Я не позволю каким‑то людям из Госдумы лезть в мою постель

Я окончила одну из лучших школ Москвы, учусь в одном из лучших университетов России. Я искренне мечтаю изменить мир. Я хочу стать хорошим журналистом и писателем. Журналистика – это ведь постоянное напоминание о том, что нет чужой беды. И могу сказать с уверенностью, что, пока я в России, я буду делать все, чтобы чужих бед не было. Я пришла из России, а если мне придется из нее уйти, то я уйду с гордо поднятой головой и выпрямленной спиной – только когда буду знать, что сделала все возможное, чтобы изменить ситуацию.

Я росла в благополучной семье, у меня замечательные родители и старшая сестра. Я рано начала работать, потому что осознавала, что хочу добиться всего сама, хочу, чтобы семья гордилась моей самостоятельностью. Да, я была когда‑то сложным подростком – но ведь такой переходный период бывает практически у каждого.

Окружающих всегда поражала моя способность влюбляться. Когда я влюбляюсь – делаю это без меры и без стыда, у меня буквально срывает крышу. И это может длиться очень долго. Я никогда не была ветреной, если я люблю, то делаю это преданно.

Больше всего в жизни ненавижу предательство. А моя страна сейчас меня предает.

Когда я люблю, для меня не имеет никакого значения пол человека. Ну вот так сложилось. Я люблю в человеке душу, ум, интеллигентность, способность поддержать разговор на многообразие тем. Я считаю, что удовольствие, которое ты получаешь от секса, – это уже вторично. Если ты действительно любишь человека, ощущения, которые ты с ним переживаешь в постели, в любом случае незабываемы, вне зависимости от того, парень это или девушка. Гендерные предрассудки тоже не могут иметь большого значения, если речь идет о любви. Какая несусветная глупость, что рядом с женщиной непременно должен быть мужчина, который был бы ее сильнее! Сильными должны быть оба, в любом случае, вне зависимости от того, насколько «гендерно разнообразной» будет пара.

Впрочем, я хотела рассказать свою историю. Когда мне было 17 лет, я полюбила девушку. Мы поняли, что любим друг друга, почти сразу. Мы были настолько схожи во взглядах на жизнь, фундаментальных предпочтениях, что не возникало даже вопроса о том, чтобы не быть вместе. Это был ее первый опыт отношений с девушкой вообще. У меня же – первый СЕРЬЕЗНЫЙ опыт отношений с девушкой: впервые в жизни я думала, что встретила человека, с которым могу быть вместе всегда. Мы подходили друг другу, наверное, идеально. Мы делились друг с другом всем. Если у меня возникали проблемы, она готова была бросить все, приехать и быть рядом, сколько потребуется. Я была готова сделать для нее то же самое. Мы могли часами болтать про раннее Возрождение. Мы могли сидеть на пледе под деревом в парке и читать друг другу циклы стихотворений Пастернака. У нас были безумные дни и безумные ночи.

За время наших отношений я научилась блефовать, научилась все скрывать от друзей и мира. Теперь понимаю, что зря. Я боялась больше всего, что ей как‑то может навредить, если кто‑то узнает. У нее очень обеспеченная семья, живущая по неискоренимо православным принципам. Не думаю, что эти люди верят в Бога, но убеждена, что верят в РПЦ.

Мои родители, что касается благосостояния, гораздо более простые люди. Они никогда не были помешаны на канонических составляющих православной веры, жуткими гомофобами тоже не являются, однако я слишком хорошо знаю, как их может расстроить возможность моей связи с девушкой. Они из тех людей, кто не поддерживает резкие выпады против гомосексуальности, но в то же время не считают это нормальным. Я всегда понимала, что в своей битве с окружающим миром буду одна. Я слишком люблю родителей, чтобы вовлекать их в ту сферу своей жизни, которую они не захотят понимать и принимать. Я всегда хотела сохранить то уважение, которое есть между нами. Именно поэтому они всегда считали, что мы с моей девушкой – лучшие подруги. Классическая отговорка, не правда ли?

А вот ее родители – дело другое. Они быстро начали подозревать, что наша «дружба взахлеб» – это что‑то большее, чем дружба. Они с самого начала были настроены по отношению ко мне предубежденно: мои родители не принадлежат к элитной рублевской тусовке. А если я не дочь мажоров, то, по логике этих людей, я тут же превращаюсь в выходца из нижайших социальных слоев. Они угрожали ей, что если она будет общаться с «этой шалавной девкой» (то бишь со мной), то мало ей не покажется. Больше всего в жизни я боялась, что они смогут сделать так, что мы никогда не увидимся. Какое‑то время я боялась даже за свою безопасность. Такие люди – они, что‑то прознав, могут и быдло нанять, чтобы тебя избили…

Я не знала, чего ждать, каждый день проходил в страхе. Моя девушка боялась, что они читают ее переписки, – и мы перестали переписываться. Мы могли разговаривать только лично или о незначительных вещах по телефону. Так получилось, что обо всем с самого начала знал ее брат, который подливал масло в огонь, постоянно угрожая ей, что расскажет родителям.

Я настолько любила свою девушку, что готова была на любой отчаянный поступок, если кто‑то сделает невозможной нашу любовь. Но это – только в крайнем случае. А так я не из робкого десятка, я была готова бороться до конца, хоть против всей православной рублевской тусовки (а это у нас нынче мощная диаспора). За это время я похудела на семь килограммов (будучи и так очень стройной), моя худоба стала уже экстремальной.

Мне казалось, что я схожу с ума. Боялась, что меня куда‑нибудь положат лечить чересчур расстроенные нервы или будут пичкать антидепрессантами. Если бы я могла хоть с кем‑то поделиться, все давалось бы мне гораздо легче. Так вышло, что я не делилась ни с кем. Родители искренне не понимали, что происходит. Нам было очень страшно.

Однажды ее родители все‑таки узнали и начали промывать ей мозги. Она рассказывала, как они орали, что я, шалавная подзаборная девка, разбила их огромную образцовую семью, что таких, как я, нужно сажать, что я наверняка сижу на наркотиках. На самом деле я прекрасно понимаю, что таким людям, как они, искренне больно осознавать, что, несмотря на все православные догматы, дочь счастлива с девушкой. Честно. Я понимаю этих людей. Слушая это, я в глубине души понимала, что она выберет свою семью. Она не так независима, как я, она не готова во имя любви шагнуть в неизвестность, отказавшись от обеспеченной жизни в обеспеченной семье, от головокружительных перспектив, которые могли предложить родители.

Я сама предложила расстаться. Ей это далось нелегко, она любила меня, она тоже не была уверена, что сможет без меня жить. Но я была непреклонной, потому что знала – я не прощу себе, если из‑за меня она потеряет все, что у нее до этого было. Какая‑никакая, но у нее все‑таки семья. Это серьезно. У нас с ней тоже все было серьезно. Мы когда‑то строили очень серьезные планы вместе жить, завести детей. И мы могли бы, если бы я не была уверена, что она будет очень несчастной, потеряв своих близких.

Мы расстались, некоторое время я не знала, как жить дальше. Мы расстались – и сходиться на время, пробовать скрывать свои отношения – только отсрочило бы катастрофу. Если мои родители когда‑нибудь бы это приняли (я уверена!), то ее родители – никогда. Я бы так и была для них шлюхой, пропащей девкой, которая развратила их дочь. Они ведь еще тогда (а расстались мы в октябре 2012‑го) говорили, что надо бы принять закон о запрете пропаганды гомосексуализма. «Против таких, как твоя девка». Я своей любовью к их дочери, оказывается, пропагандировала гомосексуализм! Не хочу опускаться до ответных оскорблений, тем более в заочной форме. Это низко. Это некрасиво.

Меня вырастили, внушив мне, что за любовь надо бороться до конца. Мне было стыдно, что я свою любовь не отстояла. Но хотелось бы подчеркнуть, что я не стала отстаивать ее не по воле нашего правительства, а потому, что просто не хотела лишать любимую ее семьи. Если бы дело было в законах, мы бы просто посмеялись, продолжили жить вместе, держаться за руки, читать друг другу Пастернака. Мы никогда не оскорбляли чувств верующих, не смущали окружающих. Наша любовь никому не мешала. Поверьте, вот иногда скорее поведение гетеросексуальных пар в публичных местах оскорбляет мои чувства. Но никого почему‑то не смущают трахи в подъездах. Это, видите ли, нормально. А вот когда два интеллигентных человека одного пола просто любят друг друга – это сразу всех оскорбляет.

Знаете, целый год я была не в себе и не могла никого полюбить. Я не забывала свою девушку и никогда не забуду. Я была готова сделать все, чтобы она была счастлива. Но сейчас она признает, что между мной и своей семьей ОНА бы все‑таки выбрала семью. Я с трудом понимаю это, но принимаю.

Сейчас я снова, кажется, влюбляюсь. Влюбляюсь в молодого человека. Возможно, мы будем вместе. Загадывать пока рано.

Ничего не отменяет того, что я бисексуальна. Я не знаю, что будет дальше. Возможно, я буду с девушкой. Или с парнем.

Я всегда буду бороться за свои права и не позволю каким‑то людям из Госдумы лезть в мою постель и смотреть, с кем я там. Эти люди, чья речь безграмотна и изобилует речевыми ошибками, должны сначала сами кое‑что в жизни понять. Скорее всего, они никогда не были счастливы и не знают, что есть любовь. И что душа не имеет пола. Пусть они влюбляются в тело. Я влюбляюсь в душу. Моя девушка – это та часть моей жизни, которая была и за которую мне НЕ СТЫДНО. Я не собираюсь больше это скрывать ни от кого. Я против законов, которые ограничивают мою возможность быть счастливой. Я влюбляюсь в мужчин, в их души, а не в их члены. Соответственно, я могу влюбиться и в женщин. Мы все – просто люди.

Мария, 17 лет