужчины также соревнуются в силовых упражнениях, поднимая и унося на определенное расстояние тяжелые камни.

Я тоже позабавил публику, участвуя в некоторых соревнованиях, и почти выиграл в беге, лидируя большую часть пути после массового старта. Однако я не учел местных особенностей борьбы. На последнем этапе один из соперников схватил меня сзади за штаны. Я был настолько удивлен, что остановился как вкопанный и оглянулся. Именно это негодяю и было нужно. Он обогнал меня и первым пришел к финишу. Я под общий смех получил лишь второй приз.

Жизнь в Кийронге была достаточно разнообразной. Летом каждый день приходили караваны. После сбора урожая риса в Непале мужчины и женщины приносили корзины зерна и обменивали их на соль – важнейший экспортный продукт Тибета, добываемый в закрытых озерах Чангтанга.

Перемещение товаров из Кийронга в Непал осуществляют кули, поскольку дорога зачастую ступенчата и идет через узкие расщелины. Большинство носильщиков – непальские женщины, одетые в дешевое и короткое платье, не скрывающее их крепкие мускулистые ноги.

Мы наблюдали один интересный эпизод: непалец собирал мед. Правительство Тибета официально запрещает своим подданным подобный промысел, поскольку религия не разрешает им лишать животных пищи. Однако здесь, как и в большинстве других мест, людям нравится нарушать закон, поэтому тибетцы, включая самих бонпо, позволяют собирать мед непальцам. А затем покупают его у них.

Бортничество довольно опасное занятие, поскольку пчелы прячут соты глубоко в скалах. Люди спускают со скал длинные бамбуковые лестницы, слезают вниз на две или три сотни футов, свободно раскачиваясь в воздухе. Под ними пенится река Кози. Если удерживающая лестницу веревка обрывается, бортника ждет верная смерть. Чтобы добраться до медовых сот, сердитых пчел отпугивают дымом из шаров, которые опускаются в контейнере на отдельной веревке. Успех предприятия зависит от хорошо отлаженного взаимодействия непальцев, поскольку ревущая внизу река заглушает все крики и свисты. Мы видели, как одиннадцать человек работали в ущелье неделю, и опасности, которым они подвергались, никак не отразились на цене продаваемого ими меда. Я очень сожалел, что у меня не было кинокамеры, чтобы запечатлеть процесс их труда.

Когда закончились обильные летние дожди, мы начали систематически обследовать отдаленные долины. Часто мы отсутствовали по нескольку дней, взяв с собой продукты, картографические материалы и компас. Мы разбивали лагерь на высокогорных пастбищах рядом с пастухами, которые, как и в Альпах, проводили летние месяцы со своими стадами на роскошных горных лугах. Сотни коров и самок яков кормились на зеленых пастбищах, расположенных среди ледников. Я часто помогал тибетцам изготовлять масло, за что всегда был рад получить свежий кусок этого золотистого продукта.

Каждый обитаемый дом охраняли злые собаки. Почти всегда они были на цепи, и их лай ночью отпугивал от домашних животных леопардов, волков и диких псов. Сторожевые собаки – мощные животные, поскольку их обычно кормят молоком и телятиной. Эти звери очень опасны. У меня было несколько неприятных встреч с ними. Однажды одна такая собака сорвалась с цепи, когда я проходил мимо, и попыталась схватить меня за горло. Я парировал нападение, но пес впился зубами в мою руку и не отпускал до тех пор, пока я не придавил его к земле. Моя одежда превратилась в клочья, а собака лежала без движения. Я перевязал рану обрывками рубашки, но на руке до сих пор видны шрамы. Раны быстро зажили благодаря длительным купаниям в горячих источниках, которые в это время года чаще посещают змеи, чем тибетцы. Пастухи позже рассказывали мне, что не я один пострадал в схватке. Забившись в конуру, пес отказывался от еды в течение недели.

Во время экскурсий мы находили поля земляники, но самые богатые из них кишели пиявками. По книгам я знал: эти создания – чума многих гималайских долин, а сейчас на собственном опыте убедился, насколько мы беззащитны перед ними. Они падают с деревьев на человека и животных и проползают через любую дырочку в одежде, даже через отверстия для шнурков на ботинках. Если их оторвать, вы потеряете больше крови, чем они могут высосать из вас. Лучше ждать, пока пиявки отпадут сами. Некоторые долины настолько густо населены пиявками, что избежать их нападения просто невозможно. Но есть способ отпугнуть их – надеть носки и штаны, пропитанные солью.

Наши экскурсии давали широкую возможность для составления карт и схем, но нам так и не удалось найти проход, открывавший путь к свободе.

Без веревок и других механических средств, с тяжелым грузом необходимых запасов, мы не могли преодолеть ни один из горных хребтов. В Непал мы направили петицию с вопросом, отдадут ли нас англичанам или нет, если мы там появимся. Ответа не последовало. У нас оставалось еще два месяца до отъезда из Кийронга, и мы проводили все дни в сборах. Чтобы иметь побольше денег, я одолжил их торговцу под обычные 33 процента. Впоследствии я очень сожалел об этом, так как он постоянно оттягивал выплату долга, что едва не нарушило наши планы.

Наши отношения с миролюбивыми и трудолюбивыми сельчанами становились все более тесными. Тибетцы работали, используя каждую минуту светлого времени дня. В сельскохозяйственных районах Тибета неведомы нищета и голод. Крестьяне поддерживают многочисленных монахов, которые не занимаются ручным трудом, а посвящают все свободное время решению духовных проблем. Земледельцы живут довольно зажиточно, и в их сундуках достаточно приличной одежды, которую вся семья может надевать в праздничные дни. Женщины шьют одежду самостоятельно, и весь их гардероб изготовлен дома.

Здесь нет полиции в нашем понимании этого слова. Нарушителей закона судят публично. Методы наказания устрашающи, но похоже, они устраивают население. Мне рассказывали о человеке, который украл золотой подсвечник в одном из храмов Кийронга. Он был признан виновным и получил негуманное, с нашей точки зрения, наказание. Ему публично отрубили руки, а самого зашили в сырую шкуру яка. После того как шкура высохла и задубела, его сбросили со скалы.

Но с течением времени тибетцы становятся более терпимыми. Однажды я наблюдал за публичной поркой, которая, с моей точки зрения, была недостаточно жестокой. Наказывали монаха и монахиню, принадлежавших к реформированной буддистской церкви, проповедовавшей безбрачие. Монахиня сожительствовала с монахом и имела от него ребенка, которого убила после родов. Оба были разоблачены и приговорены к позорному столбу. Решение объявили публично. Любовникам предназначалось по сто ударов плетью. Во время экзекуции местные жители просили власти проявить милосердие и предлагали им деньги. В результате приговор был смягчен, и в толпе раздался вздох облегчения. Монаха и монахиню выслали из района, лишив религиозного сана. С нашей точки зрения, симпатию, проявленную к ним населением, трудно объяснить. Грешники получили множество подарков деньгами и продуктами и покинули Кейронг полностью экипированными для совершения паломничества. Реформированная секта, к которой они оба принадлежали, занимает доминирующее положение в Тибете, хотя в нашей местности было много монастырей, придерживающихся других правил. В них монахи и монахини могли создать семью, иметь детей и оставаться в монастыре. Они работали на полях, но никогда не получали официальные должности, которые доставались в основном членам реформированной церкви.

Высокое положение монашеских орденов в Тибете – это уникальное явление. Его можно сравнить только с суровой диктатурой. Монахи не доверяют всему, что приходит извне и может пошатнуть их жизненные устои. Им хватает ума не верить в безграничность собственной власти, но они наказывают любого, кто осмелится об этом заговорить.

Некоторые монахи Кийронга не одобряли наших тесных отношений с сельчанами, ибо наше поведение могло дать тибетцам определенную пищу к размышлениям. Мы ходили ночью в лес, и нас не преследовали демоны. Мы взбирались в горы, не зажигая жертвенных огней, и с нами ничего не случалось. Иногда сельчане чурались нас, что можно объяснить только влиянием лам. Думаю, нам приписывали обладание некой сверхъестественной силой, ибо не сомневались: в наших походах таится скрытый смысл. Нас часто спрашивали, зачем мы постоянно общаемся с горными потоками и птицами. Тибетцы никогда не сделают и шага без определенного резона, поэтому они считали, что, когда мы бродим по лесам или сидим у ручьев, мы делаем это неспроста.

Глава 5. В ДОРОГУ

Между тем наступила осень, и дозволенный срок нашего пребывания в Кийронге подходил к концу. Трудно было расставаться с этим природным раем, но в виде на жительство нам отказали, и пришлось снова собираться в дорогу. Прошлый опыт показал, как важно иметь достаточный запас продуктов. Поэтому в двенадцати милях от дороги в Джонгку мы устроили тайник, куда складывали цампу, масло, сушеное мясо, сахар и чеснок. Все запасы нам приходилось таскать на себе.

Сильные снегопады, предвещавшие раннюю зиму, нарушили наши расчеты. Мы уже определили, какой максимальный вес можем нести, а теперь были вынуждены взять по дополнительному одеялу на каждого. Зима, естественно, наиболее неблагоприятный сезон для перехода по высокогорному плато Центральной Азии, но у нас не было возможности остаться в Кийронге. Была даже мысль спрятаться где-нибудь в Непале и провести там зиму, но подобную идею пришлось отбросить, так как непальские пограничники славились своей бдительностью.

Когда все остальное было готово, мы приступили к конструированию переносной лампы. Вполне понятно, местные жители подозревали, Что мы что-то замышляем, и постоянно следили за нами. Поэтому пришлось мастерить лампу, отойдя на некоторое расстояние в горы. Для работы потребовались тибетская бумага, книжный переплет и пачка из-под сигарет, наполненная маслом. Нам крайне необходим был фонарь, хотя бы и тусклый, потому что мы планировали передвигаться ночью, пока не минуем населенную территорию.

По тактическим соображениям Ауфшнайтер должен был выйти из селения первым, как бы на прогулку. 6 ноября 1945 года он открыто покинул деревню днем с рюкзаком за спиной. Его сопровождала моя длинношерстная тибетская собака, подарок знатного человека из Лхасы. Тем временем я безуспешно пытался получить назад деньги, одолженные местному торговцу. У него возникли некие подозрения, и он не хотел возвращать мне долг, пока Ауфшнайтер не вернется. Не было ничего удивительного, что нас подозревали в подготовке побега. Если бы мы действительно направлялись в Непал, то не было необходимости делать из этого секрет. Чиновники боялись неприятностей от правительства в случае, если нам удастся пробраться в Центральный Тибет, и настраивали сельчан против нас. Последние же, побаиваясь местной власти, всегда делали то, что им велено.

За Ауфшнайтером была устроена погоня, а меня отвели на допрос. Чиновников не убедили мои заверения в том, что мой товарищ отправился на одну из обычных экскурсий. Возвращения денег, причем только их части, мне предложили ждать еще день. Всю же сумму я мог получить лишь в присутствии Ауфшнайтера.

Вечером 8 ноября я решил бежать, даже применив силу, если понадобится. За мной постоянно наблюдали. Шпионы были кругом, в доме и вне его. Я ждал до десяти часов в надежде, что они отправятся спать, но похоже, в их планы это не входило. Тогда я разыграл сцену, притворился рассерженным и заявил: беспардонная слежка делает невозможным мое дальнейшее пребывание здесь, и я отправляюсь ночевать в лес. Я начал собирать вещи под пристальными взорами соглядатаев. В комнату ворвались хозяйка дома и ее мать. Бросившись передо мной на пол, они стали слезно умолять меня не уходить, ибо, если я это сделаю, их выгонят из деревни, объявят вне закона и лишат жилища. Старшая женщина подарила мне в знак уважения белый шарф, предложила деньги. Мне стало жаль несчастных, и я постарался убедить их, что мой уход не принесет им беды. К сожалению, крики взбудоражили всю деревню, и я должен был действовать незамедлительно, если уж вообще действовать.

Я до сих пор помню эти монгольские лица в моем окне, освещенные горящими факелами. Потом прибыли два посланника бонпо и предложили мне остаться до утра, а потом идти куда захочу. Я знал – это просто уловка, чтобы задержать меня, и ничего не ответил. Они побежали обратно к своим господам. Хозяйка вцепилась в меня и стала утверждать сквозь слезы, что всегда считала меня одним из своих детей и я не должен причинять ей такую боль. Мои нервы были напряжены до предела. Я решительно забросил рюкзак за плечи и вышел из дома. Удивительно, но собравшаяся вокруг толпа не препятствовала мне.

Кругом раздавались возгласы: «Он уходит, он уходит!» Но никто даже не дотронулся до меня. По-видимому, они поняли: я настроен воинственно. Двое молодых людей стали призывать меня остановить, но дальше разговоров дело не пошло. Толпа расступилась, и я беспрепятственно ушел.

Когда свет факелов остался позади и меня окутала темнота, я вздохнул с облегчением. Стараясь сбить с толку преследователей, я направился по дороге в Непал, но затем, сделав большой круг в обход деревни, к утру достиг нашего потайного места. Ауфшнайтер сидел у дороги. Моя собака радостно приветствовала меня. Мы двинулись вперед в поисках безопасного дневного убежища.

Последний раз за эти годы мы разбили лагерь в лесу. Следующей ночью мы поднялись вверх по долине и вскоре оказались выше границы лесов. Мы хорошо изучили дорогу во время экскурсий, но наша тусклая лампа оказалась весьма полезной. Все же время от времени мы сбивались с пути. С особой осторожностью приходилось преодолевать узкие деревянные мостки через реку. Они обледенели, и мы балансировали, словно канатоходцы. Мы прошли большое расстояние, хотя у каждого за плечами был груз примерно по девяносто фунтов. Днем мы всегда находили хорошее укрытие для отдыха, но очень страдали от холода.

В один прекрасный день обнаружилось: дальше дороги нет. Тропа привела нас к скале и уперлась в нее. Что было делать? Мы не могли взобраться на скалу с тяжелой ношей за плечами, поэтому решили вернуться и попытаться пройти вдоль ручья, который разделялся на несколько рукавов. Стоял ужасный мороз – 15 градусов ниже нуля. Когда мы снимали ботинки и носки, чтобы перейти вброд ручей, ноги примерзали к земле и камням. Вновь надевая ботинки, мы с трудом и болью отрывали ноги от земли. Нам преграждали путь все новые и новые ручьи. Мы искали проход, по которому здесь шли караваны, но не находили. Пришлось заночевать, а на следующий день понаблюдать из укрытия за караванами. Как только рассвело, появился первый из них. Он остановился перед скалой. Затем (мы не поверили своим глазам) кули со своей тяжелой ношей с ловкостью серны стали взбираться по каменистой тропе вверх. В это время яки с погонщиками на спине перешли вброд ручей. Это был хороший урок нам – альпинистам.

Мы решили попытать счастья снова и на закате возобновили попытки преодолеть скалу. Наш путь луна освещала гораздо лучше, чем маленькая лампа. Если бы мы не видели, как кули карабкаются по каменной стене, то бросили бы свою затею, но на этот раз все закончилось благополучно.

После двух ночных переходов мы обошли Джонгку и оказались на незнакомой территории. Следующим серьезным препятствием на нашем пути была река Брахмапутра. Как переправиться через нее? Мы предполагали, что река уже покрыта льдом. Смутно представляя себе дорогу к ней, мы все же надеялись не встретить особых преград. Самое главное – двигаться вперед как можно быстрее, избегая мест, где можно столкнуться с официальными властями. Обойдя Джонгку, мы устроили лагерь в пещере, обнаружив там тысячи маленьких глиняных идолов. Вероятно, в прошлом здесь обитали отшельники. Ночью мы попытались преодолеть крутой подъем в надежде, пересечь перевал за один переход, но не рассчитали свои силы. Измученные ходьбой, задыхаясь разреженным воздухом на высоте более 16 000 футов, мы устроили привал на морозе. Мы снова приближались к водоразделу Гималаев. Вид с верхней точки перевала Чакхьюнгла впечатлял. Приятно было думать, что, возможно, мы первые европейцы, прошедшие здесь, однако холод мешал ощущать какое-либо удовольствие или гордость.

В этой ледяной пустыне мы отважились путешествовать днем. Покрыв большое расстояние, мы до костей промерзли на привале ночью. Утром перед нами открылся великолепный пейзаж: огромное темно-голубое озеро Пелгу-Цо, раскинувшееся внизу. Плато кольцом окружали сверкающие ледники. Мы гордились знанием названий двух местных пиков: Госайнтан и Лапчи-Канг. Оба они оставались непокоренными, что, впрочем, можно сказать о большинстве гималайских пиков. Замерзшими негнущимися пальцами мы достали тетрадь и быстро сделали набросок этих гор. Ауфшнайтер определил координаты наиболее важных пиков с помощью компаса и записал все цифры, которые однажды могли понадобиться. Спустившись на берег озера, мы нашли заброшенный караван-сарай и провели еще одну ночь в снегу.

Мы нормально переносили высокогорье и двигались хорошими темпами, несмотря на тяжелые рюкзаки. Но наш бедный пес чувствовал себя ужасно. Он голодал. Ночью животное ложилось у нас в ногах, стараясь их согреть. Мы очень ценили это, так как стоял двадцатидвухградусный мороз.

С каким счастьем на следующий день мы обнаружили первые признаки жизни! Медленно появилась отара овец в сопровождении нескольких пастухов, закутанных в толстые шубы. Они показали нам, где находятся ближайшие населенные пункты, и этим же вечером мы достигли деревни Тракчен, расположенной немного в стороне от караванного пути. Нам уже пора было возвращаться к людям, так как продукты иссякали. Даже арест пас не пугал!

Тракчен состоял из примерно сорока домов, окружавших возвышавшийся на пригорке монастырь. Место было гораздо приятнее Гартока и располагалось выше сто на несколько сот футов. Похоже, мы открыли для себя самое высокое обитаемое место в Азии, да и, возможно, во всем мире.

Местное население приняло нас за индусов и свободно продавало нам продукты. Нас приютили в одном из домов, где мы несказанно наслаждались теплом после длительных переходов по снегу и льду. Мы провели там целые сутки, ели вдоволь и кормили нашу собаку. Встречи с местными властями удалось избежать, поскольку боппо заперся в своей резиденции и попросту проигнорировал пас. Может, он боялся ответственности?

Волей– неволей нам пришлось купить еще одну овечью шубу, так как паша одежда не соответствовала условиям тибетской зимы. А после долгого и забавного торга нам удалось купить и яка. Это был уже четвертый наш як, и он ничем не отличался от остальных, может быть только более строптивым нравом.

Отсюда мы двинулись через перевал Ягула и никого не встретили на пути. Через три дня мы достигли обработанных полей большой деревни Мен-кхап-Ме. Снова представившись индусами, мы купили солому для яка и намну себе. Люди здесь жили весьма суровой жизнью. На полях ячменя и чечевицы хватало камней, и для получения хорошего урожая требовался огромный труд. Но люди были веселыми и радушными. Мы с ними пили пиво по вечерам, На окружающих деревню склонах располагалось несколько монастырей, жизнь которых местные жители поддерживали со свойственными им верноподданством и самопожертвованием. В различных местах в округе виднелись развалины огромных размеров, свидетельствовавшие о том, что этот район знал лучшие времена. Нам так и не удалось выяснить, произошли ли разрушения в результате войн или изменений климата.

После часового перехода мы вышли на огромную равнину Тингри. За спиной возвышалась высочайшая вершина мира – Эверест. От его вида у нас перехватило дыхание. Переполненные восхищением и энтузиазмом, мы смотрели на величественный пик и вспоминали о многочисленных смельчаках, поплатившихся жизнью за попытку покорить эту высоту. Мы сделали несколько набросков Эвереста с того места, откуда ни один европеец его еще не видел.

Трудно было оторвать глаз от величественного зрелища, но нам пришлось двигаться дальше, к пашей следующей цели – перевалу Корала высотой 18 000 футов, расположенному в северном направлении. Перед подъемом мы провели ночь в маленькой деревушке Карджу. На этот раз нам не удалось выдать себя за индусов, поскольку сельчане видели много европейцев. Неподалеку располагалась деревня Тингри, где все британские экспедиции, штурмовавшие Эверест, нанимали носильщиков. Местные жителя смотрели на пас оценивающе и спрашивали, встречались ли мы с боппо в Суцо. Тогда до нас дошло, что большой дом, который мы сразу же заметили в деревне, был его официальной резиденцией.

Дом стоял на возвышенности, и из него открывался хороший вид на все окрестности. К счастью, мы прошли мимо него незамеченными.

Теперь следовало быть осторожными. Не вдаваясь в подробности, мы везде говорили, что совершаем паломничество. Похоже, это вполне удовлетворяло местных жителей, и они подсказывали нам дорогу, с их точки зрения наиболее удобную.

Мы достигли вершины перевала ближе к вечеру и начали спуск. Временно все утомительные подъемы остались позади, чему мы очень радовались. Однако наш як думал иначе. Он вырвался и бросился назад, вверх по перевалу. Нам стоило многих усилий его поймать, однако сдвинуть с места не удалось. Пришлось устроиться на ночлег в самом негостеприимном месте, где не получилось даже разжечь костер. На ужин мы довольствовались сухой цампой и сырым мясом. Единственным утешением был прекрасный вид на гору Эверест в лучах заката.

На следующий день як снова начал дурить. Мы привязали веревку к его рогам и потащили вниз, но он все время сопротивлялся. Намучившись с ним, мы твердо решили обменять его при первой возможности на любое другое животное.

Такой шанс представился в следующей деревне. Взамен мы получали престарелого пони, после чего с радостью продолжили свой путь.

В тот же день мы достигли широкой долины. Через нее бежал поток зеленой воды, в которой плавали льдинки. Это была Цангпо (Брахмапутра). Наши планы перейти реку по замерзшему льду рухнули. Но мы не упали духом. На противоположном берегу виднелись монастыри и несколько домов, следовательно, там имелись средства для переправы. Мы надеялись найти паром, но вместо него обнаружили висячий мост. Осмотрев его, мы пришли к заключению, что он вполне пригоден для нас, но не для нашей лошадки. Животные здесь переправлялись вплавь, хотя кули иногда переносили своих ослов на спине через шатающиеся веревочные мосты. Мы попытались загнать лошадку в воду, но не смогли. Впрочем, мы уже свыклись с неприятностями, доставляемыми нам животными. Я принял скорбное решение возвратиться в деревню и попытаться совершить обратный обмен. Мне удалось вернуть яка ценой нервотрепки и потери денег. При встрече со мной зверь не выразил ни радости, ни огорчения.

Когда я вернулся с ним обратно к мосту, уже стемнело. Было поздно переправляться через реку, и я привязал яка неподалеку. Между тем Ауфшнайтер нашел поблизости жилье, и мы приятно провели ночь под теплой крышей. Крестьяне привыкли к проезжим торговцам и не обратили на нас особого внимания.

На следующее утро я простил яку все его прегрешения. Мы уговорили его войти в воду, и он показал себя прекрасным пловцом. Иногда его накрывали пенистые волны, он скрывался под водой, его сносило течением, но он размеренно плыл вперед и, достигнув цели, величаво взобрался на крутой берег и стряхнул воду со своей длинной шерсти. Остаток дня мы провели в деревне под названием Цунг-Ривоче, очень интересном месте, где расположен знаменитый монастырь. Его здание, состоящее из нескольких храмов с китайскими надписями на дверях, вырастало прямо из скалистого склона на берегу реки. Самой яркой достопримечательностью монастыря был расположенный перед ним чортен (вид тотема) около семидесяти футов высотой, свидетельствовавший о святости этого места. Вокруг находилось множество огромных молитвенных колес (я насчитал их около восьмисот), постоянно вращавшихся. Мелькали прикрепленные к ним полоски бумаги с текстами молитв, выпрашивающих благословение богов. Тибетцам важно, чтобы колеса никогда не прекращали движения. Ни один из верующих не проходит мимо, не крутанув их, Я заметил монаха, который бродил вокруг колес и смазывал жиром оси. Маленькие старички и старушки часто сидят тут целыми днями, истово вращая священные окружности и моля небеса даровать реинкарнацию в более высокой ипостаси. Другие буддисты, отправляясь в паломничество, несут с собой маленькие ручные колеса.

Молитвенные колеса и связанный с ними чисто детский менталитет так же типичны для Тибета, как и пирамиды из камней и молитвенные флаги, встречающиеся на всех горных перевалах.

Довольные гостеприимно предоставленным нам кровом и очарованные окрестными достопримечательностями, мы решили остаться еще на одну ночь. И не пожалели: нас посетил очень интересный человек, тибетец, который провел двадцать два года в христианской миссии в Индии, но теперь ностальгия по Тибету заставила его вернуться назад. Как и мы, он в одиночку зимой преодолевал заснеженные перевалы, но при возможности присоединялся к караванам. Он показал нам английские иллюстрированные газеты, где мы в первый раз увидели фотографии разбомбленных городов и прочитали об окончании войны. Это были потрясающие новости, и нам хотелось узнать обо всем поподробнее. Несмотря на печальные для пас вести о поражении Германии, мы наслаждались свежим глотком воздуха из внешнего мира – из нашего мира. Полученные сведения лишь утвердили в нас желание продолжить путешествие в Центральную Азию. Купив у нового знакомца карандаши и немного бумаги для дневников, мы распрощались и отправились в дорогу.

Теперь наш путь лежал в сторону от Брахмапутры. Миновав еще один перевал, через два дня мы достигли Сангсанг-Джевю, выйдя таким образом на караванную дорогу из Гартока в Лхасу. В Сангсанг-Джевю представитель бонпо задавал нам множество вопросов, но принимал весьма любезно. Мы подозревали, что о гостеприимстве, проявленном к нам двумя представителями властей в Традуне, стало известно по всей округе, включая Сангсанг. Это послужило примером для других представителей властей. К счастью, наш чиновник не знал, что мы оказались здесь вопреки приказу.

Слава богу, он не добавил нам лишних забот – их и так с лихвой хватало. Перед нами стояла дилемма. У нас оставалось только восемьдесят рупий и одна золотая вещица. Остальное ушло на покупку провизии и пятого яка. Ближе к городам цены становились выше. Мы не представляли, как сможем добраться до китайской границы с теми деньгами, что у нас остались: от нее нас отделяла тысяча миль. Однако денег вполне бы хватило, чтобы добраться до Лхасы, окутанной ореолом тайны. Возможность познакомиться с предметом нашей мечты становилась все более недосягаемой, но мы не могли побороть в себе желания отправиться туда и готовы были пожертвовать для этого всем.

Еще в лагере для военнопленных мы жадно читали все книги, посвященные Лхасе. Их было мало, и все они были написаны англичанами. Из них мы узнали, что в 1904 году небольшая английская карательная экспедиция достигла столицы Тибета, которую за последние двадцать лет посетило лишь несколько европейцев. С этого времени мир получал лишь отрывочные сведения о Лхасе, а что может быть более заманчивым, чем исследовать место проживания самого далай-ламы? Мы находились от Лхасы в такой близости, что было бы просто непростительно не попытаться проникнуть туда. Для чего же тогда мы хитростью и смекалкой преодолели столько трудностей, выматывали себя до предела и выучили тибетский язык? Чем больше мы размышляли, тем больше укреплялись в своей решимости, и нашим лозунгом стало: «Вперед на Лхасу». Опыт подсказывал нам, что с высокими чиновниками гораздо проще иметь дело, чем с их подчиненными. Мы чувствовали: как только доберемся до Лхасы, у нас все будет в порядке. Меня не покидала мысль последовать блистательному примеру отца Йохана Грубера, дошедшего до Лхасы со своим караваном триста лет назад и гостеприимно принятого там.

Итак, цель определилась, но мы еще толком не знали, как достичь ее. Естественно, нас больше привлекала главная дорога с ее придорожными постоялыми дворами. Двигаясь по ней, мы могли достичь Лхасы всего через несколько недель. Но там мы рисковали быть разоблаченными и арестованными. Даже если нам удастся миновать Шигаце, второй по размеру город Тибета, на нашем пути еще останется достаточно административных центров, где могут потерпеть крах наши планы. Слишком велик риск. Поэтому мы решили идти через северные долины, через район Чап-гтанг, населенный главным образом кочевниками, не представлявшими для нас практически никакой угрозы. Затем мы могли подойти к Лхасе с северо-запада. Никто не ожидает прихода оттуда иностранцев, и нам будет проще пробраться в город. Сорок лет назад Свен Хедин поступил аналогично, но не добился успеха из-за упрямства местных чиновников. Невозможность достичь Лхасы, вероятно, рассматривалась им лично как большая неудача, но она дала ему возможность исследовать районы, ранее совершенно неисследованные. Не было никаких карт или описаний предстоявшего нам пути. Мы направлялись навстречу неизвестности, собираясь на северо-восток, но надеялись встретить кочевников и узнать у них дорогу.

В Сангсанге мы никому не говорили о своих настоящих планах, рассказывая всем, что намереваемся направиться к соляным копям на севере. Люди приходили в ужас от нашей идеи и всячески старались нас остановить. Те края считались очень суровыми. Только сумасшедший может отправиться туда, говорили нам. Уловка сработала, и ни у кого не возникло подозрения, что наш путь лежит в Лхасу. Между тем наш план предусматривал значительный риск. Ледяные ветры над Сангсангом показали нам, чего следует ожидать.

2 декабря 1945 года мы отправились в путь. В Сангсанге нам удалось познакомиться с несколькими шерпами. Это тибетцы, живущие главным образом в Непале. В Гималаях они считаются лучшими проводниками и носильщиками, прозванными «тиграми Гималаев». Шерпы дали нам полезные советы относительно подготовки экспедиции и помогли купить хорошего яка. Это был мощный бык, черный с седыми прядями. Его длинная шерсть почти касалась земли. В молодом возрасте ему удалили рога, что улучшило его прав, по не уменьшило силу. Он мог развивать скорость до двух миль в час. Бедняге пришлось везти на себе тяжелый груз – мы взяли за правило иметь с собой запас еды по крайней мере на восемь дней.

Первый день после выхода из Сангсанга прошел без затруднений. Наш путь пролегал по незаметно поднимающейся вверх долине. Как только солнце стало склоняться к закату и холод начал забираться под одежду, словно по заказу впереди появилась юрта кочевников. Ее окружал сложенный из камней вал, который здесь называют лхега. Такие сооружения можно встретить по всему Тибету, так как кочевники постоянно переезжают на новые пастбища и, прибыв на место, строят вокруг юрт ограждения. Лхега защищает их скот от холода и нападений волков. Когда мы подошли к юрте, на нас залаяли собаки. На шум вышел кочевник. Он не слишком обрадовался, когда мы попросились к нему на ночлег, и наотрез отказался пустить нас в юрту, но в конце концов принес немного сухого помета яков для костра. Нам пришлось ночевать под открытым небом, но в итоге мы устроились довольно уютно. Нам удалось собрать достаточно веток можжевельника, чтобы поддерживать огонь всю ночь.

Я никак не мог уснуть. В душе я испытывал такое же чувство, какое у меня было перед подъемом на северный склон Эйгера. Хорошо, что мы не знали своего будущего. Имейся у нас хоть смутное представление о нем, мы непременно повернули бы вспять. Но сейчас, охваченные азартом исследователей, мы стояли на пороге терра инкогнита, обозначенной на картах лишь белыми пятнами.

На следующий день, достигнув вершины перевала, мы с удивлением обнаружили, что никакого спуска нет. Просто-напросто мы вышли на высокогорное плато. Вид бескрайнего пространства огорчил нас. Казалось, мы смотрим в бесконечность, и пересечь ее невозможно. Нигде не наблюдалось никаких признаков жизни, только холодный ветер гнал поземку.

Следующую ночь мы провели в заброшенной лхеге, где нашли достаточно помета яков для костра. Очевидно, летом тут жили кочевники, и по этой территории проходили караваны. В теплое время года заснеженные равнины, несомненно, превращались в зеленые альпийские пастбища. Мне пришла в голову мысль, что мы выбрали не совсем благоприятное время для нашего путешествия.

На следующий день нам повезло. Мы набрели на юрту, где нас радушно встретили пожилые супруги с сыном, уже несколько месяцев жившие там. Им здорово досталось. С самого начала сильных снегопадов два месяца назад они почти не покидали своей юрты. Много яков и овец погибло, когда глубокий снег накрыл пастбища. Остальные животные грустно стояли у юрты или долбили копытами наст в поисках пищи. Такие мощные снегопады редкость для Центральной Азии; для местных жителей они являются неожиданной бедой.

Похоже, наши хозяева были рады снова увидеть незнакомые человеческие лица. Впервые нас пригласили в юрту и предложили переночевать. Кочевники приняли нас за индусов. В юрте было достаточно мяса, так как многих животных пришлось забить. Мы купили ногу яка за один cam и тут же отрезали большой кусок с кукри для приготовления пищи. Хозяева ужаснулись, когда узнали о запланированном нами маршруте, и настойчиво предлагали отказаться от нашей затеи. Однако во время беседы они сообщили, что на пути нам должны повстречаться другие юрты кочевников, и это лишь укрепило нашу решимость.

На следующий день, в самом начале пути, мы попали в снежный занос. Несоответствие нашей обуви таким условиям приносило нам много страданий. И мы, и наш як часто проваливались сквозь предательский наст. В некоторых местах под толстым слоем снега протекали ручьи, и мы оказывались в ледяной воде, которую чувствовали, но не видели. Вскоре наши ботинки и носки насквозь промерзли. В этот мучительный день нам удалось пройти всего несколько миль. К нашей большой радости, вечером мы заметили еще одну юрту кочевников. На сей раз нас не пригласили внутрь, но хозяева достаточно любезно поставили небольшую юрту из шерсти яков для нас. Я с удовольствием снял ботинки с натруженных ног. Некоторые пальцы совсем закоченели; их пришлось долго растирать, чтобы восстановить циркуляцию крови.

Трудности этого дня и возможность обморожения насторожили нас, и у меня с Ауфшнайтером состоялся длительный и честный разговор. Мы беспокоились за нашего яка, который уже несколько суток не ел достаточно и мог умереть буквально на днях. Двигаться вперед без него просто не представлялось возможным. Долгое время мы взвешивали все «за» и «против». Наконец избрали компромиссный вариант: идти еще один день, а затем в зависимости от количества снега решить, продолжать ли путь.

Назавтра, с трудом преодолевая километры пересеченной местности, мы достигли перевала. Миновали его и рты пооткрывали от удивления – снега больше не было! Судьба нам благоприятствовала.

Вскоре мы повстречали еще одну юрту кочевников, где нас тепло приняли, а як смог вдоволь пожевать своей любимой травы. На этот раз хозяйкой оказалась молодая женщина. Она быстро приготовила нам по чашке масляного чая, который я впервые пил с удовольствием. Тепло растеклось по нашим замороженным телам и вернуло нас к жизни. Только тогда мы заметили, насколько хороша собой наша хозяйка. На ней была дубленка до земли, надетая на голое тело.

В свою длинную черную косу девушка вплела ракушки, серебряные монеты и другие дешевые заграничные украшения. Она рассказала, что два ее мужа отправились пригонять скот. Им принадлежало полторы тысячи овец и много яков. Мы удивились, узнав о практикуемой у кочевников полиандрии. Только оказавшись в Лхасе, мы разобрались в сложных причинах параллельного существования в Тибете полиандрии и полигамии.

Вернувшись домой, двое мужчин, подобно их жене, приветствовали нас вполне радушно. Вскоре был готов обильный ужин, и нас даже угостили кислым молоком. Такого удовольствия мы не испытывали с тех пор, как помогали крестьянам изготовлять масло в Кийронге. Удобно устроившись у очага, мы отдыхали от выпавших на нашу долю трудностей долгого пути. Мы много смеялись и жестикулировали, как это обычно бывает, когда в компании несколько мужчин и только одна хорошенькая женщина, которой все уделяют много внимания.

Свежие и отдохнувшие, мы отправились в путь на следующее утро, радуясь тому, что пустынный снежный пейзаж остался позади. То тут, то там виднелись признаки жизни. На склонах появлялись стада диких коз, иногда подходивших к нам весьма близко. Будь у нас пистолет, мы получили бы к ужину хороший бифштекс.

К вечеру нам посчастливилось встретить еще оду семью дружелюбных кочевников. При нашем приближении они отозвали собак. Мы решили передохнуть у них денек и дать яку подкормиться на пышном лугу.

В зимнее время у кочевников мало работы. Они занимаются различными домашними делами, а для развлечения ходят на охоту со своими древними, заряжающимися с дула ружьями. Женщины собирают помет яков и часто носят с собой детей во время работы. Вечером скот прогоняют с пастбищ и доят коров, хотя зимой они дают мало молока. Пища у кочевников довольно примитивная. Зимой они в основном едят мясо с большим количеством жира, а также различные супы. Цампа, основной продукт питания в сельскохозяйственных районах, здесь редкость.

Жизнь кочевников организована таким образом, чтобы получать от природы почти все необходимое для существования. Ночью они спят на шкурах, расстеленных на земле. Дубленки используют в качестве спальных мешков, вытащив руки из рукавов. Утром первым делом раздувают тлеющие уголья очага с помощью мехов и готовят чай. Огонь – это сердце жилища, и ему никогда не дают погаснуть. Как и в любом крестьянском доме, в юрте обязательно имеется алтарь, обычно состоящий из простого сундучка, на котором разложены амулеты или стоит маленькая статуэтка Будды, а также неизменное изображение далай-ламы. На алтаре горит маленькая масляная лампа. Зимой из-за холода и дефицита кислорода ее огонек почти незаметен.

Самым большим событием в жизни кочевников является ежегодная ярмарка в Джанийме, куда они пригоняют скот и обменивают часть овец на зерно. Там же они покупают необходимые для жизни иголки, алюминиевые кастрюли, сковородки и ярко раскрашенные украшения для женщин.

Распрощавшись с уютной домашней жизнью, мы с некоторым сожалением продолжали свой путь. Пытаясь как-то отплатить за гостеприимство, мы преподнесли кочевникам небольшие подарки: цветные нитки и перец. К сожалению, ничего больше у нас не был