Являются ли сны лишь праздными видениями.

[В упоминаемом ниже письме нас просят истолковать два сна, в которых индийский джентльмен, будучи вдали от дома, увидел свою жену, страдающую от холеры. Несколькими часами позже он получил письмо, подтверждавшее его видения. Вот что на это ответила Е. П. Блаватская].

"Сны – лишь иллюзии, созданные фантазией", говорит нам Драйден[226]; возможно, для того, чтобы показать, что порой даже поэт делает свою музу рабой претендующего на ученость предрассудка.

Рассматриваемый пример – одно из звеньев того, что можно считать исключительными случаями в сновидении, так как большинство снов, поистине, лишь "интерлюдии, созданные фантазией". Обычай материалистической науки, опирающейся на факты – высокомерно игнорировать подобные исключения, быть может, на том основании, что исключение подтверждает правило – а по нашему мнению, чтобы избежать нелегкой задачи объяснения таких исключений. Поистине, если бы хоть один-единственный случай не подпадал под классификацию "странных совпадений" – столь излюбленных скептиками – тогда пророческие или подтвержденные сны потребовали бы полного пересмотра физиологии. Что же до френологии, то признание и принятие наукой пророческих снов (а отсюда и признание утверждений теософии и спиритуализма) привело бы, как уверяют, к "возникновению новой образовательной, социальной, политической и теологической науки". Следовательно, наука никогда не признает ни сны, ни спиритуализм, ни оккультизм.

Человеческая природа – пропасть, которую физиология и наука вообще исследовали еще меньше тех, кто ни разу в жизни даже не слышал слова "физиология". Никогда еще высочайшие цензоры Королевского Общества не были столь озадачены, как тогда, когда оказывались лицом к лицу с этой неразгаданной тайной – внутренней природой человека. Ключ к ней – двойственность сущности человека. И именно этот ключ отказываются они использовать, прекрасно сознавая, что стоит хоть раз распахнуть дверь святая святых, как им придется отбросить, одну за другой, свои излюбленные теории и окончательные умозаключения – в который уже раз обернувшиеся нелучшим хобби, такими же превратными, как и все, основанное на ложных или неполных предпосылках. Если мы должны удовольствоваться полуобъяснениями физиологии касательно бессмысленных снов, то как же, в таком случае, объяснить многочисленные факты подтвержденных снов? Сказать, что человек существо двойственное, что в человеке – выражаясь словами Св.Павла – "есть тело душевное, есть тело и духовное" и что он, стало быть, непременно должен иметь двойной набор чувств – все равно что произнести, по мнению образованного скептика, непростительную, абсолютно ненаучную ересь. И все же ее следует произнести – не оглядываясь на науку.

Человек, несомненно, наделен двойным набором чувств: материальными, или физическими, – их можно спокойно предоставить изучению физиологии – и субматериальными, или духовными, всецело принадлежащими области психологической науки. Латинское слово "sub" – пусть это будет правильно понято – употреблено здесь в смысле диаметрально противоположном тому, который ему придают – например, в химии. В нашем случае оно является не предлогом, но приставкой, как, например, "субтонический" или "суббасовый" в музыке. Поистине, как совокупный звук природы явлен единым определенным тоном, основной нотой, вибрирующей сквозь вечность и из нее, имеющим неоспоримое существование per se и, тем не менее, обладающим ощутимой высотой, хотя и лишь для "абсолютно тонкого слуха"[227] – так и для наблюдателя конкретная гармония или дисгармония человеческой внешней природы целиком зависит от характера основной ноты, задаваемой внутренним человеком для человека внешнего.

Именно духовное Эго, или же духовное Я, служит фундаментальной основой, определяющей тон всей жизни человека – этого самого капризного, ненадежного и неустойчивого из всех инструментов, более других нуждающегося в постоянной настройке; и только голос его, подобно педали органа для самых низких звуков, пронизывает мелодию всей его жизни – будь его тона приятными или резкими, гармоничными или какофоническими, legato или pizzicato.

Стало быть, говорим мы, человек, кроме физического, имеет также и мозг духовный. Степень восприимчивости первого всецело зависит от его физической структуры и развития, а с другой стороны, он полностью подвластен последнему, поскольку только духовное Эго, в соответствии с тем, склоняется ли оно больше к двум своим высшим принципам[228] или же к физической оболочке, может, более или менее живо, запечатлеть на материальном мозге восприятие вещей чисто духовных и имматериальных.

Следовательно, лишь от остроты ментальных ощущений внутреннего Эго, от степени духовности его способностей зависит передача запечатлений сцен, которые воспринимает его полудуховный мозг, слов, которые он слышит, и того, что он чувствует, дремлющему физическому мозгу внешнего человека. Чем выше духовные способности последнего, тем легче для Эго пробудить дремлющие полушария, побудить к активности сенсорные ганглии и мозжечок и запечатлеть на физическом мозге – всегда находящемся в состоянии полного бездействия и покоя во время глубокого сна человека – живой образ передаваемого предмета. Что касается чувственного, недуховного человека, того, чей образ жизни и животные наклонности и страсти совершенно разорвали связь пятого принципа, или животного астрального Эго, с его высшей "духовной душой"; а также того, чей тяжкий физический труд настолько истощил материальное тело, что он временно стал нечувствительным к голосу и прикасанию своей астральной души – то во время сна мозг обоих этих людей пребывает в полном состоянии анемии (sic), или же абсолютной бездеятельности. Такие лица редко, если вообще когда-либо, будут видеть сны, а менее всего "видения, сменяющие друг друга". В первом случае, по мере того, как близится момент пробуждения и сон становится более легким, начинают происходить ментальные изменения; они – суть сны, в которых ум не играет никакой роли; полупроснувшийся мозг предпосылает лишь картины, которые суть только туманные, гротескные репродукции животных привычек; тогда как в последнем – если только человек не поглощен некой исключительною мыслью – неистребимый инстинкт активных привычек не позволит ему пребывать в том состоянии полудремы, во время которого, с началом возвращения сознания, мы видим различного рода сны, и тотчас же разбудит его, без всякой интерлюдии. С другой стороны, чем более духовен человек, тем более подвижна его фантазия и тем больше вероятность получения во сне правильных запечатлений, передаваемых ему его всевидящим и вечно бодрствующим Эго. Духовные чувства последнего, свободные от вмешательства физических чувств, находятся в непосредственной, тесной связи с его высшим духовным принципом; а тот, хотя per se и квазибессознательный – будучи частицей всецело бессознательного, ибо совершенно имматериального Абсолюта[229] – все же обладает присущими ему всезнанием, вездесущностью и всемогуществом, и как только чистая сущность приходит в соприкосновение с чистыми сублимированными и (для нас) невесомыми материями, отчасти наделяет этими свойствами столь же чистое астральное эго.

Именно поэтому высокодуховные личности будут провидеть и грезить во сне и даже в часы бодрствования: это сенситивы, прирожденные ясновидцы, ныне произвольно окрещенные "духовными медиумами", причем не проводится никакого разграничения между субъективным провидцем, нейрогипнологическим субъектом и даже адептом – тем, кто освободился от физиологических идиосинкразии и полностью подчинил человека внешнего человеку внутреннему. Тот, кто меньше одарен духовно, будет видеть подобные сны лишь во время редких интервалов, точность коих будет зависеть от интенсивности его чувства относительно воспринимаемого объекта.

Если бы случай бабу Джагата Чандры был исследован более серьезно, то мы бы узнали, что, в силу одной или нескольких причин, либо он был сильно привязан к своей жене, либо она к нему; или что вопрос ее жизни или смерти имел величайшее значение для одного из них или же обоих. "Сердце сердцу весть подает" – гласит старая пословица. Отсюда предчувствия, сны и видения. Во всяком случае, и, по крайней мере, в этом сне не были задействованы "развоплощенные" духи, предупреждение было послано исключительно одним, либо другим, или обоими живущими и воплощенными Эго.

Таким образом, в вопросе нашедших подтверждение снов, как и во многих других, наука стоит перед нерешенной проблемой, неразрешимая природа которой создана ее же собственным материалистическим упрямством и ее временем взлелеянной рутинной политикой. Ибо, или человек есть двойственное существо с внутренним Эго[230] в нем, Эго, являющимся "истинным" человеком, отличным и независимым от внешнего человека соразмерно силе или слабости материального тела, Эго, широта чувств которого простирается далеко за пределы, поставленные физическим чувствам человека, Эго, переживающим распад своей внешней оболочки, по крайней мере на время, даже когда порочная жизнь помешала ему достичь совершенного союза со своим духовным высшим Я, то есть слить с нею свою индивидуальность (в каждом случае личность постепенно растворяется); или же свидетельства миллионов людей, охватывающие несколько тысячелетий, доказательства, предоставленные в наш собственный век сотнями образованнейших людей – зачастую величайшими светилами науки – обращаются в ничто. За исключением горстки ученых авторитетов, окруженных страждущей толпой скептиков и лжеученых, которые никогда ничего не видели и настаивают поэтому на своем праве отрицать все и вся, – мир предстает осужденным как гигантский сумасшедший дом. Однако в нем есть особый отдел. Он зарезервирован для тех, кто, доказав здравость своего рассудка, неизбежно должен почитаться обманщиками и лжецами.

Так ли уж тщательно материалистическая наука изучила феномен снов, что ей больше нечего изучать, раз об этом предмете она говорит таким авторитетным тоном? Ничуть. Все феномены чувства и воли, интеллекта и инстинкта, конечно же, проявляются через каналы нервных центров, наиважнейшим из которых является головной мозг. Он состоит из особого вещества, посредством которого происходят эти действия – вещества, имеющего две формы, – сосудистую и волокнистую, последняя считается просто проводником запечатлений, посланных сосудистой ткани или из нее. И все же, в то время как наука подразделяет эту физиологическую функцию на три вида – моторную, сенсорную и соединительную – мистическое посредничество интеллекта остается для великих физиологов столь же таинственным и столь же озадачивающим, как и во дни Гиппократа. Научное предположение, что может существовать четвертый вид, ассоциируемый с мыслительными процессами, не способствовало разрешению этой проблемы; оно не смогло пролить даже малейший луч света на необъяснимую тайну. И ее не объяснить никогда, если наши мужи науки не примут гипотезу двойственного человека.

ПРИМЕЧАНИЯ К "ЛАКШМИБАЙ"

[Эта заметка претендует быть достоверным рассказом о бхуте. У рассказчика заболела тетушка, ей становилось все хуже и хуже, пока, наконец, не осталось ни малейшей надежды на ее выздоровление. За день до своей смерти она сказала сестре, что жить ей осталось всего один или два дня и попросила перенести ее в какое-нибудь другое место прежде, чем она умрет, так как, объяснила она, "все умершие в комнате становились бхутами"; ей же хотелось избежать такой жуткой участи. На следующий день она умерла в этой самой комнате, но никто даже и не вспомнил о ее просьбе. Через шесть месяцев невестку рассказчика охватила сильнейшая дрожь, а все тело ее пылало как в огне. Полагая, что в нее вселился злой дух, свекровь стала задавать ей вопросы, чтобы выведать, кем был этот дух; призрак представился как Лакшмибай – умершая тетушка. Рассказ заканчивается вопросом – осталась ли душа Лакшмибай прикованной к земле вследствие ее страстного желания переменить комнату, в которой она лежала и в которой, как она полагала, покидающая тело душа имела большую вероятность стать бхутом. Е. П. Блаватская дает следующий комментарий]:

[Бхута] – призрак, прикованный к земле дух, или "элементарий". Мы помещаем этот интересный рассказ, чтобы показать западным спиритуалистам – в который уже раз – что, веря в возможность возвращения "духов", индусы в то же время боятся и презирают их, называя их "дьяволами", а не "почившими ангелами", и принимая каждое подобное возвращение за проклятие, от которого следует беречься и избавляться как можно скорее. Утверждения бхуты, сделанные через ее медиума, в данном случае ничего не доказывают. Леди, которая была так одержима, знала столько же о покойной, сколько и об остальных членах семьи. Это мог быть любой дух – насколько известно рассказчику – персонифицировавший Лакшмибай, а правильные ответы вовсе не доказательство.

["Призрак ответил, что страдает от мысли, что ее не перенесли в другую комнату, и мысль эта сильно терзала и преследовала ее в момент смерти"].

Из этого можно заключить (а мы сейчас говорим с точки зрения восточного оккультизма), что именно мысль умирающей женщины, идея фикс (интенсивность которой делает живых людей мономаньяками, распространяя это магнетическое вредоносное влияние какое-то время после того, как мозг, породивший ее, давно перестал действовать) — мысль, столь долго беспокоившая ее умирающий ум, то есть, что она может стать бхутой, если ее не перенесут в другую комнату, – заразила также и ум ее родственницы. Человек умирает от заразной болезни, а спустя несколько месяцев после его смерти, и даже годы, кусочек одежды, предмет, до которого он дотрагивался во время болезни, могут передать заразу человеку, физиологически более чувствительному, нежели окружающие его лица, не оказывая, в то же время, никакого воздействия на последних. Почему же тогда идея, мысль, не могут воздействовать подобным образом? Мысль не менее материальна и не менее объективна, чем невесомые и таинственные микробы различных инфекционных заболеваний, причины возникновения которых столь озадачивают науку. Поскольку ум живого человека может воздействовать на другой ум настолько, что способен заставить последний думать обо всем и верить всему, что он ни пожелает – короче говоря, психологизировать другой ум, – то и мысль уже мертвого человека может делать то же самое. Мысль, однажды порожденная и посланная, будет жить за счет своей собственной энергии. Она становится независимой от мозга и ума, ее зародивших. Пока ее сконцентрированная энергия остается нерастраченной, она может оказывать потенциальное воздействие, приходя в соприкосновение с живым мозгом и нервной системой чувствительного человека. Вредоносное воздействие, спровоцированное таким образом, может привести сенситива к временному безумию самообмана, которое совершенно застилает чувство его собственной индивидуальности. Стоит только начаться пагубному воздействию, как целая группа витающих мыслей умершего человека устремляется в мозг сенситива, и он может привести кажущиеся нескончаемыми доказательства присутствия покойного и убедить предрасположенного исследователя, что индивидуальность контролирующего духа, "проводника" или сообщающегося разума полностью установлена.

Date: 2016-05-16; view: 277; Нарушение авторских прав