Посмотри в мои глаза. 2 page

***

Первая трещинка на глади зеркала, первая тучка на бездонно синем доселе небосклоне асинкритовского мира появилась в тот день, когда двое взрослых мальчишек, проходя мимо крошечного (только не для Асинкрита, разумеется) сидоринского садика, вдруг остановились подле забора. Асинкрит по слогам читал своей четырехлетней соседке Светке сказку Сутеева про то, как веселый карандаш рисовал домик, сад, озеро, рыбу, а потом все это становилось настоящим. Сказка была такая же добрая, как и мир вокруг. Светка звонко смеялась, а юного грамотея просто распирало от гордости – как же, в школу он еще не ходил, а уже может читать. И тут подошли эти двое. Даже став взрослым Асинкрит с трудом определял возраст людей. На два или на три года незнакомые мальчишки были старше его – какая разница? Впрочем, Асинкрит и Светка их не интересовали. На земле, почти у ног маленького Сидорина, громко чирикая, веселую возню устроили воробьи. Один из мальчишек достал рогатку, прицелился – и птичья стайка вспорхнула вверх. Только один воробышек, громко чирикнув, серым комочком покатился, трепеща, по земле. Мальчишка подошел ближе, вложил в рогатку новый камень – и вновь этот резкий звук мгновенно ослабевающей резины. И снова громкое – «чирик», показавшееся тогда Асинкриту душераздирающим воплем. Но серый комочек еще трепетал на земле, и мальчишке понадобилось третий раз «заряжать» рогатку.

- Неплохо, Санек, - одобрительно сказал второй пацан. – Немного потренируешься, и будешь с первого раза вышибать намертво.

- Просто солнце в глаза светило, да и далеко все-таки было, - отозвался первый.

И они ушли, как ни в чем не бывало. Широко раскрытыми глазами Асинкрит смотрел то на лежащего неподвижно воробышка, то на спины уходящих мальчишек.

- Бедный воробышек, - вздохнув, сказала Светка, а потом слегка толкнула Асинкрита. – Асик, давай читать дальше...

Читать дальше? Что-то оборвалось внутри Асинкрита. Всякий раз, когда негодный мальчишка стрелял в птаху, ему казалось, что камешки летят в него. Он подбежал к воробью, взял его в руки. Птичка безжизненно распласталась на его ладони. Воробей был мертв. Как захотелось Асинкриту, подобно герою русской сказки, найти живую воду и плеснуть ею на воробышка. А может... И он с криком: «Мама, мама! Воды!» бросился домой. Задыхаясь и путая слова, стал объяснять маме, что ему нужна живая вода и что он должен оживить воробушка. Асинкрит протягивал маме безжизненное тельце птички, торопил ее. И не сразу до него дошел смысл маминых слов о том, что такая вода бывает только в сказках, и что мертвую птицу, увы, нельзя оживить.

Потом они вместе со Светкой в самом дальнем углу сада выроют между двумя кустами смородины ямку и положат туда несчастного воробья, чья жизнь оборвалась так несправедливо и нелепо...

И Асинкрит расплакался. Глядя на него, заголосила Светка. Так и сидели два этих маленьких человечка над едва заметным бугорком, и плакали. А ночью Асинкрит не мог долго заснуть. И все думал, почему кроме него никто больше не стал оплакивать воробья, который никому не сделал зла. Также светило солнышко, летали стрекозы, пес Цыган с лаем носился за проезжающими мотоциклистами. Асинкрит еще не знал такого слова – равнодушие, но уже понял, что в этом огромном мире что-то не совсем ладно, если он не может или не хочет увидеть такую вопиющую несправедливость.

***

Буквально через неделю мальчику предстояло сделать еще одно открытие, гораздо более неприятное. Все-таки ему было шесть лет, и он видел разницу между крохотным воробьем и человеком. Но смерть доселе обходила стороной его мир. Воробей стал первой ее весточкой. А вскоре Асинкрит получил и вторую. Вообще, в том случае было много загадочного. Никто не мог объяснить, почему Асик Сидорин вместо того, чтобы идти на обед вместе с другими ребятами, вдруг очутился за воротами детского сада, что делать запрещалось. И зачем он пристроился к проходившей мимо похоронной процессии? И как ему хватило сил дойти до кладбища, а это без малого шесть километров?

На самом деле Асинкрита привлекли звуки музыки. Какая-то неведомая сила потянула его на улицу, несмотря на все запреты. Он увидел как мимо их садика шли люди. Все они молчали. Впереди четверо мужчин несли обитый красным сукном ящик. Завершали процессию мужчины с музыкальными инструментами в руках. Асинкрит видел их раньше, когда отец брал его на демонстрацию. Только тогда музыка звучала весело, а не так мрачно, как сейчас. Отец сажал Асика к себе на шею, и Асик, одетый в белую матроску, с красным флажком в руке, мгновенно оказывался выше всех. Вокруг него было людское море – так ему казалось. Люди кричали «ура», и он кричал «ура» вместе со всеми. И вот эта же улица, те же музыканты, но все по-другому. И вновь какая-то неведомая сила повлекла Асинкрита. Он встал за музыкантами и пошел вслед за ними. Время от времени музыка умолкала, ящик ставили на табуретки. С трудом, но Асик все-таки разглядел, что в нем лежала незнакомая бабушка со сложенными на груди руками и очень бледным лицом. И вновь звуки музыки, ящик поднимали вверх и люди, безмолвные и тихие, шли вперед. Дальше все было смутно: окраина города, какое-то поле, большая роща, только между деревьев в этой роще были не колокольчики, а железные оградки, внутри которых были либо кресты, либо какие-то металлические сооружения с звездами наверху. Незамеченный, мальчик робко стоял в стороне до тех пор, пока все вдруг пошли обратно и сели в ожидавший людей автобус. Асинкриту стало страшно. Основательная сказочная подготовка уже подсказала ему, что он находится на кладбище. Люди уходили, и оставляли его здесь одного. Как добираться обратно домой он не знал. Водитель автобуса уже завел мотор, двери машины закрылись... Асинкрит выбежал из-за кустов и заревел что было силы. «Откуда этот мальчик?», «Кто это?» - спрашивали друг у друга удивленные люди. Асика внесли в автобус, стали расспрашивать, но он, перепуганный, продолжал реветь. Слава Богу, одна женщина узнала его: «Да это же сын Сидориных, которые врачи». И уже через четверть часа Асинкрит увидел знакомый двор. Но, даже оказавшись в доме, он не перестал реветь. Во-первых, надеясь тем самым смягчить ожидавшее его наказание. А во-вторых... Кто знает, может оплакивал мальчик свой мир, свою Ойкумену, в котором, как оказалось, находилось место и зеленому лугу, и кладбищу, первомайской демонстрации, и траурной процессии, провожающей человека в его последний путь.

***

Однако природа так мудро распорядилась, что не может человек все время жить в скорби. Асинкрит по своей натуре был веселым, подвижным мальчуганом. Чем старше он становился, тем больше времени в его жизни занимали футбол, хоккей, игры в разведчиков. Первые школьные годы прошли для него весело и беззаботно. Училось ему легко, единственный предмет, по которому ему ставили «тройку» было чистописание. Аккуратность и опрятность не входили в число добродетелей Асинкрита, а здесь требовалось аккуратно выводить чернилами буквы. Попробуй, напиши без помарок предложение – мысли бегут, опережая тебя, а тут еще эти вечные кляксы... Зато изложения Асинкрит писал такие, что учительница даже носила их читать в учительскую. Мама гордилась, когда ей передавали это, а папа только улыбался, довольный, думая про себя: «Молодец, но будущему врачу такое бумагомарание ни к чему». Может быть поэтому, долгими зимними вечерами папа заставлял Асика решать задачки и примеры по математике, искренне полагая, что точные науки нужны его сыну в первую очередь.

И все шло славно и безоблачно до тех пор, пока Асинкрит не заболел. Сапожник без сапог... Леча других, старшие Сидорины прозевали собственного сына, у которого после банальной ангины началось серьезное осложнение на сердце. Почти год провел Асик в больницах и санаториях – сначала Упертовска, затем Москвы. Врачи спасли мальчика, поставили его на ноги, но... Отныне многое из того, что было доступно для его сверстников, становилось для Асинкрита запретным. Нет, он не сдавался, и даже играл с ребятами в футбол. Но – только на маленькой площадке. И совсем немного. А еще из годовалых своих злоключений он вынес главный урок: мир еще более огромен, нежели Асинкриту казалось раньше, и в этом мире есть место всему – и плохому, и хорошему, и светлому, и темному. Но, кто знает, может быть этим он и прекрасен? И, зная, что на одной стороне Ойкумены есть кладбище, ты больше ценишь зеленый луг с колокольчиками.

И все бы хорошо если бы... От всегда улыбчивого Асика никто не слышал жалоб, охов и ахов. Да если честно, тяжелая болезнь пришла к нему без физических страданий, иной раз ему казалось, что он абсолютно здоров, просто врачи что-то напутали. Но в сердце его, где-то чуть ниже поврежденного аортального клапана, поселилась змея – змея страха. Страха перед смертью. Ибо уже не весточку прислала она ему, а коснулась своим ледяным крылом. Искушенный читатель усмехнется: «Как банально! Ледяным крылом – сколько раз уже это было». Да, было и будет столько раз, сколько живет человечество. Ибо кто слышал и чувствовал дыхание смерти, тот поймет: смерть и банальность – понятия не совместимые.

В тот вечер всех ребят вывели из больничной палаты. Кроме Асика и десятилетнего Гены. Асик лежал с кислородной подушкой, а Гена умирал. Он болел лейкемией. Правда, в Упертовске эту болезнь называли по-другому – белокровие. Слыша это название, Асинкрит думал, что у Гены, по-видимому, белая кровь. За месяц, что они лежали в больнице, мальчики подружились. Асинкрит впервые встретил человека гораздо начитаннее его. И хотя Гена был на год старше, Асик понимал, что за год ему не догнать товарища. То, что этот год будет – и у него, и у Гены – он не сомневался. И вдруг... Забегали врачи, медсестры, испуганных детей, способных ходить, отвели в другие палаты. А Гена, очень крупный мальчик с обритой наголо головой, протягивал к маме руки: «Мамочка, спаси меня! Мамочка, родная, я не хочу умирать!» Будь Асинкрит постарше, он оценил бы мужество этой женщины: одному Богу ведомо, как она находила силы улыбаться и говорить, успокаивая: «Геночка, что ты, все будет хорошо. Вот увидишь! Завтра папа принесет тебе новых значков, а летом мы поедем к бабушке в деревню...» И – гладила его руки. «Нет, ты не понимаешь, мама, я сейчас умру. Я боюсь, мама!» И неожиданно затих. Навсегда. И только тогда из груди несчастной женщины вырвался то ли крик, то ли стон. Она упала на колени и, рыдая, положила свою голову на грудь сына. «Маленький мой, не уходи...» – как заклинание повторяла она. «Папа... значки... не уходи...»

И вновь бегали врачи и медсестры, в воздухе пахло нашатырем... Змея ужалила Асинкрита прямо в сердце. Он хотел заплакать – ему искренне было жаль Гену, но он не мог. Три года назад по убитому воробью мог, а сейчас нет. Так мальчик и пролежал всю ночь, укрывшись одеялом, заснув только под утро. А когда проснулся, то увидел: на кровати Гены лежал уже другой мальчик.

...Когда через девять месяцев он снова переступил порог родного класса, ребята бросились к нему, невзирая на то, что шел урок. Они тормошили Асика, жали ему руки. Асинкрита одновременно радовала и смущала такая встреча. А ребята, искренне обрадовавшись возвращению одноклассника, не смогли увидеть самого главного: перед ними стоял человек, который был старше их. На много лет.

***

Отдадим должное Сидорину-старшему: несмотря на приверженность к точным наукам, он любил и художественную литературу. Книг в его доме было множество. Позже родители вспоминали, что Асик, умудрившийся в раннем детстве сломать все игрушки в доме, рвавший обои, как молодой щенок, к книгам всегда относился на удивление бережно. Стоило ему показать красивую картинку, как он, словно зачарованный, начинал разглядывать ее, забывая о шалостях. Еще одно семейное предание гласит, что выучился читать Асинкрит практически без помощи взрослых. Соседи в ту пору жили между собой дружно. К Сидориным часто заходили супруги Романовы, у которых была дочь Алла. Девочка училась в третьем классе, обожала играть в школу, а потому лучшей подопытной «игрушки», чем маленький Асик для себя и придумать не могла. Она показывала Асинкриту буквы, и мальчик на удивление быстро запоминал их. Алла попробовала соединять их в слова – вновь получилось. На последнем этапе, конечно же, подключились родители, оценившие по достоинству рвение сына к грамоте, но заслуга Аллы в том, что Асинкрит однажды открыл «Мойдодыра» и стал громко читать: «Как из маминой из спальни, кривоногий и хромой...» Жаль, Романовы вскоре уехали из Упертовска.

Разумеется, первыми книжками юного Сидорина стали сказки. Без картинок он книги вначале не читал. Однажды ему подарили басни и сказки Михалкова. Признаться, они оставили его равнодушным, даже знаменитый «Дядя Степа». Но одну сказку, про Зайку-Зазнайку Асик мог читать ежедневно. Одной из причин тому были потрясающие иллюстрации художника Рачева. Особенно любил наш вундеркинд картинку, где заячье семейство, сидя в избе изгнанной из собственного дома лисы, ело щи из чугунка. Видимо интуитивно с раннего детства Асинкрита тянуло к таким сюжетам и картинам, от которых «шел дух» покоя, света, радости. А после историй с воробьем и кладбищем, Асинкрит стал сам сочинять сказки, в которых, как правило, действо заканчивалось следующим образом: герои, будь то люди или звери, после перенесенных испытаний, мирно жили и наживали добро в своих домиках или норах, где было тихо, спокойно и уютно, а долгими зимними вечерами они, собравшись у очага, рассказывали детям историю своей молодости.

Рос Асинкрит, менялись и его читательские пристрастия. На смену героям русских сказок пришли герои Серой Совы, их сменил, точнее, нет, не сменил, а несколько потеснил, войдя в круг друзей Асинкрита, благородный куперовский Зверобой. В этом круге мирно уживались друг с другом капитан Немо и Буратино, папа с дочкой из «Голубой чашки» Гайдара и отважные стивенсовские искатели пиратских сокровищ. И пока соседские мальчишки собирали и разбирали до глубокого вечера во дворе мопеды, Асинкрит погружался в мир грез, где он мог изменить сюжет любой книги. И тогда Зверобой не оставлял любящую Джудифь, а девочка из книги «Дети подземелья» выздоравливала. Более того, где-то с шести лет у него появилась игра, в которой книги играли непосредственную роль. Если родители задерживались на дежурстве, они могли не беспокоиться за сына. Тому вполне хватало тарелки супа. В большой комнате, которую Сидорины называли торжественно – зал, стоял большой стол. Асинкрит убирал с него все лишнее, доставал из шкафа самые массивные по объему книги. Ими он обкладывал стол с трех сторон, от ножки до ножки. Четвертая сторона «застраивалась» наполовину – «дому» нужна была «дверь». Когда темнело, Асинкрит влезал в свой «дом» вместе с тарелкой супа, книгой и свечкой. Надо ли говорить, что Сидорины и их соседи изрядно рисковали, но все обходилось. Более того, их даже устраивало, что сын у них такой самостоятельный.

А мы вновь зададимся вопросом: только ли играл Асинкрит, строя книжный дом и поселяясь в нем? Может быть это была еще одна интуитивная попытка ребенка отгородиться, спрятаться от мира, в котором, как оказалось, было место и темной стороне?

Разумеется, становясь старше, Асинкрит не мог не понимать, что между миром его грез, миром в котором всегда побеждало добро, и окружающей его жизнью наблюдалась весьма существенная разница. Все чаще из Светкиной квартиры доносились крики, мат и детский плач. Плакала Светка, когда дрались ее пьяные родители. Василий Иванович поначалу пытался вмешиваться, но все оказалось бесполезно. И однажды во время очередной драки пьяный Светкин отец убил свою жену. Его посадили, а девочку отправили в детский дом, в другой город. Произошло это так быстро, что Асинкрит даже не успел проститься с другом своего детства, веселой и доброй Светкой.

В Упертовске построили новый завод. Люди обрадовались: в городе не хватало жилья, а завод стал строить дома. Получить квартиру в новом микрорайоне, где большие пятиэтажки росли, как грибы после дождя, мог практически любой житель Упертовска, было бы желание. Но Сидорины остались верны своему старому дому и своим тополям. Асинкрит был с ними согласен: он, наверное, один не радовался новому микрорайону, уничтожившему его зеленый луг. А вот новым соседям тополя не нравились – от них много пуха. Поскольку рубить деревья было опасно, они придумали другой способ: по вечерам выходили с ведрами кипятка и поливали им корни деревьев...

Зато во всех домах появились телевизоры, и люди постепенно перестали общаться вечерами. Уже не выходили семьями на улицу, не играли в домино, не слушали гармониста дядю Петю Анохина. А вскоре и самого дяди Пети не стало, последнего гармониста Упертовска. Его внук, говорят, хорошо играл на пианино, но это уже совсем другое дело.

Начались проблемы и в школе. Любимые герои Асинкрита, как вы поняли, были романтиками. Они не признавали компромиссов. Не признавал их и Асинкрит. Это случилось на уроке математики. Министерская контрольная оказалась даже сложнее, чем думали. Второй вариант был просто убийственный. Видя, как самые толковые из ребят мрачно уставились на доску, запаниковала учительница. «Думайте, мы это все решали», - несколько раз повторила она. А на Асинкрита будто что нашло. Будто изложение писал. Мысли, как говорил отец, бежали впереди паровоза. Нет, не зря вечерами он решал задачи по математике. Асинкрит не только решил все правильно, но и успел написать пару шпаргалок и отправил их по классу.

На следующий день учительница, уже спокойная и даже счастливая, стоя перед классом зачитала оценки. Пятерки получили все, кто списал у Асинкрита. Звучит его фамилия: «Сидорин. Пожалела тебя, поставила четыре с минусом, но за такую грязь надо было ставить три». Асинкрит посмотрел по сторонам. Никто не возмутился, не удивился. Он нашел в себе силы привстать и слегка поклонился.

- Покорно благодарю. Век вашу милость помнить буду.

По классу пронесся смешок.

- А ты не дерзи, - в голосе учительницы послышался металл. – Я ведь не посмотрю, что ты выше меня ростом, сейчас вмиг из класса вылетишь, как пробка из-под шампанского.

И вновь смешок.

- Зачем же себя утруждать. А если надорветесь? Я и сам уйду.

В классе наступила мертвая тишина. С этой учительницей так еще никто не разговаривал. А Асинкрит, стараясь казаться спокойным, хотя его буквально колотило, неспеша собрал свои вещи и направился к выходу.

- Остановись, Сидорин, - окрик в спину, – а не то пожалеешь.

Он даже не оглянулся.

Разумеется, после был и «разбор полетов», и вызов родителей в школу. Но для себя Асинкрит решил проблему раз и навсегда: математичка для него перестала существовать. Как, впрочем, и математика.

***

Через год или два похожая история произошла с учительницей русского языка и литературы. Писали сочинение на тему: «Мой любимый герой». Сначала можно было написать на черновике, но Асинкрит решил сэкономить время, зато рассказать о двух своих любимых героях. Одного, как и полагается, из школьной программы. Им, точнее ей, оказалась Сонечка Мармеладова из «Преступления и наказания» и вратарь любимой его футбольной команды «Торпедо» Виктор Банников. Это вовсе не был демарш с его стороны, просто не хотелось писать прописные истины, от которых его всегда охватывала скука. «Типичный образ», «луч света»... И он написал о готовности Сони к самопожертвованию ради близких, о ее смирении – отчего-то эти черты у женщин вызывали его восхищение. А Банников, привлек его мужеством. На склоне карьеры этот вратарь получил страшную травму, от него отказался его родной клуб, но Виктор нашел в себе силы не только вернуться в большой футбол, но и заиграть так, что его призвали под знамена сборной.

На следующий день перед уроком к нему подошла учительница и протянула тетрадь.

- Возьми. И перепиши. Я никому не скажу.

- Что не скажете?

- Какую глупость ты написал.

- Я не буду переписывать.

- Вот как? Тогда ты получишь два. За содержание.

- А за грамотность? Вроде ошибок не должно быть.

- За грамотность пять.

- Это меня устраивает. Ставьте.

Итак, его искренность оказалась всего-навсего глупостью. И «добрая» учительница была совершенно искренна в своем желании помочь ему.

Тут уж за него серьезно взялся отец.

- Думаешь, мне все в этой жизни нравится? Думаешь, мне нечего сказать на планерке главному? – гремел отец. Мать только вздыхала.

- Значит, нечего, если молчишь.

- Сопляк! Поживи с мое, набей столько шишек, как я...

- В том-то и дело, что я не хочу набивать шишек. Голове это вредно.

Но на самом деле, Асинкрит серьезно задумался. Да, у него была своя, особая жизнь, скрытая от посторонних глаз. Когда он закрывался в комнате, и родители думали, что их сын готовит уроки, Асинкрит рисовал карту чудесного острова, на котором будут жить представители самых разных народов. На этом острове чистые реки, высокие горы, тенистые леса, благоустроенные города. В городах по паркам ходят олени и лоси, в прудах плавают лебеди. Все эти братья наши меньшие не боятся человека, а человек никогда не обидит их. Там не случится то, что произошло недавно в соседнем Шахтерске: в городок пришел раненый лось. Пришел за помощью к людям. А люди, схватив ведра и тазы мчались на пиршество: лося убили и счастливый народ спешил освежевать тушу...

Асинкрит придумал название острову – Светлый, а на нем была речка Радостная, Гора счастливая, озеро Надежды... Отец прав, долгими осенними вечерами, гуляя словно по вымершему Упертовску, думал Асинкрит, мой остров – это утопия. А жить мне надо здесь, сейчас. В этом городе, в это время...

И вдруг он все понял. Время, чужое время – это не ошибка его, а беда. Ему бы жить... А когда бы ты хотел жить? - спросил он себя. Да хоть когда, только не сейчас. Но на самом деле мысль эта глубоко запала в сердце и голову Асинкрита. И отныне, читая ту или иную книгу, он «примерял по росту» век, во время которого происходило действие. И везде себя чувствовал прекрасно. И в Древней Греции среди нимф и наяд, и в средневековой Англии, в ее прекрасных буковых и дубовых лесах, и в Палестине первого века нашей эры. Нет, Асинкрит не был религиозен в обычном смысле этого слова, но когда, сделав наспех уроки, он зажигал в своей комнате свечу, ставил пластинку Баха или Циполи, Телемана или Вивальди, Упертовск за окном – грязный, пьяный и мокрый, словно растворялся в ночи, и Асинкрит оказывался в любом месте земного шара, в любое время. И все чаще эта музыка, особенно органная, приводила его туда, в Палестину, где ходил Иисус, проповедуя любовь. Или все-таки он принес меч – об этом так в Евангелии было написано. Непонятно. Асинкрит вздыхал, понимая, что данная книга для него – тайна за семью печатями. Тем более написанная на старославянском языке – томик Евангелия от Матфея 1891 года выпуска передавался в семье Сидориных по наследству. Пожалуй, Шерлок Холмс – это и ближе и понятнее. Но когда звучит орган, воображение ведет его все-таки в Палестину, а не в туманный Лондон прошлого века.

В Лондоне тоже всю ночь, всю неделю и весь месяц льют дожди. И где-то во мраке ночи, когда совершаются злые дела, хорошие люди нуждаются в помощи. Но у них есть надежда – квартира мистера Шерлока Холмса и доктора Ватсона на Бейкер-стрит, где в камине горит очаг, где спокойно и уютно, и где Шерлок Холмс всегда придет на помощь.

С каких-то пор младший Сидорин старался во всем походить на великого сыщика. Даже поступил в музыкальную школу учиться игре на скрипке. Но будучи человеком объективным, Асинкрит чувствовал, что пока Шерлок Холмс из него не получается. И дело не только в дедуктивном методе, хотя, опять-таки объективности ради стоит признать: у Холмса были другие возможности. Видел, к примеру, у человека глину на ботинках, и по ней определял из какого тот района города. А в Упертовске у всех на обуви грязь – одинаково-черная в любом районе города. Но сейчас для Асинкрита важнее другое: что бы сделал Холмс на его, Асинкритовом месте? Ведь он, Асик, старается в той своей жизни, чтобы на виду у всех, быть как все. Старается изо всех сил, но, похоже, ничего у него не получается. А может, стоит сыграть с ними по их правилам, но со своими картами?

Мысль увлекла Асинкрита. В библиотеке хватало книг и по психологии, и творений великих моралистов, знатоков человеческих душ. А то, что именно книги – его верные друзья, - придут к нему на помощь, Асинкрит не сомневался.

***

Два месяца, забросив химию и физику, Асинкрит корпел над книгами. Любую мало-мальскую мысль выписывал, и вскоре у него скопилось пять общих тетрадей с записями. К себе в учителя он позвал и великих философов древности, и француза Пастера, и испанца Грасиана, и еврея Гиллеля и даже Козьму Пруткова. В результате родился необычный документ с весьма претензионным названием: «Кодекс АВС, или искусство жить в Упертовске». АВС, как нетрудно догадаться означало Асинкрит Васильевич Сидорин, но одновременно это были и начальные буквы латинского алфавита. Такой закодированной двусмыслицей Асик остался очень доволен, как, впрочем, и самим документом. Наверное, есть резон привести его целиком, тем более что пунктов в нем не так уж много – тридцать три (еще одна символика, закодированная Сидориным младшим).

1. Не желай и не делай другому того, что себе не желаешь.

2. Молчаливая сдержанность – первый признак мудрости. Действовать – только скрытно и неожиданно – в этом залог успеха.

3. Избегай откровенности, даже когда хочешь быть понят. Не позволяй всем без разбору проникать в твою душу.

4. Основа величия – мудрость и доблесть. Знающий – всемогущ. Но без доблести мудрость бесполезна.

5. Никогда не начинай с чрезмерных надежд. Надежда – мастерица подделывать истину, пусть же трезвость ее сдерживает. Пусть уж лучше действительность превзойдет ожидания и даст больше, чем предполагалось.

6. Даже люди редких достоинств зависят от своего времени. Не всем суждено то время, которое они заслуживают. Если ты мудрый, то примешь и смиришься с чужим для себя веком.

7. Пусть в тебе нуждаются. Пусть лучше тебя просят, чем благодарят: полагаться на благодарность – обкрадывать себя. Зависимые полезнее любезных, - утолив жажду, от источника отворачиваются.

8. Когда победишь – не торжествуй открыто. Победить – значит вызвать неприязнь.

9. Нет высшей власти, чем власть над собой. Господство над своими страстями – свойство высшего величия духа.

10. Общайся с теми, от кого можно научиться. Дружба разумных взаимовыгодна.

11. Помни, грубость вредит всему, даже справедливому и разумному. Ведь суть дела – полдела, не менее важно, как это дело сделано. Антипод грубости – любезность. Она все скрашивает: позлащает «нет», подслащает истину, подрумянивает старость. Любезность и приветливость, подобно шулерам, играют наверняка.

12. Имей разумных помощников. Прибегать к помощи мудрых – свойство великих.

13. Залог успеха – сочетать ум с благой целью. Презрения достоин высокий ум, примененный для низких целей.

14. Меняй приемы, дабы отвлечь внимание, тем паче враждебное. Не держись начального способа действия – однообразие позволит разгадать предупредить и даже расстроить замысел. Легко подстрелить птицу, которая летит по прямой, труднее - ту, что кружит.

15. К каждому подбирай отмычку. В этом искусство управлять людьми. Для него не надо отваги. Найди подход к человеку. У каждого - своя страсть или страстишка. Все люди – идолопоклонники: кумир одних – почести, других – корысть, а большинства – наслаждение. Ищи перводвигатель: не всегда он возвышенный, чаще низменный. Надо застать натуру врасплох, нащупать уязвимое место и двинуться в атаку – победа останется за тобой.

16. Не терпи и малого своего недостатка – вот признак совершенства. От изъянов духовных и телесных редко кто свободен. Один изъян может испортить уйму достоинств – так одного облачка иной раз достаточно, чтобы скрыть солнце. Твои родимые пятна людская злоба сразу подметит и будет упорно в них метить. Особенно ценно искусство скрывать свой недостаток, обращая его в преимущество. Пример – Юлий Цезарь, который скрывал свою плешь лавровым венком.

17. Управляй своим воображением. Где надо, придержи его, а где и подстегни, ведь в нем – все наше блаженство.

18. Хвала проницательному. Истины, для нас самые важные, высказываются лишь наполовину, но до чуткого ума они дойдут целиком. Нельзя назвать разумным человека непроницательного.

18. Не гонись за многим, стремись к глубине. Суть величия – не количество, а качество. Превосходное всегда единично и редко; чего много, тому цена невелика. Распространяясь только вширь, не выйдешь за пределы посредственности. База людей универсальных в том, что, желая познать все, они толком не знают ничего. Лишь глубина дает превосходство истинное.

19. Избегай общедоступности. Особенно во вкусе.

20. Когда путь не ясен, держись людей мудрых и осторожных – рано или поздно они находят удачный выход. Умей распознавать счастливцев и злосчастных, дабы держаться первых, а вторых бежать. Невезение – чаще всего кара за глупость, а для близких примитивный недуг. Берегись отворять ворота малой беде – за ней прокрадется множество других, намного страшней.

21. Умей уклоняться. Заниматься ерундой хуже, чем ничего не делать. Разумный никому не надоедает, но надо еще позаботиться, чтобы тебе самому не надоедали. Кто принадлежит всем, тот не принадлежит себе. Ограничивай себя даже в друзьях, а от них не требуй больше, чем тебе дают. Излишество всегда дурно, особенно в общении с людьми.