Раздел II. Основные этапы развития философии

Тема 5. Современная западная философия

Философия Ф. Ницше

1. «Смерть Бога». Европейский нигилизм

2. «Переоценка всех ценностей». Критика христианства и европейской морали

3. Проект мира как воли к власти

Ключевые слова: «смерть Бога», нигилизм, переоценка всех ценностей, генеалогический метод, жизнь, воля к власти, интерпретация, толкующее существование, христианство, европейская мораль, ressentiment, вечное возвращение, сверхчеловек, amor fati, эстетическое оправдание мира.

1. «Смерть Бога». Европейский нигилизм. Ф. Ницше (1844–1900) принадлежит к тем мыслителям, творчество которых обозначает «духовный порог ХХ века», которые «открывают нам современное сознание» (К. Ясперс). Темы и мотивы его философии получили разработку в трудах виднейших западных и русских философов ХХ в., таких, как О. Шпенглер, М. Шелер, М. Хайдеггер, Х. Ортега-и-Гассет, Н. Бердяев, Л. Шестов, в философии жизни и экзистенциализме. Под определяющим влиянием Ницше сформировалась философия постмодернизма. Осмысливая кризис европейского самосознания, пророчествуя о «длительном изобилии и череде обвалов, разрушений, погибелей, крахов», которые последуют из «величайшего события» «смерти Бога», Ницше надеялся предотвратить грядущее «помрачение и затмение» Европы, предложить альтернативу христианской интерпретации мира. В творчестве философа принято выделять три эпохи. Первую (1870–1876), эпоху «артистической метафизики», обозначает книга «Рождение трагедии из духа музыки» (1872). Вторая (1876–1882), знаком которой стала книга «Человеческое, слишком человеческое» (1878), – эпоха радикальной «переоценки всех ценностей»; в этот период Ницше набрасывает проект «освобождающей философской науки». Третья эпоха (1883–1888), которую открывает знаменитая книга «Так говорил Заратустра», – эпоха философии воли к власти, самой радикальной из всех доселе бывших. В рамках данной лекции мы ограничимся рассмотрением философии воли к власти, имея в виду при этом, что в ней получили предельное воплощение мотивы раннего Ницше, так или иначе пронизывающие все его творчество.

В «Веселой науке» Ницше ставит знаменитый диагноз современной эпохе: «Бог умер». В этом диагнозе содержится новое видение «положения человека посреди сущего в целом» (М. Хайдеггер). Бог, как показывает М. Хайдеггер, выступает здесь в качестве символа сверхчувственного мира вообще – мира идей, идеалов, высших целей, который со времен Платона считался подлинным и служил жизненной опорой европейского человека. «…Сверхчувственный мир, идеи, Бог, нравственный закон, авторитет разума, прогресс, счастье большинства, культура, цивилизация утрачивают присущую им силу созидания и начинают ничтожествовать» (5, 178). «Смерть Бога» анализируется Ницше в качестве психологического состояния нигилизма. Понятие «нигилизм» (от лат. nihil – ничто) было введено в культурный оборот И. С. Тургеневым и французским писателем П. Бурже, однако подлинно философский смысл придал этому понятию Ницше. Он рассматривает нигилизм как историческое движение, судьбу Европы. Событие нигилизма знаменует итог «двухтысячелетнего» господства интерпретации мира, начало которой положил Платон «изобретением» сверхчувственного мира идей, возвышающегося над чувственным миром становления. Квинтэссенция этой интерпретации – христианство. «Что обозначает нигилизм? – То, что высшие ценности теряют свою ценность. Нет цели. Нет ответа на вопрос – “зачем?”» (2, 31); «всепронизывающее ощущение пустоты, Ничто». Нигилизм проявляется в трех формах. Во-первых, «…наступает сознание, что становлением ничего не достигается, ничего не обретается… Следовательно, разочарование в кажущейся цели становления как причина нигилизма…» (2, 33). Все «гипотезы цели» – всего сущего, исторического процесса, оказываются несостоятельными, «…человек более не соучастник, тем паче – не средоточие становления» (2, 34). Во-вторых, разрушается то «бесконечно целое целое», причастность к которому позволяла человеку веровать в свою собственную ценность: человек больше не часть космоса, не образ и подобие Бога, не носитель всеобщего нравственного закона. В-третьих, неверие в «истинный», метафизический мир – подлинное бытие, возвышающееся над становлением. Таким образом, «…категории “цели”, “единства”, “бытия”, посредством которых мы сообщили миру ценность, снова изымаются нами – и мир кажется обесцененным …» (2, 35). Не существует двух миров, измышленных некогда Платоном, есть только становление, лишенное высшей трансцендентной цели, однако жить в таком мире невыносимо. Вывод нигилизма – «ничто не истинно и все напрасно». Поэтические символы «открытого горизонта», «пустыни», «бесконечного океана» передают это переживание ужаса перед «абсолютной однородностью всего совершающегося».

Нигилизм, согласно Ницше, – это патологическое промежуточное состояние человечества. «Смерть Бога», как предвидит философ, повлечет за собой невиданные катастрофы: «Ибо когда истина вступит в борьбу с ложью тысячелетий, у нас будут сотрясения, судороги землетрясения, перемещение гор и долин, какие никогда не снились. Понятие политики совершенно растворится в духовной войне, все формы власти старого общества взлетят на воздух – они покоятся все на лжи: будут войны, каких еще никогда не было на земле» (3, 2, 762–763). И все же возможно «безусловное движение против обесценивания» (М. Хайдеггер), чтобы преодолеть нигилизм, необходимо предпринять радикальную «переоценку всех ценностей».

2. Переоценка всех ценностей. Критика христианства и европейской морали. «Переоценка всех ценностей», согласно комментарию М. Хайдеггера, – это их сознательное низложение, обнаружение их истока. Переоценка начинается с вопроса: «Что означает воля к истине? Почему человек хочет истины, а не лжи?». Средство переоценки – знаменитый «генеалогический» метод, призванный ответить на вопрос: кто толкует, кто говорит в метафизике, религии, морали, искусстве, науке? Поиск ответа на этот вопрос требует от философа «погрузиться в нашу последнюю глубину», т. е. под «поверхностью» разума – идей, норм, идеалов – обнаружить порождающие их иррациональные инстинкты и аффекты. В подоплеке «истинного», метафизического мира Ницше обнаруживает инстинкт страха: человек боится времени, перемен, страданий, смерти. Он помещает все, что дорого его сердцу, в «существо и сердце мира» – именно так рождается иллюзия «истинного мира». Категории метафизики – причина, действие, свобода, цель – всего лишь «толкование, а не текст». Толкование мира, однако, не является привилегией человека. В метафизике считается, что интерпретация предполагает интерпретирующего, но это иллюзия. «Субъект», «Я» – результат «веры в грамматику», т. е. следствие истолкования, уходящего корнями в историю языка. Возникновение языка, в свою очередь, коренится в инстинктах и аффектах древнего человека. Не следует ли в таком случае признать, что нет никакой другой реальности, кроме реальности наших инстинктов? Механический мир можно истолковать как «более примитивной форму аффектов», «праформу жизни». И еще одна гипотеза: инстинкты – это оформление воли к власти. «Мир, рассматриваемый изнутри, …был бы “волей к власти”, и ничем, кроме этого» (3, 2, 270). Прежней метафизике Ницше противопоставляет концепцию мира как воли к власти.

Воля к власти (воля к мощи, могуществу) – основная черта жизни, напоминающей гераклитов поток становления. Жить, согласно Ницше, значит хотеть расти, стать сильнее. Можно описать волю к власти как постоянное «стремление» всего сущего к самоутверждению, самоопреде-лению и самопреодолению. Основные моменты воли – выход-за-пределы-себя, возрастание, повеление, созидание, самоутверждение. Эти характеристики позволяют трактовать волю к власти как искусство в расширительном смысле – как созидающее начало. «Воля к власти интерпретирует…», полагает ценности, «…интерпретация сама есть лишь средство достижения господства над чем-нибудь» (2, 354). Ценности – перспективы, точки зрения, порождаемые центрами воли, средства воли к власти. Интерпретация, фальсификация, иллюзия составляют неотъемлемый характер сущего. Последнее есть «по своей сути самой толкующее существование», оно перспективно, «сама жизнь ценит через нас». На вопрос «кто толкует?» философ отвечает: потребности, безличные влечения, воля к власти. С этой точки зрения искусство в собственном смысле слова, философия, наука, религия выступают как различные облики, модусы воли к власти. Ницше, таким образом, устраняет характерную для метафизики антитезу «истинного» и «являющегося» миров. Чувственный, «кажущийся» мир становится единственно достоверным для нас, а сверхчувственный, «истинный» – кажущимся. Мир есть «постоянно изменяющаяся ложь» в том смысле, что он – результат интерпретации. Ницше трактует всякую интерпретацию как художественную деятельность, и тогда мир явлений, «толкующее существование», предстает как «рождающее себя творение искусства». Это открывает возможность оправдания мира, лишенного трансценденции, высшего смысла.

Ницше использует генеалогический метод для низложения христианства и европейской морали. Христианство – могущественная интерпретация жизни, обладающая преимуществом перед нигилизмом, поскольку разрешает важнейшие проблемы человеческого существования. «Христианская моральная гипотеза» придавала человеку абсолютную ценность (человек как образ и подобие Бога); давало ответ на главный вопрос человеческой жизни – «к чему вообще человек?». Так было найдено противоядие от нигилизма: человек перестал быть «мячом абсурда и бессмыслицы». Однако смысл жизни, указанный христианством, иллюзорен, так же, как и цель – «истинный мир» – фикция. Согласно Ницше, христианство воспитало в человечестве требование безусловной правдивости, которое со временем обратилось против «фальши и изолганности всех христианских толкований мира и истории». Интеллектуальная совесть философа-«свободного ума» раскрывает глубокую нигилистичность самого христианства: «Когда жизненный центр тяжести переносят из жизни в «потустороннее» – в ничто, то тем самым вообще лишают жизнь центра тяжести» (3, 2, 667). Христианство обесценивает жизнь, придавая ей значение всего лишь «моста в инобытие», противопоставляя жизни «мир чистых фикций».

Одним из ключевых мотивов низложения христианства у Ницше является противопоставление подлинного, первоначального христианства самого Христа и христианства как исторического феномена. В книге «Антихрист» философ реконструирует «психологический тип Спасителя». Для Ницше Иисус – только человек, «странный святой», оставивший в наследство человечеству «евангельскую практику», практику жизни и смерти, которая имеет надысторическое значение («еще и сегодня возможно так жить»). Он ничего не знает о трансцендентном Боге, для него Царство Божие есть психологическая реальность, «опыт сердца», жизнь вечная, обретенная здесь и сейчас. Путь к ней – любовь, а «глубочайшее слово Евангелия» – «не противься злому». Для Иисуса нет ни «греха», ни «суда», ни «наказания», ни мира «по ту сторону». Он демонстрирует своей жизнью и смертью опыт «присутствия вечности в настоящем» (К. Ясперс), одну из принципиальных возможностей жизни, в основе которой лежит отказ от какого-либо осуждения жизни, «превосходство над всяким чувством ressentiment (злоба, злопамятство (фр.). – Т. К.)». Христианство как историческая реальность коренится в именно инстинкте ressentiment, ставшем творческой силой. Ressentiment – это чувство досады, болезненная чувствительность к оскорблениям, бессилие в мести, жажда мести, отравление во всяком смысле; на этой почве вырастает воля, которой хотелось бы господствовать над самой жизнью. Христианство – это «бунт обиженных жизнью» (2, 122) против самой жизни. В христианстве «говорит» так называемый «добрый человек», именно он «автор» концепции двух миров. Желая избавиться от становления, страдания, смерти, он измышляет «в качестве истинного мира новый мир, потусторонний нашему». «Добрый человек» – «тиран»: условия своего существования он делает масштабом жизни; а с другой стороны, он – «идеальный раб»: принимая высшие ценности как «подарок» Бога, «добрый человек» обретает в подчинении им свое жизненное призвание. Тайна «доброго человека», человека ressentiment – в наивном преувеличении собственной ценности, которое достигается через отречение от самого себя и приближение к единому для всех идеальному масштабу – к Богу, к «истинныму» миру.

Ницше, таким образом, усматривает сущность христианства в его «моральной гипотезе». Метафизика христианства рождается из нравственной оценки чувственного мира как злого, недолжного. Христианская мораль и ее суррогат – европейская светская мораль – становятся объектом жесткой критики со стороны Ницше. Совершенное им открытие сущности морали он считает эпохальным событием, разбивающим историю на две части. Главный мотив критики – мораль враждебна жизни. Мораль – это «точка зрения желательности», требование «так должно быть», и она превращается в осуждение жизни от имени не существующего мира добра. А поскольку основная черта жизни – воля к власти («… инстинкт свободы (на моем языке: воля к власти)…»), то мораль противоположна свободе, является средством принуждения. Мораль – полиция и суд, ловко внедренные в человеческие души. Ницше обнаруживает в ее подоплеке эгоистические мотивы. Христианские заповеди любви к ближнему, сострадания, самоотречения обесцениваются уже тем, что их исполнение выступает как средство личного спасения, речь идет о спасении или осуждении каждой души. Христианская мораль поэтому – «самая крайняя форма сосредото-чения на себе»; «великая ложь о личном бессмертии» – «…беззастенчивое возведение всякого рода эгоизма в бесконечное, в бесстыдное…» (3, 2, 667). Истоки морали – не в трансцендентной божественной воле, не в кантовской разумной «доброй воле», а в иррациональной воле к власти. Ницше перемещает мораль из сверхчувственного мира в мир явлений, рассматривает ее как частный случай «коренной безнравственности всего существующего». «Становление невинно», жизнь – «по ту сторону добра и зла». Сама жизнь есть требование «так должно быть», и мораль – один из способов интерпретации, один из обликов воли к власти. Однако, разоблачая «морально-оптические обманы» европейской культуры, «имморалист» Ницше не останавливается на оправдании внеморальной «просто жизни», он стремится к преодолению морали в некоей «сверхморали». Следует отказаться от морали, чтобы суметь морально жить, превзойти мораль «доброго человека» в «морали созидающего». Отвергая мораль как способ принуждения индивидом самого себя, разоблачая добродетель, в глубине которой скрывается чувство ressentiment, Ницше призывает устами Заратустры: «Ах, друзья мои! Пусть ваше Само отразится в поступке, как мать отражается в ребенке, – таково должно быть ваше слово о добродетели!» (3, 2, 68).

3. Проект мира как воли к власти. Вечное возвращение. Сверхчеловек. Нигилизм как историческое движение завершается катастрофическим переломом: именно теперь, в «момент наивысшего самосознания», открывается возможность переломить ход истории и судьбу человечества. Одна интерпретация мира погибла, но открывается «множество небожественных возможностей интерпретации». Существует ли в духовной ситуации «смерти Бога» оправдание для мира и человека, возможна ли «философия “да”»? Радикальное устранение трансценденции, «истинного мира» делает задачу оправдания становления, жизни весьма сложной. Человек отныне должен жить «без вида на гору», на «плоской равнине». Если мир есть только «постоянно изменяющаяся ложь», «форма текуча, “смысл” еще более», человеку остается либо впасть в отчаяние, признав, что все бессмысленно и напрасно, либо попытаться найти такую интерпретацию жизни, которая возвратила бы в мир потерянный смысл. Ницше ищет такое истолкование мира и человеческого существования, которое стало бы альтернативой христианства.

Пафос утверждения достигается в философии становления посредством идеи вечного возвращения. Ницше придавал ей огромное значение, считая своим великим открытием, несмотря на то, что подобные представления можно найти в философских и религиозных учениях древности. Эта мысль представлялась философу «самой бездонной» и трагической. Она может быть предельным выражением нигилизма и в этом случае вызывает ужас: «…жизнь, как она есть, без смысла, без цели, но возвращающаяся неизбежно, без заключительного “ничто”: “вечный возврат”» (2, 56). Сказать «да» такой жизни невозможно. Исследователи творчества Ницше по-разному квалифицируют идею вечного возвращения. Некоторые обсуждают ее в качестве космологической, естественнонаучной гипотезы, другие – как миф, третьи – как религиозную идею и этический постулат. Эта идея, действительно, многогранна, более того она во многом остается неразгаданной. Однако, прежде всего, «вечное возвращение» – одно из метафизических положений Ницше, и ее этическое значение вытекает отсюда. Такой статус идеи вечного возвращения недвусмысленно указан Ницше в записях 80-х гг.: «Вместо “метафизики” и религии – учение о вечном возвращении (в качестве средства воспитания и отбора)» (2, 270). И вот почему это учение может служить заменой метафизики: «Против парализующего ощущения всеобщего разрушения и неоконченности я выдвинул идею вечного возвращения» (2, 240).

Ницше ищет возможность внесения смысла в фатальность вечного возвращения. Если мгновение увлекает за собой мгновение, чтобы исчезнуть навсегда, пройти без следа, сказать «да» становлению чрезвычайно трудно. Но если всякое мгновение повторится, и бесчисленное множество раз, значит, оно пребудет вечно, и тогда возникает вопрос о том, чем наполнено это мгновение, что оно означает для человека. Идея вечного возвращения предстает как альтернатива христианской идеи бессмертия души: нет потустороннего мира, нет будущей жизни вечной, есть только «здешняя жизнь вечная» (Ф. М. Достоевский). Вечность остается мерилом человеческой жизни и выдвигает «чудовищное требование для человеческой воли» (Г.-Г. Гадамер): от человека, живущего здесь и сейчас, зависит, какое мгновение возвратится, будет ли оно наполнено смыслом, творчеством, красотой – или это будет возврат вечного ничто. «…само мое вечное бытие – это то, что я делаю теперь; что я такое вечно, решается в данное время» (7, 491). Вот почему, по мысли философа, принятие этой идеи требует преображения самой сути человеческого существования.

Чтобы постичь, что ничто из существующего не должно быть устранено, нет ничего лишнего, нужно мужество и его условие – избыток силы. Это постижение недоступно христианину, как недоступно и нигилисту, занимающим позицию осуждения становящегося мира. Оно требует подъема на недосягаемую духовную высоту, который по силам сверхчеловеку, преодолевающему в себе человека. Ницше в нескольких местах разъясняет самый простой и далекий от какой-либо мистики (равно как и от примитивной трактовки сверхчеловека в качестве нового биологического вида) смысл понятия «сверхчеловек». В сравнении с «современным человеком», «добрым человеком» рисуемый философом идеал должен казаться сверхчеловеческим, а порою даже нечеловеческим. В противоположность христианам и всем «добрым людям», которые считают высшие ценности подарком «истинного мира», сверхчеловек решается взять на себя роль творца ценностей. В этом сверхчеловек – противоположность не только христианина, но и нигилиста, для которого в существовании нет больше смысла, ничто не ценно. Учение о вечном возвращении «просеивает» людей. Нигилисты, неудачники «воспримут веру в вечное возвращение как проклятие» (2, 58) и постараются привести к гибели бессмысленное и бесцельное существование. Только сверхчеловек может выдержать мысль о вечном возвращении, он приходит к осознанию воли к власти, этой черты, «лежащей в самом существе жизни», как своей собственной коренной особенности. Сама жизнь велит ему «стать тем, кто ты есть» – тем, кто, исходя из полноты и избытка своего существа, толкует мир и вносит в него смысл. Сверхчеловек реализует изначальное предназначение человека – быть «оценивающим» – призвание, от которого он наивно отрекся в пользу Бога и бытия.

Важнейшая черта сверхчеловека, таким образом, amor fati (любовь к судьбе, к необходимости (лат.) – Т. К.). «Все необходимо …все невинно» (3, 1, 298). Однако необходимость, о которой здесь идет речь, – это не закономерность природы или истории, это необходимость вечного возвращения; речь идет о «гордом примирении души с тем, чего избежать невозможно» (1, 175). Как уже говорилось, жизнь в качестве воли к власти, согласно Ницше, – «толкующее существование», созидающее себя художественное творение. И тогда в amor fati соединяются «да» жизни, признание мира совершенным, и «да» сверхчеловеку, который чувствует себя «наивысшим проявлением всего сущего». «Я хочу все больше учиться смотреть на необходимое в вещах как на прекрасное: так буду я одним из тех, кто делает вещи прекрасными. Amor fati: пусть это будет отныне моей любовью!» (3, 1, 624). «Смотреть на необходимое в вещах как на прекрасное» – вот возможность принятия невинности становления, путь к «соучастию в божественности мира» (А. Камю). В сверхчеловеке мифологизирован образ философа-художника, преодолевающего свое страдание и претворяющего его в красоту, реализующего творческий инстинкт «к сотворению мира, к causa prima». В сверхчеловеке мир, лишенный трансцендентной высшей цели, и человек, оправданы и искуплены – и это эстетическое оправдание, «героический эстетизм» (Т. Манн), противостоящий христианству и морали.

Сверхчеловек, этот художник вечного возвращения, предстает и как законодатель будущего. В ситуации «смерти Бога» и крушения европейской морали «…все великое земное управление человеком человек должен взять в свои руки…» (3, 1, 245). Чтобы соответствовать грандиозности этой задачи, сверхчеловеку предстоит стать творцом в добре и зле, возвыситься «…до справедливости – до понимания, лежащего по ту сторону оценок добра и зла» (2, 165). Единственный критерий справедливости – торжествующая воля к власти. Следуя логике философии становления, Ницше вынужден признать способность причинять страдания себе и другим, не погибнув от тоски и сомнений, признаком величия, свойством «знатной души». О культе жестокости, аристократизме Ницше написано немало. Однако следует учитывать, что, говоря о «знатной душе», о преодолении сострадания как аристократической добродетели, Ницше заботится о сохранении своей (философа будущего, сверхчеловека) задачи. Знатность заключается в том, чтобы не пытаться избежать ответственности, не унижать свои обязанности до обязанностей других. Когда он говорит о «страшном деянии» и «всякой роскоши разрушения», он имеет в виду прежде всего собственное преступное деяние: ниспровержение прежних высших ценностей, роковое открытие сущности христианской морали – «действительную катастрофу». Точный смысл аристократизма Ницше резюмирован в высказывании Хайдеггера: «Сущность сверхчеловека – это не охранная грамота для буйствующего произвола. Это основанный в самом же бытии закон длинной цепи величайших самопреодолений…» (5, 205). Провозвестник «смерти Бога» и явления сверхчеловека должен оказаться достойным высоты своей задачи. А потому аскетизм, «благородное самообуздание» делается в сверхчеловеке «природой, потребностью, инстинктом». И все же Ницше не смог оградить свою мысль, «целиком освещенную благородством», от грубых извращений и «кровавой перелицовки его философии» (А. Камю). Главный упрек, который должен быть ему адресован, – это утверждение божественности человека: «Абсолютная перемена, наступающая с отрицанием Бога – …нет никакой высшей инстанции: там, где возможен Бог, мы сами и суть Бог… И мы должны приписать себе атрибуты, которые приписывали Богу…» (Ницше Ф. Из наследия (Осень 1887 г. – март 1888 г.)) // Иностр. лит. 1990. № 4. С. 191). Устранив границу между истиной и заблуждением, добром и злом, Ницше создал систему, «…где преступление уже не могло бы послужить аргументом ни против чего и где единственной ценностью была бы божественность человека» (1, 179). Грандиозная попытка отрицать и разрушать то, что он хотел бы утверждать, любить, дорого обошлась философу. В трагическом устремлении к недосягаемой для человека высоте, он «разбился о бесконечность», а, может быть, о «человеческое, слишком человеческое» в самом себе.

Литература

1. Камю А. Бунтующий человек / А. Камю. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство. – М., 1990.

2. Ницше Ф. Воля к власти: опыт переоценки всех ценностей / Ф. Ницше. – М., 2005.

3. Ницше Ф. Сочинения: в 2 т. / Ф. Ницше. – М., 1990.

4. Хайдеггер М. Ницше / М. Хайдеггер. – СПб., 2006. Т. 1.

5. Хайдеггер М. Слова Ницше «Бог мертв» / М. Хайдеггер. – М., 1993.

6. Шестов Л. Достоевский и Ницше. Философия трагедии / Л. Шестов. Избр. соч. – М.,1993.

7. Ясперс К. Ницше. Введение в понимание его философствования / К. Ясперс. – М., 2004.

Date: 2016-05-18; view: 423; Нарушение авторских прав