Благодарности переводчика на русский

Предисловие Дэниэлл Гоулмвнл

обобщает, что к чему в медитации шаматхи. При этом существу­ют целые библиотеки добротных трудов, которые раскрывают и рассматривают этот же метод и соответствующую область ума. Ален блестяще проясняет множество тонкостей этой богатой литературы, хотя для серьезного обучающегося все равно оста­ется обширное поле исследования.

Как и во всякой созерцательной традиции, в этой есть скры­тая, но жизненно важная составляющая движения по пути: сведущий учитель. Особенно на высотах медитации шаматхи эти указания традиционно требуют дополнительного руко­водства в виде глубинных ключевых наставлений — насущно важные тонкости и поправки всегда сообщались учителем уче­нику устно, и эти наставления оживляют печатное слово. Тем, кто хочет идти по пути, который Ален предлагает в этой книге, такой учитель — обязательное условие.

И все же любой из нас, как подчеркивает Ален, может из­влечь из этого материала пользу, укрепив внимание. Диапазон читателей, кому предназначена книга, простирается от тех, кто испытывает полный дефицит внимания до естественно ода­ренных развитой способностью сосредоточения и даже зрелых созерцателей. К кому бы мы себя ни причислили, «Революция внимания» предлагает практические шаги, которые приве­дут нас на следующий уровень и нам в награду достанутся его плоды.

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Революция внимания —третья книга серии «Парчо­вые свитки», задуманной как собрание классических текстов Дхармы Будды с берегов Ганги, переведен­ных на русский язык. В нее войдут коренные тексты традиции и толкования к ним. Автор этой книги — современный учитель Дхармы Б. Ален Уоллес, человек, наделенный талантом соеди­нять знание, что веками осваивалось созерцателями разных буддийских и небуддийских школ медитации. Эта работа — от­ражение способности, благодаря которой книга стала уникаль­ным и уже признанным созерцателями всего мира пособием по медитации созерцательного покоя (санскр. шаматха, тиб. мине). Традиционно обучение шаматхе подразумевает воспита­ние покоя. Но, как замечал Чогьям Трунгпа Ринпочё [1], «говоря о развитии покоя, мы не имеем в виду развитие спокойного состояния как такового, скорее речь идет о простоте». Это важ­ная ремарка. И ее глубину можно выяснить в собственной меди­тации и в контексте буддийского умонастроения в целом. По­этому книга интересна еще и тем, что Ален Уоллес раскрывает

более широкие горизонты, а не только делится своим опытом и знанием в узкой области одного предмета шаматхи. Он встра­ивает покорение вершин созерцательного покоя в контекст че­тырех безмерных качеств и четырех мыслей, что разворачивают ум к Дхарме, как это и преподносится в классическом образо­вании традиции тибетского буддизма.

Воспитание Четырех безмерных качеств (санскр. натура брахмавихара) — неотъемлемая часть ежедневных занятий со­зерцанием. Вихара в переводе с санскрита дословно означает «обитель», «место пребывания», что в данном случае озна­чает состояние ума, в котором пребывают те, кто достиг высот медитации. Коренной текст этой медитации-молитвы состоит всего из четырех строк:

Пусть все живые будут счастливы и наслаждаются причинами счастья;

Пусть они избавятся от страдания и его причин;

Пусть они не разлучаются с высшим блаженством, где нет страдания;

Пусть все живут в великой беспристрастности,

не привязываясь к родным и не отвергая посторонних.

Каждая строка посвящена одному безмерному качеству: добро­желательности (санскр. майтри, пали метта)_у состраданию (санскр. каруна), радости сопричастности (санскр. мудита) и беспристрастности (санскр. упекма). Без воспитания этих качеств, как говорит традиция, не стоит надеяться на достиже­ние высот медитации шаматхи, а если вы их и достигнете, их не удастся удержать надолго. И потому ценность этой книги еще и в том, что автор проводит нас по каждому из них, начиная с самых простых первых шагов, которые позволяют со временем раскрыть всю бездонность этих состояний сознания, развив которые, созерцатель не озабочен лишь собственными интере­сами. Они безмерно раскрываются до махамайтри, махакаруны, махамудиты и махаупекши — где мах£ означает «великий», V- и тогда их по праву можно величать обителями арьев. Воспи­танию этих качеств, а также медитации тонглен, с которой читатель уже знаком по «Бодхичарьяватаре» и которая объ­единяет качества доброжелательности и сострадания на основе беспристрастности, в книге посвящены интерлюдии.

Книга изобилует цитатами из классических источников индо-тибетской традиции, школ Тхеравады и Дзокчен: Будда- госы, Асанги, его брата Васубандху, Шанти девы, Камалашилы, Падмасамбхавы, Цонкапы, Лераба Аингпы, Дуджома Лингпы и современных научных источников. Читателя, вероятно, пора­дуют несколько приложений, которые, бесспорно, — достойное украшение этой книги.

В Приложении 2 для ценителей классической буддий­ской литературы — отрывок из сочинения Арья Асанги «Шравакабхуми» («Стадии слушателей») —труд, написанный в V веке. Он служит не только прекрасным примером подроб­ного изложения популярных методов медитации, но и богат по стилю, что присуще ранним сочинениям на санскрите: «бо­жественные длинноты», неспешные повторы и тщательность в мелочах напоминают точно выстроенные, изысканные, утон­ченные пассажи музыкальных сочинений позднего барокко или раннего классицизма в миниатюрах-багателях Бетховена, или музыкальные формы древнеиндийской музыки, что на­чинаются ясным высказыванием, которое развивается в из­ящно выписанных вариациях, напоминающих тянущиеся в бесконечную ввысь струйки нады — завитка над некоторыми санскритскими буквами-слогами, к примеру, ОМ, — и затем закругляется утвердительным завершением. Этот музыкально- поэтический прием повторяется вновь и вновь, создавая ощу­щение завершенности каждого мига. Такой подход к литерату­ре неудивителен: в ведущих буддийских монастырях древней Индии — Наланде и Викрамашиле — приверженные изучали пять наук, одна из которых — музыка. Представленный в При­ложении 2 фрагмент из Шравакабхуми говорит об анапанаса- ти_у или памятовании дыхания, о четырех обителях арьев (что читателю, вероятно, знакомо как четыре благородные истины) и о четырех пристальных применениях памятования — памя­товании тела, чувств, ума и дхарм.

Приложение 3 — статья Б. Алена Уоллеса «Шаматха в ин­дийской традиции». В ней метод созерцательного покоя рас­сматривается с классической точки зрения индийской тради­ции буддизма. В этой статье — несколько превосходных цитат из индийских и тибетских источников, ранее не публиковав­шихся на русском языке: высказывания Будды из Палийского канона, изречения Майтрипы, выдержки из сочинения Пан- чена Лозанга Чокьи Гьялцена «Прямой путь джин: коренной текст драгоценной традиции Махамудры Гелук и Кагью», а также золотые наставления из произведений Падмасамбхавы и Дуджома Лингпы: «Естественное освобождение» и «Суть ваджры».

В Приложении 4 представлено интервью Б. Алена Уоллеса с Бхиккху Бодхи «Что случается с арахантом после смерти?» В этой беседе Ален Уоллес затрагивает ряд важных вопросов, где понимание обусловленного сознания ранних буддийских школ в значительной мере отличается от толкования этих тем в традициях Махаяны и Дзокчен. Автор также выражает со­мнение, что позиция приверженцев концепции «угасания», «устранения», или «прекращения», в буддизме Тхеравады соответствует воззрению Будды. В этом интервью есть также цитаты из Палийского канона и из сокровища ума Дуджома Лингпы «Суть ваджры» (традиция Дзокчен). Интервью изо­билует буддийскими терминами на санскрите и на языке пали. Решив не увлекаться расшифровками и толкованиями, а позво­лить читателю самому насладиться глубиной темы и изощрен­ностью языка, мы не стали загромождать текст дополнительны­ми примечаниями и добавили лишь некоторые эквиваленты понятий и ударения к санскритским и палийском словам, что­бы помочь сориентироваться в произношении подчас незнако­мых слов буддийской терминологии.

В конце книги — Словарь понятий, составленный пере­водчиком по следам учений Алена Уоллеса и на основании данной книги; эти дополнения, как и все приложения, кроме таблицы 1, — особенность русского издания.

Что касается терминологии, мы продолжаем искать под­ходящие и укорененные в языковой традиции родного языка эквиваленты слов, которые могли бы глубже описать утончен­ные высоты сознания. Это не настолько простая задача, как мо­жет показаться. Язык Дхармы Будды оттачивался столетиями, сначала на пали и на санскрите, затем на тибетском, а в наше время — ив западных языках, включая русский. Иногда сло­ва, достаточно точно отражающие смысл, не удовлетворяют и видятся формальными. А формальное понимание предме­та не помогает ни оттачивать грани интеллекта, ни покорять высоты созерцательных состояний. В этой книге мы столкну­лись с этой неудовлетворенностью относительно двух качеств сознания подосновы (санскр. алаявиджняна). В целом их три: блаженство, лучезарность и бессодержательность, или неумоз­рительность. Блаженство легко ассоциируется с «благостью», со словом, которое не так часто употребляется в современной

жизни по понятным причинам, хотя именно благостное состо­яние безмятежности и покоя — одно из неотъемлемых качеств стройного ума. Словарь Дмитрия Николаевича Ушакова от­носит его к устаревшим и книжным, а в других словарях встре­чается такое его толкование, как «кротость». Очевидно, что качество кротости, смиренности, также воспитывается на пути шаматхи, как совершенно ясно показал махасиддха Шантидева в шедевре литературы Махаяны VIII века «Бодхичарьяватара. Путь бодхисаттвы». Благость рождается вследствие наблюде­ния за состояниями ума, и кротость, одна из ее граней, — бес­спорно, неотъемлемая часть здравости ума. В этой книге, тем не менее, мы оставили понятие «блаженство», не упуская из виду и этот подтекст «благости».

Еще одно из трех качеств шаматхи — бессодержательность, или неумозрительность. Это понятие весьма обширно; хотя оно и подразумевает отсутствие какого бы то ни было наполнения, а это не только мысли, но и прочее содержимое пяти созна­ний чувств, неуравновешенности ума (санскр. клеша), а в бо­лее общем смысле — все, что находится в полях восьми видов сознания (санскр. аштавиджняна). Однако, мы в этой книге предпочли этому слову другое, на наш взгляд, гораздо менее формальное: бездумье, бездумность. В нем слышится и «отсут­ствие думания», и «отсутствие озабоченности» в целом, и это слово глубже по смыслу, чем «бессодержательность». В данном контексте «отсутствие дум» предполагает не только отсутствие мыслей, но и отсутствие любого иного содержимого, что опи­сывалось выше. В некоторых случаях это понятие звучит как «бездумное ничто», при описании подосновы, что еще ближе к английскому vacuity. Но, еще раз подчеркнем, оно предпо­лагает не только отсутствие вымыслов, домыслов и иных узо­ров умозрительности в целом, но и отсутствие любого иного наполнения. Так что это понятие — еще одна условность языка, которую важно расшифровать в собственных созерцательных переживаниях и постижениях.

Продолжая искать в родном языке более точное выражение санскритского понятия клеша, мы ввели в этой книге слова, которые, по нашему мнению, совершенно точно определяют это понятие: расстроенность ума, сумбур ума и чувств, шаткость, сумятица, неразбериха, разброд, разлад и смятение. Все эти эквиваленты мы применяем наряду с «неуравновешенностью ума», «болезненными состояниями ума», «невротическими склонностями ума», которые читатель уже встречал в первых книгах этой серии, ибо все они раскрывают разные грани по­нятия «клеша».

Эта книга рассчитана и на новичков в медитации, и на зре­лых созерцателей. Она прочерчивает весь путь от обычного неуравновешенного ума к высотам созерцательного равно­весия. Как записано со слов Будды в «Сутре нисхождения на Ланку»[2]:

«Когда ум успокаивается, наступает освобождение дхьяны, и это последний плод самйдхи и высвобождение самйпатти[3]».

Каждый обладает природой будды — изначальным сознанием, исконным осознаванием. Но мы порой проходим свой жизнен­ный путь, лишь едва касаясь чистых глубоких вод нравственно неопределенного сознания подосновы (санскр. алаявиджняна), что расступаются, если покорена шаматха, и значительную часть жизни проводим в мутных водах своей психики, смя­тенности ума и невротических склонностях, неустанно ове­ществляя то, что не имеет вещественной подоплеки, уплотняя и без того тугие материалистические воззрения, что никогда не удовлетворяют. Как сказал индийский махасиддха Сараха в песне поведения йогина «Доха радже»[4]:

Хоть сотни ламп зажгутся в доме, Во тьме останется ослепший, Пусть мудрость всюду проникает, Но для невежды — далека.

Через века чилийский поэт Пабло Неруда в поэме «Посвящен­ный» отозвался за всех сразу:

И в судорогах бытия я сплю и сплю, При свете белого дня я иду в тени.

Не революция ли это? Не то ли время, когда без привержен­ности своей глубинной природе невозможно найти и капли удовлетворения в сиюминутных радостях, в суете непрестан­ной повторяемости обусловленного бытия?

Баулия А. Дживан, Пуэрто делъ Тигре, 2015

конца XIX века психологи и нейробиологи изучают внимание, но почти все их исследования сосредоточе­ны на людях с вниманием обычным или ослабленным. Многие исследования были посвящены, к примеру, длитель­ности внимания людей, которые смотрят на экраны радаров, водят самолеты или играют на музыкальных инструментах. Эти усилия не дали никаких прозрений о том, можно ли вни­манию обучиться. Также они не показывают, можно ли пере­ключать внимание, развитое применительно к одному дей­ствию, на другое.

Хорошо известно, что наша способность сосредоточи­ваться зависит от продолжительности сна, от объема стресса, влияющего на нас, и от прочих факторов. И польза от сосредо­точенного внимания настолько же очевидна, как и ущерб, нано­симый его нарушениями. Потому и поразительно отсутствие научного знания, как исцелять нарушения внимания. Многие ученые просто допускают, что человеческому уму свойственна шаткость и с этим ничего не поделаешь. Основной довод этой книги: можно не просто увеличить протяженность сосредото­чения, но и радикально повысить его качество на длительное время.

Пока ученые пытаются понять ум исследованиями и сви­детельствами извне, созерцатели тысячелетиями исследуют его субъективным способом — изнутри. Такие исследования природы ума и есть медитация, а по-настоящему действенная медитация невозможна без сосредоточенного внимания. Не­развитый ум колеблется между угнетенностью и возбуждением, между суетливостью и скукой. Поэтому воспитание устойчи­вости внимания в течение веков было важной частью созер­цательных традиций, собравших богатое наследие методов и их практического применения. Это обширная сокровищ­ница традиционных искусных средств* — прекрасное начало поиска способов, которыми можно обогатить внимание.

В буддийской традиции это учение известно как шамат­ха (произносится «шамата»). Шаматха — путь воспитания внимания, достигающий таких высот, где внимание можно без усилий поддерживать часы напролет. Бум буддийских учений и учителей на Западе принес и неисчислимую пользу тем, кто страдает от нездоровых последствий современной жизни — беспокойства, потребительства и головокружительной ско­рости, а также и не новых проблем человечества — старости, болезни и смерти. Будь то памятование или бдения дза-дзен, умозрительные подходы вроде воспитания ума и постижения коанов, пение мантр или медитации поклонения — весь об­ширный свод буддийских и вдохновленных буддизмом искус­ных средств органично прижился в культурах исторически небуддийских. Примечательно, однако, что многие созерца­тельные традиции сегодня не слишком-то сосредоточиваются

Искусные средства (санскр. jwiji) и мудрость (санскр. праджня) — две главные составляющие буддийского пути.

воспитанию длительного внимания. Некоторые современные учители традиции буддизма Тхеравады говорят, что для меди­тации прозрения нужна лишь «кратковременная шаматха», а это подразумевает, что нет насущной необходимости в под­держиваемом сосредоточенном внимании. Ценность шаматхи признавали в традиции раннего китайского буддизма, но со­временный Дзэн не учит средствам, специально созданным, чтобы воспитывать равновесие внимания длительными и стро­гими методами, отдельными от прочих медитаций.

А вот тибетский буддизм дает подробные наставления, как достичь длительного сосредоточенного внимания. И потому еще более озадачивает, что среди тибетских медитирующих, как в Тибете, так и за его пределами, лишь немногие приверже­ны длительному освоению шаматхи. Редко кто прислушивается к советам учителей-светил тибетского прошлого, утверждаю­щих, что полноты плодов любых медитаций высокого уровня без шаматхи не достичь. Неустойчивый, склонный к подавлен­ности ум просто не годится ни для какой медитации.

Меня поражает, что обучение вниманию настолько вытес­нено на периферию исследования как в современной науке, так и во многих созерцательных традициях. Я написал эту книгу, отчасти чтобы восполнить это упущение, как в научных со­обществах, так и в буддийских. Но мое устремление — более общее: дать подспорье всем, кто заинтересован в воспитании способностей внимания во всей их полноте. Когда внимание ослаблено, оно умаляет все, чем мы занимаемся, а если собра­но — обогащает. Медитация шаматхи не требует привержен­ности ни к какой религии или идеологии. Это ключ к равнове­сию ума, польза от которого доступна каждому, кто настойчиво прилагает усилия.

Моя ИСТОРИЯ

Медитация шаматхи привлекала меня с тех самых пор, когда я впервые о ней услышал — примерно с 1972 года. Мое вдох­новение к ней никогда не угасало, и признание ее важности с годами только росло.

Меня зачаровало, что внимание можно воспитать, когда я впервые узнал об этом, обучаясь тибетскому буддизму весной 1972 года. В то время я жил в Дхарамсале, Индия, и слушал указания по воспитанию ума в тибетской традиции, от ламы по имени Геше Нгаванг Дхаргьей. Месяц за месяцем и в после­дующие годы Нгаванг Дхаргьей давал множество подробных учений по разным способам воспитания ума. Но меня особенно впечатлили его слова о воспитании сосредоточенного внима­ния, поскольку я видел невероятную ценность этого в разных начинаниях — и духовных, и светских.

Описания шаматхи, данные ламой, внушали доверие, и предполагаемые результаты выглядели невероятными. Дав указания по шаматхе, Геше Нгаванг предложил нашему классу, в котором была примерно дюжина учеников, помедитировать вместе. Мы все сели на подушки, приосанившись, и старательно сосредоточились на предмете созерцания. Мы думали, что это будет краткое занятие, примерно полчаса. Но лама все сидел и сидел, неподвижный, как скала, а его ученики ерзали, умы их блуждали, а боли в спине и коленях усиливались. В итоге, после трех часов, он вышел из медитации с довольной улыбкой на лице и кротко заметил, что медитация требует усердия.

До конца 1970-х я продолжал обучаться и медитировать в традиции тибетского буддизма в Индии, а затем в Швейца­рии, у многих лам, в том числе и у Е. С. Далай-ламы, к которому я в 1979 году я поступил на службу переводчиком. Десять лет спустя я думал лишь о том, как посвятить себя медитации, и мое сердце выбрало шаматху. Я был весьма вдохновлен, когда Далай- лама, зная мою мечту медитировать, поддержал мое намерение вернуться в Индию и... осваиваться под его наставничеством! Из-за визовых правил Индии я не мог оставаться там дольше шести месяцев, но провел почти все это время в уединенном от­шельничестве в горах над Дхарамсалой. Медитируя с четырех утра до девяти вечера, Я с головой уходил в медитацию — десять занятий ежедневно. Раз в неделю друг привозил еду из деревни, и раз в несколько недель я спускался с горы, чтобы посовето­ваться с Далай-ламой. В том затворе я получал советы от ис­кушенного отшельника Ген Ламримпы, который уже провел к тому времени примерно двадцать лет в уединении.

Я уходил в отшельничество в Индии, на Шри-Ланке и в Со­единенных Штатах до конца 1983 года, когда почувствовал, что пора мне воссоединиться с родной цивилизацией. Заин­тригованный взаимосвязями между буддизмом и современ­ной наукой, я изучал физику, философию науки и санскрит в Амхерстском колледже. Окончив его в 1987 году, я вернулся к шаматхе, на сей раз — на пустынных плоскогорьях восточной Калифорнии. После месяцев уединения я помогал Ген Лам- римпе проводить годичный ретрит по шаматхе в глуши штата Вашингтон.

Следующие шесть летя готовился к получению докторской степени Стэнфордского университета в религиоведении и защи­тил диссертацию по шаматхе. Одновременно я получил развер­нутые указания по Великому совершенству (санскр. махАсандхи, тиб. дзокчен) и Великой печати (санскр. махамудра) тибетского буддизма, предлагающим теорию и медитацию для выясне­ния природы сознания. Сдав все экзамены, я взял академи­ческий отпуск, чтобы пять месяцев осваиваться с шаматхой

в высокогорных пустынях, на этот раз применяя искусные средства Дзокчен. Я считал это своей лабораторной работой, дополняющей мои академические изыскания. По окончании Стэнфорда я четыре года преподавал на факультете религиове­дения Университета Санта-Барбары в Калифорнии, а начиная с осени 2001 года посвятил шаматхе еще полгода в той же вы­сокогорной пустыне.

С 1992 года я работал в разных командах с учеными-ког- нитивистами, изучая психологические следствия воспитания внимания и других видов медитации. Осенью 2003 я основал Институт изучения сознания в Санта-Барбаре, который пред­полагает слияние научного и созерцательного путей исследова­ния сознания. Один из проектов Института — Проект шамат­ха, годичный ретрит на 30 человек с постоянным проживанием, до, в ходе и после которого мы научными методами исследуем состояние участников.

Благодарности

История этой книги началась с того, что моя старинная подруга Линн Куироло неустанно записывала разные мои лекции по шаматхе, что я давал на медитационных ретиртах. Затем она отредактировала эти записи в формате книги, и я их правил далее. В этот момент включился еще один мой дорогой друг и коллега Брайен Ходел — профессиональный журналист, ко­торый вызвался переписать и отшлифовать многие разделы тек­ста. Затем рукопись была представлена на рассмотрение в из­дательство «Wisdom Publications», где Дэвид Киттелстром дал множество ценных советов, благодаря которым рукопись была в корне пересмотрена. Дэвид и еще один редактор из «Wisdom Publications», Сьюзен Бридл, внесли некоторые блестящие

замечания по улучшению этой работы, а Джеймз Эллиот пред­ложил свою бесценную поддержку, готовя текст к публикации. Вот так эта книга пережила много переработок, и каждая следу- ющая\версия, уверен, была лучше предыдущей, и я глубоко при­знателен каждому, кто внес вклад в ее появление. Я искренне надеюсь, что она будет ценна всем, кто хочет уравновесить свой ум, воспитывая шаматху, а также внесет вклад и в научное из­учение внимания и его скрытых возможностей. Хочу выразить благодарность моей жене и всей семье за постоянную поддерж­ку и любовь, которые я ценю превыше слов. И, наконец, моя величайшая благодарность всем моим буддийским учителям, наставлявшим меня в теории шаматхи и в медитации. Я в нео­платном долгу перед ними — ив глубочайшем почтении к ним.

Б. Ален Уоллес

Благодарности переводчика на русский

История книги на этом не закончилась. Впервые я услышала о ней в монастырском институте Мингьюра Ринпочё «Тергар» в Бодхгае, на севере Индии. Она была в списке литературы, изу­чение которой требовалось, чтобы успешно пройти отборочную сессию на двухмесячный ретрит по шаматхе, который проводил Ален Уоллес в Академии ума в Пхукете, Таиланд. Поскольку я подала заявку в эту Академию, мне предстояло изучить и эту книгу. К счастью, один мой друг привез ее с Запада и одолжил на несколько дней, чтобы я успела ее себе скопировать. Кое-как прошитая копия с нечетким текстом на страницах (в Бодхгае качественную копию сделать в то время не удалось) начала странствие в рюкзаке — сначала по Индии, а затем по Таиланду.

На севере Таиланда, в монастыре випассаны в Там-Вуа, и на­чался перевод этого учебника по шаматхе. Место было весьма подходящее и напоминало описания чистых земель: пещеры для уединенного созерцания, драконы, стерегущие лестницу, лотосовые озера, роща банановых пальм, прекрасные залы для медитации с буддами и бодхисаттвами под крышами из сухих листьев, с теплыми ветрами, продувающими насквозь, посколь­ку стены там не нужны; а вокруг — горы в голубой дымке, в точ­ности как на старинных китайских гравюрах. Казалось, это место просто создано, чтобы созерцатели могли предаваться самадхи.

Затем книга переместилась вместе со мной в Академию ума и «прошла» двухмесячный ретрит по шаматхе, где служила мне ежедневным пособием. По окончании ретрита она при­ехала в Москву, а через пять месяцев отбыла вместе со мной в Мексику, где я продолжила переводить ее. Когда же перевод был завершен, а мне предстояло отправиться в другие места, я поняла, что пришло время ее сжечь, как и положено посту­пать с пришедшими в негодность записями буддийских тек­стов. Так что книгу, которую вы держите в руках, можно считать птицей фениксом, восставшим из пепла, а все тексты приложе­ний — продолжением учений, которым мне посчастливилось внимать в разные годы и в разных местах от своего учителя Алена Уоллеса. Ему — моя первая благодарность.

Эта книга не состоялась бы без участия многих людей. Я бла­годарю своих друзей из России — Москвы и Санкт-Петербурга— Свами Дхьян Патика (Алексея Вольвака), Свами Антар Девагру (Антона Маштакова), Валентину Карпову, Свами Рьяза (Усоль- цева), Ма Дживан Пуджано (Ольгу Свешникову); и друзей из Тибетского Дома в Мексике — Эрику Раю Медрано, Вирджи­нию Фуэнтес Мозкеда и всю ее семью из Морелии, Мичоакан, — за их щедрое дружеское участие и поддержку в разных видах. Я благодарю дизайнера серии «Парчовые свитки» Инну Гор- цевич: ее вдохновение и приверженность стилю придает звуча­нию книги высокую ноту. Неоценимый вклад в перевод внесла редактор Ма Ананд Шаши Мартынова: она обогатила книгу живым слогом, тщательно выверяя метафоры и идиомы, что встречаются у автора, — это целиком ее заслуга; ее доскональ­ность в мелочах — источник вдохновения и пример привер­женного отношения к любимому делу.

ало что оказывает на жизнь большее влияние, чем способность внимания. Если не в силах собрать вни­мание — из-за возбужденности ли, из-за вялости ли, — мы ничего не можем сделать как следует. С нарушения­ми внимания мы не в состоянии учиться, слушать, поддержи­вать беседу с другими, работать, играть или даже крепко спать. А у многих из нас нарушения внимания наблюдаются большую часть времени.

Тех, чье внимание значительно отклоняется от нормы, мож­но диагностировать как людей с синдромом дефицита внима­ния и гиперактивности (СДВГ), и наиболее популярное лече­ние этой проблемы — фармацевтические препараты. Популяр­ность риталина* за последние годы значительно увеличилась, и Соединенные Штаты производят и потребляют его в пять раз больше, чем весь остальной мир вместе взятый. Множество вредных побочных эффектов от лекарств, прописываемых при синдроме дефицита внимания и гиперактивности, считает­ся невысокой платой за подавление симптомов расстройств

В российской фармакопее — метилфенидат, на территории РФ ис­ключен из оборота. — Прим. редактора.

внимания. Такой материалистичный настрой в лечении это­го синдрома невероятно прибылен производителям лекарств, но сильно вредит тем, кто зависим от них. Хотя наша культура и говорит: «Нет химикатам!», когда речь заходит о лечении расстройств внимания, ответ прост: «Поскорей бы разо­браться».

Это не значит, что лекарства не помогают в лечении рас­стройств внимания. Несомненно, помогают, и это доказано на опыте миллионов. Лекарства иногда незаменимы, особенно для борьбы с серьезными симптомами. Но они ничего не изле­чивают. Они просто подавляют симптомы, производя вредные побочные эффекты, и, пусть и не возникнет сильного привы­кания, все же развивается психическая зависимость — вполне возможно, что и на всю жизнь. Так что в клинических случаях медикаменты играют важную роль в контексте более широкого спектра вмешательства. Но чем скорее мы убережем детей, под­ростков и взрослых от медикаментозной зависимости, пред­ложив им способы поддержания равновесия внимания своими силами, тем лучше.

Способность быть внимательными влияет на нас со всех сторон. Само восприятие действительности напрямую связано с тем, куда направлено внимание. Нам кажется достоверным лишь то, на что мы направляем внимание непосредственно, а то, чем пренебрегаем, независимо от его важности, блекнет как незначительное. Американский философ и первопрохо­дец современной психологии Уильям Джеймз обобщил это более ста лет назад: «Действительность есть то, чему мы уде­ляем внимание в данный момент»¹. Очевидно, он не имел в виду, что силой нашего пренебрежения предметы прекраща­ют существовать: многое из того, что мы не осознаем, сильно влияет на нашу жизнь и мир в целом. Но, пренебрегая чем-то, мы перестаем включать это в свою действительность. Мы со­вершенно не учитываем, что это существует.

Тем, как именно мы уделяем внимание тому или иному, каждый из нас выбирает вселенную, в которой живет, и людей, с которыми сталкивается. Но для большинства из нас такой «выбор» бессознателен, так что это вовсе и не выбор. Размыш­ляя о том, кто же мы такие, мы не в состоянии вспомнить абсо­лютно все пережитое или же варианты своего поведения или проявленных качеств. Вопрос «Кто я?» воскрешает в уме все, чему мы уделяли внимание на протяжении многих лет. То же и с впечатлениями о других людях. Действительность, какой она нам видится, — не что-то удаленное от нас, а те грани мира, которым мы уделяем внимание.

Внимание всегда крайне избирательно. Если вы считае­те себя материалистом, высоки шансы, что вы будете уделять основное внимание физическим предметам и событиям. Все нефизическое будет казаться «несущественным», то есть не су­ществующим по-настоящему, а лишь как, пожалуй, побочный продукт материи и энергии. Но если вы считаете себя духовным или религиозным, вполне вероятно, что внимание будет уде­ляться менее осязаемому. Бог, душа, спасение, сознание, любовь, добрая воля и исключительно духовная причинность вещей будут казаться более достоверными, чем элементарные частицы и энергетические поля. Я предполагаю, что, будь мы в силах со­средоточивать внимание по своему усмотрению, можно было бы на самом деле выбирать, в какой вселенной нам жить.

Внимание также глубинно влияет на характер и нрав­ственное поведение. Джеймз догадывался, что способность сознательно, неуклонно возвращать блуждающее внимание и есть сам корень разумения, характера и воли. Христианские созерцатели столетия назад знали, что блуждающий ум легко поддается соблазнам, ведущим ко греху. И буддисты призна­ют, что шаткий ум легко становится добычей тьмы сумбурных состояний, ведущих к поведению, что приносит самый раз­нообразный вред. Если удастся отвлечь внимание от дурных соблазнов, у нас появится неплохая возможность превзойти их.

Джеймз также утверждал, что гении отличаются способ­ностью сознательно поддерживать внимание. Вспомним вы­дающихся музыкантов, математиков, ученых и философов — все они, похоже, обладали чрезвычайно развитой способно­стью длительное время сосредоточивать внимание, сохраняя его ясным. Ум, успокоенный в таком состоянии бдительного равновесия, — плодородная почва возникновения всех видов уникальных ассоциаций и прозрений. Может ли «гениаль­ность» оказаться общим для нас всех потенциалом — для каж­дого человека с его уникальной способностью к творчеству, для раскрытия которой требуется лишь сила поддерживаемо­го внимания? Сосредоточенное внимание помогает принести творческую искру к поверхности сознания. А ум, склонный к праздношатанию, от одного отвлечения'К другому, может быть навсегда отрезан от своего же творческого потенциала. Очевидно, если упрочим способность внимания, наша жизнь значительно улучшится.