Глава 3. Алекс едва не свихнула шею, пытаясь разглядеть триполитанскую гавань из окошка такси

Триполи

Алекс едва не свихнула шею, пытаясь разглядеть триполитанскую гавань из окошка такси. Машина везла ее из аэропорта по обсаженному пальмами скоростному шоссе – и вдруг резко остановилась у самого въезда в город. По счастью, дорога проходила значительно выше гавани и самого города, так что путешественнице представилась отличная возможность полюбоваться тем местом, куда в свое время должен был попасть и Блэкуэлл.

Вход в гавань был довольно узок и к тому же защищен длинным молом. Алекс увидела развалины древнего форта. Кое‑где на стенах еще торчали жерла старинных пушек. Позади мола, в гавани, где виднелись доки, мирно стояли на якоре рыболовные траулеры и торговые корабли, между которыми сновали катера и шлюпки. Сам же город, казавшийся издали беспорядочным нагромождением четырех‑пятиэтажных каменных зданий, занимал довольно небольшой мыс. Яркие черепичные крыши и золоченые луковки бесчисленных мечетей ослепительно сверкали в лучах горячего африканского солнца.

Перед ее мысленным взором возникла высокая, стройная фигура закованного в кандалы капитана Блэкуэлла, стоявшего на двухмачтовом корсарском судне. Над его головой развевался трехцветный триполитанский флаг. Его стерегло множество вооруженных янычар – а может быть, и сам раис[2].

На пристани скорее всего собралась толпа зевак, жаждавших насладиться видом пленных христиан, доставленных в кандалах в Триполи.

Алекс тряхнула головой, чтобы избавиться от овладевшего ею видения, слишком похожего на правду. Она облизала губы. Казалось, что прошла целая вечность, пока она летела в Париж, а потом в Триполи. А чего стоили встреча с посредником и добывание фальшивого паспорта! Да и порядки в самом Триполи действовали на нервы. Какие‑то маловыразительные морды сунули ей под нос целую пачку писанины на французском, а потом прочли целую лекцию – опять же на французском, – прежде чем дали разрешение на въезд в Ливию. Но даже и теперь ее предупредили, что она обязана отметиться у официальных лиц не позднее чем через сутки по прибытии. Судя по всему, ее уже успели зачислить в разряд подозрительных личностей, обвиняемых в бог знает каких преступлениях. И до тех пор, пока она не докажет свою невиновность, ливийские власти намеревались не спускать с нее глаз.

Ее такси – двадцатилетней давности «мерседес‑седан», продвинулся вперед ровно на дюйм и замер. Оглушительно ревели гудки. Мальчишки‑подростки и взрослые мужчины в майках и легких брюках или джинсах невероятным образом лавировали между машин на своих ревущих мотоциклах, создавая полную неразбериху. От того, что их такси окружали исключительно самые старые и заезженные модели «рено», «фиатов» и «фольксвагенов», шоссе было похоже на свалку старого хлама. Возле светофора застыла толпа наглухо закутанных в паранджи женщин с яркими пластиковыми сумками в руках – они ждали возможности пересечь забитую машинами улицу. Справа Алекс увидела пляж невероятной чистоты, на котором загорало на удивление мало народу – и одни мужчины. Оборванные уличные мальчишки громко вопили, выпрашивая подачку.

Через несколько минут ее такси (кстати, без кондиционера) подрулило к самому роскошному в Триполи отелю «Бэб‑эль‑Медина». Он был построен из ослепительно сверкавшего на солнце белого известняка. В каждом номере имелся отдельный балкон. Тенистые пальмы возвышались над тротуаром, вымощенным чудесной разноцветной мозаикой. Когда Алекс вылезла из такси, оказалось, что совершенно промокший от пота белый костюм прилип к телу. Уважая обычаи Ближнего Востока, она надела классического покроя брюки вместо более уместной при такой жаре мини‑юбки.

Регистрируясь в книге приезжающих, она немного осмотрелась. К ее удовольствию, в сумрачной глубине просторного холла спасалось от зноя несколько мужчин, наверняка европейцев. Зато все женщины, которых она успела заметить, носили плотные паранджи – даже оживленно о чем‑то щебетавшая компания, сидевшая в холле. Алекс стало не по себе. Уж слишком откровенно поглядывали в ее сторону и мальчишки на улице, и консьерж, и даже портье, записывающий ее имя в регистрационную книгу. Да что и говорить – на нее пялились даже европейцы и женщины‑мусульманки. Она чувствовала себя скорее инопланетянкой, чем обыкновенной туристкой. Ее открытое лицо привлекало всеобщее внимание – хуже бельма в глазу.

Пряча в карман ключи от номера, она еще на минуту задержалась у стойки, купила карту города. Она не собиралась рассиживаться у себя в номере, теряя драгоценное время – несмотря на то, что утомленное тело настойчиво требовало отдыха.

И вот она уже покидает отель. Едва не ослепнув от солнца, Алекс надела темные очки. И с наслаждением вдохнула солоноватый морской воздух. О Господи. Она сделала это, она добралась сюда, в Триполи. Просто невероятно!

Сначала Алекс хотела пойти в гавань, однако даже отсюда хорошо были видны и причалы, и корабли – в глаза бросился огромный металлический корпус нефтеналивного танкера. Нет, гавань может подождать и до завтра. Портье уже сообщил ей, что во дворце, долгое время служившем резиденцией триполитанских пашей, теперь расположен музей. Он находится в самой древней части города, где извилистые тесные улочки кишмя кишат ворами и мошенниками.

Алекс повернулась спиной к гавани и кое‑как заковыляла туда. Нет, она слишком устала, чтобы передвигаться пешком. Заметив допотопный «мерседес», девушка взмахнула рукой. Шофер подрулил к тротуару. Да, она угадала правильно, это оказалось такси, и она тут же села в него. Судя по всему, у них тут вообще не принято ставить в машинах кондиционеры, подумала Алекс, обмахиваясь картой города.

Ее трясло от нетерпения – так хотелось поскорее добраться до дворца. Пришлось потратить несколько секунд на препирательства с шофером, от которого неимоверно разило потом и который старательно делал вид, что не понимает ни по‑французски, ни по‑английски. Наконец «мерседес» с натужным стоном двинулся с места. Алекс безнадежно проиграла этот раунд, пообещав заплатить десять американских долларов за то, что, по ее прикидкам, стоило не больше пяти.

Ну и наплевать. Через две минуты такси затормозило перед неуклюжим каменным замком, окруженным толстыми и высокими стенами. На Алекс напал столбняк. Она не могла заставить себя покинуть машину. Зато в мельчайших подробностях рассмотрела лица турецких солдат, маршировавших возле распахнутых ворот. Они были одеты в шаровары, жилеты и огромные тюрбаны, вооружены мушкетами, пистолетами и ятаганами.

– Мадмазель! – окликнул шофер. – Мы приехать дворец!

Алекс очнулась и открыла дверцу. После всего, что она прочла про жизнь в Триполи в начале девятнадцатого века, ей не стоило никакого труда вообразить себе все что хочешь. Вот только почему‑то от этих грез наяву душа уходила в пятки.

У ворот она задержалась, с трудом вдыхая раскаленный, как в пустыне, воздух. Мимо нее прошла группа арабских школьников и туристов из Швеции, но девушка не обратила на них внимания. Ей едва не стало дурно, эти постоянно маячившие перед глазами картины прошлого сводили ее с ума.

Необходимо сейчас же вернуться в отель, поесть и выспаться. Необходимо обуздать свои чувства и распоясавшееся воображение.

Но ведь это – дворец самого паши. Здесь держали в плену Блэкуэлла. И где‑то здесь он принял свою ужасную смерть.

Обливаясь потом, мечтая хоть о какой‑нибудь тени, Алекс с трудом проглотила застрявший в горле комок. Какая ужасная жара: она вот‑вот хлопнется в обморок. Заглянув внутрь, она поняла, что дворец, по сути, является скопищем сообщавшихся между собою зданий, садов, переходов, террас и башенок. Весь внутренний двор был обсажен высокими пальмами.

И тут силы окончательно оставили Алекс, колени у нее подогнулись. Она нуждалась хотя бы в глотке холодного воздуха и каком‑нибудь питье. Испугавшись, что может и впрямь потерять сознание, Алекс повернулась и поплелась вниз по улице, в сторону какого‑то магазинчика. Чувствуя, как темнеет в глазах, она ввалилась внутрь.

Наверху, в мансарде, над столом склонился молодой человек, что‑то читавший при свете неяркой лампы. Он приехал на каникулы из Гарвардского университета, где скоро должен был получить диплом политолога. Вообще‑то ему полагалось все свое время посвятить подробностям падения Муссолини, однако он постоянно отвлекался на другие вещи. В частности, на войну между США и Триполи в начале девятнадцатого века.

Его всегда увлекала история отношений между Соединенными Штатами и Ближним Востоком. Однако сегодня вечером он был не в состоянии сосредоточиться даже на ней.

Задумчивые глаза Жозефа, поражавшие своим необычным сероватым оттенком, обратились к маленькому оконцу, выходящему в сторону древнего замка. Солнце еще только начало свой долгий путь к закату. Отсюда были видны стены дворца, залитые ярким светом.

Лицо юноши помрачнело. Еще малышом он целыми часами торчал в этом музее, равным образом восхищаясь и ужасаясь историей своего народа. Сначала он пытался заставить себя держаться подальше от дворца и все же каждый раз возвращался туда.

Это лето ничем не отличалось от других. Как только он оказался в Триполи после года, проведенного в Америке, в Гарварде, первым делом помчался во дворец, чтобы испытать ставшее уже знакомым необъяснимое смятение. Словно вернулся в свой старый дом, в котором никогда не был счастлив.

Жозеф вздохнул и встал из‑за стола, слегка пригнулся, так как потолок в его спальне был слишком низким. В молодом человеке было примерно пять футов семь дюймов росту. Он был строен. Черты лица – идеально правильные. Светло‑серые глаза, столь необычные для араба, удивительным образом сочетались с темно‑оливковой кожей и иссиня‑черными волосами. Совершенно очевидно, что кто‑то из его предков не был арабом.

Охваченный странным беспокойством, Жозеф оперся на стол и приник к окну. Весь день он не находил себе места. И не мог понять отчего. Временами ему казалось, что он чего‑то ждет – вот‑вот должно случиться нечто чрезвычайно важное. Но что? Он наверняка догадался бы, надо лишь хорошенько сосредоточиться. Но именно это ему никак не удавалось. А необъяснимая тревога не проходила. Напротив, она становилась все сильнее.

Алекс стояла на пороге маленького антикварного магазинчика. Тяжело привалившись к косяку, она старалась отдышаться, чувствуя, что вся обливается потом. Определенно, она перегрелась на солнце – комната перед глазами качалась.

Откуда‑то перед нею возник продавец. Мужчина заговорил с нею на незнакомом языке – видимо, по‑арабски. Алекс было так плохо, что она ухватилась за руку незнакомца, чтобы не упасть.

– Помогите, – прошептала она по‑английски.

– Жозеф! Жозеф! – и дальше снова что‑то по‑арабски. И тут бородатый араб стал толкать ее вниз.

На девушку накатила волна ужаса – не только оттого, что ее старались уложить на пол, но и оттого, что в комнате вдруг стало слишком темно – пока не почернел весь остальной мир.

– Англези!

В ушах жужжали голоса. Мужские голоса, перекликавшиеся на каком‑то странном, незнакомом языке. Что это за язык? Куда она попала? Алекс открыла глаза. Где бы она ни оказалась – здесь было слишком темно. Горевшая где‑то лампа почти не давала света. Голоса внезапно смолкли.

Осторожно повернув голову, девушка наткнулась на взгляд серых глаз, опушенных длинными густыми ресницами. У нее перехватило дыхание:

– Мурад?!

На нее смотрел невероятно красивый юноша, смотрел внимательно, очень внимательно.

– Вам стало плохо, мадам. Это скоро пройдет. Не поднимайтесь. Вам уже лучше? – Его английский был безупречен, молодой человек говорил с легким британским акцентом.

Дыхание Алекс постепенно выровнялось, однако она не в силах была оторвать взгляд от глаз незнакомца. Потрясающе красивый парень примерно двадцати лет от роду. И еще она чувствовала странную уверенность, что знала его. Где же она его видела?

– Да, лучше, – промолвила девушка.

Юноша заботливо поддержал Алекс, помогая ей сесть. В следующее мгновение он уже подносил к ее губам бумажный стаканчик. Алекс жадно припала к воде. Выпив все до капли, она подняла глаза и улыбнулась.

– Мне намного лучше. Спасибо.

Он все так же пристально всматривался в нее и по‑прежнему поддерживал ее за плечи.

До Алекс вдруг дошло, что она практически устроилась у него на коленях. Но при этом не чувствует себя смущенно или непривычно. Она заерзала, и он выпустил ее.

– Мы знакомы?

– Нет.

– Александра Торнтон, – представилась она, почему‑то смутившись: ей показалось, что молодой человек должен ее знать.

– Жозеф.

Алекс попыталась встать. Покачнулась. Он тут же подхватил ее и помог выпрямиться.

– Спасибо, – поблагодарила она, совершенно растерявшись. Ведь все это время они говорили на английском, а не на французском, и она даже не обратила на это внимания! Вместо того чтобы насторожиться, она чувствовала себя удивительно спокойно.

– Шакран, – добавила она одно из немногих выученных недавно арабских слов, что должно было означать «спасибо».

– Не стоит благодарности, – отвечал Жозеф, пожав плечами и засунув руки в карманы джинсов. – Эль‑а‑фу.

– Прошу меня извинить, – обратилась Алекс в сторону старшего, бородатого мужчины. – Я только что приехала сюда и по глупости отправилась по городу, вместо того чтобы отдохнуть и поесть. Я переоценила свои возможности.

– Отец не говорит по‑английски, – вмешался Жозеф. Улыбнувшись гостье, он быстро перевел ее слова.

Его отец энергично закивал в ответ и разразился целой тирадой.

Алекс вопросительно посмотрела на Жозефа. Он снова улыбнулся. У него была чудесная улыбка. Она заставляла светиться серые глаза.

– Он сказал, что едва сам не заболел, увидав, как вам плохо. Что для него большая честь принимать у себя в лавке такую красавицу. Он надеется, что вам понравится наш Триполи. И может быть, вам понравится его лавка. – Жозеф смотрел ей прямо в глаза.

– Поблагодарите вашего отца, – отвечала Алекс, слегка покраснев. – И конечно, я осмотрю его лавку.

Она не смогла бы отказать хозяевам, проявившим к ней такую доброту. Действительно, она просто обязана здесь что‑нибудь купить.

– Вам вовсе не обязательно что‑то покупать, – произнес Жозеф.

Алекс вздрогнула. От удивления она на миг утратила дар речи и не сразу сумела ответить нарочито небрежно:

– Вы что, телепат?

– Ваши мысли написаны у вас на лице, – улыбнулся он. – Вас очень легко раскусить, Алекс Торнтон.

В голове у Алекс пронеслась мысль, уж не заигрывает ли он с нею. Да нет, она опять сочиняет. Ох уж это воображение! Юноша явно был на три‑четыре года младше ее и вряд ли мог считаться мужчиной – скорее неопытным мальчиком. Нет, это просто добродушный малый, очень серьезный и сосредоточенный на чем‑то.

И тут до Алекс дошло, что он назвал ее Алекс.

Она снова смешалась. Они явно где‑то встречались. Вот только девушка ума не могла приложить где. И тут заметила, что отец Жозефа уже давно размахивает руками и что‑то говорит. Осмотревшись, Алекс увидала, что в магазине полно ярких разноцветных ковров, украшенных дивной резьбой столов, стульев, этажерок, зеркал, ваз.

А еще в лавке стоял какой‑то удивительный сладковато‑пряный аромат.

– Вы что‑то ищете? – спросил Жозеф.

– Я бы хотела вещь, сделанную в Триполи. Желательно в начале девятнадцатого века.

– Почему?

– Я изучаю этот период истории, – пояснила Алекс, вертя в руках миниатюрную шкатулку, отделанную перламутром.

– Понятно, – каким‑то странным голосом отвечал Жозеф. – Но эта шкатулка не такая старая… В ней хранят драгоценности.

Алекс наградила его милой улыбкой и отложила шкатулку. Ее внимание привлекла пепельница из цветного стекла с заключенными внутри мелкими морскими раковинами.

– Красивая вещь.

– Вы курите?

– Нет, но она отлично смотрелась бы на кофейном столике. – Она поставила пепельницу на место.

И тут что‑то ярко блеснуло голубоватым металлическим блеском. По спине побежали мурашки.

– А это что? – нерешительно спросила Алекс.

– Масляная лампа, – отвечал Жозеф, проследив за ее взглядом.

Девушка не в силах была отвести от нее взор. Молодой человек переводил глаза с гостьи на лампу и обратно, но не собирался снимать диковинку с витрины.

Из‑за его спины раздался голос отца.

Алекс нервно облизала губы.

– Лампа Аладдина, – услышала она словно со стороны свой голос.

– Это обычная масляная лампа, – сердито возразил Жозеф. – Отец спрашивает, не желаете ли вы посмотреть на нее поближе.

Девушка обернулась и взглянула ему в глаза. Жозеф молча подошел к витрине и достал лампу. Даже в сумраке тесной лавки она блестела на удивление ярко.

Внезапно Алекс испугалась. Она не смела протянуть руку, чтобы взять у Жозефа свою находку.

Выступил вперед хозяин лавки и взял диковину из рук сына. Торговец протянул ей лампу. Глаза его возбужденно блестели.

– Аладдин! – восклицал торговец. – Да‑да!

Но Алекс, хотя и сгорала от желания взять эту вещь, отдернула руку, едва прикоснувшись к ней. Ее щеки пылали.

– Она красивая, но… по‑моему, это не… – И тут перед мысленным взором мелькнул образ Блэкуэлла.

Широко улыбаясь, отец Жозефа что‑то тараторил, протягивая девушке лампу. Может быть, это только показалось, но гладкий металл вдруг начал светиться. Все сильнее и сильнее. Алекс испуганно посмотрела на Жозефа.

Он молча наблюдал за нею.

– Что говорит ваш отец? – спросила Алекс.

– Мой отец настаивает, чтобы я перевел вам его рассказ, – отвечал юноша, положив руку на полку – совсем рядом с ее рукой.

– А почему вы не хотите переводить то, что он говорит? – заглянула ему в глаза Алекс.

– Отец твердит, что вы правильно угадали: эта лампа в точности такая, какая была и у Алладина, – со вздохом промолвил Жозеф. – Она очень старая. Ей лет двести, не меньше. Она очень ценная и к тому же…

– Двести лет! – ахнула Алекс.

– Да.

Алекс побледнела. Несомненно, эта лампа каким‑то образом связана с Блэкуэллом! Уж во всяком случае, она наверняка была изготовлена в то время, когда жил он. Может быть, она находилась в Триполи в то самое время, когда он был в плену. Уж не потому ли ее так тянет к этой безделушке?

– Ее сделали где‑то здесь?

– Да, – неохотно откликнулся Жозеф. – Отец уверяет, что она из дворца. Что ею владела одна из женщин королевской семьи.

Алекс еще раз внимательно посмотрела на лампу. Любовница Блэкуэлла принадлежала к королевской семье.

– По‑моему, вам не следует приобретать эту штуку, Алекс, – посоветовал Жозеф.

– Вы что, психоаналитик? – сердито уставилась Алекс в его светлые глаза.

– Нет… Отец хочет, чтобы я сказал вам, что это волшебная лампа, – перевел Жозеф тарабарщину торговца. – Но мы‑то с вами знаем, что это глупость. Верно, Алекс?

Девушка не в силах была оторвать глаз от загадочно блестевшей игрушки. Конечно, это глупость. На свете не бывает никаких волшебных ламп, ламп, способных выполнить любое желание!

Отец Жозефа почти кричал.

Алекс встряхнулась, отвлекшись от своих мыслей:

– Он рассердился?

– Отец готов поклясться на Коране, что тот, кто обладает силой, может творить с этой лампой чудеса, – кивнул юноша.

– Только не говорите, что она способна выполнить три желания! – почти истерически рассмеялась Алекс. Но, как и полагалось романтической дурочке, она не в состоянии была заглушить «а что, если?», гремевшее в ушах.

– Я‑то вам этого не скажу, – улыбнулся Жозеф. – А вот отец думает иначе.

Алекс снова уставилась на лампу. Ну что за глупость – хотя бы на миг вообразить, что эта штука выполняет желания! Чтобы поверить в такое, мало быть просто романтической дурой. Ничто на свете не способно возродить к жизни Блэкуэлла – и уж тем более перенести Алекс в его время, чего она хотела больше всего. Нет, она должна почаще напоминать себе, что чудес на свете не бывает.

– Это всего лишь изящная старинная лампа, – промолвил Жозеф.

Верно, ах как верно! Алекс кивнула. Нужно уходить. Нужно забыть эту лавку, эту лампу и свои романтические бредни.

«Купи ее».

Эти слова громом прогремели у нее в голове. Отчетливо. Повелительно.

И она почувствовала, что он стоит за спиной, она ощутила исходившую от него силу и убежденность.

С тех пор как девушка покинула Нью‑Йорк, она ни разу не чувствовала его присутствие.

Что‑то должно произойти. Удивительное. Ошеломляющее…

– Алекс? – всполошился Жозеф. – Что с вами? Вам опять плохо?

Алекс не в силах была отвечать. В голове все еще звучал его голос. Он приказывал: «Купи ее. Забери ее. Так надо».

«Так надо! – гремело у нее в ушах. – Так надо! Так…» Никогда прежде он не разговаривал с нею в таком тоне.

– Алекс? – окликнул Жозеф.

Она подняла глаза, привлеченная странными нотками в его голосе, и увидела, что юноша сильно побледнел.

– Что здесь творится, Алекс? – понизив голос до шепота, он принялся тревожно озираться.

– Я беру ее, – сухо заявила она. И тут же почувствовала, что он не будет настаивать на обратном. – Сколько?

– Сто пятьдесят долларов, – вмешался торговец, держа перед собою бумажку с нацарапанными на ней цифрами. Не успела Алекс промолвить и слово, Жозеф накрыл ее руку своею и, заглянув в глаза, хрипло сказал:

– Вы не могли захотеть купить эту штуку сами.

Однако в ушах у Алекс по‑прежнему звучал повелительный голос: «Так надо!»

– Так надо.

Пушистые ресницы на миг прикрыли серые глаза. Жозеф неохотно убрал руку. Он повернулся к отцу и резко заговорил с ним. Отец и сын тут же горячо заспорили. Но вот юноша обернулся к Алекс:

– Для вас он снизит цену до пятидесяти долларов.

– Спасибо. – Она полезла в карман рюкзака. Ее сердце билось, как птица в клетке. Мужчины следили за тем, как девушка выписывает чек. Ее руки заметно тряслись.

И тут Блэкуэлл сказал:

– Теперь мы можем уйти, Александра.