Еще и еще раз думаем

1. В рассказе «Цветок на земле» дед объясняет внуку, что цветок, растущий на песке, «работает жизнь». Как вы пони­маете эту мысль старика? Как можно объяснить детям ее смысл, опираясь на произведения А.Платонова?

2. Можно ли, по вашему мнению, сказать, что героиня рассказа «Песчаная учительница» Мария Никифоровна со­стоялась как личность?

3. В главе приведено утверждение А.Платонова: «Песня дороже вещей, она человека к человеку приближает». Как вы объясните детям смысл этого изречения, используя расска­зы, сказки А.Платонова, М.Пришвина и других близких вам писателей?

Советуем прочитать

Андрей Платонов: Воспоминания современников: Мате­риалы к биографии. — М.: Современный писатель, 1994.

Малыгина Н.М. Художественный мир Андрея Платоно­ва: Учебное пособие. — М., 1995.

Лосев В. В. Андрей Платонов. «Сокровенный человек». «Котлован»//Русская литература. XX век: Справочные мате­риалы: Книга для учащихся старших классов. — М.: Просве­щение, АО «Учебная литература», 1995. — С.273—286.

Полозова Т.Д. Непреходящая ценность детства//Поло-зова Т.Д., Полозова Т.А. Всем лучшим во мне я обязан кни­гам. — М.: Просвещение, 1990. — С.62—71.

Раздел VII

ЛИТЕРАТУРА ДЛЯ ДЕТЕЙ В 40-50-е ГОДЫ

Глава 1. ЛИТЕРАТУРА ДЛЯ ДЕТЕЙ — ЧАСТЬ ЕДИНОГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОЦЕССА

Дети и война. С первых недель Великой Отечественной войны на страницах газет и журналов появились полные воз­вышенно патриотического чувства, горячей любви к Отечест­ву стихи А.Твардовского, К.Симонова, А.Суркова, В.Гусева, Н.Тихонова, О.Берггольц, В. Инбер, А.Прокофьева, М. Иса­ковского и многих других поэтов. В этом эмоционально на­сыщенном, патриотическом движении художественной куль­туры, как ее неотделимая часть, жила и литература для детей. В ней самую значительную составную представляли произве­дения о детях—участниках войны и о детях тыла — тружени­ках. Доминантной была мысль о несовместимости воины и детства. Точнее — о детстве, о детях как силе, по природе своей не допускающей военной формы борьбы идеологий. Но война уже шла. Она была развязана не нами. Искусство закономерно включилось в утверждение тезиса о несовмес­тимости войны и детства: дети вынужденно, в силу объек­тивной ситуации став участниками войны, по существу ли­шались детства. Феномен раннего взросления детей в экс­тремальной ситуации, возможно, еще недостаточно изучен психологами. Но в литературе он проявлен более чем убеди­тельно: «Маленький солдат» А. Платонова, «Иван» В.Богомо­лова, «На ялике» Л.Пантелеева, «Сын полка» В.Катаева и многие другие ставшие классическими произведения о непо­стижимой силе мужества, стойкости, выносливости детей-солдат Великой Отечественной войны и тружеников тыла.

«Сын артиллериста» — одно из самых популярных стихо­творений К.Симонова поэтически кратко рисует трагичес­кую судьбу романтического героя, движимого святой непре­одолимой любовью к Родине: «Никто нас в жизни не может/ Вышибить из седла!/... Ты слышишь меня, я верю:/ Смертью таких не взять...» М.Алигер написала в 1942 году поэму «Зоя» об удивительном героизме обыкновенной московской школь­ницы Зои Космодемьянской. До этого, в 1941 году, П.Лидов рассказал о ее подвиге в газетном очерке: «...под конвоем в одной сорочке..., ступая по снегу босыми ногами», измучен­ная пытками, шла она к виселице. Умирая, успела крикнуть собравшимся местным жителям: «Эй, товарищи! Чего смот­рите невесело? Будьте смелее, боритесь, бейте немцев, жги­те, травите!» Анализируя подвиг школьницы, журналист пи­шет: «Она приняла мученическую смерть, как героиня, как дочь великого народа, которого никому и никогда не сло­мить! Память о ней да живет вечно!» Образы других юных героев: Лизы Чайкиной, Александра Матросова, Константи­на Заслонова, братьев Игнатьевых... — тоже запечатлены и в очерках журналистов, и в литературе других жанров. Уже в 1942 году выходят в свет сборники рассказов о Великой Оте­чественной войне: «Ленинградские рассказы» Н.Тихонова, «Рассказы Ивана Сударева» А.Толстого, «Морская душа» Л.Соболева, ряд сборников В.Кожевникова. Публикует свои рассказы К. Паустовский. И взрослые, и дети читают рассказ М.Шолохова «Наука ненависти». В годы войны заметно сбли­жается актуальное чтение взрослых и детей, получают рас­пространение коллективные чтения: собирались для этого в школах вечерами; чтение очерков, новых публикаций разных жанров объединяло соседей.

Небывалый в истории факт: непосредственно к детям об­ращаются журналисты, писатели со страниц периодики, раз­говаривая с юными читателями по насущным проблемам жизни без скидки на возраст. Например, статья В. Васильева «Маленькому гражданину моей Родины»: «Ты должен заме­нить тех, которые погибнут. Придет время, ты подымешь их работу. Ты не можешь быть хуже, чем они. Ты должен учить­ся, учиться и учиться, чтобы с честью занять их место. Ты не можешь терять ни минуты, время идет, и каждый твой шаг должен быть шагом вперед».

Именно так проявляет себя герой рассказа Л.Пантелеева «На ялике» Матвей — Мотя. Леонид Пантелеев — литератур­ный псевдоним Алексея Ивановича Еремеева (1908—1967). Отца Моти, перевозчика через Неву, убило осколком снаряда. Двенадцатилетний сын занял место отца. Теперь он бес­страшно под дождем осколков снарядов перевозит пассажи­ров на лодке через реку. Его точность в работе, как и бес­страшие, проявляются как закономерная норма поведения. А сам Матвей не по-детски, но вполне оправданно характером, с нескрываемой иронией реагирует на вопрос: «Неужели ты не боишься?» Матвеем Константиновичем величают его взрос­лые пассажиры, знающие, что он «и днем и ночью, и в дождь и в бурю», и «под осколками снарядов — всегда на посту: «... Как может этот маленький человек держать в руках эти страш­ные весла? Как может он спокойно сидеть на скамейке, на которой еще, небось, не высохла кровь его отца? Ведь, каза­лось бы, он на всю жизнь должен был проникнуться смертель­ным ужасом и к этой заклятой работе, и к этой лодке, и к веслам, и к черной невской воде. Даже отдаленный орудий­ный выстрел должен был пугать его и холодить жестокой тос­кой его маленькое сердце. А ведь он улыбался. Вы подумайте только — он улыбался давеча, когда земля и небо дрожали от залпов зенитных орудий!..» — рассуждает рассказчик, профес­сиональный военный.

Двенадцатилетний Матвей Константинович не позволяет усомниться, что он не знаком с чувством жертвенности. «Воды бояться — в море не бывать», — отвечает он своему собесед­нику на повторный вопрос: как же это может быть не страш­но работать, если каждую минуту убить могут. «Ну что же! Конечно, могут. Всякое бывает. Могут и убить. Тогда что ж... Тогда, значит, придется Маньке за весла садиться.

— Какой Маньке?

— Ну какой? Сестренке. Она, вы не думайте, она хоть и маленькая, а силы-то у нее побольше, чем у другого паца­на...» Маньке еще не было и десяти лет, хотя и она так же уверенно, ловко, привычно работала тяжелыми веслами. Суть, конечно, не в физической нагрузке. В силе духа! В силе внут­ренней абсолютной преданности делу, чести, памяти отца своего. В силе нравственной преемственности. В естествен­ности и закономерности диктата сердца, который, одновре­менно, — диктат жизни в ее бессмертии.

Матвей, заменивший погибшего отца на переправе, каж­додневно осознанно совершает взятый на себя долг сына своих родителей и матери-Родины. Такова норма бытия. Таков зов души. Двенадцатилетний Матвей Константинович — родной брат по духу, по верности идеалам Александру Матросову. Его подвиг запечатлен в рассказе Л.Пантелеева «Гвардии ря­довой». Автор рассказа о гвардии рядовом Александре Матросове публицистичен, ввиду крайней неординарности под­вига героя, чье имя не может, не должно быть неизвестно сегодняшним мальчишкам. Не должно быть затемнено бес­славными нелепыми смертями в военных действиях мирного времени. Главное сегодня — почувствовать обдуманность аб­солютно отчаянного подвига — закрыть собою амбразуру вра­жеского пулемета. Писатель ради этого удлиняет во времени смертельный бросок Саши: расстояние от своих до вражес­кого пулемета преодолевает сначала группа бойцов. Затем Саша смог «дать резкую короткую очередь по амбразуре». «Облако желтого дыма вырвалось из амбразуры, громовой удар потряс землю и закачал вершины деревьев...» Но пулемет «ожил» в тот момент, когда «бойцы дружно поднялись в рост,... пробежали десяток-другой шагов в сторону дзота». Вот тогда Александр Матросов и принял свое решение: «... Саша Мат­росов выбежал из своего укрытия и с криком: «А, сволочь!» — кинулся к вражескому дзоту...»

Здесь надо вспомнить, что присущее Тимофею и Саше бесстрашие как свойство души каждого из них, как следст­вие абсолютной веры в высокие идеалы, Л.Пантелеев вос­пел, эстетизировал еще в образе героя гражданской вой­ны — в рядовом Пете Трофимове из рассказа «Пакет» (1932). Рассказ написан в сказочной, юмористической манере, что не помешало поэтизировать жизнеутверждающие идеалы, близкие тем, которые определяют непреходящую ценность и реалистических произведений о юных героях Великой Оте­чественной войны. Сам писатель, рассматривая стилистику произведений, анализируя природу юмора и героики еще в конце 30-х годов, в статье «Юмор и героика в детской кни­ге» (1937) утверждал: «Это — вопросы большой литературы. Это вопросы эпоса»; «...нам нужна книга, детская книга во­обще, где были бы и юмор, и героика, и музыка, и настоя­щие человеческие страсти, и большая мысль». Отмеченное свойственно было и литературе военного времени: А.Гайдар (очерки «Дети и война», «Мост», «Переправа»); С.Маршак:

статья «Родные дети», поэма «Быль для детей», стихотворе­ние «Голуби»; стихи С.Михалкова «Мой боец», «Солдат», «Десятилетний человек»... Стихи К.Симонова «Родина» (1942) точно передают вечную ценность торжества идеи о жизнетворящей любви к Родине, сближая литературу об­щую с литературой для детей.

Этот мотив — нерв и поэтического рассказа В.Каверина «Русский мальчик». Одаренный подросток — свидетель и участник войны. Реакция его сознания, память и боль его души — предмет исследования писателя. В.Каверин достига­ет в этом образе обобщения огромной эмоциональной силы, философского обобщения. Рассказ воспринимается и в кон­це XX века как символ и предостерегающее заклинание, воз­никшее на личном (!) знании гитлеровцев. Мальчик испытал ад гитлеровской жестокости и пишет стихи о своем бессмер­тии, воскрешая в них образ своего сверстника, убитого где-то под Москвой, кажется, в Верее...:

«Глубокой ночью этот мальчик встает из могилы. С голубем, сидя­щим на левом плече, он идет навстречу германской армии через ми­нированные поля, колючую проволоку, через рвы и бастионы. «Кто идет?» — спрашивает его фашистский солдат. И мальчик отвечает:

«Месть!»

— Кто идет? — спрашивает его другой. И он отвечает: «Совесть!»

— Кто идет? — спрашивает его третий. И он отвечает: «Мысль!» В него стреляют из винтовок и пушек, самолеты пикируют на него, вокруг падают бомбы и мины. Он идет, и белый голубь сидит у него на плече.

И вот ужас охватывает фашистов. Все говорят лишь о нем. «Вы слышали, русский мальчик с голубем на плече опять появился в 9-й дивизии?» — «Полно, лейтенант, уверяю вас, что это детская сказка». Но он появляется в ту минуту, когда о нем говорят. Он проходит, бледный, неторопливый, с руками, скрещенными на груди, с гроз­ным, укоряющим взглядом. «Я не убивал тебя!» — кричит фашист и падает перед ним на колени. «Я не убивал тебя!» — кричит другой. Мальчик молчит, и они бегут от него и ревут, ревут, как быки, от непреодолимого смертельного страха. И вот приказ за приказом по дивизии, армии, фронту: «Не верить глупой басне о русском мальчике с голубем на плече, не говорить, даже не думать о нем». Но нельзя не говорить и не думать о нем, потому что это — Месть, Совесть и Мысль...». Стихотворение мальчика Лебедева Вовы «было написано как бы от имени всех русских мальчиков. Это был личный счет целого поколения».

Счет детей — отнюдь не детский по сути, силе, потому что вытекает из, увы, недетского уже сознания, вызревшего на отнюдь не детском жизненном опыте. Форма его выраже­ния может быть разной. У меня в руках красноармейская га­зета «Сокол Родины», № 77, пятница, 2 апреля 1943 года. На ее первой странице — публикация «Призыв к мести». Фото­графия: летчики-бомбардировщики готовятся к вылету. На бомбах, которые они возьмут, одиннадцатилетний Вова Ни­колаев белой краской выводит надписи: «За маму!», «За папу!». Мать Вовы убили на глазах сына. Отец погиб в сражении.

Сироту взяли на воспитание летчики. Под фотографией сти­хи С.В.Михалкова:

Лишившийся отца и материнской ласки,

Приют нашедший в части фронтовой,

Он на боку таящей смерть фугаски,

Как приговор врагу, оставил почерк свой.

И в яростный момент бомбометания,

Вселяя страх в немецкие сердца,

Священным будет мщенье в сочетаньи

Руки ребенка и руки бойца.

Военное время изобилует материалом для различных ре­шений проблемы детства. Одно из многих и вечно значи­мых — нет чужих детей. Мысль эту утверждали, образно и правдиво аргументировали разные писатели, каждый по-свое­му. «Девочка из города» Л. Воронковой; поэма «Звенигород» А. Барто, посвященная жизни детей в детском доме. Оксана Иваненко прибегла к гуманной символике уже в названии произведения «Родные дети». Башкирский писатель Мустай Карим публикует повесть «Радость нашего дома», написан­ную от лица шестилетнего Ямиля. Его отец спас на войне девочку Оксану. Украинская девочка стала родным челове ком в башкирской семье. Позднее отец разыскал свою Окса­ну, увез ее в свой родной край, но Оксана осталась и после отъезда радостью в семье Ямиля. Идея гуманизма органична идее интернациональной близости людей — такая установка была свойственна жизни и, конечно, художественной куль­туре. Заметным явлением была повесть-трилогия В. Осеевой «Васек Трубачев и его товарищи» (1947, 1951, 1952): спокой­ный сюжет о счастливом детстве прерывается войной, и дети обнаруживают внутреннюю готовность встать в строй защит­ников Родины. Документальная пьеса С.В.Михалкова «Я хочу домой!» (1949) обращена к сложнейшей теме возвращения советских детей домой из сиротского приюта, опекаемого англичанами, к теме соединения детей с их родителями.

Даже перечисление произведений о детях, живших в воен­ные годы и объективно втянутых в военные события, дает основание сказать, что авторы, писавшие для детей, не обхо­дили наисложнейшую социальную, нравственную, идеологи­ческую проблематику. Чтение детей было ориентировано на гражданское, нравственное развитие личности ребенка в до­школьные и младшие школьные годы. На этой прочной ос­нове пробуждалось и крепло чувство собственного достоин­ства, которое не бывает и не может быть без чувства патриотизма, без любви к своему дому, к тем трем березам, кото­рые, в соответствии с поэтическим символом в названных выше стихах К. Симонова, «никому нельзя отдать».

Историческое сознание, историческая память укреплялись, развивались книгами, воспроизводящими картины далекого прошлого, вышедшими в 40—50-е годы: 1942 год — рассказ С.Голубова о герое воины 1812 года, крестьянине-партизане «Герасим Курин»; этот же автор в следующем году опублико­вал повесть «Генерал Багратион»; книги М.Брагина «Фельд­маршал Кутузов» (1942), Л.Рубинштейна «Адмирал Сенявин» (1945), С.Григорьева «Малахов курган» (1944) и многие дру­гие. Большая часть произведений историко-героического на­правления — на документальной основе, что способствовало углублению и укреплению чувства гражданской гордости, причастности к героической истории народа, а значит — и своей личной ответственности за нее.

Труд и дети. Раскрытие становления личности ребенка в процессе трудового общения со сверстниками и взрослыми составляет в эти же годы смысл большого числа произведе­ний разных жанров: повесть Л.А.Кассиля «Дорогие мои маль­чишки» (1944); рассказы А.Платонова «Цветок на земле», «Добрый Кит» и другие; пьеса в стихах С. Маршака «Двенад­цать месяцев»... Названы произведения разных жанров, на­писанные на разном материале. Главное — увидеть в этой литературе не факт, составивший основу фабулы, а понять интонацию, нравственную направленность, пафос художест­венного произведения. Главное — понять, что поэтизация труда, даже очень-очень тяжелого, не убивает человеческую природу и значимость произведения любой литературной формы: реалистический рассказ или повесть; сказка или ро­мантическая новелла, поэма... Эстетический, то есть ценност­но-воспитательный, пафос, не растворяется, не теряется в жизненном материале, если произведение талантливо. Если оно создано художником, то оно несет человечески значи­мую мысль, идею, чувство.

Закономерно, что издавались книги, вводящие читателя почти во все сферы производительного, созидательного тру­да: «Малышок» И.Ликстанова — дети на военном заводе; «Звездочка» И. Василенко — об учащихся ремесленного учи­лища, готовящихся в рабочие; произведения Л. Воронковой, А.Мусатова — о детях деревни, инициативных помощниках взрослых. «Бабушкино море» С. Георгиевской, «Огненный ру­чей» И.Дика, «Огни на реке» Н.Дубова, «Степное солнце» И. Павленко — открытие сельского труда городскими детьми. Открытие не праздное, не для удовлетворения любопыт­ства, а — прямое включение в новую для городского ребенка трудовую жизнь вместе со взрослыми, то есть поэзия труда на земле и поэзия земли в широком значении этого понятия. Радость труда, счастливое ощущение себя нужным челове­ком, признаваемым и сверстниками, и взрослыми, — в этом пафос произведений. Они воспроизводят, передают духов­ную, нравственную атмосферу своего времени.

Возможно, человеку, привыкшему к шуму, световым эф­фектам нынешних шоу, радость в труде, которую испытыва­ет Костя, герой рассказа Н.Дубова («Огни на реке»), или пи­онер Сережа, собирающий колоски на колхозном поле под палящим солнцем («Степное солнце» Павленко), покажется наивной. Однако эти и многие другие аналогичные произве­дения правдивы. Чистота человеческого взаимодействия — главное в них. Костя, мальчик из города, приезжает к двою­родному дяде, который работает бакенщиком. Он один вос­питывает дочь Нюру, которую нашел в детском доме, куда она попала в годы войны, когда отец был на фронте, а мать погибла. Костя нелегко впитывает характер теплых и дело­вых взаимоотношений, ответственность за общее дело. Но как заметно обогащаются его сознание, чувствования, растет на этой основе самооценка и оценка окружающего. Дети любимы, оберегаемы и... уважаемы взрослыми. Это — отли­чительная черта отношения отца Нюры, храброго бакенщика Ефима Кондратьевича к дочери и племяннику. Этим же ха­рактеризуется и отношение взрослых колхозников к пионе­рам — своим детям и к мальчику, приехавшему из города:

«Такое дело, ребята... — обращается к пионерам председатель колхоза в «Степном солнце». — «Сейчас, вы знаете, время го­рячее, каждая пара рук на счету, и оторвать с поля мы никого не можем». Он объясняет ситуацию так, как объяснял бы ее коллегам: почему, что необходимо сделать: «...Требуется... ис­ключительно лоза. На Старице, на острове ее — завались, а послать нам некого — это же двух-трех человек надо на целый день оторвать. Нарубить лозы — дело не трудное и вам вполне посильное. А доставку в колхоз — это мы уж сами обеспечим. Вот такое дело...»

Рубить лозу — дело немудреное, но, конечно, для под­ростков мало забавное. Однако осознание ценности общего дела становится источником его естественной, искренней романтизации. Общее дело — интересно. В этом мотив дела-радости. В этом незначительном, казалось бы, деле каждый из его участников ощущает свою личную необходимость, как и Костя, помогающий дяде-бакенщику («Огни на реке») но­чью зажечь бакен, преодолевая силу, власть стихии. Каждый из юных героев испытывает радость и удовлетворение от учас­тия в нужной для других людей работе. В этом — психологи­ческая установка названных и аналогичных им произведе­ний, не потерявшая нравственной актуальности и ценности.

В этой связи нельзя не сказать, что писатели видели осо­бую ответственность детской литературы за формирование и человеке растущем понимания смысла человеческой жизни. Сошлюсь на несомненный авторитет — на Льва Толстого. Он утверждал: «Человек может рассматривать себя как животное среди животных, живущих сегодняшним днем, он может рас­сматривать себя и как члена семьи, и как члена общества, народа, живущего веками, может и даже непременно дол­жен... рассматривать себя как часть всего бесконечного мира, живущего бесконечное время. И потому разумный человек должен был сделать и всегда делал по отношению бесконеч­но малых жизненных явлений, могущих влиять на его по­ступки, то, что в математике называется интегрированием, т.е. установлять, кроме отношения к ближайшим явлениям жизни, свое отношение ко всему бесконечному по времени и пространству миру, понимая его как одно целое»[cxxiv]. Из этого Лев Толстой выводит понимание назначения человека.

Date: 2016-02-19; view: 666; Нарушение авторских прав