Из Интернета. «Вот в наше время» Как часто вам приходилось слышать эту фразу?

«Вот в наше время...» Как часто вам приходилось слышать эту фразу? Лично я слышу ее достаточно часто, особенно от представите­лей старшего поколения. Произносится она, как правило, с недоволь­ным упреком в адрес представителей поколения современного. Они как будто должны быть виноватыми за то время, в котором живут. При этом, к сожалению, совсем неосознанно старшее поколение же­лает воспитывать и растить молодежь в ценностях и правилах того времени, в котором они сами были молоды. Нет даже смысла гово­рить о том, что их непременно постигнет неудача, потому что то вре­мя не вернуть, а нынешнее — не переделать и от него не спрятаться.

Но именно потому, что они были молоды, им и сгущенка каза­лась вкуснее (к тому же выбор лакомств тогда был значительно мень­ше), и жизнь спокойнее (о многом просто не знали), и устройство «справедливее» (от каждого — по способностям, каждому — одина­ково). Когда вы молоды, все чувствуется острее, совсем простые вещи приносят удовольствие и радость. Когда вам значительно «за шестьдесят», то ничего уже не радует, особенно если болеешь или прожил жизнь совсем не так, как хотел. Вот мы и встречаемся с тем, что старшие подсознательно осуждают молодых за то, на что в свое время не решились, а иногда просто за то, чего уже не могут. И еще, конечно, опять же ригидность — невозможность принять перемены. К тому же понятный страх — не смочь приспособиться к тому новому, что заявляет о правах и входит в жизнь.

И даже если вам не шестьдесят, а всего лишь сорок лет, то вы можете неосознанно очень хотеть, чтобы всем вокруг было столько же, включая собственных детей.

Редкий случай — оба родителя на консультации, без ребенка. Гово­рим об их сыне. Ему пятнадцать. Проблемы с учебой.

· Что, совсем не учится? — спрашиваю, представляя себе типич­ного редко моющегося субъекта с ехидной миной, оглушительной му­зыкой в наушниках, смотрящего с мало скрываемым презрением на любого взрослого, открывающего рот.

· У нас серьезные трудности с учебой, — седовласый, но еще впол­не молодой отец выглядит весьма озабоченным.

· Насколько плохо все-таки он учится? — не унимаюсь я.

· Ну, на самом деле, — вступает мама, — мы совсем недавно по­ступили в школу при Бауманке, и он справляется совсем неплохо, можно сказать, даже хорошо, но у нас появилась проблема.

Возникший было перед моими глазами образ типичного обалдуя стремительно рассыпается. Снова вступает папа:

· Понимаете ли, у него появилась девушка, она немного старше~ его, к тому же не совсем нашего круга. Познакомились они на даче. И к счастью, она совсем с другого конца Москвы, точнее даже из Подмосковья. Они не могут видеться часто. Точнее совсем не видятся, только звонки и смс. Но они его очень отвлекают от занятий.

· А каков его режим вообще? Чем он занят целый день?

· Разумеется, школой, уроками, английским. К тому же, я даю ему дополнительные задания.

· Вы тоже инженер-физик по образованию?

· Ну конечно. Я же понимаю, с чем он впоследствии столкнется, я хочу ему помочь.

· То есть ваш мальчик в свои пятнадцать лет в основном проси­живает за уроками и дополнительными заданиями вместо того, чтобы встречаться с друзьями и девушками?

· Ну конечно, это разве плохо?

· Смотря для чего, для учебы, наверное, не плохо. А вот для его жизни...

Тут я им читаю небольшую лекцию о задачах подросткового кри­зиса, которая встречается мамой весьма благосклонно, а папой — в штыки. Он считает, что в этом возрасте у ребенка должна быть одна задача — ходить в школу и решать физику. Он начинает спо­рить, и особенно его волнует эта девушка.

· Чем она вам так насолила? Вы видели ее когда-нибудь?Она при­ходила к вам домой?

· Ну что вы, — возмущается папа, — никогда не приходила!Дело в том, что в тот момент, когда мы делаем с сыном дополнительные задания по воскресеньям, она начинает слать ему смс-ки одна за дру­гой, мы занимаемся-то всего часа четыре, ну максимум пять, но он позволяет себе, не дожидаясь окончания занятий, брать телефон и отвлекаться на эти сообщения!Я, конечно, требую от него все вык­лючить или отнести в другую комнату, тогда он просто смотрит на меня зверем. Но я же отец, я и так трачу свое время, занимаясь с ним. А он ведет себя как неблагодарный.

· А за что ему быть вам благодарным? Он просил вас заниматься с ним?

· Он не просил, но это же совершенно необходимо, вы же понима­ете. У них строгий отбор, плохо учитесь — отчисляют.

· То есть без вашей помощи его могут отчислить?

· Конечно, если он не будет заниматься.

· Но он же и так много занимается, причем сам, — вдруг робко снова вступает мама.

· Нет, вы не понимаете, — отец не чувствует поддержки и начи­нает совсем кипятиться, — я делаю с ним задания наперегонки, и он еще ни разу меня не обогнал, ни разу! И все потому, что отвлекается на этот дурацкий телефон! Это о чем, по-вашему, говорит?

· О том, что вам сорок, а ему пятнадцать, и что вы зачем-то соревнуетесь с ребенком, имея значительное преимущество. А самое главное, вы хоть и любите его всей душой и хотите ему только доб­ра, на самом деле мечтаете уберечь его не только от ошибок по фи­зике, но и от всей жизни вообще. Вы очень хотите, чтобы ему прямо

сейчас, в его пятнадцать стало столько же, сколько и вам — сорок. А он просто пытается в этом как-то выжить, влюбляясь хотя бы по телефону.

К сожалению, это такая частая вещь — проекция родителей, их времени, возраста, психологических особенностей на собствен­ных детей. Не так уж и редко родители, как и этот папа, не отдают себе отчета в том, что требуют от ребенка взрослого сознания, от­ветственности, поступков, соответствующих не реальному возра­сту ребенка, а возрасту родителя. Ребенок в таком случае видится не отдельно взятым существом, «другим», отличающимся от лю­бящего его взрослого, а как бы продолжением самого родителя («нарциссическое расширение», как говорят психоаналитики).

«Я же могу, почему он не может?» — возмущенно спрашивают взрослые. Надеюсь, не надо объяснять, почему этот вопрос не тре­бует пояснений и ответа. Даже утверждение «Я в его время мог, и он должен» не имеет права на жизнь в нашем психологическом контексте. Не говоря уже о том, что память избирательна и может вытеснять факты влюбленности самого папы в его пятнадцать. А в случае, если он и тогда не позволил себе этой роскоши — влюбить­ся, то тем более понятно, почему так невозможно принять влюбленность собственного сына и почему так надо напирать на учебу, прикрываясь заботой о его светлом будущем.

В этой истории впоследствии выяснилось, что девушка не пред­ставляет пока никакой реальной опасности, мальчик учится очень хорошо, старше она его на полгода и проблема у них, на мой взгляд, одна — сильнейшая родительская тревога, прикрытая мотивами заботы о ребенке, и боязнь разрешить ему проживать подростко­вый кризис тогда, когда это положено природой. И в том случае, если маме этого чудесного мальчика, которая практически с само­го начала была со мной согласна, не удастся помочь сыну, склонив папу к более мягким позициям (затем она, видимо, и привела его ко мне), то подростковый кризис может нагнать мальчика потом, в любой, причем не в самый удачный, момент его жизни.

Я согласна, что все это не так просто: отделять свою родитель­скую тревогу от реальной опасности, сиюминутные потребности ребенка соотнести с тем, как это отразится на его будущем, по­нять, что можно доверить самому ребенку, а где стоит вмешаться. Еще сложнее осознавать, что значит быть девятилетним мальчи­ком или четырехлетней девочкой в 2010 году, но это ведь наши дети, и можно хотя бы попытаться.

Date: 2016-02-19; view: 405; Нарушение авторских прав