ГЛАВА 25. Дебору перевели из отделения интенсивной терапии

Дебору перевели из отделения интенсивной терапии. У меня был один момент, когда я в замешательстве смотрел на пустую койку. Я видел такое в полудюжине фильмов: герой смотрит на пустую больничную койку и знает, что тот, кто лежал на ней прежде, сейчас мёртв; но я был абсолютно уверен, что если бы Деб умерла, то Чацкий упомянул бы об этом, поэтому я просто вернулся в приемную.

Женщина за столом заставила меня ждать, пока она закончит таинственные и весьма неторопливые пассы у компьютера, ответит на телефонный звонок, и поболтает с двумя медсестрами, околачивающимися неподалеку. Атмосфера едва контролируемой паники, показаная каждому посетителю реанимации полностью развеялась, вытесненная навязчивым интересом к телефонной болтовне и ногтям. Но в конце концов женщина признала, что существует мизерная возможность найти Дебору в палате 235 на втором этаже. Это было настолько исполнено смысла, что я искренне поблагодарил её и поплелся искать комнату.

Она действительно оказалась на втором этаже, по соседству с 233, поэтому с чувством, что все в мире пришло в порядок, я зашел внутрь и увидел лежащую на кровати Дебору и Чацкого, сидящего практически в той же позе, что и в отделении интенсивной терапии. Вокруг Деборы всё ещё было расположено множество механизмов и она по прежнему была утыкана трубками, но она открыла один глаз и посмотрела на меня и отметила мой приход полуулыбкой.

- О, оно живое, - сказал я, надеясь создать хорошее настроение. Я подтянул стул ближе к кровати и сел.

- Декс, - ответила она тихим охрипшим голосом. Она попыталась улыбнуться, но получилось хуже, чем с первой попытке, и она сдалась и закрыла глаза, отдалившись на снежную дистанцию подушки.

- Она пока ещё не слишком сильна, - заметил Чацкий.

- Я догадался, - сказал я.

- Поэтому, ну, нельзя её утомлять и тому подобное, – добавил он, - Доктор велел.

Не знаю, думал ли Чацкий, что я собираюсь предложить сыграть в волейбол, но я кивнул и просто похлопал Дебору по руке.

- Рад, что ты с нами, сестрёнка. Ну и заставила ты нас поволноваться, - сказал я.

- Я чувствую, - ответила она слабым хриплым голосом. Но не уточнив, что именно чувствует, она снова закрыла глаза и приоткрыла губы для вдоха; Чацкий склонился вперед и положил маленький кубик льда ей в рот.

- Вот, - сказал он. - Не пытайся пока разговаривать.

Деб проглотила лёд, но всё равно нахмурилась на Чацкого: "Я в порядке", сказала она, что, конечно, было преувеличением. Лёд, однако, немного помог, и в этот раз её голос звучал не так похоже на шуршание крысиного хвоста по старой дверной ручке.

- Декстер, - позвала она неестественно громко, словно крича в церкви. Она мотнула головой и, к моему большому удивлению, я заметил слезу в уголке её глаза, чего не было с тех пор, как ей исполнилось двенадцать. Она скользнула по её щеке и упала на подушку.

- Дерьмо, - выдохнула она, - Чувствую себя словно… - Та её рука, которую не держал Чацкий, слабо подрагивала.

- Так и должно быть, - сказал я, - Ты практически умерла.

Она полежала какое-то время молча и закрыв глаза, и, наконец, очень тихо сказала:

- Я больше не хочу этого.

Я покосился на Чацкого, он пожал плечами.

- Чего, Деб?

- Быть копом, - ответила она, и когда я, наконец осознал, что она хочет уйти из полиции, я был потрясен, словно луна собралась подать в отставку.

- Дебора…, - начал я.

- Нет смысла, - казала она, - Кончить здесь... ради чего?

Она открыла глаза, посмотрела на меня и слегка покачала головой.

- Ради чего? - повторила она.

- Это твоя работа, - ответил я, признаю, не особо продвинуто, но это было всё, что я мог придумать в данных обстоятельствах, и я сомневался, что она хотела бы услышать про Истину, Правосудие и Американский путь.

Очевидно, она так же не желала слышать, что это её работа, потому что она просто посмотрела на меня, а потом отвернулась и закрыла глаза.

– Дерьмо, - сказала она.

- Ну всё, - заявил со стороны двери громкий весёлый голос с густым Багамским акцентом, - Джентльменам пора идти. – Крупная самодовольная медсестра вошла в комнату и насела на нас. - Леди должна отдыхать, чего она не может сделать, пока вы её беспокоите.

Она сказала: "беспокооите" и на секунду я нашел это таким забавным, что не сразу понял, что меня прогоняют.

- Я только что пришел, - возразил я.

Она воздвиглась надо мной и скрестила руки на груди.

- Значит, вы немало сэкономите на парковке, потому что сейчас вы уйдёте, - заявила она, - Ну, господа, - повернулась она в сторону Чацкого, - Вы оба.

- Э? – выдавил он с видом величайшего удивления.

- Вы, - она ткнула в него массивным пальцем. - Вы были здесь уже слишком долго.

- Но я должен остаться, - возразил он.

- Нет, вы должны уйти, - отрезала медсестра. - Доктор хочет, чтобы она немного отдохнула. Одна.

- Идите, - тихо поддакнула Деб, и он посмотрел на неё с болью во взгляде. - Я буду в порядке, - сказала она. - Иди. Чацкий перевел взгляд с неё на медсестру, а затем обратно на Дебору.

- Хорошо, - наконец сказал он. Он наклонился и поцеловал её в щеку; она не возражала. Он выпрямился и приподнял брови.

- Ну, приятель, - сказал он. – Похоже, нас выгоняют.

Пока мы выходили, медсестра избивала подушки, словно они чем-то перед ней провинились.

Чацкий повел меня к лифту и, пока мы его ждали, произнёс: "Я немного беспокоюсь." Он нахмурился и несколько раз ткнул кнопку вызова.

- О чём? – уточнил я - В смысле, гм, о повреждениях мозга?

Заявление Деборы о том, что она хочет уйти из полиции всё ещё звучало в моих ушах, и это было настолько не похоже не неё, что я тоже слегка забеспокоился. Картинка Дебби-овоща, пускающей слюни в кресле, пока Декстер кормит её с ложечки овсянкой, до сих пор преследовала меня.

Чацкий покачал головой.

- Не совсем, - сказал он. – Скорее похоже на психологическую травму.

- Как у тебя?

Он скривился.

- Не знаю, - сказал он. - Возможно, дело в травме. Но она выглядит... очень чувствительной. Тревожной. Не похожей, ну в общем… на себя.

Я никогда не получал ножевое ранение, не терял большую часть своей крови, и не помнил ни одной книги, где бы объяснялось, как полагается чувствовать себя в подобных обстоятельствах. Но мне казалось относительно разумной реакцией стать чувствительной и тревожной после такого. Но прежде, чем я успел придумать тактичный способ выразить эту мысль, подошел лифт и мы с Чацким вошли внутрь.

Как двери закрылись, он продолжил:

- Она даже не узнала меня сначала, когда открыла глаза.

- Я уверен, что это нормально, - сказал я, хотя вовсе не был уверен. - В смысле, она же была в коме.

- Она смотрела прямо на меня, - продолжал он, словно не слыша, - и она.. не знаю. Испугалась меня. Мол, кто я такой и что тут делаю.

По правде говоря, я и сам задавался вопросом тем же вопросом в течение последнего года, но признаться в этом вряд ли будет уместно. Вместо этого, я просто сказал:

- Думаю, нужно время, чтобы…

- Кто я такой? - повторил он, опять не замечая моих слов. - Я сидел там все время, не отходя от нее больше, чем на пять минут, - он уставился на панель управления лифтом, показывающую, что мы приехали. - И она не помнит, кто я такой.

Двери открылись, но Чацкий этого не замечал.

- Ну, - протянул я, надеясь вывести его из ступора.

Он кинул на меня взгляд, сказал:

- Давай по кофе, - и вышел из лифта, толкнув троих человек в светло-зеленой униформе, а я поплелся следом.

Чацкий привел меня к небольшому ресторанчику при гаражной парковке, где ему удалось раздобыть две чашки кофе довольно быстро, никого не толкнув и не тыча локтями в бок. Это подняло мою самооценку: очевидно, он не был родным Майами. Но на результат жаловаться не приходилось, поэтому я взял кофе и сел за угловой столик.

Чацкий не смотрел ни на меня, ни по сторонам.

Он не моргнул, и выражение его лица не изменилось.

Я не знал, что сказать, чтобы разрядить атмосферу, поэтому нескольких минут мы сидели в неловком молчании, пока он, наконец, не выпалил:

- Что если она меня больше не любит?

Я всегда старался культивировать свою скромность, особенно когда речь идет о моих собственных талантах, и я очень хорошо знаю, что в действительности я хорош всего в паре вещей, и советы влюбленным определенно к ним не относятся. И поскольку я на абсолютно не понимаю любви, казалось немного несправедливым ожидать от меня её возможную потерю.

Но от меня явно требовался какой-то комментарий, поэтому подавив искушение ляпнуть: "Я вообще не знаю, любила ли она тебя", я порылся в своём хранилище клише и выдал:

- Конечно, она тебя любит. Она только что пережила ужасную травму и ей требуется время, чтобы восстановиться.

Чацкий несколько секунд подождал продолжения, но когда его не последовало, он отвернулся и глотнул кофе.

- Наверное, ты прав.

- Конечно, - сказал я. - Дай ей время, чтобы выздороветь. Все будет хорошо. – Меня не убило молнией, когда я это произнёс, так что полагаю, что возможно, я был прав.

Мы допили кофе в относительной тишине: Чацкий задумавшись о возможности того, что ему дали отставку, а Декстер с тревогой поглядывая на часы, стрелка которых приближалась к полудню, времени уйти и устроить засаду на Вайса; поэтому, когда я, наконец, осушил свою чашку и встал, выглядело это не особенно дружелюбно.

- Я вернусь позже, - сказал я, но Чацкий только кивнул и сделал еще один несчастный глоток кофе.

- Лады, приятель, - ответил он. - Увидимся.