Общайтесь только с первыми лицами и другие заветные слова

Когда мне Вечный Принц рассказал эту историю, меня самого пробило. Кстати, эту фразу он услышал от меня, а я не помню от кого. Не может быть, чтобы я сам ее придумал, потому что всю свою жизнь искал через кого-то дорогу к первым лицам. Однажды меня несколько моих покровителей водили за нос несколько лет. Они имели вход к первому лицу и просили меня немного подождать, говорили, что мой вопрос решается. Когда же я, потеряв терпение, сам обратился с этой просьбой к первому лицу, то мне сразу стало ясно, что мой вопрос в этом кабинете ни разу не поднимался. Ситуация для меня моментально прояснилась, я понял, что потерял три года. Теперь я тоже, решая свои вопросы, обращаюсь напрямую только к тем лицам, которые могут этот вопрос решить. Люди, имеющие реальную власть, решают вопросы довольно просто, быстро и эффективно. Верно и обратное пра­вило. Если человек тянет резину, значит, у него нет реальной власти.

Хочу еще обратить ваше внимание на один нюанс. Педа­гоги, по крайней мере, я, довольно часто превращаются в го­ворящие магнитофоны, т. е. преподают, сами не понимая, что они преподают. Так, в программу обучения врачей входит изу­чение таких болезней, с которыми сами ни разу в своей прак­тике не встречались. Как это делается? Прочтешь в книге клинику заболевания, напишешь на эту тему лекцию и чита­ешь ее. Прочел несколько раз, выучил наизусть. А когда встре­тишься с этим заболеванием на практике, то и не узнаешь его. Сейчас я преподаю только то, чем владею сам. Но сейчас я вольный человек, не связанный с программами. Я, правда, когда рассказывал о болезнях, с которыми не сталкивался, честно признавался слушателям в этом. Что делать преподавателям, работающим в учебных заведениях и вынужденных преподавать то, чем сами практически не владеют, я не знаю.

Так вот теперь, когда я заканчиваю цикл психологической подготовки, я всегда спрашиваю, что из пройденного запомни­лось более всего, что упало в душу, что перевернуло взгляды на мир. Выясняется, что воздействие оказывают всего одна-две, максимум три фразы. Получается, что человек живет по ка­кому-то лозунгу, терпит бедствия и будет терпеть, если этот лозунг не поменяет на другой, более адаптивный. Так я стал учиться у своих учеников. Они обращали мое внимание на мыс­ли, которые я же им высказывал, но которые сами не влияли на мое поведение, так как я и сам не понимал их смысла. Но стоит поменять хотя бы одно слово, которое вызывает у тебя дезадаптацию, на адаптивное, то жизнь сразу меняется.

Приведу пример.

Многим моим ученикам становилось легче, когда они сло­во «должен» меняли на «вынужден». Приведу отчет одного т моих подопечных. «Когда я услышал эту фразу, меня «проби­ло». Сразу становится легче. Я не должен делать эту рабо­ту, а вынужден. Это мой способ зарабатывать себе на хлеб. А раз вынужден, то должен выполнять ее хорошо. Иначе мою работу не будут покупать. А если должен, то можно и абы как». И еще один рассказ другого из моих подопечных. «Я считал, что должен на своем производстве устраивать свои дни рождения. Когда я понял, что никому ничего я не должен, то перестал это делать, но тем самым вызвал неудовольствие своего начальника. Тогда я понял, что я вынужден это делать.

Я снова стал устраивать свои дни рождения, но уже перестал приглашать на них весь коллектив, а приглашал только тех, кого считал нужным пригласить, т. е. приятных и по­лезных для меня людей и тех, которых хотел видеть мой начальник. Дни рождения мне стали обходиться в несколько раз дешевле. Если не дешевле, то более высокого качества. Польза получилась двойная. И меня стали реже приглашать люди, ко­торые меня не интересуют. Это тоже экономия времени, сил и средств».

Пожалуй, поговорю еще об одном слове. Много бед приносит нам слово «терпеть». Некоторые говорят об этом, как о большом достижении в своей психологической подготовке: «Мне плохо, терплю, но вида никому не показываю». Вместо того чтобы убить другого этим терпением, человек убивает самого себя. Лучше пользоваться словом «перетерпеть». Какой смысл, дорогой мой читатель, читая эту книгу, задерживать дыхание и терпеть. Нет смысла. Но если вы под водой, то лучше перетерпеть и не дышать. А пока вы перетерпиваете, то все усилия следует потратить на то, чтобы выбраться из-под воды и начать дышать. Так вот, когда вы в зависимости от кого-то, следует не ругаться с этим человеком, требуя от него каких-то благ, а перетерпеть и все делать для того, чтобы стать независимым. Для некоторых моих подопечных эта фраза была решающим моментом в жизни. Юноши переставали ругаться со своими родителями и требовать себе материальные блага, а начали думать, как научиться самому зарабатывать. Это очень организовало их жизнь. Они отказались от тех форм времяпрепровождения, которые тормозили их развитие.

Сокращение фронтов

В общем, я был доволен своей жизнью. Это была очень насыщенная жизнь, Я практически перестал уставать, перестал работать, я жил. И это была интересная жизнь, где во всех своих начинаниях я чувствовал себя первым. По-видимому, впервые в жизни я перестал кому-либо завидовать.

(Зависть — чувство отвратительное. Избавиться от него трудно, а использовать можно. Зависть поможет вам соста­вить стратегию вашей жизни. Ведь завидует человек толь­ко тем людям, какие уже состоялись в том качестве, в ко­тором хотел бы состояться и завистник. «Я никогда не завидовал певцам, но завидовал математикам. Как только выучил математику, так сразу же и перестал им завидо­вать», — рассказал мне мой подопечный, которого родители направили в гуманитарный вуз, а он хотел поступить в ма­тематический. — М.Л.) У меня на это не было ни времени, ни энергии. Клуб «Неваляшка», школа психологического дзюдо (не хотелось полностью повторять вас, Михаил Ефи­мович), поездки по разным городам, где я или учил, или учился, литературная деятельность. Я чувствовал себя ко­ролем, хотя «подданных» у меня становилось все меньше и меньше. Ученики уходили и разрабатывали свои системы. К этому времени я понимал, что это вполне естественное явление. Я даже сам помогал им создавать новые названия. Кроме того, мне так и не удалось создать самостоятельно­го курса или кафедры психотерапии. Не удалось создать также и центра психотерапии или хотя бы отделения невро­зов. Я думал, что возле крупного бюджетного учреждения удастся собрать всех учеников, и мы будем вместе плодо­творно работать.

По-видимому, у меня плоховато было с организацион­ными навыками. Я мог создать лабораторную модель, но мне не удавалось создать большого корабля, хотя все мои модели были в рабочем состоянии. Нельзя даже сказать, что я ничего не предпринимал. Были люди, которые мне хоте­ли во всем помочь. Так, один из моих учеников под мое имя с моего согласия организовал региональную психотерапев­тическую ассоциацию как общественную организацию. Он был очень предан мне, предельно честен и не претендовал на первое место. Меня избрали президентом ассоциации, а его вице-президентом.

Однако с ним что-то произошло для менянепонятное. Он ударился в экстрасенсорику. Стал определять поля с по­мощью каких-то металлических рамок, говорил об энерге­тике. Может быть, это все действительно есть, может быть во всем этом я ничего не понимал, но я принять всего этого не мог. Когда мы встречались, он сразу определял раз­меры моего биополя следующим образом.

У него в руках были два медных прутика, согнутых под прямым углом. Он брал их в руки так, что стороны каждого прутика, находящиеся снаружи, были острием направ­лены на меня. Потом примерно с расстояния 3—5 м он на­чинал медленно приближаться ко мне. Примерно на расстоянии полуметра концы этих прутиков начинали раз­ворачиваться (или он их разворачивал). Тот, что был в правой руке, поворачивался вправо, тот, что был в левой руке, поворачивался влево. Он утверждал, что эти прутики разворачивают мое биополе, и то, что у меняоно маленькое. Потом он «нагонял» на меня энергию, т. е. махал передо мной руками, ладошками к моему телу. Начинал он это все дело в полуметре от меня, а потом постепенно отходил на расстояние до 3—4 м. Потом опять измерял мое биополе таким же образом. Прутики расходились уже на расстоянии 3—4 м. Он утверждал, что теперь у меня большое биополе, которое никто не пробьет, и мне можно начинать работать. Меня как-то это все не убеждало. Ведь эти полурамки он держал в своих руках, и поворачивались они, с моей точки зрения, под влиянием микродвижений его рук, а микродвижения вызывались не действием моего поля, а механизма­ми самовнушения. После того, как он сделал пассы передо мной руками по тем же механизмам его самовнушения, что биополе у меняувеличилось, он своими же руками начинал раздвигать рамки на расстоянии 3—4 м и был убежден в том, что улучшил мое состояние. Если человек, перед которым машут руками, внушаем, то он верит во все это, и помеханизмам самовнушения ему действительно становит­ся лучше. Я попросил его больше не увеличивать мое биополе. Он перестал это делать.

Как-то перед началом семинара он обратил мое внима­ние на мое плохое самочувствие, хотя чувствовал я себя хорошо. Дело в том, что я всегда чуточку подкашливаю. Это след моего хронического бронхита, который развился у меня еще тогда, когда мне было лет 20, после удаления миндалин. Когда я начинаю работать и работа идет хорошо, то я настолько забываюсь, что кашель практически проходит. Более того, я заметил, что сейчас я больше устаю от безделья и начинаю плохо себя чувствовать, а когда на­чинаю работать, то все болячки проходят.

Так вот именно этот семинар прошел особенно удачно. Я впервые рассказывал об экзистенциальном анализе В. Франкла, человека, который в концентрационном лаге­ре организовал психотерапевтическую службу. Я был так захвачен содержанием лекции, что сам забыл о существо­вании слушателей, перестал пользоваться ораторскими приемами. Я читал эту лекцию по тексту и то и дело не на­ходил нужного листа, искал его. Зачитывал, но не очень осоз­навал, что еще кто-то меня слушает. Когда я опомнился и пришел в себя я подумал, что надоел уже изрядно своим подопечным. Но когда я поднял глаза, то увидел, что слушате­ли были очарованы выводами экзистенциального анализа, замерли и в гробовом молчании сидели еще какое-то вре­мя, несколько отрешенные, не задавая вопросы и почти не двигаясь. Так вот после этой лекции я скромно сказал мое­му помощнику биоэнергетику: «Видите, ваши тревога были напрасны. Занятие прошло неплохо». На что он мне отве­тил: «Конечно, я же работал». Я спросил: «А какова же моя заслуга?» Больше я с ним не работал. Я перестал вникать в работу ассоциации. Деятельность ее постепенно заглохла. Потом ее прикрыли официально. В общем, я приступил к сокращению фронтов.

Я сам тоже обращался в разные инстанции. Правда, об­ращался только один раз и никогда не добивался результа­та, если мне отказывали. Ход рассуждений у меня был та­ков. Человек, который сидит против меня, занимает более высокий пост. Следовательно, он умнее меня. Кроме того, он более меня информирован. Раз он мне отказал, то сде­лать это невозможно. Больше я к нему не подхожу. Если его доводы меня убедили, я сам перестаю этим заниматься. Если не убедили, то я стараюсь свое дело осуществить в другом месте и с другими людьми. Я проникся вашей иде­ей «роста сбоку». Хотя где-то в глубине души считал, что всю свою деятельность я смогу положить к ногам своего соб­ственного любимого вуза.

Комментарий: О росте «сбоку»

Подробно об этом написано в моей статье «Как стать богатым и знаменитым еще при собственной жизни». Очень хорошо помогает. Нужно вычислить свое место в социальной иерархии и знать, что самое лучшее место — это первое, а самое плохое — второе, т. е. заместитель по общим вопросам. Он все время стоит ниже первого, смотрит ему в задницу и ничего не видит и своего ничего сделать не может. Любое другое место уже лучше. Заведующий отделением в больнице - это хорошее место. Лечащий врач — плохое, особенно если заведующий отделением остановился в своем развитии. Лечащий врач не может определять лечебную политику, вне­дрять новое, не согласовав это со своим начальником. Если начальник остановился в своем развитии, то ничего пробить нельзя. Тогда нужно развиваться «сбоку». Где-то учиться, где-то работать в другом месте, где ты можешь более свободно делать то, что считаешь нужным.

Эту философию в годы застоя неплохо решали наши сани­тарки. Многие из них имели среднее специальное образование, были на вторых ролях в солидных учреждениях, но перешли к нам работать санитарками и санитарами и, надо сказать, работали они неплохо. Я тогда был профоргом клиники, и в мою обязанность входило составление графика отпусков. Я заметил, что одна санитарка, на вид очень интеллигентная женщина, всегда брала отпуск в апреле—мае. Я спросил ее о причине этого. Она рассказала мне следующую историю. Работала она на весьма сложном производстве, занимала до­вольно ответственную инженерно-техническую должность, но не была руководителем подразделения. Ее вечно посылали в какие-то прорывы. Она очень уставала, но как-то не думала об увольнении, пока ей это не посоветовала ее сокурсница, с которой она вместе работала и которая уволилась по непонятной причине. Встретились они года через два, и моя героиня увидела, что качество жизни ее улучшилось, подруга просто ожила. Она обложила дом кирпичом, приоделась, у нее появилась машина, да и вообще стала чувствовать себя гораздо лучше. Подружка позвала ее к себе. Она согласилась, и, бросив свою инженерно-техническую должность, перешла на работу к нам в клинику. Оказывается, она подрабатывала на тюльпанах. Она их выращивала в апреле—мае, продавала, имела в несколько раз больше, чем зарабатывали врачи. Рабо­та ее не обременяла. Она работала сутки, а четверо отды­хала. У нее появилась возможность читать, ездить на курор­ты, ходить в театры и пр.

Я стал внимательно присматриваться к остальным санитаркам. Большинство из них «сбоку» решали свои проблемы. Тогда был социализм. Совсем не работать нельзя было. Так вот они так и устроились. Кто тюльпаны разводил, кто выдр, кто свиней. Держались они мудро, т. е. вели себя тихо, не выступали на собраниях и очень добросовестно выполняли свои основные служебные обязанности. Мы были довольны их рабо­той. Они поддерживали нас, а мы их. С санитарками всегда был дефицит. Их никто не мог привлечь к ответственности за паразитический образ жизни. Нами, врачами, они не вос­хищались, а скорее где-то относились к нам снисходительно, если не пренебрежительно. Они бы на нашем месте добились гораздо большего. Когда началась перестройка, они, заработав пенсию, уволились.

Осмыслил я их мудрость гораздо позже и стал советовать своим подопечным развиваться «сбоку».

Послушайте рассказ одного работника вуза, который пы­тался развиться внутри вуза и приобрел невроз. Тогда он стал развиваться «сбоку» и достиг того, о чем мечтал много лет. Ко мне обратился физик, у которого была блестящая идея, внедрение которой требовало изменения его социального ста­туса и больших средств для организации лаборатории. Он пы­тался добиться все это в родном вузе, но сделать ему это не удалось. Я посоветовал ему развиваться «сбоку». Он внял мо­ему совету. Послушайте его рассказ. «Я вместо конфликтов по выбиванию средств на оборудование стал описывать свои модели чисто теоретически и перестал думать о продвиже­нии, и все свои структуры создавал «сбоку» и там развивался. Я превратился в физика-теоретика и публиковал свои статьи, где только мог, а потом за свой счет выпустил мо­нографию и стал рассылать ее туда, куда только можно ра­зослать. Меня стали приглашать в другие учреждения для внедрения этих идей. Так появились структуры, где я был, несомненно, первым. Постепенно моя голова стала выбирать­ся из-под пирамиды моего учреждения. Лекции я настолько приспособился свободно читать, что в этот момент мог ду­мать о другом. В общем, я стал читать лекции скорее задни­цей. Получались они не так уж плохо. По крайней мере, гораз­до лучше, чем тогда, когда я их учился читать. Все мои публикации (книги, статьи, учебники и пр.) шли в зачет ин­ституту, и администрация не была заинтересована в моем увольнении. Какое-то время и мне была выгодно числиться работником вуза. Однако, наступил момент, когда уже не вуз украшал меня, а скорее я его. Если раньше приходили в вуз и находили меня, то теперь ищут меня и находят вуз. Насту­пил момент, когда я, работая в вузе, уже не мог решать свои проблемы, и вынужден был уволиться. Если бы, конечно, в ин­ституте были условия для моей работы, я, может быть, еще продолжал бы работать там».

Большой плюс этого физика, что он не тратил силы на борьбу, а продолжал развивать свои идеи. Дорогие мои чита­тели, подумайте сами. Ведь когда вы с кем-то боретесь, вы фактически тогда развиваете того, с кем боретесь, ВЫ его совершенствуете. Вот Вечный Принц проникся идеей разви­тия «сбоку», к сожалению, не до конца. Он все еще надеялся, что сможет полностью реализовать свои идеи в своем род­ном вузе на благо института.

И еще раз о семье

Все было бы хорошо, если бы не начались у меня вновь проблемы с Золушкой. Она золотой человек, когда мне пло­хо, но как только мне становится хорошо, то наши отноше­ния начинают давать трещину. Хоть притворяйся, что тебе плохо. Но так же можно и привыкнуть и действительно за­болеть.

Я пошел другим путем и решил все же обратить в свою веру Золушку. Где-то в глубине души она к моей деятель­ности относилась снисходительно. Я в это время проникся уже тезисом, что психотерапия не специальность, а образ жизни, что у психотерапевта должно быть все благополуч­но, и все люди, которые его окружают, должны быть благополучными. И взялся за воспитание Золушки. (Глубочай­шая ошибка и глубочайшее заблуждение. Обратите внимание, как алгоритм поведения побеждает алгоритм отношения. Я неоднократно говорил Вечному Принцу, что воспитание за­канчивается к пяти годам. Потом перевоспитание возмож­но только при помощи самовоспитания. Я находил, казалось бы яркие образы типа: нельзя извлекать квадратный корень из минус единицы. Нельзя рассматривать изобретения, основан­ные на идее вечного двигателя. Но... все бесполезно. - М.Л.)

Я хотел, чтобы она меньше занималась домашним хозяй­ством. Можно было без многого обойтись, тем более что здоровье ее стало сдавать. Она же опекала взрослых детей. Можно было бы сдавать белье в прачечную, варить из по­луфабрикатов и т.д. Можно было бы меньше времени тра­тить на консервирование. Она меня слушала и поступала по-своему. Ее основной задачей было обслуживание своих мужчин, точнее, детей. Она успокаивалась только тогда, когда мы были накормлены, чисто одеты и пр. Самыми счастливыми ее минутами были те, когда вся семья была в сборе. Все мы спали, а она до глубокой ночи продолжала делать свои дела.

У нас стали возникать скандалы. Иногда начинала она, чаще я. Говорил я при этом с болью, которая отражалась у меня на лице. Часто это заканчивалось тем, что она начи­нала плакать или в изумлении говорить, что она не пони­мает, о чем я говорю, и о моих претензиях к ней. (Конечно, поступал он не как психотерапевт. Помогать можно только тому, кто просит у тебя помощи. Ему бы следовало приме­нить такой прием как психологический развод. Он знал о нем, но не догадался, что ему самому неплохо было бы «развестись». Подробно этот прием описан в одной из моих книг, — М.Л.)

Сексуальность моя увеличивалась, но мне трудно было Золушку изловить. Она, возясь с домашними делами, ло­жилась часа на два позже. А утром уже было некогда. А если что-то и происходило, то после двухчасового ожидания это, может быть, и совпадало с академической нормой 2 раза в неделю по 2—3 минуты, но это было то, что не свойствен­но мне. Я в эту норму никак не укладывался и, следователь­но, довольным не был. Я хотел наладить сексуальную жизнь с ней. О других женщинах я тогда не думал.

Комментарий: