ГЛАВА 12. Остальная часть пути превратилась в сознании Лоретты в мешанину привалов на ночь, бесконечной езды под палящим солнцем

Остальная часть пути превратилась в сознании Лоретты в мешанину привалов на ночь, бесконечной езды под палящим солнцем, бесполезной борьбы с Охотником, заставлявшим ее пить. С каждым часом гордость иссякала, а безнадежность возрастала. «Я твой ветер. Склонись или сломайся. Я хочу, я беру». Его образ — самонадеянный, сильный и безжалостный — постоянно стоял передней. Единственным утешением была для нее мысль о том, что, в конце концов, она ускользнет от него в бархатную темноту сна, от которого не пробуждаются.

К тому времени, когда они добрались до его деревни, Лоретта потеряла всякое ощущение времени и не знала, сколько прошло дней. В минуты просветления она была уверена в том, что они двигались кругами, прокладывая ложный след. Как‑то в конце дня они поднялись на плато, с которого открывался вид на речную долину, ярко‑зеленые холмистые луга, расположившиеся параллельно реке, однообразие которых нарушалось редкими кактусами или красными юкка. Вдоль речных берегов величественные тополя раскачивались в порывах ветра. Их серебристые стволы и пятнистые листья обеспечивали отличный камуфляж для бесчисленных вигвамов, воздвигнутых между деревьями. Неужели Застолбленные Равнины? С горьким разочарованием Лоретта осознала, что индейцы не только двигались гораздо быстрее, чем могло большинство белых, но и избрали совсем другое направление, сделав невозможной попытку преследовать их.

Она смотрела на деревню глазами с отяжелевшими веками. Она не знала, что это за река, да ей это было совершенно безразлично. Деревня находилась здесь; единственное, что имело значение. И здесь, в одном месте, собралось больше команчей, чем ей когда‑либо приходилось видеть. Охотник крепко обнял ее за талию, прижав к своей мощной груди. Наклонившись, он прошептал:

— Не бойся, mah‑tao‑yo. Я рядом.

Другие индейцы запрокинули головы и издали продолжительные, пронзительные крики, как взбесившиеся койоты лают на луну. Через несколько секунд снизу раздалось ответное приветствие, и фигурки, похожие на муравьев, засновали взад и вперед между коническими домами. Охотник погнал кобылу вперед, наклоняясь, чтобы облегчить лошади спуск по крутому склону. От страха у Лоретты похолодела спина. Момент, которого она боялась, наступил.

Другие лошади бросились к деревне, как коровы к овсу. Кобыла Тома Уивера проявляла меньше энтузиазма и спускалась, насторожив уши и поводя ими, прислушиваясь к незнакомым звукам, несущимся ей навстречу. Пользуясь минутной отсрочкой, Лоретта с интересом наблюдала за людьми, бросившимися навстречу, чтобы приветствовать возвращающихся воинов. Ее сердце учащенно забилось, когда она представила себе, как те же самые люди бросаются к ней. Крики, смех, слова приветствий носились в воздухе вокруг нее, рикошетом отлетая от деревьев.

Мужчины проехали через лагерь, по всем тропам между вигвамами, приветствуя всех. Стайка грязных, полуодетых детишек, весело лопоча, следовала за ними. Среди всеобщего возбуждения две лохматые собаки затеяли драку и в потасовке чуть не сбили стойку с мясом. Невысокая, стройная женщина в одеянии из оленьей кожи погналась за ними с палкой.

Лоретта никогда не видела такой суматохи. Люди появлялись из кустарниковых зарослей перед вигвамами, размахивая руками и смеясь. Сквау, которые были заняты приготовлением пищи, снимали свои горшки с костров и торопились поприветствовать своих сыновей, братьев, мужей и любовников.

Повсюду, куда бы ни посмотрела Лоретта, то, что она видела, напоминало ей о том, где она находится. У горевших не в полную силу костров лежали матрацы из шкур. Причудливо разрисованные боевые щиты стояли возле большинства вигвамов. С перекладин над кострами свисали оловянные горшки. Бизоньи желудки, раздувшиеся от воды, висели на стойках. Кошмар белой женщины — деревня команчей.

Охотник направил лошадь прямо в толпу, его рука сжимала талию Лоретты, тело было напряжено. Когда толпы людей прижались к его лошади, она почувствовала, что его плечи наклонены вперед, чтобы прикрыть ее. Бесполые лица плыли перед нею одним коричневым пятном. Все они были враждебными и злыми. Потянулись руки. Жестокие пальцы хватали ее за штаны, прихватывая вместе с тканью кожу. Задыхаясь от ужаса, она прижалась к своему господину.

— Ob‑be mah‑e‑vah, прочь с дороги! — проревел Охотник. Взмахом руки он оттолкнул нескольких. — Kiss! Mah‑ocu‑ah, kiss! Прекрати, женщина, прекрати!

Боль пронзила кожу на голове Лоретты. Крик вырвался из ее горла, а сама она качнулась вбок. Женщина схватила ее за волосы и, казалось, не собиралась с ними расставаться. С ревом Охотник откинулся назад и, поставив ногу на грудь женщины, толкнул ее с такой силой, что она растянулась в толпе. Часть волос Лоретты осталась у нее в кулаке.

Затем Лоретта услышала хриплый женский голос, перебивший общий шум. Толпа расступилась, пропуская высокую, полную женщину. Она размахивала над головой длинной деревянной ложкой, которой время от времени била по головам на своем пути. Ее коричневые глаза излучали гнев. Приблизившись к Охотнику, она остановилась, широко расставив ноги, уперев руки в бока и не отрывая глаз от Лоретты. Хаос вокруг нее стал успокаиваться, как оседающая пыль.

Лоретта почувствовала, что должно произойти нечто важное, и это связано с нею. Она смотрела на женщину, боясь пошевелиться, не в состоянии глотнуть. Классические черты лица сквау задели в ней какую‑то струну, показались знакомыми каким‑то неопределенным образом. Густые пряди волос опускались на широкие плечи, серебристые пряди перемежались с прядями цвета черного дерева. Она была красива и некрасива. В ее лице, словно высеченном из камня, было выражение высокомерия и чего‑то невежественного. Одеяние из оленьей кожи, облегающее фигуру, свидетельствовало о полном, но хорошо сложенном теле. А ее глаза… Прямой, пронзительный, странно знакомый взгляд смерил Лоретту с ног до головы. Сколько раз Охотник смотрел на нее подобным образом?

Осознание медленно пришло к ней. Черты лица, как бы высеченные из камня, полные, красивой формы губы, резко очерченный подбородок и надменное выражение лица. Мать ее господина.

Взгляд женщины встретился с глазами сына, и она улыбнулась. Переведя взгляд снова на Лоретту, она сказала:

— Eln man‑suite mah‑zi‑ich‑ket?

— Моя мать, Женщина Многих Одежд, спрашивает, не хочешь ли ты кушать?

Лоретта энергично покачала головой, прижавшись теснее к его груди. Быстро прикинув, она решила остаться с Охотником. Он наклонился так, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Ты не будешь бояться. Моя мать будет разбивать головы. Твой хороший друг. Ты должна ей доверять.

Лоретта пробежала взглядом по стене тел, одетых в кожу, и впервые прижалась еще теснее к обнимающей ее руке своего господина. В глубине его глаз что‑то зашевелилось, согревая ее теплом. Что‑то, похожее на улыбку, промелькнуло в суровом выражении его рта, а пальцы плотнее прижались к ее ребрам. Подняв голову, он что‑то сказал на языке команчей.

Женщина кивнула в знак согласия и повернулась, разгоняя зевак в стороны. При этом ее ложка выбивала звонкую дробь на головах медленно расходившихся. Охотник засмеялся, и колебание его груди передалось лопаткам Лоретты в то время, как он направил кобылу по дороге, расчищенной матерью. Толпа образовала стены по обе стороны от них, несколько отступив только тогда, когда лошадь остановилась перед вигвамом. Когда он сделал движение, чтобы спешиться, Лоретта вцепилась в его запястье в страхе от того, что он может покинуть ее.

— Yo‑oh‑hobt pa‑pi! Yo‑oh‑hobt pa‑pi! — кричала маленькая девочка, приплясывая вокруг кобылы. Ее глаза‑пуговки сияли, ее пухлый коричневый зад дергался так сильно, что с нее вот‑вот должна была свалиться набедренная повязка.

— Ein mah‑heepicut?

Охотник оторвал вцепившиеся пальцы Лоретты от своей руки и соскользнул с лошади. Улыбаясь ребенку, он наклонился и укрепил веревку, удерживавшую набедренную повязку.

— Huh, ga. — Взглянув на Лоретту, он сказал: — Она Желтые Волосы, и она моя.

Ребенок застыл на мгновение, а затем кинулся к матери Охотника.

— Kaku, бабушка! Yo‑oh‑hobt pa‑pi, Желтые Волосы! Hah‑ich‑ka po‑mea, куда она идет?

Охотник снял Лоретту с лошади и, держа ее на руках, прокладывая дорогу своим плечом, направился в вигвам. Его мать и племянница застыли позади него на некотором отдалении, в то время как он, войдя в вигвам и оглядевшись вокруг, направился к стоявшей в глубине кровати на ножках. Когда он уложил ее, Лоретта утонула в нескольких слоях шкур, мягких, как гагачий пух.

В вигваме потемнело от загородивших вход людей, желающих заглянуть внутрь. Слабость и усталость затуманили сознание Лоретты и затруднили зрение. Она моргала и пыталась сесть, в страхе что Охотник покинет ее. Если бы он ушел, эти люди ринулись бы к ней.

Он положил ей на плечо тяжелую руку.

— Ты будешь лежать тихо. — Повернувшись ко входу, он закричал: — Меа, уходите!

Лоретта вздрагивала при каждом изменении тона его голоса.

Ребенок прыгнул на кровать, приземлившись на четвереньки, круглое личико расплылось в улыбке.

— Hein nei nan‑ne‑i‑cut?

— Как тебя зовут? — перевел Охотник, нагибаясь над кроватью и ласково ероша волосы девчушки.

— Loh‑zhett‑ah, eh? Tohobt Nabituh, Голубые Глаза. — Лоретте он сказал: — Дочка Воина, To‑oh Hoos‑cho, Черный Дрозд.

Черный Дрозд захихикала и посмотрела на бабушку, которая наблюдала за происходящим с противоположной стороны.

— Loh‑zhett‑ah!

Лоретта подвинулась к изголовью кровати, чтобы опереться спиной об упругую кожаную стенку. Маленькая девочка последовала за нею, протянув маленькую коричневую ручку и легко коснувшись оборок на штанах Лоретты. Лоретта смотрела на нее. Наконец нашелся хоть один индеец, к которому она не испытывала отвращения с первого взгляда. Ей захотелось обнять девочку. По мнению Лоретты, ей было около трех лет, может быть, четырех.

Пока Черный Дрозд удовлетворяла свое любопытство в отношении Лоретты и обследовала ее всю от головы до пальцев ног, Охотник вел непонятную беседу со своей матерью. По его жестам Лоретта догадалась, что он рассказывает, как его пленница отказывалась от пищи и воды и что к ней вернулся голос. Выражение озабоченности промелькнуло на лице старой женщины.

Охотник встал и постучал тыльной стороной ладони по лбу, закатывая глаза к дымовому отверстию над очагом.

— Ai‑ee! — Женщина Многих Одежд прошла по утрамбованному земляному полу с травяным покровом и склонилась над Лореттой. После нескольких секунд визгливого бормотания и размахивания ложкой она тихо пропела: — Nei mi‑pe mah‑tao‑yo, — и положила нежно руку на волосы Лоретты.

— Моя мать говорит, бедная крошка не должна бояться.

Женщина Многих Одежд бросила на своего сына подозрительный взгляд. Когда стало очевидно, что он не хочет больше ничего добавить к сказанному, она замахнулась на него ложкой.

С большой неохотой он прокашлялся, оглянулся на людей, толпившихся у входа, и сказал очень тихим голосом:

— Ты не должна бояться меня. Если я подниму на тебя руку, я буду caum‑mom‑se, лысой башкой, и она отколотит меня своей ложкой. — Он замялся, и было похоже, что он едва сдерживается, чтобы не улыбнуться. — Она устроит большой na‑ba‑dah‑kah, бой со мной. И в конце она победит. Она злая женщина.

Женщина Многих Одежд погладила волосы Лоретты и кивнула, сказав что‑то еще. Не успела она закончить, как Черный Дрозд разразилась хихиканьем и откатилась от Лоретты, положив руку себе на живот. То, что сказала женщина, ребенку показалось очень смешным.

— Ты должна кушать, — перевел Охотник. — И пить. Скоро будешь чувствовать себя лучше. А она достанет у Команчеро большую ложку для тебя. Если я когда‑нибудь вселю страх в твое сердце, ты сама сможешь поколотить меня.

Лоретта была согласна с Черным Дроздом. Ей требовалось гораздо больше, чем ложка, для того, чтобы сражаться с Охотником. Она оперлась ладонью о кровать, чтобы удержаться в вертикальном положении. Ее спина стала совсем мягкой.

Словно поняв, что Черный Дрозд мешает ему в его деле, Охотник схватил ребенка с кровати и взял под мышку. Он отнес ее ко входу в вигвам, мягко опустил на ноги, выпроваживая из вигвама и закрыв вход, чтобы собравшиеся не могли заглядывать внутрь. Черный Дрозд просунула свою черную голову назад и крикнула:

— Kianceta, ласка!

Охотник заворчал и попытался поймать ее. Его неожиданная свирепость удивила Лоретту, но Черный Дрозд, не обращая на это никакого внимания, раскачивалась на кожаном клапане, как детеныш опоссума, хихикая и визжа, ничуть не испугавшись. Ее дядя снял ее с клапана и, нашлепав по пухлому заду, отпустил. В вигваме воцарилась тишина. Тревожная тишина.

Лоретта неуверенно осмотрелась, предполагая увидеть… ну, в общем, она не была уверена, что она предполагала увидеть, но какие‑нибудь языческие предметы, несомненно, окровавленные скальпы и предметы войны, но не шкуры и стойки с изделиями из буйволовой кожи, кухонные горшки и ложки, или одежду. Красиво выделанные рубашки из оленьей кожи висели на своих крючках вместе со штанами и набедренными повязками. Одежда была вся мужская. Это, должно быть, его вигвам, решила она, а не его матери.

— Ein man‑suite mah‑zi‑ich‑ket, Tohobt Nabituh? — спросила Женщина Многих Одежд.

Охотник повернулся от входа в вигвам.

— Ты будешь кушать? Моя мать принесет очень хорошую пищу.

Лоретта подтянула колени к подбородку и обхватила их руками. За кожаными стенами раздавались голоса на незнакомом и устрашающем языке. Женщина Многих Одежд производила впечатление доброй, но Лоретта не могла забыть женщин, которые атаковали ее за пределами вигвама, а также того обстоятельства, что Охотник рассматривал ее как свою собственность. Она отрицательно покачала головой, настолько уставшая, что хотела только укрыться шкурами и заснуть.

Лицо Охотника омрачилось. Его мать выглядела расстроенной. Они долго беседовали, а затем Женщина Многих Одежд покинула вигвам. Решение было достигнуто, и у Лоретты сложилось ощущение, что оно ей не понравится. Охотник закрепил клапан из медвежьей шкуры так, чтобы никто не мог войти, а затем подошел медленно к кровати. Их взгляды встретились, и он сложил руки на своей широкой груди.

После рассматривания ее до тех пор, пока ей не захотелось спрятаться под шкуры, он уселся рядом с ней.

— Я заставлю тебя пить и кушать, и ты не умрешь. Все эти страдания только для того, чтобы сдаться в конце? Это boisa. — Он протянул руку и ласково положил на ее волосы. — Ты будешь кушать, Голубые Глаза? Немного?

— Нет.

Мышцы челюстей напряглись. Его глаза не давали ей пощады.

— Ты не можешь убежать от меня. Ты здесь. Так‑то вот.

Взглянув в направлении входа и вспомнив ужасы, которые, как было ей известно, находились по ту сторону, ока прошептала:

— У меня нет выбора.

— Ты выберешь, где ты поставишь свои ноги, Голубые Глаза. Эта дорога, по которой ты идешь, плохая — очень плохая. Этот индеец покажет тебе другую, — Он наклонился ближе. — Ты научишься понимать, что моя рука на тебе не ужасная вещь.

Глаза Лоретты расширились:

— Н‑не теперь?

Он запустил пальцы в ее волосы, не сжимая их.

— Ты не хочешь кушать. Ты боишься моего прикосновения. Ты лучше умрешь. Твои слова, а?

У Лоретты все поплыло перед глазами. Она заморгала, пытаясь восстановить зрение. Она попыталась отвести его руку в сторону.

— Даже если я буду кушать и ты оставишь меня в Покое этой ночью, ты не оставишь в следующую или в другую. — Ее шее стало жарко. — А после тебя все твои друзья. Ты думаешь, я настолько глупа?

Он оставил ее волосы и занялся глубоким вырезом своей охотничьей рубашки, которая была на ней. Когда его пальцы касались ее ключицы, плеча, шеи, кожа ее горела в этих местах, как от ожогов. Она закрыла глаза, слишком слабая, чтобы оттолкнуть его.

— Не друзья, Голубые Глаза. Ты принадлежишь только мне.

— Я буду драться с тобой до тех пор, пока не испущу свой последний вздох. — Она качнулась и снова выпрямилась. — Почему я? Почему тебе не найти индейскую женщину?

— Я хочу тебя. — Он провел пальцами вдоль впадины на ее щеке. — Твоя кожа, как лунный свет. Я темный, как ночь, рядом с тобой. — Он обнял ее за шею и привлек к себе. — Свет солнца в твоих волосах, свет луны на твоей коже. Этот индеец смышленый, нет?

— Нет, — ответила она хриплым голосом.

— Ты будешь кушать?

— Нет.

Он нагнулся, чтобы коснуться впадины ее шеи, его губы ощущались, как шелковистые, зубы слегка пощипывали, теплый, влажный рот заставлял ее вздрагивать.

— Как горностай, mah‑tao‑yo. Такая мягкая. И сладкая, как цветы.

Она втиснула между ними руки, сжатые в кулаки, суставы ее пальцев уперлись в его теплую мускулистую грудь. Когда она разомкнула веки, у нее все поплыло перед глазами.

— Пожалуйста… пожалуйста, не надо. Я даже не знаю точно, как тебя зовут. Пожалуйста, не надо.

— Охотник, — прошептал он ей в ухо. — Охотник‑Волк, Habbe Esa. Ложись на спину, Голубые Глаза. Ты слабая, да? Ложись на спину и закрой глаза. Разреши мне прогнать твои страхи. Когда ничего не боишься, не надо умирать.

— Нет. — Она попыталась оттолкнуть его. — Нет. Он просунул руку под ее колени и попытался заставить ее лечь на спину. Сопротивляясь, она уперлась локтями, пытаясь уклониться от губ, которые скользили по шее к ключице. И ниже. Паника захлестнула ее. Она не могла бороться с ним. Во всяком случае не тогда, когда она так дрожит. Не тогда, когда мир перевернулся. Кончик его языка проник под кожаную рубашку, оставляя влажные следы как раз над самыми грудями. Соски напряглись и поднялись, упираясь в мягкую кожу рубашки, которая задевала их, когда она двигалась.

Никогда раньше Лоретта так не бледнела, как теперь. Втягивая воздух, она попыталась отодвинуться в сторону, но его мускулистая рука преградила ей путь. В то время как она боролась, чтобы изменить свое положение, его губы нашли ее ухо и вместе с зубами и языком исследовали его вкус, форму, обнаруживая с безошибочной точностью чувствительные места. От его теплого дыхания у нее пробегали мурашки по телу.

— Habbe… — Ее голос стих. Ей отчаянно хотелось отвлечь его, но вместо этого оказалось, что из них двоих не могла сосредоточиться на своих мыслях и поступках именно она. — Твое имя, ка‑как оно было? Habbe что‑то? Что оно значит?

— Habbe Esa, Дорога к Волку, Охотник‑Волк. Мой брат волк явился мне во сне о моем имени.

— Во… во сне о твоем имени? — Поерзав, она чуть отстранилась и тыльной стороной ладони ткнула его в подбородок с тем, чтобы сесть. — Ч‑что за сон о твоем имени?

Он сверкнул на нее глазами, откидывая голову назад.

— Сон, который мужчина ищет, когда становится воином. Во сне он узнает свое имя. Женщине это не надо. Ей дают имя другие.

Он опустил голову и схватил зубами большой палец ее руки. Загипнотизированная, Лоретта почувствовала движение его языка по суставам пальца. Боже милостивый, она может потерять сознание. И пока она будет в бессознательном состоянии, он может… он может… Она почувствовала, что падает набок. Его рука удержала ее от падения.

Он освободил ее большой палец.

— Голубые Глаза?

Лоретта облизнула губы, отчаянно стараясь выпрямиться. Она не может потерять сознание — просто не может. Его лицо превратилось в неясное пятно. И голос его звучал откуда‑то издалека.

— Hah‑ich‑kaein, где ты, Голубые Глаза? Лоретта моргнула, но это ничего не изменило.

Может быть, так чувствуют себя, когда умирают? Все плывет, и все становится далеким?

— Hah‑ich‑kaein, где ты, Голубые Глаза? Она попыталась ответить. Не смогла.

Мясной бульон? Предполагалось, что в раю ангелы с крыльями, величественные песни восхваления, улицы, вымощенные золотом, и пушистые розовые облака. Лоретта глотнула и всплыла на поверхность сознания, постепенно приходя в себя. Большая рука сжимала ее челюсть. Что‑то теплое и густое текло ей в рот. Голоса звенели в ушах. Она попыталась освободиться от державшей ее руки. Она не должна кушать. Кусочки мяса застряли у нее под языком. У нее сдавило горло. А затем она задохнулась.

Кто‑то держал ее голову, пока желудок очищался. Сильные руки. Влажная тряпка прошлась по ее лицу. Голос позвал ее. Очень низкий голос. Лоретта погрузилась в темноту.

— Если я не отвезу ее назад в ее деревянные стены, она умрет. — Охотник встретил взгляд своего отца над пляшущими языками пламени. — Что будет тогда с пророчеством? Она освободила свой живот от мясного бульона и драгоценной воды. Если это будет продолжаться, она наверняка умрет.

Soat Tuh‑huh‑yet, Много Лошадей, затянулся из трубки и выпустил дым вверх к верхушке вигвама, а затем к земле. Сделав еще одну затяжку, он выпустил дым на восток, на запад, на север и на юг. Затем трубка перешла из его правой руки в левую руку Охотника, который медленно затянулся и вернул трубку отцу правой рукой, чтобы образовать полный круг, который никогда не должен нарушаться.

— Мой tua, ты только что прибыл. Дай ей немного времени.

— Она умрет через день или два. — Охотник выплюнул табачные крошки. Хотя он никогда не признавался в этом, он испытывал отвращение ко вкусу трубки своего отца. — Я испробовал все, отец. Я был с ней добр. Я обещал, что моя сильная рука будет всегда с нею до горизонта, до тех пор, пока я не превращусь в пыль, несомую ветром. И я пытался заключить с ней сделку.

— Какую сделку?

Охотник бросил настороженный взгляд в затененный угол, где его мать сидела и слушала их разговор.

— После ухода матери из вигвама я сказал, что я, вероятно, буду уставшим индейцем, когда взойдет луна, если она будет кушать и пить.

— И если она не станет пить и кушать, ты не будешь уставшим? — Глаза Много Лошадей наполнились смехом. Он тоже бросил взгляд в темноту. — Сделка не понравилась ей?

Охотник покачал головой.

— Возможно, она не та женщина, — сказал негромко Много Лошадей.

— Она та женщина. Я уверен в этом.

— Голос духа посетил тебя во сне?

— Нет, отец. — Глядя на языки пламени, Охотник задумался. — Ни один мужчина не испытывает такой ненависти к tosi tivo, как я. Ты знаешь, что это так. Мое сердце горело ненавистью, когда я отправился за Желтыми Волосами. Я хотел убить ее.

Женщина Многих Одежд выдвинулась вперед, на ее лице плясали отсветы пламени. Охотник встретил ее взгляд. Она была мудрой женщиной. Она соблюдала обычаи и редко вмешивалась в беседу мужчин, но, когда она вмешивалась, только глупец не прислушивался к ее словам.

Ему хотелось знать, не поделится ли она своими мыслями. Когда она продолжала молчать, он прочистил свое горло, которое горело от трубки, и продолжал:

— Теперь я не могу убить ее. Она вошла в меня. Моя ненависть к ней исчезла, как улетает ветер. Она спасла мою жизнь. — Он быстро рассказал про историю со змеей и как она нарушила свое молчание, чтобы предупредить его.

— Ты предпочитаешь, чтобы она жила всегда вдали от тебя?

У Охотника сжалось все внутри. В этот момент он осознал, как сильно он хотел иметь эту женщину рядом с собой.

— Я предпочту никогда не видеть ее снова, чем видеть, как она умирает. — Его рот скривился. — У нее слишком большое сердце для такой маленькой. Она воюет с голыми руками и побеждает.

Много Лошадей кивнул:

— Huh, да, Воин и Быстрая Антилопа уже рассказывали мне.

— Я мог бы отвезти мою женщину назад в ее края, — сказал Охотник. — Я знаю слова пророчества. И я не могу огорчить Богов, но я не вижу другого выхода.

Мать Охотника опустилась на колени.

— Муж, я прошу разрешения говорить. Много Лошадей сощурился в темноту.

— Говори, женщина.

Она выдвинулась вперед на освещаемое место, ее коричневые глаза были непроницаемыми в мерцающем свете.

— Я могу пропеть лишь часть песни, поэтому мы можем послушать слова. — Она запрокинула голову и сцепила руки перед собой. Монотонным голосом она произнесла: — Когда его ненависть к Белым Глазам будет горячей, как летнее солнце, и холодной, как зимний снег, придет к нему нежная девушка из страны tosi tivo.

— Да, жена, я знаю слова, — сказал нетерпеливо Много Лошадей.

— Но ты слушал? — Женщина Многих Одежд устремила свой взгляд на старшего сына. — Охотник, она не пришла к тебе, как говорится в пророчестве. Ты взял ее силой.

— Pia, что это ты говоришь? Разве она может прийти по своей воле? — Смешок сорвался с губ Охотника. — Маленькая Голубые Глаза? Никогда.

Его мать подняла руку.

— Я говорю, что она может и что она должна. Ты должен отвезти ее в деревянные стены. Боги приведут ее обратно к тебе.

Охотник посмотрел на отца. Много Лошадей отложил трубку в сторону и долго смотрел на пляшущие языки пламени.

— Может быть, твоя мать права. Возможно, мы поступили неправильно, послав тебя пленить ее. Возможно, предназначалось, что она должна прийти к тебе по своей воле.

Охотник не посмел высказать возражений, которые вертелись у него на языке. Хотя он не верил в то, что его маленькая Голубые Глаза может вернуться в страну команчей по своей воле, его родители решили, что он должен отвезти ее домой, и этого было достаточно.

— Что приведет ее назад ко мне, pia? Женщина Многих Одежд улыбнулась.

— Судьба, Охотник. Она направляет наши шаги. Она направит и ее.

Лоретта закуталась в шелковистые шкуры, пытаясь укрыться от настойчивой руки, которая трясла ее за плечо, и голоса, который звал ее. Не по имени, конечно. Голубые Глаза. Что это за имя?

— Голубые Глаза, ты должна проснуться. Домой… ты хочешь домой?

Дом. Эми и тетя Рейчел. Серое стеганое одеяло. Свинина и яйца на завтрак. Кофе на крыльце, когда солнце наполовину скрывалось за горизонтом, украсив небо малиновым цветом. Домой. К смеху и любви, к безопасности. Ода, она хотела домой.

— Вставай, маленькая. Индеец отвезет тебя назад. Ло‑рет‑та? Вставай, Hoos‑cho Soh‑nips, Птичьи Кости, ты должна кушать и набраться сил, чтобы ты смогла добраться до дома. К твоим людям и деревянным стенам.

Лоретта открыла глаза. Она перевернулась на спину и заморгала. Темное лицо плавало над нею. Смешно, но, поморгав, она не смогла разглядеть его яснее. Она с любопытством протянула было к нему руку, но потом передумала.

— Ты будешь вести медовые речи со мной? Мы будем делать договор между нами, но без tiv‑ope, письма. Ты будешь кушать и станешь сильная, и я отвезу тебя к твоим людям.

Медовые речи. Все ложь, как говорит Охотник. Лоретта всмотрелась. Она провела языком по губам и попыталась глотнуть.

— Д‑домой? — прохрипела она.

— Huh, да, Голубые Глаза. Но ты должна кушать, чтобы выжить и вернуться. И пить. Три дня. Пока ты не станешь сильной снова. — Кончиками пальцев он провел по ее щеке и слегка коснулся волос. — Тогда я отвезу тебя.

— Ты не обманываешь? — проскрежетала она.

— Это обещание я делаю. Ты будешь кушать и пить.

Лоретта закрыла глаза. Она, вероятно, видит сои. Но какой прекрасный сон. Поехать домой. Чтобы Охотник добровольно отвез ее туда. Не надо беспокоиться о том, что его гнев падет на ее семью.

— Без обмана? Ты клянешься?

— Без обмана.

Его голос звенел и отдавался эхом в ее голове, сначала громкий, а затем шепот. Она с трудом открыла глаза. Темнота снова начинала окутывать ее.

— Тогда я буду кушать.

Мясной бульон. Охотник одной рукой держал ее, а другой чашку у ее губ. Рот Лоретты наполнился. Горло отказывалось действовать. Она опустила голову на плечо своего господина, затем, собравшись с силами, сумела проглотить. Бульон опустился в ее желудок, упав, как свинцовый шар.

— Больше не надо. Тошнит. Меня стошнит.

— Еще один глоток, — уговаривал он. — Потом будешь спать.

Лоретта пыталась разглядеть все вокруг. Край чашки, прижимаемой к ее губам. Она еще раз набрала полный рот бульона и заставила себя проглотить. Затем она почувствовала, что опускается на шкуру. Спать. Сильные руки уложили ее удобнее и укрыли тяжелой шкурой. Сильные, но нежные руки.

— Домой… ты отвезешь меня?

— Huh, да, светлая. Я отвезу тебя.

Лоретта забылась. Он отвезет ее. В конце концов, это всего лишь сон. Она могла доверять его обещаниям в снах.

Date: 2015-12-13; view: 375; Нарушение авторских прав