Год: канун Нового года

Ужин с танцами в «Метрополе», все в смокингах. В помощь каким‑то детям – больным, глухим, слепым. Рэй Стрикленд так и не разобрался – знал только, что дорого.

– Благотворительность начинается дома, – говорила его жена Маргарет. Рэй не совсем понимал. Маргарет была женщина добрая. – Пасторская дочка, – говорила она. – Нас учили, что мы обязаны помогать тем, кому повезло меньше.

– Мне, значит, шутил Рэй.

Маргарет сама из Абердина. Познакомились десять лет назад, как‑то вечером, в отделении скорой помощи – Рэй еще носил форму и допрашивал какого‑то пьяного, который с кем‑то подрался. Маргарет была медсестрой, приехала стажироваться в Святом Иакове, хотела «посмотреть Англию». Рэй сказал, что Лидс – это еще не Англия, хотя сам дальше Манчестера пока не бывал. До знакомства с ним Маргарет планировала уехать миссионеркой во тьму далеких земель. Потом они решили пожениться, и все – он стал ее миссией, ее личной тьмой далеких земель.

Ухаживая, он обычно встречал ее после дежурства, и они заскакивали в старую «Кладбищенскую таверну» через дорогу что‑нибудь выпить. Таверну сто лет назад снесли. Рэю половинку легкого «Тетлиз», Маргарет – лимонадный шенди, для нее тогда радикальный, ибо воспитывали ее в воздержании. Рэя, разумеется, тоже – западный йоркширец, методист, в молодости подписал клятву и все такое. Клятва давно нарушена.

В другой жизни Маргарет была бы святой или мученицей. Не в плохом смысле – не так, как знакомые мужчины говорили про жен: «Святую из себя корчит» или «Тоже мне мученица, жертва хозяйства». Рэй ценил ее доброту. Надеялся, что эта доброта передастся и ему. Каждый вечер ему чудилось, будто днем он потерпел неудачу.

– Не говори глупостей, – утешала Маргарет. – Ты делаешь мир лучше, хоть и по чуть‑чуть.

Напрасно она в него верила. Его жизнь полнилась угрызениями, изо дня в день он ждал разоблачения. И даже не знал, что же натворил.

Он огляделся – Маргарет нигде не было.

Шишки надутые. Судьи, бизнесмены, адвокаты, члены совета графства, врачи, полицейские – целая толпа полицейских. Все сливки общества выдвинулись на позиции, дабы попрощаться со старым годом. Воздух колыхался, точно суп, – сигары, сигареты, спиртное, духи, и все перемешалось с вонью фуршетных объедков. Морские коктейли, тарелки с ветчиной, курицей и яйцами карри, картофельный салат, вазы с фруктовыми десертами. Рэя замутило. Старший суперинтендент Уолтер Истмен потчевал его всевозможными купажами. Они все пили по‑черному – Истмен, Рекс Маршалл, Лен Ломакс.

– Ты один из нас, малец, – сказал Истмен, – давай‑ка пей, как мы пьем. – (Кто такие эти «мы»? Масоны, полиция, члены гольф‑клуба? Может, просто мужчины.) – В гору пойдешь, – сказал Истмен. – Сейчас констебль, не успеешь оглянуться – а уже инспектор.

Шишек в зале, конечно, пруд пруди. Почему Рэй – застенчивый, в пингвиньем костюме, пришлось взять напрокат в «Братьях Мосс», – здесь и очутился. Истмен уговорил купить билеты.

– Тебе, малец, полезно водиться с теми, кто повыше.

Истмен, он протеже Истмена.

– Это ведь хорошо, – сказала Маргарет. – Разве нет?

Женщины разодеты в пух и прах, сплошь атлас и стразы, заманивают мужей и женихов на танцевальный пятак, где те ворчливо ворочаются, вяло изображая фокстроты и спотыкучие квикстепы, мечтая вернуться к своим покуркам и пинтам. Истмен умеет вальсировать и этим гордится – на редкость легконог для такого крепыша. Настоял на том, чтобы Маргарет «сделала с ним кружок» по пятаку.

– Славная у тебя женушка, – сказал он.

– Да знаю.

Рэй проследил за его взглядом – Маргарет сидела у дальней стены. Полуночно‑синие кружева, мягкие волосы свежезавиты и твердокаменны. Тридцать лет, но шестидесятых как будто и не заметила. Такая скромница рядом с другими, оголившими плоть, – овцы прикидываются ягнятами. А Маргарет наоборот – ягненок в овечьей шкуре. Женская скромность восхищала Рэя. Ему бы на своей матери жениться, но та не пошла бы за такого размазню. Опоры под ногами нет, вот в чем его беда‑то.

– Перестань себя изводить, – говорила Маргарет, обнимая его замерзшую нервную спину на бесплодных просторах брачной постели.

Она сидела за столом с Китти Уинфилд – склонились друг к другу, как будто секретничают. Странная парочка. Китти Уинфилд в черном бархате, на шее жемчуг, длинные волосы застыли причудливой куафюрой. Единственная женщина здесь, кто понимает, что чем меньше, тем больше. Все помнят, что она была фотомоделью. Ее тогда звали Китти Гиллеспи. Все гадали о ее пикантном прошлом – встречалась со знаменитостями, попадала в газеты, одной из первых надела мини‑юбку, – но теперь она – икона стиля. Женщины хотят с ней дружить, мужчины пред нею трепещут – за гранью упреков, почти за гранью похоти. Если Маргарет – святая, Китти Уинфилд – богиня.

– Она идет во всей красе [91], – пробормотал Истмен ему в ухо. На почве гольфа он тесно приятельствовал с Иэном Уинфилдом, мужем Китти. Маргарет работала с Иэном в больнице. Маргарет рядом с Китти – словно иной биологический вид. Убогий голубь подле лебедя. – Китти, – сказал Истмен, – такая хрупкая. – Это вежливое слово означает «невротичка», понимал Рэй.

Рэй знал, что связывало Маргарет и Китти Уинфилд. Плодовитость. Точнее, отсутствие таковой. Китти Уинфилд не могла зачать ребенка, Маргарет не могла выносить. У Маргарет три выкидыша, один мертворожденный. В том году врачи сказали, что больше пробовать нельзя: у нее внутри неполадки. Прорыдала всю дорогу от больницы до дому.

Годами вязала – крошечные вещички, пастельные, кружевные.

– Не могу, – говорила, – когда на спицах ничего нет.

Целые шкафы детской одежды. Грустно. Теперь вяжет для «деток в Африке». Рэй сомневался, что африканские детки обрадуются шерстяным одежкам, но помалкивал.

– Можем усыновить, – сказал он в ту последнюю ужасную поездку домой из больницы.

А она только пуще заплакала.

Он извинился перед Истменом и по кромке танцевального пятака пробрался к Маргарет с Китти. Трагедия‑то в чем – Маргарет медсестра в детском отделении, целыми днями возится с чужими детьми. И (тоже ирония) муж Китти Уинфилд – детский врач. Педиатр в Святом Иакове.

Раньше они не сталкивались. Уинфилды – посетители коктейлей, большой дом в Харрогите.

– Космополиты, – говорила Маргарет.

– Длинное слово, – отвечал Рэй.

Теперь все иначе. Маргарет все время «заскакивала» к Китти Уинфилд.

– Она понимает, каково это, когда не можешь родить, – говорила Маргарет.

– Я тоже понимаю, – отвечал Рэй.

– Правда?

– Почему нельзя усыновить? – снова попытался он.

На сей раз Маргарет оказалась благосклоннее. Медсестра и полицейский, ходят в церковь, бодры и веселы, в глазах агентств по усыновлению – идеальная пара, так?

– Может быть, – сказала Маргарет.

– Только, пожалуйста, не африканского, – сказал Рэй. – Это все‑таки чересчур.

Перед Рождеством их позвали на вечеринку к Уинфилдам в Харрогит. Маргарет все переживала, что надеть, в итоге выбрала те же темно‑синие кружева.

– Господи боже, – сказал Рэй, – купи себе что‑нибудь.

– Но оно же хорошее, – ответила Маргарет, и он удивился, когда она сошла вниз в черном платье без рукавов. – Маленькое черное платье, – пояснила она. – Мне Китти дала. У нас один размер. – (А на вид ни за что не догадаешься, ни за какие коврижки.) – Я нормально выгляжу? – озабоченно спросила она.

Тряпки, которая шла бы ей меньше, чем коктейльное платье Китти Уинфилд, он никогда на ней не видел.

– Обворожительно, – сказал он. – Ты выглядишь обворожительно.

Перед Уинфилдами Рэй терялся. Иэн Уинфилд – воплощенная жовиальность и дружелюбие.

– Детектив‑констебль, пришли нас арестовать? – осведомился он, распахнув дверь с остролистом и взмахнув полным бокалом.

– За что? Вы что‑то замышляете? – спросил Рэй.

Едва ли остроумный ответ, да? Китти Уинфилд поймала его под омелой в коридоре и поцеловала, а он покраснел. Деликатно поцеловала, в щечку, не то что некоторые дамы – как будто с лососем обжимаешься, сплошь губы и языки, только бы полапать мужчину, за которого не выходили. Китти Уинфилд пахла так, как в фантазиях Рэя пахли француженки. И пила шампанское. Рэй в жизни не встречал людей, которые пьют шампанское.

– Не хотите? – предложила она, но он весь вечер просидел с одним стаканчиком виски.

Дом Уинфилдов не из тех, где напиваешься и буянишь. Маргарет нынче склонялась к дюбонне и джину:

– Только немножко.

Оркестр в «Метрополе» доиграл неловко отплясанное ча‑ча‑ча, и вышел певец – как будто с войны тут забыт. Если не поберечься, затянет «Ах, Дэнни»[92], – впрочем, певец преподнес Рэю сюрприз, запев «Времена под солнцем»[93], что привело к некоему мятежу на танцевальном пятаке.

– Давай пободрее чего‑нибудь, – пробубнил Лен Ломакс.

Детектив‑сержант Лен Ломакс, бабник и пьяница. Регбист. Ублюдок. Друг Рэя. Его жена Альма – циничная сука, работала закупщицей на швейной фабрике. Детей нет – так уж решили, слишком любили свой «стиль жизни». Рэй не помнил других людей, кроме Альмы, которые не нравились Маргарет. Как задумаешься о собственном «стиле жизни» (уж какой есть), словно железный обруч стискивает лоб.

– Рэй! – сказала Китти Уинфилд, когда он приблизился. Улыбнулась ему, будто фотообъективу. – Прости, что монополизировала твою супругу.

– Да нет, я не против, – неловко ответил Рэй.

Дал ей огоньку – стоял близко, снова чуял французские духи. Интересно какие. Маргарет пахла разве что мылом.

Все они сидели за одним столом – Уинфилды, Истмены, Лен и Алма Ломакс и какой‑то Харгривз, член транспортного комитета. Лен Ломакс через Маргарет наклонился к Рэю и вполголоса сказал:

– Ты в курсе, что эта женщина с Харгривзом – не его жена?

Маргарет нарочито смотрела сквозь него. Женщина, о которой шла речь, – цвета в ней преобладали скорее серые, нежели алые, – застенчиво уставилась в пустую тарелку.

– Твой друг ужасный грубиян, – попеняла Китти Уинфилд Рэю, глубоко затягиваясь сигаретой. – Бедная женщина. Ну не женаты – и что теперь? На дворе тысяча девятьсот семьдесят пятый год – мы все‑таки не в раннем Средневековье живем.

– Говоря строго, пока еще тысяча девятьсот семьдесят четвертый, – отметил Рэй, глянув на часы.

Господи боже, Рэй. Расслабься. При Китти Уинфилд он превращался в олуха царя небесного.

На столе кавардак – скатерть заляпана вином и едой, официанты уносят грязные тарелки. Эмбрионом свернулась одинокая розовая креветка. К горлу опять подкатило.

– Ты здоров? – спросила Маргарет. – Ты какой‑то бледный.

– Позови врача, – засмеялась Китти Уинфилд. – Не видел его, кстати? – спросила она Рэя.

– Кого? – О чем она?

– Мужа моего. Давненько не видала. Схожу, пожалуй, поразузнаю. А вы бы потанцевали, – прибавила она, грациозно поднимаясь из‑за разрушенного стола.

– Будем? – спросила Маргарет, когда Китти Уинфилд растворилась в толчее. – Танцевать?

– Меня, честно говоря, мутит, – признался он. – Огненной воды перебрал.

Тут опять возник Истмен:

– Рэй, я тебя хочу кое с кем познакомить. – И Маргарет: – Ничего, если я у вас супруга ненадолго одолжу?

А она ответила:

– Только верните в целости и сохранности.

Он сходил в уборную и заблудился в коридоре. Надо же, до чего, оказывается, пьян. Натыкался на стены – штормило будь здоров. Иногда приходилось останавливаться, приваливаться к стене, один раз сполз на пол, послушал, как дышит, – вдох‑выдох. Гудит, все гудит, – может, ему кто «малинку» подсунул? Туда‑сюда сновала обслуга – на него ноль внимания. Наконец он выбрался в бальную залу, и Маргарет схватила его за локоть:

– Вот ты где! Я думала, тебя похитили. Ты как раз к колоколам.

Давешний певец вел обратный отсчет:

– …пять, четыре, три, два, один – с Новым годом!

Зал грохнул. Маргарет поцеловала Рэя, обняла, сказала:

– С Новым годом, Рэй.

Оркестр заиграл «За счастье прежних дней»[94], хотя дальше первых двух строк никто не помнил – только Маргарет и двое пьяных говорливых шотландцев. Подошел Истмен с приятелями, чуть руку Рэю не оторвал.

– Ну, за тысяча девятьсот семьдесят пятый, – сказал Рекс Маршалл. – Пусть неприятности у вас будут только маленькие.

И Рэй краем глаза заметил, как поморщилась Маргарет. Вот скот безмозглый.

Мужчины принялись ее целовать, и Рэй видел, как старается она не отшатываться от их вонючего дыхания. Вновь появились Уинфилды, – очевидно, Китти отыскала супруга; снаружи тот выглядел еще прискорбнее, чем у Рэя было внутри. Снова кто‑то жал руки, кто‑то целовался. Китти подставляла очаровательную бледную щечку, отчего им всем захотелось вести себя пристойно. Впрочем, ненадолго.

– Джентльмены, в бар! – воззвал Лен Ломакс и взмахнул рукой, словно вел в атаку легкую кавалерию[95].

Рэй и Иэн Уинфилд замялись, однако Китти засмеялась:

– Ну‑ка, давайте, давайте, кыш! – и подтолкнула мужа в спину. Сцепила руки с Маргарет. – Пошли, Мэгги, мужчины тут до упора. Я вызову такси, подвезу тебя.

– Хорошая мысль, – любезно ответила Маргарет. – Приятного тебе вечера, – сказала она, нежно погладив Рэя по щеке.

Когда женщины уходили, он услышал шепот Китти Уинфилд:

– Ну что тут скажешь? Мальчики.

Мужчины женщин не заслуживают.

– Мы их не заслуживаем, – сказал он Иэну Уинфилду, когда они двинулись к бару.

– Это уж точно, – ответил тот. – Они гораздо выше нас. Но хорошо, что я не женщина.

Качаясь, Рэй снова проманеврировал в уборную, где изверг из себя подчистую все креветки, курицу и десерт. Ворвался Истмен, будто на поезд опаздывал, встал в позу у писсуара. Широким жестом расстегнулся, – мол, узри, мир, сколь восхитительно это зрелище.

– Ссу, как жеребец, – гордо сказал он. Застегнулся, воду и мыло презрел, похлопал Рэя по спине и сказал: – Ну что, малец, второй заход?

Черт его знает, сколько времени прошло. 1975‑й надкушен, время потеряно, уже не вернешь. Опять в уборной, привалился к двери кабинки, как бы в обморок не грохнуться. Не хотелось бы в больницу загреметь с алкогольным отравлением. Вот мама расстроилась бы, если б сейчас его увидала.

А вот он почему‑то в кухне. У поваров свой праздник. Одни иностранцы говорят по‑испански, в том году Рэй возил Маргарет в Бенидорм. Им не понравилось.

Человек в белой форме шеф‑повара поджег чашу с алкоголем – громадный синий костер, неземной, жертвоприношение древним богам. Шеф‑повар зачерпнул ковшом из чаши – за ковшом тянулся инверсионный след синего пламени. Снова и снова, ковш все выше и выше. Завораживает. Лестница в небо.

Он пал. Завел интрижку с девчонкой в конторе – Антеей, резковатой и прогрессивной, вечно болтала о правах женщин. Знала, чего хотела, не отнять. От него не требовала ничего, кроме секса, и какое это облегчение – быть с женщиной, которая не оплакивает круглосуточно бесплодность своей утробы.

– Весело, – сказала она. – В жизни надо веселиться, Рэй.

Раньше ему это в голову не приходило.

Они случались везде и повсюду – в машине, в лесу, в переулках, в тонкостенной спальне квартиры, где она жила с подругой. Ничего общего с тем, что он делал в постели с Маргарет, – словно раз за разом навязывал жене непристойности, а та делала вид, будто это не так. Антея творила такое, о чем Рэй прежде и не слыхал. Да уж, получил образование. Лен Ломакс все время его покрывал. Врет как дышит. Сейчас образованию конец, Антея сказала, что в длительные отношения не верит, боялась, что он станет «эмоционально зависим» от нее. Ему несказанно полегчало – он жил в ужасе, как бы не узнала Маргарет, но отчасти тосковал о простоте.

– Ах, ебля без осложнений, – со знанием дела сказал Лен.

– Ну да, – сказал Рэй, хотя его передернуло: грубо, в его жизни таким словам не место.

– Ты прямо как старушка, – засмеялся Лен.

Может, он потерял сознание стоя: в следующую секунду повара уже ругались и орали бог знает что. Один через всю кухню швырнул громадную кастрюлю, и она приземлилась с оглушительным грохотом.

Он выполз прочь, проковылял в бар. Налетел на Рекса Маршалла.

– Блядь, Стрикленд, – сказал Маршалл, – ну ты назюзюкался. Выпей.

Если поднести спичку, Рэй вспыхнет. Сгорит синим пламенем. Он ткнулся лбом в стойку. А Лен Ломакс где?

– Мне надо домой, – прошептал Рэй, когда подошел Уолтер Истмен. – А то помру. Вызови такси, а?

Истмен сказал:

– Вот еще, блядь, глупости – на такси тратиться. Вызови полицию!

Вокруг хрипло заржали. Истмен позвонил с барного телефона, и потом – через десять минут или, возможно, десять лет, нормальный мир уже порвал отношения с Рэем, – в бар вошел молодой констебль и сказал Истмену:

– Сэр?

Славные были времена.

* * *

– А ты что тут делаешь? – спросила Трейси.

– Шоферю, – ответил Барри Крофорд. – Один детектив‑констебль нажрался, Истмен просил забрать и домой отвезти.

– Жополиз.

– Ну, все лучше, чем сидеть с маманей и говно это новогоднее по телику зырить. – Он курил, непринужденно прислонившись к машине.

Трейси от холода околевала. Надо было надеть терможилет. Когда из «Метрополя» кто‑нибудь выходил, шум и свет вырывались на улицу клубами.

Там прямо римская оргия, – сказал Барри.

– М‑да?

Что Барри знает о римлянах и оргиях? Крайне мало, подозревала Трейси. Они вместе учились в полицейском колледже – уже там было ясно, что он амбициозен и ленив. Вероятно, далеко пойдет. Ему «нравилась» девушка по имени Барбара, шустрая девчонка из отдела косметики «Шофилдза», у которой на голове башня вместо прически; Барри боялся позвать Барбару на свидание.

– А ты? – спросил он.

– Дежурю. Как видишь, – ответила она, обмахнув рукой форму. – На вызове, там у них беспорядки. Драка в кухне. Наверное, узнали, что им не заплатят сверхурочных за работу после полуночи. – Как Барри умудрился раздобыть патрульную машину? Трейси подала заявку на водительские курсы – до сих пор нет ответа.

– Одна? – спросил он.

– С Кеном Аркрайтом. Он в сортире. Какого констебля везешь?

– Стрикленда.

А вот и он, Барри, твой сегодняшний пассажир. Господи, ты глянь на него. Все первое января будешь блевотину отмывать.

Рэя Стрикленда выволакивали из «Метрополя» – его подпирали два дородных мужика из Управления уголовных расследований.

– Отъебись, – любезно сказал Барри, уронил сигарету и затоптал уголек.

Подтянулся Кен Аркрайт.

– Опля, – сказал он Трейси. – Там уже развязали Третью мировую войну. Эти итальяшки, они же вообще не умеют воевать. Пошли устроим перемирие, пока они друг друга не поубивали.

– Ну, – сказала она Барри, – приятного тебе извоза, а мы пойдем по‑настоящему поработаем.

– Отвали.

– И тебе с кисточкой, – жизнерадостно ответила она. – С Новым годом.

– Ага, мальчонка, с Новым годом, – сказал Аркрайт.

Трейси обернулась, увидела, как старший детектив‑суперинтендент Истмен склонился к водительскому окну, услышала, как он произносит адрес Стрикленда. Потом Истмен что‑то сунул Барри – деньги или выпивку, Трейси не разглядела.

– Вот гондон, – сказал Аркрайт.

– Барри Крофорд?

– Да нет, Рэй Стрикленд.

– Ну что, шеф, домой? – спросил Барри.

– Нет, – сказал Рэй.

– Не домой?

– Нет. – Стрикленд наклонился и промычал адрес в Лавелл‑парке, а Барри переспросил:

– Вы уверены?

– Ну еще бы я, блядь, не уверен. – Стрикленд рухнул на спинку сиденья и закрыл глаза.

В Лавелл‑парке он чуть не выпал из машины. Барри смотрел, как Стрикленд шатко плетется к подъезду. Бедный ублюдок, хоть бы лифты работали.

На полпути Стрикленд развернулся и торжественно отсалютовал полупустой бутылкой скотча.

– С Новым годом! – заорал он. Проковылял еще несколько ярдов, опять развернулся и заорал еще громче: – А зовут‑то тебя как?

– Крофорд! – гаркнул Барри. – Констебль Барри Крофорд. С Новым годом, сэр.