В ипохондрическом состоянии

Это довольно часто помогает общению, да и тщеславие удовлетворяет. Вспоминается такой случай. После пятого курса мы проходили военные сборы на кораблях Черномор­ского флота. Когда мы были в увольнении, то я потащил своего однокурсника в музей изобразительных искусств Севастополя. Конечно, ему было все не очень интересно. Я стал давать ему некоторые пояснения. Помню, там были картины Айвазовского. Ясказал, где они еще выставлены. Что-то еще говорил. Вдруг я заметил, что за нами увязалась довольно большая группа посетителей музея. Плановых экскурсий в это время не было. Все это льстило моему са­молюбию,

Полубольным я доехал в Ленинград, походил по музе­ям и заболел тяжелой ангиной. В конце концов, вылечил­ся и приехал в Т. Это ужефевраль 1958-го. Приближалось мое двадцатилетие. После ангины субфебрилитет мой про­шел. Стал я себя чувствовать хорошо, только несколько ослаблено. Остались легкая несвежесть в голове и легкое надавливание в области сердца. Никакие лекарства мне не помогали. Я левым пальцем придавливал место, куда про­ецируется верхушка сердца, Становилось легче, Я мог зани­маться. Каких-либо событий вплоть до весенней сессии не помню. Это в мединституте считалось самым тяжелым вре­менем. Мне же еще надо было что-то доучивать. Кроме того, несколько раз я еще хватал ангины. Мне тогда поста­вили диагноз хронического тонзиллита, и было принято решение, что мне на каникулах удалят миндалины. Я по­мню, что когда у меня болело горло, я полоскал его водкой, Становилось немного легче. В общем, в болячках и учебе прошли у меня первые месяцы 1958 года.

Сессия была очень тяжелая. Три экзамена - патологи­ческая анатомия, фармакология и патофизиология были го­сударственными. Экзаменаторы славились своей жестоко­стью. Особенно по патоанатомии и патофизиологии.

Среди преподавателей третьего курса запомнилась такая колоритная фигура, как ополяченный Грузин, заведующий кафедрой патологической анатомии, тоже выходец Варшав­ского университета. По крови он был грузином, нопере­делал свою фамилию на польский лад. Было ему лет 75, но он еще ходил та охоту. Читал он лекции по делу, но, гово­рят, не менял их лет 30. Мы доставали его лекции, отпеча­танные на машинке, и по ним сдавали экзамены. Был он интеллигентом высшей пробы. Когда, встречал студентов, всегда первым здоровался, если его не замечали, и приподнимал шляпу. Находясь на территории кафедры, мы стара­лись первыми его заметить и тоже приподнять шляпу. На экзаменах он был строг. Двойка была положительной оцен­кой. Была еще одна — пребывание в институте считаю не­желательным. Ходил анекдот, что до войны он у одной сту­дентки принимал экзамены раз 15. В конце концов, она не выдержала испросила, что он от нее хочет. Он ответил, что хочет, чтобы она стала его женой. Потом она была доцен­том на кафедре микробиологии и вела у нас группу. Кстати, сдавал я ему экзамен. Принимал он нормально. Тянул меня на пятерку, но что-то у меня не получилось. Те, кто слушали, потом говорили, что четверку я получил из-за зачетки, надо было ставить тройку. Но я-то знаю, что о тройке речи не велось.

Лавры строгого экзаменатора не давали спать заведующему кафедрой патофизиологии. В наш год он поставил 35 % студентов двойки. Многие вынуждены были перево­диться в другие институты, чтобы не потерять год.

Запомнился еще ассистент на кафедре фармакологии. Он был хохмач и, по-видимому, неудачник. Лекторов по этому предмету я не запомнил.

Кстати, ярких запоминающихся лекторов не было. При всем моем усердии многих слушать я не мог. На лекциях шла интенсивная студенческая жизнь. Кто-то обменивал­ся записками, кто-то флиртовал. Многие читали книги, играли в шахматы, виселицу и другие интеллектуальные игры. Иногда иные лекции были объектом внимания 10— 15 студентов, а то и меньше.

Комментарий: