Сила негативного мышления 4 page

* * *

В один из таких дней я вышел из кабинета и пошел в центр города на поздний завтрак с Марком Эпштейном. За два года со дня первой встречи мы стали настоящими друзьями. Он приходил к нам на ужин со своей женой, талантливой и успешной художницей по имени Эрлин. Мы с Бьянкой приходили к ним и познакомились с их взрослыим детьми. Когда я встречался с Марком без Бьянки, которая его обожала, она немножко ревновала.

К этому времени мы с Марком виделись уже не в Трибека Гранд. Этим утром мы должны были встретиться в другом нашем регулярном месте: Моранди, итальянском бистро в Вест‑Виллидж. Я приехал в панике, с длинной заметкой «Вопросы для Марка» в телефоне. Главный вопрос: хоть я и восстанавливаюсь быстрее, не означают ли частые приступы дурного настроения из‑за работы то, что я плохо медитирую? Должна ли осознанность лучше помогать от таких вещей?

– Например, – начал я, – сегодня утром мне не понравилась моя работа, и я злился из‑за действий некоторых людей, которые, как мне кажется, все усугубляли. Я слышал в своей голове какой‑то постоянный диалог злости, обиды, страха и паранойи.

Марк сидел и кивал, как это делают психоаналитики, как бы говоря: «Продолжайте». Иногда мне казалось, что я получаю у него бесплатные консультации.

– Как медитация мне помогает в этом? Она только позволяет мне на короткую секунду шагнуть назад и посмотреть, что происходит. И это снижает вред, так?

– Да.

– Она не устранит проблему.

– Нет. Она может помочь быстрее справиться. Может, – сказал он, слегка качая головой и тщательно выбирая слова. – Ведь насколько шире становится понимание того, как все это ужасно, настолько слабее твоя связь с любой разворачивающейся мелодрамой.

– Мне сейчас помогает то, что включает в себя совсем не медитацию, – сказал я. – Я думаю про себя: «Ну и что может случиться в самом худшем случае? Я потеряю работу? У меня все равно есть любящая жена, и единственный человек, который может это сломать, это я сам». Это работает, но не имеет никакого отношения к медитации.

– Но это же правильное представление! – его голос подскочил на октаву от настойчивости.

–  Правильное представление о природе реальности? – спросил я саркастически.

– Да, – ответил он, не моргнув глазом. – Это правильное представление, потому что ты не привязываешься к успеху так сильно.

– Но, может быть, я привязываюсь к Бьянке.

– Это гораздо лучше. Ты привязываешься к чему‑то куда более существенному.

Я обдумывал слова Марка, поедая неприлично дорогую яичницу, а мой слоган о 10 % приобретал новый смысл. Я вспомнил, что мне сказал Марк год назад, когда я сходил с ума, не зная, повысит ли меня Дэвид Уэстин. Тогда в Трибека Гранд за бокалом пива Марк помог мне понять, что карабкаться по водопаду стоит не для того, чтобы магическим образом решить все проблемы, а чтобы эффективнее решать их, создавая пространство между стимулом и реакцией. Медитация была подушкой безопасности, а не обезболивающим.

И эта подушка безопасности, как я понимал теперь, давала реальный результат. Например, она позволила мне признать свои трудности с поведением на публике, а не притворяться, что их не существует. Она помогала мне избегать истерик (например, разбрасывания бумаг в студии) по отношению к коллегам, не важно, могли ли они навредить мне. Но самым важным было предотвращение некоторых выплесков недовольства на Бьянку. Она заметила, что я стал гораздо реже заходить в квартиру в дурном настроении. Ее же единственным поводом для замечаний было то, что ей приходилось ходить на цыпочках, когда я медитировал. Также важно заметить: сама она медитацией не занималась – мне хватало ума не проповедовать дома.

Вот так выглядела суперсила в действии. В случае моей борьбы за программу «Доброе утро, Америка» она не позволяла мне найти лучший выход из ситуации. Но зато она создавала достаточно места в моей голове, и шансы найти этот выход повышались.

Посмотреть на мою войну за место ведущего с точки зрения буддистского понятия «страдания» было целым открытием. В скоротечном мире, где все наши удовольствия утекают как песок сквозь пальцы, я жил так, словно, добравшись до следующей цели, я мог решить все свои проблемы. Я был уверен, что пробравшись на выходные выпуски «Доброе утро, Америка», я буду счастлив – и был шокирован тем, что этого не случилось. Как Джозеф заметил на ретрите, это ложь, которую мы говорим себе всю жизнь: как только мы получим следующий ужин, вечеринку, отпуск, свидание, свадьбу, повышение, проберемся через регистрацию в аэропорту и поглотим горсть палочек с корицей Тети Энни, мы обретем счастье. Но как только мы оказываемся в зале ожидания, приняв 550 калорий сахара и жира перед ужином, мы забываем о лжи, которая подпитывает всю нашу жизнь. Мы говорим себе, что нам поможет сон, пробежка, здоровый завтрак, и тогда все точно станет хорошо. Мы тратим такую большую часть жизни на проталкивание вперед этих «если бы», а зуд все равно остается. Гонка за счастьем становится источником несчастья.

Джозеф всегда говорил, что понимание реальности страдания «склоняет разум к свободе». Может быть, но разговор о просветлении оставался теоретическим и бесполезным, если не смешным. Здесь, в реальном мире люди вроде меня, которых Будда называл «поглощенными земными заботами» должны были бежать за счастьем, и так быстро, как только получается. Мы должны были добывать еду, воспитывать детей, управлять корпорациями и обеспечивать национальную безопасность. Но, как я вскоре должен был убедиться, для достижения этих земных целей медитация могла быть таким мощным инструментом, о каком я даже не мечтал.

«Новый кофеин»

«Тупо».

Так описал свои ощущения от первой медитации рядовой первого класса Джейсон Линдеман, молодой человек с типичной для военных людей прической и постоянным выражением веселья на лице.

– Когда нам впервые приказали этим заняться, – сказал он, – я подумал: «Ну все, понеслась».

Мы с Линдеманом разговаривали возле базы морской пехоты Кэмп‑Пендлтон в южной Калифорнии.

– Значит, Вы ни на секунду не подумали, что это может быть полезно? – спросил я.

– Нет, – без тени сомнения ответил он.

Линдеман принудительно принял участие в научном исследовании на несколько миллионов долларов. Его инициировало командование корпуса морской пехоты США. Генералы приказали сотням солдат заняться практикой, чтобы проверить, станут ли они более сосредоточенными, эффективными и выносливыми воинами.

Научный взрыв подогрел интерес морской пехоты к практике, которая раньше в военном мире считалась ересью. Исследование показало, что ежедневная медитация помогает излечить или хотя бы предотвратить впечатляющий список недугов. Что еще соблазнительнее – она может эффективно стимулировать работу мозга. Я впервые попробовал медитировать благодаря исследованию о влиянии практики на артериальное давление. Теперь это казалось пустяком. Нейробиологи сканировали мозг и выяснили, что во время медитации можно наращивать серое вещество – так же, как можно увеличивать бицепсы, поднимая тяжести.

Это исследование у многих поменяло отношение к медитации. Даже заядлые скептики теперь развивали у себя осознанность. Это ставило крест на старом представлении о том, что медитация делает людей «ну совсем безнадежными».

* * *

Когда Экхарт Толле заявил, что пережил духовное пробуждение после того, как слышал голоса и жил несколько полных благодати лет на скамейках в парках, я сразу подумал, что это ерунда на постном масле. Когда Гольдштейн сказал, что он частично просветлен, я не мог совместить это с его совершенно адекватными выступлениями. Но когда микробиолог, который необъяснимым образом похож на моего отца, рассказал мне о внезапном медитативном «видении» – то есть «вспышке», которая по его убеждению вмиг изменила мир – я купился на это.

Джон Кабат‑Зин был полной противоположностью Джю‑Бу. Он связался с бандой Эпштейна и Гольдштейна в шестидесятых. Они познакомились и постоянно общались в элитных университетах Бостона, ездили на медитационные ретриты в Индию. Как и остальные, он был невероятно образованным (Массачусетский технологический институт) и был с северо‑востока (Манхэттен). Что делало его особенным, так это агрессивный отказ говорить о карме, перерождении и просветлении. Поэтому он так редко упоминал свое «видение». И все же это мудреное озарение вызвало уже упомянутый научный взрыв.

Видение возникло весной 1979 года в IMS, центре медитации, который организовал Джозеф с другими Джю‑Бу в маленьких городах Массачусетса. Кабат‑Зин, в те времена цитолог, медитировал в своей комнате на третьем этаже главного здания. Это был десятый день двухнедельного ретрита.

– В какой‑то момент появилась эта вспышка, – рассказал он мне. – Множество идей и зрительных образов – они появились в течение десяти секунд – ну, то есть это было невероятно насыщенно – и я понял, чем буду заниматься до конца своей жизни.

Джон рассказывал мне эту историю на интервью для программы «Вера», в пустом конференц‑зале на третьем этаже ABC News. Он говорил, что раньше рассказывал ее лишь однажды. Мой собеседник был невысокого, то есть примерно моего, роста с четкими и приятными чертами лица. Ему было за 60, его волосы седели и слегка теряли густоту, но выглядел он очень энергичным.

Видение Кабат‑Зина заключалось в следующем: можно распространить медитацию среди широкой аудитории. Только для этого нужно использовать «язык, который все понимают все, а не тот, на котором говорят буддисты». Поэтому после ретрита Джон поехал домой и придумал «Технику снижения стресса с помощью медитации» или ТССМ. Это была самая обычная буддистская медитация, только без метафизики. С самого начала он поставил перед собой невероятные цели. «Я понял, что это изменит мир», – сказал он. Для моего отца это была отличная иллюстрация того, что буддизм не уничтожает амбиции.

Первым делом Джон уговорил своих начальников поработать в небольшой клинике в университете Медицинского Центра Массачусетса. Там он заметил, что пациенты, не поддающиеся лечению, с диагнозами вроде хронического болевого синдрома или рака на последней стадии, часто остаются без внимания. Он начал учить таких пациентов справляться с симптомами без лекарств, с помощью принятия, а не борьбы. «Речь идет не о какой‑то волшебной вещице из грошового магазина, которую ты вдохнешь, выдохнешь, и сразу все станет хорошо, – ты вылечишься от рака. Нет, мы говорим о самой сложной в мире работе – быть с самим собой и не осуждать окружающих». Будучи ребенком 60‑х, Зинн имел странную манеру – разговаривал как уличный парень из Нью‑Йорка, но при этом так же эмоционально, как Джек Ханди[40]. Он говорил: «Вы можете добиться невероятных ощущений – обнимите их, как мать обнимает своего ребенка».

Несмотря на тягу к красному словцу, Кабат‑Зинн оказался редким сочетанием жесткости и эффективности. Его ТССМ очень быстро стала приносить плоды. Его пациенты говорили, что это работает. После нескольких недель ежедневных медитаций они заявляли, что установили новый вид отношений со своей болью. Его клиника росла. Билл Мойерс посвятил ему выпуск своей передачи (He was profiled by Bill Moyers on PBS). Кабат‑Зинн писал бестселлеры. Он подготовил целую армию преподавателей ТССМ, которые разъехались по всей стране и даже за ее пределы, чтобы учить других. Курсы были короткими: либо ретрит на 5 дней, либо восьминедельный курс, участники которого собирались раз в неделю и ежедневно занимались практикой дома. Среди них были не только больные люди: здоровые тоже стремились к осознанности.

Тем не менее, где Кабат‑Зинн действительно оставил свой след, так это в базовой науке, потому что наличие простого и ясного всем отчета по медитации позволяло легко протестировать ее воздействие на пациентов. В течение последующих десятилетий ТССМ подвергалась тысячам исследований, результатом которых стал до смешного длинный список благотворного воздействия медитации. Она снижала уровень гормонов и стимулировала иммунную систему. Она частично избавляла от симптомов астмы, псориаза и синдрома раздраженной кишки. Она снижала стресс у больных раком и помогала старикам справляться с одиночеством. Она снижала рецидивы клинической депрессии и наркозависимости. Она помогала людям бороться с импульсивным обжорством и курением. Она делала офисных работников более внимательными, спасала школьников с дефицитом внимания и повышала результаты GRE[41]. Короче говоря, осознанность разве что не помогала разговаривать с животными и гнуть ложки силой разума. Медитация, некогда часть контркультуры, теперь была в центре научного интереса.

А потом это превратилось в научную фантастику. Исследователи наблюдали мозг медитирующих. На первые полосы попало гарвардское исследование результатов магнитно‑резонансной томографии. Оно выявило, что после восьминедельного курса ТССМ у людей уплотнилось серое вещество в участке мозга, который отвечает за самоощущение и сопереживание. В то же время участок мозга, связанный со стрессом, заметно уменьшился. Это исследование подтвердило силу метода «ответ, а не реакция». Зоны, в которых серое вещество сжалось, с точки зрения эволюции являются самыми старыми частями человеческого мозга, они находятся прямо над позвоночником. Там живут наши инстинкты, один мой знакомый назвал их «зонами, чтобы хотеть, не хотеть, заняться сексом или убить». И наоборот, уплотнившиеся участки – более новые части мозга, это префронтальная кора, которая помогает нам контролировать природные позывы.

Другое исследование, на этот раз Йельского университета, обратило внимание на часть мозга под названием «сеть пассивного режима работы мозга». Она включается, когда мы блуждаем в собственных мыслях – копаемся в прошлом, представляем будущее или не можем отвлечься от настоящего. Исследователи обнаружили, что медитирующие выключают эту зону не только во время практики, но и после ее окончания. Другими словами, медитация создает новый режим работы мозга. На самом деле, я чувствовал это на себе. Я заметил, что создаю что‑то вроде ностальгии в настоящем, останавливая бессмысленный разговор с самим собой. Тогда я замечаю, что происходит вокруг. Поток горячего зловонного воздуха из отдушины в метро по дороге на работу. Ковром расстилающиеся огни ночного города в иллюминаторе самолета. Рябь на воде, бросающая волнистые блики на борт катера, когда я снимаю репортаж в Вирджиния‑Бич. В те моменты, когда мне удавалось отключить свой обезьяний ум и просто посмотреть на то, что происходит, я получал маленькую дозу счастья, которое испытал на ретрите.

Кабат‑Зинн со своими коллегами быстро понял, что исследование находится в зачаточном состоянии. И все же оно уже на этом этапе сумело уничтожить одну из старейших догм нейробиологов. Она гласила: когда мы взрослеем, мозг останавливается в развитии. Этот пережиток прошлого заменило понятие «нейропластичности». Оказывается, мозг непрерывно изменяется, реагируя на переживания. Нейропластичность означает, что можно развивать свой мозг с помощью медитации так же, как мы развиваем свое тело с помощью упражнений.

Эта мысль шла наперекор привычному представлению о счастье. Мы можем заметить его даже в языке. Например, английское слово «happiness» (счастье) содержит корень «hap» (удача). Тепреь же наука показала, что уровень нашего благополучия, стойкости и контроля импульсов – не врожденная характеристика, а значит, мы не должны относиться к нему как к fait accompli [42]. Мы можем тренировать разум как механизм, через который мы пропускаем всю свою жизнь. Счастье – это умение.

* * *

Среди людей, которых вопреки моим ожиданиям наука смогла переубедить, были две требовательные и успешные женщины. Они занимали почетные места в моей душе.

Моя мать – самый первый скептик в моей жизни и разрушитель образов Бога и Санта‑Клауса – была очень впечатлена гарвардским исследованием на тему уплотнения серого вещества. Прочитав об этом в Интернете, она попросила меня купить ей на Рождество самоучитель медитации. Через несколько недель она прислала мне восторженное письмо. Она писала, что после чтения книги решила попробовать медитировать в такси по дороге в аэропорт. Ей удалось сосредоточиться на дыхании и ни разу не отвлечься во время всей поездки. Затем она начала сидеть по 30 минут в день, в то время как мне понадобился год, чтобы прийти к этому. Примерно так разделились мои чувства в ответ на это сообщение: 80 % одобрения, 17 % смущения, 3 % досады.

Еще через несколько месяцев уже оба моих родителя, когда приехали в Нью‑Йорк, наперебой рассказывали о том, как медитация помогла маме перестать храпеть (как именно им в этом помогла медитация, они не смогли ответить). Но, несмотря на мой ярый энтузиазм, папа все еще не склонялся к медитации – и теперь мне хватало ума не давить на него.

Второй женщиной, которая внезапно оказалась расположена к медитации, стала Дайана Сойер – золотой стандарт профессионального усердия. Она была одним из самых умных и жадных до информации людей, которых я знал. Она читала все газеты и журналы, известные человечеству. Она писала и переписывала собственные репортажи вплоть до начала эфира. Когда она готовилась к интервью или освещению главных событий недели, ей удавалось запомнить скрытые, но очень красноречивые подробности. Когда мы работали над текстами, она задала мне неизбежный, неожиданный и проницательный вопрос, на который у меня не было ответа.

Сначала моя практика была поводом для шуток. Дайана долго подкалывала меня на тему «праведности». Она шутила над моей здоровой диетой, занятиями физкультурой и воздержанием от выпивки и кофеина. Недавно я бросил и то, и другое – не потому что стал принципиальным йогом или что‑то вроде того, а потому что с возрастом мое тело уже не могло выносить их. Дайана, кстати, могла выпить пять банок энергетического напитка и ничего не почувствовать, а я после такой порции отправился бы в реанимацию.

Когда она шутила надо мной, я пытался защититься и рассказывал о своих пристрастиях к сладостям и чизбургерам. Мне не хватало смелости сказать ей, что раньше я употреблял дикое количество кокаина, что привело к приступу паники в нескольких метрах от нее.

Я боялся, что после рассказа о медитации Дайана только закатит глаза. Я выслал ей письмо с предложением сделать передачу о том, как научные исследования заставляют самых разных людей практиковать осознанность. К моему восторгу, она клюнула, и я отправился в очень интересную командировку.

* * *

Когда менеджер по связям с общественностью, крашеная блондинка с гнусавым западным акцентом и леопардовым узором на блузке, начала бросаться фразами вроде «отпустите» и «повернутесь лицом к своим чувствам», я понял, что медитация пытается сбежать из буддистского гетто.

Мы сидели в просторном итальянском ресторане в пригороде Миннеаполиса. Передо мной стояла огромная тарелка салата с вкусными «слегка поджаренными» креветками. Блондинка представляла юриста по имени Дженис Мартурано (она тоже сидела с нами за столом). Дженис удалось, казалось, невозможное – она продвинула идею медитации работникам одной гигантской компании которая владела несколькими брендами сухих завтраков.

Мартурано была жесткой и здравомыслящей. Она работала представителем корпорации «Дженерал Миллз»[43]. В 2000 году она потеряла обоих родителей, плюс была вовлечена в невероятно сложный процесс присоединения компании «Pillsbury». Трудный период тянулся целых полтора года, и ей очень нужно было сделать перерыв. Но она была не из тех, кто ходит в спа‑салоны. Мне очень трудно было бы представить ее с огурцами на глазах, завернутую в водоросли. Она слышала о научном исследовании медитации, и для ее скрупулезного аналитического ума это было то, что нужно. Она услышала о ретрите, который проводил Джон Кабат‑Зинн, и решила посмотреть на это.

Ей понравилось. Это не было похоже на ванну с пеной из рекламы, наоборот. Она сразу увидела пользу. «Это не релаксация или очищение ума, – сказала она. – Это скорее тренировка ума». Вернувшись на работу, Дженис поняла, что ежедневные медитации повысили ее эффективность. Мне было необыкновенно приятно слышать, что человек с опытом в медитации описывает ее не как «духовное» упражнение, а как что‑то, что делает человека «хорошим лидером», «более сосредоточенным» и способным к «креативности и развитию». Ей не нравился даже термин «снижение стресса». «Для большинства из нас, – говорила она, – стресс вовсе не плох. Он помогает нам держаться в строю». Мне понравились ее взгляды – такая теория медитации оставляла место для «платы за безопасность».

Несколько лет после первого ретрита Дженис медитировала «в чулане». Когда же она наконец решила открыться, многие из ее коллег заинтересовались. «Люди говорили мне: „ Ах, вот как ты умудряешься сохранять спокойствие во время этих безумных совещаний “». Она начала проводить занятия и свои ретриты. К моменту нашего знакомства она натренировала уже сотню работников, включая блондинку в леопардовой блузке.

Наутро после ужина в итальянском ресторане мы сняли интервью с Мартурано в офисе «Дженерал Миллз». Все, кого я там видел, были серьезными и дружелюбными, у всех были решительные манеры, и все говорили с тянущим среднеамериканским акцентом. В каждом здании офисного комплекса были комнаты для медитации, полные дзафу и матрасов для йоги, и это усилило мое впечателение.

Мартурано добилась успеха в освоении осознанности в этой среде, потому что преподносила практику как преимущество для амбициозных людей. У нее была целая уйма полезных советов, которые касались далеко не только занятий медитацией в зале. Один из ее советов был для меня своего рода вызовом, потому что он подрывал основу моих профессиональных убеждений.

– Итак, вы говорите, что я не могу делать несколько дел сразу? – спросил я, когда мы приступили к формальному интервью.

– Нет, это не я так говорю, – ответила она. – Согласно нейробиологам, у нас просто нет такой способности. Многозадачность – это компьютерный термин. У нас же только один процессор. Мы просто не способны на это.

– Сидя за столом и лихорадочно делая сразу семнадцать дел, я считаю себя умным и эффективным, а вы утверждаете, что я зря трачу время?

– Да, потому что когда вы переключаетесь с одной задачи на другую, ваш мозг сам возвращается к первой и не может понять, на чем он остановился. Поэтому ему нужно сделать пару шагов назад и снова включиться, и как раз тут он и теряет продуктивность.

Проблема многозадачности, конечно, встала острее после момента, который называют «информационным блицкригом». Для того чтобы не обращать внимание на мигающий красный огонек телефона, требуется нечеловеческая сила; оповещение о новом сообщении – как пение сирен. Ученые даже придумали специальный термин: «непрерывное частичное внимание».

Мартурано рекомендовала кое‑что радикальное: в каждый момент времени делай что‑то одно. Когда говоришь по телефону, говори по телефону. Когда ты на совещании, совещайся. Выдели час для электронной почты, а потом выключи экран компьютера и сосредоточься на том, чем занимаешься.

Еще один совет: делать небольшие перерывы в течение дня. Она называла их «содержательными паузами». Например, вместо того чтобы ерзать или барабанить пальцами, пока включается компьютер, подумай пару минут о своем дыхании. Когда ты за рулем, выключи радио и положи обе руки на руль. А когда идешь с одной встречи на другую, оставь телефон в кармане и почувствуй, как твои ноги двигаются при ходьбе.

– Будь я самураем, преданным свой компании, – сказал я, – я бы остерегался пауз, о которых вы говорите. Я бы решил, что мои конкуренты не делают остановок, а работают все время.

– Да, но это означает, что паузы вам не помогают. Эти паузы – способ заставить себя думать яснее и лучше сосредоточиться на том, что важно.

Это было очередной угрозой моим убеждениям. Долгое время я был уверен, что беспрестанное планирование – ключ к успеху. Мартурано же утверждала, что слишком сильное движение в голове непродуктивно. Когда ты мечешься от одного дела к другому, постоянно о чем‑то думая или отстреливаясь от входящей информации, ум устает. Ты разжижаешься и принимаешь не те решения. Мне стало понятно, как остановка даже на несколько секунд вопреки интуиции могла бы добавить пользы, а не отнимать ее. Это было практическим дополнением к мантре Джозефа «нужно ли это?» Нужно было не отключиться от реальности, а наоборот, максимально включиться в нее.

На самом деле, наука подтвердила, что небольшие паузы – ключ к креативности и развитию. Согласно исследованиям, самый продуктивный способ придумать отличную идею звучит так: сначала нужно усиленно поработать, сосредоточиться и поразмышлять – а дальше просто ждать – идея приходит сама. Сделай что‑нибудь другое. Речь не обязательно идет о медитации, просто сделай что‑то, чтобы расслабиться и отвлечься. Позволь подсознанию поработать – соединить что‑то, что находится в разных частях мозга. Конечно, этот метод тоже казался мне нелогичным. В моем понимании при столкновении с серьезной проблемой нужно было пробираться через нее, ни на секунду не расслабляя мозг. Но лучшие решения всегда приходят тогда, когда тебя перестает терзать ощущение неопределенности. Поэтому многие кричат «эврика», когда принимают душ. Поэтому у Кабат‑Зинна было видение на ретрите. Поэтому когда Дона Дрейпера[44]спрашивают, как он придумывает свои гениальные слоганы, он отвечает, что весь день думает, а вечером идет в кино.

Дженис Мартурано поймала волну. Медитация входила в моду в больших компаниях. Ее практиковали не только в «Дженерал Миллс», но и в «Этна», «Проктер‑энд‑Гэмбл» и «Таргет»[45]. В Таргет я был во время командировки от Дайаны – я посетил там занятие «Медитирующие торговцы», которое они проводят в своем офисе раз в неделю. Осознанность также преподавали в школах бизнеса, о ней без насмешек писали в газете «Дневник Уолл‑стрит» и журнале «Гарвард бизнес ревью». На сугубо деловом портале financial‑planning.com появилась статья с «советами по медитации для консультантов». Люди, занимающие высокие посты, использовали осознанность для того, чтобы не доводить каждый спор до ситуации «борьба или бегство». Они пытались, чтобы каждый звонок и письмо не пели голосом сирены. Эта мода была особенно заметна в Силиконовой долине – медитацию там начинали воспринимать как что‑то вроде обновления операционной системы. В компании Google инженерам предлагали пройти тренинг под названием «Нейронное взламывание». Статья в журнале «Уайрд»[46]упомянула медитацию как «новый кофеин» технологического мира.

Вокруг этой ярмарки прыгали не только корпорации, но также и школы, тюрьмы, Лесная Служба США и, конечно, морские пехотинцы, которые активно рассматривали медитацию в качестве способа достичь своего рода психологической «смены режима» в своих войсках. Последним пунктом моей командировки была база Кэмп‑Пендлтон, в которой я встретил рядового первого класса Линдемана, медитирующего не по своей воле.

Эксперимент среди морских пехотинцев проводила Лиз Стэнли, миниатюрная женщина с короткой стрижкой и руками настоящего йога. Она была опытным солдатом и профессором науки о безопасности в Университете Джорджтауна. По ее словам, осознанность должна была снижать посттравматический синдром и делать рядовых не только более стойкими эмоционально, но и более эффективными. Согласно ее теории, практика должна была повысить «комплексную осведомленность» (или, как она это называла, «паучье чутье»), а также снизить подверженность к обычной тактике – провоцированию неадекватной реакции. «Противник рассчитывает на то, что наши солдаты активны, – говорила она. – Они смешиваются с толпой, вызывают страх, смятение, сражаются нечестно, они создают желание отомстить. Тогда наши солдаты отвечают слишком активно, и это склоняет население на сторону повстанцев». Идея была великолепна: медитация могла быть тактикой в неравном бою. «В этом нет никакого восхваления, – сказала она мне с ударением. – Ни намека». По убеждению Стэнли, в недалеком будущем может настать момент, когда медитацию включат в базовую подготовку всех морских пехотинцев.

Вначале Лиз Стэнли встретилась с некоторым сопротивлением (мне кажется, вояки думали: «Кто эта странная женщина и что она делает?»), но потом многие солдаты полюбили медитацию. Даже рядовой первого класса Линдеман поменял свое мнение. Он сказал мне, что ему стало проще успокаиваться после стрессовых ситуаций. «Сначала медитация показалась мне ерундой, – сказал он. – Но потом я начал замечать, что что‑то меняется. А потом я пошел дальше и начал что‑то понимать».

* * *

После съемки всех этих репортажей я тоже пережил внезапное «видение». Оно не было таким кардинальным, как у Кабат‑Зинна, но тоже возникло в неожиданный момент.

Продюсеры выходных выпусков «Доброе утро, Америка» набили машину камерами, затолкали туда ведущих, ввели в навигатор координаты и назвали все это «Самой дешевой поездкой по Америке». Фокус заключался в следующем: отправить изнеженных телезвезд за сотни километров в кемпинг на побережье, чтобы они ставили палатки, готовили еду и шутили. В этой уловке был элемент «полезных новостей» – экономика все еще была в упадке, и передача должна была содержать полезные советы о бюджетном семейном отпуске.