Радикальное средство — первые опыты переливания крови

В течение многих столетий торжества разнузданной «гематомании» — массовых кровопусканий, несмотря на сомнительную эффективность этого метода, у него было удивительно мало противников. К таковым можно с уверенностью отнести Франсуа Рабле — автор одного из известнейших текстов, ставших знамением эпохи Возрождения, был талантливым хирургом и анатомом, некоторое время преподавал на медицинском факультете в Монпелье, Франция. Как истинный гуманист, Рабле одним из первых стал подчеркивать значение личности врача в лечении: «Первейшая обязанность врача — вселять в больного оптимизм, поддерживать в нем веру в выздоровление». — заверял он^[54].

Другой убежденный противник кровопускания в любых формах — Самуэль Ганеман, создатель лечебного метода гомеопатии. Ганеман предложил принципиально новый, целостный подход к человеческому организму, разработал собственные методики диагностики по симптоматике, но главное — предложил принцип лечения, основанный на использовании в лечении микроскопических доз минеральных, животных и растительных средств, вызывающих симптомы, подобные типичным симптомам заболевания. Коротко такой подход можно охарактеризовать как «лечение подобного подобным», метод не только доказал свою высокую эффективность на заре медицинской науки и во время массовых эпидемий, но успешно применяется по сей день.

Еще одним ученым, призывавшим прибегать к кровопусканиям с большой осторожностью, был Парацельс — автор натурфилософского трактата «Книга о нимфах, сильфах, пигмеях, саламандрах, гигантах и прочих духах». Не просто лекарь, а некромант и алхимик — человек, по мнению современников, посвященный в высшие, алхимические тайны бытия и способный вдохнуть жизнь в гомулункуса. Стоит заметить, что один из разделов некромантии включал гадание по крови — для предсказания учитывалось все: цвет, густота, скорость, с которой кровь вытекала из ранки и свертывалась, — то есть фактически многие из тех же параметров, которые в дальнейшем стали использовать для диагностики заболеваний.

Разумеется, отдельные ученые, которые жили в разное время, исповедовали различные философские взгляды и принадлежали к разным медицинским школам, не могли составить сколько-нибудь заметную оппозицию разросшемуся сообществу «отворителей крови». Хотя лекари и цирюльники не были склонны рассматривать процедуру кровопускания как основную причину смерти своих многострадальных пациентов, но все же феномен смерти, вызванной чрезмерной кровопотерей — внешним или внутренним кровоизлиянием, был им хорошо известен. Отсюда оставался всего один небольшой шажок до логически безупречного вывода — жизнь можно сохранить или продлить, восполнив кровопотерю или недостаток крови путем ее переливания.

Доктрина использования крови как целебного средства в медицине не нова и опиралась на авторитет античных предшественников. Еще Овидий Назон писал в «Метаморфозах» о целительных свойствах крови. В сочинениях Плиния и Цельсия сообщается о том, что больные или пожилые римляне пили кровь умирающих гладиаторов, поскольку считалось, что она обладает омолаживающим действием. По другим источникам, римские старики добывали кровь из вен юных рабынь и пили, смешав с молоком. И все же врачам, рискнувшим вступить на путь экспериментов в области переливания крови непосредственно через систему кровеносных сосудов, предстояло узнать еще очень многое. Собственно переливанию крови предшествовало изобретение так называемых впрыскиваний.

Хотя хорошо известный всем медицинский шприц из стекла был изобретен достаточно поздно — в 1853 году, первые впрыскивания стали производить уже в XVII веке, при помощи заточенных птичьих перьев, трубок и воронок, или даже бычьих или рыбьих пузырей — как это делал Кристофер Рэн в 1656 году. Позднее стали использовать «инжекторы Паскаля», для впрыскиваний использовали вино, эль, молоко, настойку опия, разведения мышьяка и солей. Результаты первых исследований были опубликованы в «Философских трудах Лондонского Королевского общества». Таким образом, автора записок — знаменитого английского архитектора Кристофера Рэна — можно причислить к основоположникам современной инфузионной терапии и внутривенного наркоза.

Впечатляющую и точную историческую реконструкцию опытов со впрыскиванием, популярных в XVII веке, можно найти в романе Йена Пирса «Перст указующий». Автор приписывает их постановку модному лондонскому врачу середины XVII века, основателю Королевского Научного общества, члену Королевской коллегии медиков Ричарду Лоуэллу (1631–1691), автору «Tractatus de Corde», известному смелыми медицинскими экспериментами с кровеносной системой.

«…Вы слышали про впрыскивания? — спросил он… — мы берем острый инструмент и втыкаем его в сосуд, а потом впрыскиваем жидкости прямо в кровь, минуя желудок… Результаты мы получали разные, — признался он затем. — В первый раз все вышло великолепно. Мы впрыснули одну восьмую чашки красного вина прямо в собаку. Недостаточно, чтобы она хотя бы слегка опьянела, если бы вылакала столько. Но благодаря такому методу она была пьянее пьяного… В следующий раз мы попробовали впрыснуть молоко, чтобы посмотреть, не обойдем ли мы таким образом потребность в еде. Но, к сожалению, оно в сосудах свернулось. Наверное, мы впрыснули слишком много. В следующий раз сократим доз…» — повествует британский эскулап-новатор своему итальянскому коллеге^[55].

Внешне переливание крови представляло собой довольно примитивную манипуляцию, мало соответствующую современному названию — гемотрансфузия, — но тем не менее требующую от эскулапов немалой сноровки. В отсутствие обезболивании и при зачаточном состоянии асептики успех любой хирургической операции, даже самой простой, целиком зависел от скорости и точности действий врача. Итак, доктор вынимал из саквояжа инструменты и приступал: на вене донора делали надрез специальным ланцетом, в ранку очень быстро вставлялась предварительно заостренная трубочка, изготовленная из птичьего пера. Кровь начинала поступать в трубочку — тут медик производил небольшое исследование — равномерно считал, собирая кровь в чашку определенного объема, чтобы выяснить, с какой скоростью капает кровь, и ориентировочно прикинуть — сколько будет перелито реципиенту за единицу времени. Другая трубочка из птичьего пера вставлялась в надрез на вене реципиента, затем перья соединяли серебряной трубкой небольшого диаметра — таким образом риск, что кровь свернется во время операции, сводили до возможного минимума. Вену реципиента пережимали чуть выше надреза, принуждая кровь донора поступать внутрь вены.

Вот и все.

По праву литератора, наделенного свободной фантазией художника, Йен Пирс до некоторой степени форсирует события — он не только описывает опыты впрыскиваний и переливаний крови, продемонстрированные научному сообществу во время живосечения двух собак, но создает сцену, ставшую одной из сюжетных кульминаций романа, — сцену прямого переливания крови от человека к человеку. Не случайно романист выбирает в качестве участников эксперимента реципиента — пожилую, смертельно больную женщину и ее юную дочь в качестве донора. В XVII веке все еще бытовало восходящее к Античности убеждение, что кровь не только может восстановить здоровье, но и омолодить, даже возможно — принести бессмертие.

«— Дорогое дитя, — сказал Лоуэр самым ласковым и ободряющим тоном, — ты хорошо поняла моего коллегу? Ты понимаешь опасности, грозящие и тебе, и твоей матери? Ведь, возможно, мы соединим воедино и ваши души, и ваши жизни, и если это не поможет одной, оно может обернуться гибелью для другой.

Она кивнула…

— Ну что же, приступим. Сара, закатай рукав и сядь вот тут.

Он указал на табуретку у кровати, а когда она села, я начал обматывать лентой ее руку. Лоуэр обнажил худую морщинистую руку матери и обмотал другой лентой — красной, этот цвет запал мне в память, — ее руку выше локтя.

Затем он достал свою серебряную трубку, а также два стволика очищенных гусиных перьев и продул их, проверяя, нет ли в них преграды.

— Готовы? — спросил он.

Мы тревожно кивнули. Точным умелым движением он вонзил острый ножичек в кровеносный сосуд девушки и вставил в него перо концом навстречу току, так что естественное движение направило кровь в воздух; затем он подставил под другой конец чашку, и кровь рубиново-красной струей хлынула в нее — стремительнее, чем мы с ним предполагали. Лоуэр медленно считал.

— Чашка вмещает одну восьмую пинты, — сказал он. — Проверю, сколько времени она будет наполняться, и тогда мы будем примерно знать, сколько крови возьмем.

Чашка наполнилась так быстро, что кровь начала переливаться через край на пол.

— Минута и одна восьмая, — громко сказал Лоуэр. — Быстрее, Кола! Трубку!

Я протянул ему трубку, а жизнетворная кровь Сары уже стекала на пол. Затем вставил второе перо в сосуд матери, на этот раз в противоположном направлении, так, чтобы новая кровь слилась с ее собственной. С поразительной нежностью, едва кровь девушки потекла из серебряной трубки, Лоуэр повернул ее и соединил трубку с пером, торчащим из руки старушки.

Он внимательно осмотрел место соединения.

— Как будто получилось! — сказал он, с трудом скрывая удивление. — Пне вижу никаких признаков сворачивания. Как долго, по-вашему, нам следует продолжать?

— До восемнадцати унций? — прикинул я со всей быстротой, на какую был способен, пока Лоуэр отсчитывал время. — Минут десять… для верности пусть будет двенадцать! — И воцарилось молчание: Лоуэр сосредоточенно считал вполголоса, а девушка тревожно закусила губу. Должен сказать, она держалась очень храбро» ^[56].

В реальности путь к привычной сегодня гемотрансфузии был много более сложным и длительным. Первый опыт по переливанию крови был поставлен всего через 10 лет после опубликования теории Гарвея. В 1638 году вышеупомянутому Лоуэру удалось продемонстрировать удачное переливание крови от одного животного другому — как водится, новый шаг по пути прогресса в медицине помогли сделать два беспородных пса. Лоуэр рассчитывал, что, перелив кровь от большой собаки к маленькой, он подарит последней недюжинную силу. Хотя обе собаки выжили, ученому пришлось признать провалившимся опыт по передаче витальности — жизненной силы — посредством крови. Зато доктор Лоуэр стал пионером гемотрансфузии.

Когда весть об успехах «оксфордской группы» достигла Парижа на рубеже 1666 и 1667 годов, французские медики незамедлительно воспроизвели опыты британских коллег-соперников и задались целью превзойти их; за дело принялся придворный врач самого короля-солнце Людовика XVI Жан-Батист Дени.

Но и на этот раз донором предстояло выступать животному: один стакан — двести семьдесят унций — крови ягненка были перелиты 15-летнему подростку, страдающему сонливостью и лихорадкой. Юный организм смог успешно справиться с пережитым стрессом, по свидетельствам современников, молодой человек «стал быстро оправляться от летаргии, стал более упитанным и жизнерадостным на удивление всем, кто знал его раньше». Несмотря на очевидный успех, других пациентов, желающих поправить здоровье столь экзотичным образом, не нашлось.

Состоятельный естествоиспытатель был вынужден объявить награду для смельчака, который решится принять участие в дальнейших экспериментах. Вскоре нашелся желающий — нуждающийся плетенщик кресел из парижского предместья. После процедуры реципиент почувствовал себя отлично и предложил экспериментатору для нового переливания использовать его кровь, Дени воспользовался благоприятной возможностью — так в истории медицины появился первый добровольный донор.

Спектр опытов Дени и его единомышленников по обе стороны Ла-Манша был достаточно широк — в качестве доноров использовались не только ягнята, но также собаки, быки и свиньи. Переливание крови умудрялись совмещать с кровопусканием (sic!): в вену одной руки закачивали кровь животного, а из вены другой в то же время выпускали аналогичное количество крови, чтобы «сохранить баланс». Но против ожиданий новый метод не принес своим создателям доброй славы — после нескольких успехов пациенты стали умирать один за другим от тяжелых осложнений, однозначно определить причину которых эскулапы так и не смогли.

Исторический детектив — врач против убийцы. Жан-Батист Дени превратился в объект насмешек для коллег и досужих острословов: «Для этой операции, — шутили парижане, — нужны три барана: один, от которого переливают кровь, второй — которому переливают, и третий — который делает переливание!». Хуже того, на ученого ополчились церковные и светские власти. Вскоре Дени предстал перед судом по обвинению в умышленном убийстве — истицей выступала вдова его пациента Антуана Моро, страдавшего помрачением рассудка, который скончался после третьей трансфузии крови. Однако впоследствии было доказано, что женщина сделала это заявление, чтобы снять с себя всякие подозрения в убийстве — именно она дала надоевшему безумному супругу яд. Суд принял во внимание все обстоятельства дела и 17 апреля 1668 г. полностью оправдал Дени, но запретил любые попытки переливания крови человеку без официального разрешения медицинского факультета Парижского университета^[57].

В дальнейшем палата депутатов Франции снова рассмотрела обстоятельства дела и законодательно запретила переливание крови от животных человеку. После известий об осложнениях, сопутствующих переливаниям крови, британский парламент в 1678 году тоже наложил аналогичный запретом на гемотрансфузии.

Но тем не менее медики и ученые не оставляли надежды вернуться к этому методу и лихорадочно искали новые возможности сделать операцию более безопасной — на это ушло более ста лет, ста лет поступательного развития медицины. Лишь в 1818 году известный британский акушер Джеймс Бланделл, анализируя неудачи предшественников, сделал заключение, что кровь организмов различного вида не может быть совместима — человеку можно перелить только человеческую кровь.

Изначально Бланделл опробовал аутогемотрансфузию — метод, при котором пациент является для себя одновременно и донором, и реципиентом крови или ее компонентов. Он собирал кровь рожениц с обширной кровопотерей и реинфузировал (вводил) им же через вену. Позже Бланделл решился на еще более смелый эксперимент и провел первое задокументированное удачное переливание крови от человека к человеку в 1818 году. Пациенткой была женщина с послеродовым кровотечением, а в качестве донора выступал ее муж — у него было взято около четырех унций крови из руки, а затем с помощью шприца перелито женщине. В период с 1825 по 1830 год Бланделл провел 10 трансфузий, пять из которых помогли пациентам.

Известный акушер подходил к процедуре переливания крови со всей возможной ответственностью — четко разработал технологию забора крови и ее переливания, изобрел необходимые медицинские инструменты для проведения процедуры, а также отметил ряд факторов, которые могут стать причиной серьезных осложнений: свертываемость крови, несовместимость крови пациента и донора и воздушная эмболия. Бланделл не только опубликовал результаты своих исследований, но и предложил ряд методов мониторинга, которые позволяли предотвратить эмболию. Но он же и отметил, что полностью исключить смертельные осложнения гемотрансфузии невозможно. Действительно безопасное переливание крови стало возможным только через три столетия — в середине XX века, после того, как были сделаны еще два значительных медицинских открытия — обнаружены и определены группы крови и резус-фактор.

Однако уже в XVII веке авторитет врачей и ученых был достаточно высок, чтобы, изучив материалы, собранные во время «вампирских паник», вынести безапелляционный вердикт: никаких вампиров не существует!

В этом выводе члены королевских научных обществ и академий были единодушны, но в объяснении феномена трупов, обнаруженных вне могил, и последующих массовых смертей в селах Венгрии и Моравии их мнения существенно различались. Одни мужи науки винили во всем заразные болезни — в первую очередь широко распространенное в лесистых районах бешенство, затем «скоротечную чахотку» — абсолютно неизлечимый в то время туберкулез, и, наконец, знакомые эскулапам, но не до конца изученные инфекции: чуму, так называемые «красную смерть» (предположительно скоротечную форму скарлатины или разновидность геморрагической лихорадки) и «английский пот» (предположительно, тяжелую форму гриппа). Другие усматривали причину происшествий в летаргии — больных, впавших в это загадочное состояние, принимали за покойников и погребали живыми, чем неисправимо разрушали их психику. Третьи же и вовсе считали причиной несчастий безумие, охватывавшее отдельных лиц или целые районы и понуждавшее физически здоровых людей испытывать патологическую тягу к крови, и, чтобы удовлетворить свою манию, они наносили близким тяжелые травмы, а то и смертельные укусы.

Природа безумия все еще оставалась тайной для медиков, помрачение рассудка считали следствием одержимости демонами, несчетных страдальцев обычно вверяли в руки священников и экзорсистов, а сами врачи делали лишь первые робкие шаги в неизведанную область — мир человеческой психики. Сторонники третьей концепции могли апеллировать к зафиксированным документально случаям «одержимости кровью».

На некоторых стоит остановиться подробнее.

Date: 2016-05-16; view: 359; Нарушение авторских прав