История Франции: с доисторичесих времен до Пятой республики 8 page

В ноябре 1799 года (18 брюмера) Наполеон Бонапарт совершил государственный переворот, в результате которого стал первым консулом и сосредоточил в своих руках всю полноту власти. В 1804 году Бонапарт был провозглашен императором Наполеоном I. В многочисленных сражениях и войнах Наполеон Бонапарт покорил многие европейские страны. Особенно следует отметить битву 2 декабря 1805 года при Аустерлице. К 1812 году вся Западная и Центральная Европа, за исключением Швеции, Португалии, Сицилии и Сардинии, находилась в зависимости от Франции.

В июле 1812 года французский император начал поход в Россию. Мы прекрасно знаем, каким позором обернулась эта война для великого императора. Бородинская битва и вступление французских войск в Москву, казалось, были свидетельством победы Наполеона, однако уже к ноябрю 1812 года у французского императора в строю осталось лишь около 5 тысяч солдат. Одновременно во Франции бригадный генерал Клод Франсуа Мале, убежденный республиканец, попытался совершить государственный переворот. В этих условиях Наполеон покинул остатки своей армии и бежал в Варшаву. «Битва народов» 16 – 18 октября 1813 года под Лейпцигом, в самый решительный момент которой саксонцы предали Наполеона, предопределила поражение Франции. В 1814 году войска антифранцузской коалиции вступили в Париж.

Жозефина Богарне, первая жена Наполеона Бонапарта

4 апреля 1814 года Наполеон отрекся от престола в пользу сына Жозефа Франсуа Шарля Бонапарта (Наполеона II), а 6 апреля сенат призвал на престол Людовика XVIII. Предательство маршала Мармона[48], бывшего адъютанта Бонапарта, заставило французского императора во второй раз отречься от престола уже за себя и за сына. В Фонтенбло был подписан договор, по которому за Наполеоном сохранялся императорский титул, ему передавался в управление остров Эльба.

По договору держав‑победительниц с Францией она лишалась всех территорий, завоеванных после 1795 года.

Итак, французский престол вновь, после многолетнего перерыва, занял король. Откуда же он взялся после расправы с семьей Людовика XVI?

Когда известие о смерти племянника (так и не коронованного Людовика XVII) достигло графа Прованского, последний был объявлен королем Людовиком XVIII. Он больше подходил на роль политического лидера, чем Людовик XVI. С самого начала революции граф Прованский требовал от своего старшего брата решительного отпора противникам монархии. В 1790 году он даже пытался отстранить короля от власти, чтобы самому управлять страной в качестве наместника королевства. В 1791 году он одновременно с Людовиком XVI ударился в бега, но оказался удачливее брата, благополучно добравшись до Брюсселя. Во главе контрреволюционной эмиграции граф Прованский в 1792 году воевал против Франции на стороне интервентов, а в 1793 году помчался в Тулон, занятый в то время англичанами, но, к сожалению, опоздал – крепость сдалась в руки республиканцев.

После казни Людовика XVI граф Прованский объявил себя регентом при малолетнем короле Людовике XVII. В этом качестве он с 1793 года пребывал со своим крохотным двором в Вероне, пользуясь гостеприимством правительства Венеции. Там и застало его известие о смерти Луи Шарля. Формально граф стал королем Франции, однако как министры бывают без портфеля, так и король Франции оказался без государства.

В 1796 году Венеция по требованию французского правительства предложила «веронскому королю» покинуть ее пределы. С этого времени для него начались скитания по Европе. В 1797 году он расположился в Бланкенбурге в Пруссии, где, как простой мещанин, был вынужден снимать три комнаты в доме местного пивовара. В 1799 году он скрывался в Митаве (нынешняя Елгава) в России. Там 8 июня 1799 года состоялась его встреча с «тампльской сиротой» Марией Терезой, которая в 1795 году была освобождена республиканцами и с тех пор неотлучно находилась при дворе своего деда австрийского императора Франца II. Принцесса оказалась единственной из оставшихся в живых узников Тампля. В 1801 году король перебрался в Варшаву которая по третьему разделу Польши в 1795 году отошла к Пруссии. В 1805 году он снова приехал в Митаву Так и скитался бедный Людовик XVIII, пока в 1808 году не обрел сравнительно спокойное пристанище в замке Хартвел в Англии.

Каких только неприятностей не довелось испытать Людовику XVIII за это время – и унижения со стороны якобы дружественных правительств, использовавших беглого короля как карту в своих дипломатических играх, и стесненный быт живущего на благотворительность изгнанника, и полную безысходность впереди. Франция в своем революционном порыве так далеко уходила от монархического строя, что сложно было поверить в то, что король‑скиталец обретет наконец свою державу, которая принадлежала ему по наследственному праву.

Но все невзгоды разом отодвинулись в прошлое после отречения Наполеона Бонапарта 5 апреля 1814 года. Около трех часов ночи в замок Хартвел прискакал гонец с долгожданным известием: «Сир, отныне Вы король!» – «Разве я и раньше не был королем?» – с этими словами Людовик XVIII отправился спать. Это был ответ человека, непоколебимо уверенного в своих династических правах на корону. Но Людовик XVIII вполне отдавал себе отчет, как непросто ему будет править в стране, где за четверть столетия его отсутствия выросло поколение людей, не знавших Бурбонов и не испытывавших к ним никаких добрых чувств, кроме, может быть, любопытства. Поражение монархии в 1789 – 1792 годах послужило для него серьезным уроком. Пожалуй, единственный из Бурбонов он твердо придерживался мнения: или монархия будет дополнена конституцией, или ее уже не будет никогда.

24 апреля 1814 года Людовик XVIII высадился с корабля в Кале, откуда отправился в замок Сент‑Уан. Здесь в ходе переговоров с делегацией Сената (одной из палат империи) и был заключен имевший большое значение для всей Европы компромисс между монархом и представителями новой Франции: король царствует в силу божественного права, но своим подданным он дарует Хартию (конституцию), ограничивающую его власть. Он оставлял за собой всю полноту исполнительной власти, а законодательную делил с двухпалатным парламентом. Палата депутатов формировалась на основе цензового избирательного права, палата пэров назначалась королем.

Людовик XVIII

Это был важный политический прорыв к гражданскому миру и цивилизации. После долгих лет деспотизма Наполеона I Франция по своему государственному устройству приблизилась к уровню передовых государств того времени – Англии и США. Перед ней открылась возможность прекращения гражданских распрей и мирного эволюционного прогресса.

Достижениями своего правления Людовик XVIII не в последнюю очередь был обязан удачному выбору министров, среди которых особенно выделялся герцог Арман Эммануэль дю Плесси Ришелье (1766 – 1822) (не путайте с кардиналом Ришелье). Герцог Ришелье во время Французской революции эмигрировал в Россию, где в 1805 – 1814 годах занимал пост генерал‑губернатора Новороссии. На этом посту французский герцог, которого на русской службе называли Эммануил Осипович, приобрел огромный управленческий опыт. Он оказал настолько значительное содействие хозяйственному освоению края и развитию Одессы, что благодарные одесситы воздвигли ему памятник (памятник Дюку).

С именем герцога Ришелье связаны почти все либеральные реформы первых лет Реставрации.

Однако начало царствования Людовика XVIII, обещавшее так много хороших перемен, было омрачено возвращением Наполеона I Бонапарта.

В начале марта 1815 года сосланный на Эльбу император во главе отряда из 900 солдат высадился на континенте, а 20 марта уже триумфально вступил в Париж. Начались знаменитые Сто дней Наполеона Бонапарта. По стране прокатилась волна «белого» террора, антиправительственных заговоров. Англия, Пруссия, Австрия и Россия спешно заключили союз против Франции, на тот момент уже 7‑й по счету. Благодаря превосходству в численности 18 июня 1815 года англо‑нидерландские войска под командованием Артура Веллингтона и прусские войска под командованием Гебхарда Леберехта Блюхера (не путайте с советским военачальником Блюхером Василием Константиновичем (1890 – 1938)) разгромили армию Наполеона I у бельгийского селения Ватерлоо.

22 июня 1815 года Бонапарт вновь отрекся от престола в пользу своего сына Наполеона II, который, однако, никогда не правил во Франции, а провел свою жизнь при дворе деда – австрийского императора. После отречения Наполеон Бонапарт сдался в плен англичанам и был сослан на остров Святой Елены.

Людовик XVIII вернулся на трон, а с ним вернулся и его министр герцог Ришелье. Проницательный и дальновидный министр осознавал, что королевский двор требует немедленной реорганизации.

Институт традиционной монархии играл важную роль. Быть принятым при дворе значило принадлежать к высшим уровням социальной иерархии. При этом до 1789 года двор представлял собой довольно обособленную часть правящей элиты, что подчеркивалось и формой одежды, и специальным этикетом. До поры до времени эта обособленность лишь повышала авторитет двора, но уже к концу XVIII века стала фактором его изоляции. После революции, расколовшей элиту на враждующие фракции, сохранение двора в прежнем виде являлось уже вопиющим анахронизмом, к тому же опасным для монархии, что продемонстрировали Сто дней.

Суть реформы Ришелье как раз и состояла в том, чтобы превратить двор в инструмент консолидации правящей элиты вокруг законной династии. В 1820 году часть придворных должностей была упразднена, часть – переименована, а их общее число сокращено. Но главное – широкий доступ к ним получили наряду с дореволюционным дворянством дворянство империи и буржуазия. Однако эта реформа оказалась ограниченной: она затронула только личный двор Людовика XVIII, не коснувшись дворов остальных членов королевской семьи.

В 1817 году был принят избирательный закон, согласно которому право голоса получили около 100 тысяч наиболее состоятельных граждан. За этим законом последовал закон о парламентском контроле над государственным бюджетом, принятый в 1818 году. В 1819 году был принят весьма либеральный закон о печати. К тому же с началом правления Людовика XVIII наступил долгожданный мир, были урегулированы споры с державами антифранцузской коалиции, быстро стабилизировалось положение в экономике, деформированной десятилетиями войн.

В начале 20‑х годов XIX века здоровье короля, давно страдавшего от подагры, резко ухудшилось. Его совсем перестали слушаться ноги, и отныне все время он проводил в большом кресле‑каталке, за что насмешники тут же окрестили его королем‑креслом. Особенно ужасен был последний год жизни Людовика XVIII, когда ему, как младенцу, не хватало сил держать голову, а его обезображенное язвами тело заживо разлагалось, источая запах тления. 16 сентября 1824 года Людовик XVIII умер.

Еще при его жизни двор был немало обеспокоен проблемой престолонаследия. Дело в том, что Людовик XVIII был бездетен и лишен надежды когда‑либо иметь детей. Его брак с Луизой Марией Жозефиной Савойской, которая умерла в 1810 году, был чистой формальностью. В этих условиях наибольшими правами на корону обладал его младший брат граф д’Артуа. Но ко времени возвращения во Францию оба они были уже немолоды – одному исполнилось 59, другому – 57 лет. Не было никакой уверенности в том, что Людовик XVIII успеет передать корону брату. К тому же сам он, по‑видимому, этого не желал, не видя в брате, с которым расходился в политических мнениях, достойного продолжателя начатого им дела созидания конституционной монархии. Правда, у младшего брата короля было двое сыновей.

К старшему, Луи Антуану, герцогу Ангулемскому, стоявшему вторым в списке вероятных наследников, Людовик XVIII явно благоволил, называя его в кругу близких «надеждой» и видя в нем своего единомышленника. Но тот, как и старый король, был бездетен. А младший сын графа д’Артуа, Шарль Фердинанд, герцог Беррийский, в феврале 1820 года был убит фанатиком‑бонапартистом Лувелем. Линия Бурбонов вообще могла прекратиться на герцоге Ангулемском, если бы через шесть месяцев после гибели мужа Мария Каролина, герцогиня Беррийская, не родила сына Генриха, прозванного Дитя чуда. Таким образом, за продолжение династии можно было пока не беспокоиться, зато непосредственное будущее монархии внушало серьезную тревогу.

Под именем Карла X корону унаследовал граф д’Артуа. Не слишком усердный в науках, легкомысленный и упрямый, склонный к мимолетным увлечениям, но и способный на серьезную привязанность, новый король во многих отношениях был противоположностью своему более основательному и благоразумному предшественнику. Летом 1789 года граф д’Артуа в спорах с Людовиком XVI настаивал на самых решительных мерах против своевольных депутатов третьего сословия. При этом он настолько скомпрометировал себя, что немедленно после падения Бастилии был вынужден податься за границу. Вокруг него и стала группироваться контрреволюционная эмиграция. Он был идейным вдохновителем, организатором и участником всех основных военных акций против революционной Франции. Поражение монархической контрреволюции заставило его умерить пыл. Он поселился в Англии, где и жил до 1814 года.

Граф д’Артуа был женат на Марии Терезе Савойской, сестре жены Людовика XVIII, но своим вниманием ей не докучал. Исключительное место в его жизни принадлежало другой женщине – мадам де Поластрон, двоюродной сестре герцогини Полиньяк, фаворитки Марии Антуанетты. Связь с ней определила судьбу будущего короля. Перед смертью в 1805 году мадам де Поластрон взяла с него слово, что он прекратит разгульную жизнь, которую до сих пор вел, и обратится к Богу. С этого времени граф д’Артуа стал ревнителем нравственности и благочестия, попав под влияние аббата Латиля, духовника своей бывшей любовницы.

Граф д’Артуа активно участвовал в восстановлении монархии. В марте 1814 года он вел переговоры с союзниками, а 12 апреля въехал в Париж и в течение нескольких дней до прибытия Людовика XVIII управлял Францией в качестве наместника королевства. Вот когда в полной мере обнаружились его политические расхождения с королем. Он считал чрезмерными те политические уступки, на которые согласился пойти Людовик XVIII ради возвращения трона, и, по существу, возглавил оппозицию режиму конституционной монархии справа, известную как партия ультрароялистов. Его действия в оппозиции не оставляли места для иллюзий относительно характера будущего правления.

Карл X

Но поначалу Франция оказала вполне доброжелательный прием новому королю. Слишком свежа была в памяти грустная картина агонизирующего на троне Людовика XVIII, чтобы французы не испытали чувства облегчения, даже радости при виде этого полного величия и энергии человека. Молва наградила его лестным прозвищем – Король‑рыцарь. Даже у либералов, левой оппозиции монархии, Карл X поначалу не вызывал аллергии: одним из первых его шагов в области внутренней политики стала отмена цензуры печати.

Но вскоре новый король стал находить выход своей энергии вовсе не так, как от него ждал народ и его окружение. В следующие полтора‑два года Карл X предпринял такие меры, которые ущемляли коренные интересы или убеждения широких слоев населения, в частности и значительной части правящей элиты. Из армии уволили 250 наполеоновских генералов. Был введен закон о святотатстве, который карал смертной казнью за осквернение святых даров. Закон о так называемом миллиарде для эмигрантов (т. е. возмещение ущерба тем, кто в годы Революции бежал из страны) оскорблял патриотические чувства большинства французов, разделивших судьбу родины во время Революции. Новый король распустил национальную гвардию; им предпринимались попытки восстановить право первородства (старшинства) при разделе наследства, нарушавшее принцип гражданского равенства. Он также стремился провести законы против свободы печати. Эти, а также другие действия короля и руководимого им правительства привели к расколу в правительственном лагере. Часть консервативной партии под давлением общественного мнения перешла в оппозицию.

Страна в очередной раз приближалась к политическому кризису. Предотвратить его можно было конституционными методами. Для этого было достаточно, чтобы Карл X пошел навстречу требованиям оппозиции. Но такая политика ему глубоко претила. Он осознавал себя монархом по милости Бога, а не по воле французской нации, а потому и не считал себя связанным в действиях ее мнением. Фактически Карл X отказался от политического наследия Людовика XVIII, который пытался соединить – и на первых порах небезуспешно – божественное право королей с конституционным правом нации. Карл X предпочитал видеть в Хартии лишь одну из традиционных «вольностей», даруемых королем своим подданным. Он избрал путь отказа от компромисса, не понимая, что тем самым подрывает политическую основу монархии.

Глубоко символично, что Людовик XVIII за десять лет своего правления так и не выбрал времени для церковной коронации, хотя до него не было случая, чтобы король уклонился от таинства миропомазания. Весьма вероятно, что он опасался стать королем «в большей мере», чем того хотели французы. Карл X повел себя иначе. Стремясь подчеркнуть богоданность своей власти, он короновался 29 мая 1825 года в Реймсском соборе, как это делали до него многие короли.

Эта средневековая церемония произвела гнетущее впечатление на общество. Значительную его часть, отнюдь не отождествлявшую себя с католической церковью, шокировал вид Карла X, распростертого ниц перед алтарем. Нелепо выглядел он и тогда, когда в соответствии с древним обычаем обходил ряды золотушных больных, осеняя их крестом и приговаривая: «Король коснулся тебя, Бог тебя исцелит!» Из 121 больного пятеро действительно исцелились. Многих покоробила и нарочитая роскошь многодневного торжества, собравшего в Реймсе всю столичную знать, дипломатический корпус и многочисленных гостей из разных стран. А праздничное убранство древнего собора, напоминавшее мишуру театральных декораций, вызывало откровенную насмешку.

Коронационные торжества, как того и добивался Карл X, действительно стали впечатляющим событием, о котором долго не смолкали пересуды. Они подтвердили репутацию французского двора как «самого блистательного в Европе», на который по мере сил и возможностей равнялись дворы других стран. Но внутриполитические последствия коронации оказались крайне отрицательными. Уже давно появился и все больше усиливался разрыв между вкусами, интересами и запросами общества и двора, что служило источником политической напряженности в стране.

На выборах в палату депутатов 1827 и 1830 годов либеральная оппозиция дважды подряд одержала убедительную победу. Политический кризис достиг величайшего накала. И тогда Карл X своими действиями ускорил развязку. В августе 1829 года он назначил правительство во главе с герцогом Жюлем де Полиньяком. Новый глава правительства принадлежал к семье, к которой Карл X издавна питал привязанность (Жюль был сыном известной фаворитки Марии Антуанетты), но которая еще с дореволюционных времен была крайне непопулярна во Франции. Перед новым правительством Карл X поставил задачу – восстановить королевский абсолютизм.

Во исполнение воли монарха 25 июля 1830 года и появились ордонансы (королевские указы) об отмене свободы печати, роспуске палаты депутатов, повышении избирательного ценза и назначении новых выборов в палату. Самонадеянность правительства вызывает неподдельное изумление – оно не отдало абсолютно никаких распоряжений на случай массовых беспорядков в столице. Сам Карл X, подписав ордонансы, со спокойной совестью уехал на охоту, вероятно, все еще искренне полагая, что народ Франции с радостью встретит любое распоряжение своего монарха, посланного им Богом.

Первыми свой протест высказали журналисты и печатники, потерявшие работу из‑за этих ордонансов. Их протест получил массовую поддержку. На улицах собрались толпы возмущенного люда, которые уже 27 июля стали вооружаться и строить баррикады. Спустя два дня Париж полностью оказался во власти повстанцев. Карл X, пребывавший вместе с семьей сначала в замке Сен‑Клу, затем – в Рамбуйе, не отдавал себе отчета в происходившем. Прежний опыт – в молодости он был свидетелем восстания 14 июля 1789 года в Париже – его, к сожалению, ничему не научил. Лишь в ночь с 29 на 30 июля он наконец дал согласие на отставку правительства Полиньяка и отмену ордонансов. Но деятели либеральной оппозиции, верховодившие в Париже, попросту отмахнулись от него.

Оставленный всеми, 2 августа Карл X подписал отречение от престола в пользу своего малолетнего внука, после чего он потребовал и от своего сына поступить так же. Можно представить себе чувства герцога Ангулемского, всю сознательную жизнь готовившегося принять корону и в решающий момент вынужденного от нее отказаться. Но те несколько минут, пока он не подписал отречение, формально он считался королем. Он и вошел в историю династии под именем Людовика XIX, поставив печальный рекорд самого короткого царствования.

Луи Филипп I

7 августа 1830 года настал звездный час младшей ветви королевской династии, когда палата депутатов, предварительно объявив трон вакантным, предложила его Луи Филиппу, герцогу Орлеанскому, и его потомкам по мужской линии в порядке первородства. Через два дня состоялась церемония гражданской коронации: герцог Орлеанский принял присягу на верность конституции, подписал Хартию, после чего ему были вручены королевские регалии. Отныне он именовался Луи Филиппом I, королем французов.

Столь необычная церемония возведения на трон, противоречившая вековым традициям династии, о которых совсем недавно напомнил Карл X, символизировала важную перемену в характере режима конституционной монархии по сравнению с периодом Реставрации. Хотя его основные составляющие – король, Хартия, палаты – оставались неизменными, их относительная роль изменилась. Власть короля отныне основывалась не на божественном праве, а на суверенитете нации. Хартия рассматривалась в качестве договора между французским народом и свободно избранным им королем, который теперь обязан был уважать конституционные права и свободы граждан. Не случаен был и выбор имени короля. Чтобы подчеркнуть новое качество королевской власти, не годились отдельно взятые имена ни Людовик (то же самое, что и Луи), ни Филипп, слишком уж отдававшие нафталином.

С приходом Луи Филиппа во Франции возникла некая промежуточная между наследственной монархией и республикой форма государственности. В стране был сделан огромный шаг в направлении укрепления конституционного строя и перехода от наследственного к выборному способу передачи государственной власти.

Новый король Франции Луи Филипп родился в 1773 году. Он был сыном Луи Филиппа Жозефа, герцога Орлеанского, и принцессы Луизы Аделаиды де Пентьевр. От своего деда Луи Филипп унаследовал титул герцога Шартрского. Принц крови, близкий родственник короля («Бурбон левой руки»), наследник богатейшего во Франции состояния, он, по всей вероятности, должен был разделить участь Бурбонов во время революции. Однако политическая метаморфоза его отца, открыто порвавшего с династией и под именем гражданина Филиппа Эгалите[49]примкнувшего к левому флангу революционных сил, направила и его жизнь по другому руслу.

Несчастья, которые во время революции и сразу после нее обрушились на Бурбонов, в конечном счете постигли и Орлеанов. Филипп Эгалите, избранный членом Конвента, в январе 1793 года проголосовал за казнь Людовика XVI. Но вскоре сам был осужден на смерть Революционным трибуналом: так уж повелось в революционной мясорубке – сегодня казнишь ты, а завтра – тебя. Два сына Филиппа Эгалите – герцог Монпансье и граф Божоле – оказались в тюрьме. Луи Филипп избежал ареста. С 1791 года он находился в армии, сначала в чине полковника, потом – генерала. В кампанию 1792 года он принимал участие в знаменитых сражениях при Вальми и Жемаппе. После измены главнокомандующего французскими войсками генерала Дюмурье ушел за линию фронта, куда заблаговременно переправил и сестру Аделаиду, дав повод для преследований революционными властями отца.

Окончательно разойдясь с революцией, Луи Филипп, однако, не примкнул и к роялистской эмиграции. До 1795 года Луи Филипп вместе с сестрой и своей воспитательницей мадам де Жанлис находился в Швейцарии, зарабатывая на жизнь уроками. Затем совершил поездку по Скандинавии, а с 1796 года путешествовал по США, где свел знакомство с Джорджем Вашингтоном. В Америке к нему присоединились оба брата, отпущенные на свободу правительством Директории, но вскоре братья умерли. Узнав, что его мать, с самого начала не одобрявшая политической деятельности мужа и расставшаяся с ним задолго до трагической развязки, нашла убежище в Испании, Луи Филипп отправился на Кубу. Он надеялся получить от колониальных властей разрешение на въезд в метрополию, но надежды его не оправдались.

В феврале 1800 года Луи Филипп прибыл в Лондон. Его отец, «генерал Эгалите», громивший интервентов и роялистов, был предан забвению. Луи Филипп снова повел себя как принц крови, законный обладатель титула герцога Орлеанского. Первое, что он сделал в английской столице, – в знак примирения с Бурбонами отправился с визитом к графу д’Артуа. Тот принял опального родственника. В 1807 году состоялось и его первое за 18 лет свидание с Людовиком XVIII. Присутствовавшая на этой встрече герцогиня Ангулемская упала в обморок при виде сына цареубийцы.

Трудному возвращению Луи Филиппа в аристократическое общество помогла женитьба в 1809 году на Марии Амалии, дочери низложенного Наполеоном неаполитанского короля и родной сестры Марии Антуанетты. Но как ни старался Луи Филипп загладить вину перед династией, роялисты относились к нему с неприязнью и подозрительностью.

Это ярко проявилось во время Ста дней Наполеона, когда Людовик XVIII потребовал от Луи Филиппа немедленного отъезда в Англию, где и продержал его в течение двух лет. Вернувшись на родину в 1817 году, герцог Орлеанский сторонился политики, посвящая все силы и время восстановлению разваленного за четверть века состояния. В этом он значительно преуспел. Потепление по отношению к себе двора он почувствовал только при Карле X, который предоставил ему почетный титул «королевского высочества», по статусу полагавшийся детям монарха.

Но высочайшая милость оказалась явно не ко времени. Во второй половине 1820‑х годов взоры либералов все чаще обращались к главе младшей ветви династии. В нем они видели человека, который мог более последовательно проводить политику компромисса, столь многообещающе начатую в 1814 году. Их вдохновлял пример Англии, где «славная революция» 1688 года путем замены правящей династии привела к укреплению конституционного строя. Силой обстоятельств Луи Филипп был поставлен перед трудным выбором, который однажды уже погубил его отца и которого он лично, может быть, страшился. До последнего момента он демонстрировал верность Карлу X и законной династии, хотя и не лишал надежд оппозицию. Свое решение Луи Филипп принял лишь 31 июля 1830 года.

Легкость, с какой герцог Орлеанский взошел на трон, во многом объяснялась его популярностью в средних слоях общества, которые получили название буржуазных, в отличие от высших слоев – праздной аристократии, и низших слоев – работников физического труда. Этой популярностью он во многом был обязан своему образу жизни, близкому и понятному тысячам его сограждан. Ему претили праздность и легкомысленные забавы. Поглощенный управлением своим огромным состоянием, он знал цену деньгам и времени. Жизнь приучила его быть экономным и расчетливым, и он избегал показной роскоши. Его наследственный дворец Пале‑Рояль был открыт и гостеприимен для всех, кто в нем нуждался. В нарушение сословных, да и родовых традиций, герцог Орлеанский слыл образцовым супругом и отцом. Жена родила ему десятерых детей, из которых зрелого возраста достигли пять сыновей и две дочери. Луи Филипп часто выходил на прогулку под руку с женой в окружении детей – такая картинка не могла не тронуть всякого добропорядочного буржуа.

Став королем, герцог Орлеанский не изменил своим привычкам. Он словно задался целью опровергнуть все ходячие представления о величии королевской власти. По свидетельству Виктора Гюго, «он редко посещал обедню, не ездил на охоту и никогда не появлялся в опере. Это было одной из причин его популярности среди буржуа. У него совсем не было двора. Он выходил на улицу с дождевым зонтиком под мышкой, и этот зонтик надолго стал одним из слагаемых его славы».

Словом, Луи Филипп I вел себя не по‑королевски, а так, как можно было ожидать от должностного лица, правящего на основании «договора» с нацией. С этой точки зрения логичным было и то, что в противоречие традициям наследственной монархии он не отдал свое имущество в государственную казну, а разделил между детьми, оставив себе право пользования им.

Оборотной стороной личной популярности короля было заметное снижение престижа королевской власти. Такая близость и понятность поведения короля широким народным массам привела к тому, что королевская власть утратила ореол таинственности и недосягаемости, который еще сохраняла при последних Бурбонах.

Утрата королевской властью ореола святости представляла собой вполне закономерный процесс. Он не представлял бы опасности для Июльской монархии при условии ее внутриполитической стабильности и эффективного функционирования конституционной власти. Но оба эти условия отсутствовали. Июль 1830 года так и не стал во Франции аналогом «славной революции» в Англии. Он открыл новый период гражданских распрей, то и дело принимавших форму республиканских, бонапартистских и роялистских восстаний и заговоров. Положение усугубили и социальные конфликты на почве массовой нищеты, ростом которой в рабочих кварталах ознаменовались первые успехи промышленной революции.