Глава 11. Серенити проснулась, как от толчка

Серенити проснулась, как от толчка. В каюте, кроме нее, находился еще кто-то. Чувствуя, как сердце бешено колотится в груди, она вгляделась в темноту.

– Кто здесь? – Собственный едва слышный шепот показался ей оглушительным, как барабанная дробь.

– Не бойтесь, Серенити. Это всего лишь я.

Она тотчас же успокоилась. Глаза ее привыкли к темноте, и в тусклом лунном свете, который лился в каюту сквозь неплотно задернутые шторы, она разглядела стройный силуэт Моргана. Он стоял подле ее койки. Лицо его скрывала густая тень, и все же Серенити буквально физически ощущала на себе его взгляд, который был подобен прикосновению.

– Что случилось? – Она внутренне напряглась. Ведь только какое-то серьезное происшествие могло заставить его явиться к ней в каюту посреди ночи.

– Ничего. Я просто хотел показать вам кое-что любопытное.

Это прозвучало таинственно, многообещающе и… слегка игриво. Никогда прежде он не говорил с ней таким тоном.

Серенити так утомил подъем на мачту и спуск из «вороньего гнезда», что она бросилась в постель не раздеваясь и сейчас была рада, что на ней по-прежнему панталоны, рубаха и жилет Джонатана. Что, если бы она пересилила усталость и разделась перед сном? В каком виде ей пришлось бы предстать перед капитаном Морганом? При мысли об этом щеки ее залила густая краска смущения.

Морган зажег небольшой фонарь и поднял его над головой. Тусклый свет залил каюту.

– А ведь я вас предупреждал, что дверь следует запирать.

– Я впервые об этом позабыла, честное слово.

Она ожидала выговора, но он внезапно улыбнулся.

– Рад, что именно сегодня вы меня ослушались. – С этими словами он взял ее за руку, и она ощутила, как теплая волна разливается от ее пальцев к плечу, шее, груди и охватывает все тело.

В наступившей тишине слышны были шум волн и биение ее сердца.

Морган повел ее на палубу. Едва они поднялись по лесенке, как он задул фонарь и указал ей на небо.

Серенити послушно подняла голову, и у нее даже дух захватило: звезды, усеявшие темный небосвод, весело мигали. А между ними то и дело вспыхивали целые снопы искр. Казалось, там, наверху, кто-то один за другим запускает фейерверки. Серенити не доводилось видеть ничего подобного.

– Невероятно, – прошептала она. – Просто какое-то волшебство.

– Я был уверен, что вам понравится.

– Но что это?

– Старые моряки называют подобные явления звездными танцами. Они бывают довольно редко, поэтому-то я и позволил себе вас побеспокоить.

– О, благодарю вас, – с чувством произнесла она. – От всей души.

Он широко улыбнулся ей.

Серенити не могла отвести глаз от волшебного зрелища. Звезды мигали, вспыхивали, искры прочерчивали огненные линии по всему небу.

Но тут Морган взял ее за руку и подвел к толстому одеялу, разостланному на досках палубы. Возле него помещался поднос с холодным ужином. Серенити негромко рассмеялась:

– А это что такое, позвольте узнать?

Морган пожал плечами:

– Кто сказал, что мы не имеем права приятно провести время вдвоем, любуясь звездами?

– Наша городская сплетница миссис О’Грейди непременно это сказала бы, окажись она здесь. Знаете, капитан Дрейк, у вас, похоже, не одни только звезды на уме.

– Готов признать, что это так. – И он обезоруживающе улыбнулся.

Сердце ее замерло при звуках его глубокого голоса.

Как легко было бы ему уступить! И как ужасны оказались бы последствия этого шага! Закусив губу, Серенити вспомнила Чатти, те чудовищные обвинения, которые почтенные жительницы Саванны стали бросать ей в лицо, после того как ее застали на берегу озера наедине с молодым человеком. Она не сделала ничего зазорного, и тем не менее городская молва объявила ее чуть ли не блудницей, этакой саваннской Иезавелью.

И тем не менее Серенити не удавалось заглушить внутренний голос, который твердил ей, что любые упреки и поношения – ничтожная цена за ночь в объятиях Моргана. Но если бы все это было так просто…

И она дала ему единственно возможный ответ:

– Боюсь, вы зря теряете время.

Он осторожно поставил погашенный фонарь на палубу, помог ей усесться и сам сел рядом. И прошептал, склонившись к ее уху:

– Так ли это, Серенити?

Серенити вздрогнула, как от удара. Он вложил в эти несколько слов столько неподдельной страсти!

«Поцелуй меня, Морской Волк! Пожалуйста, подари мне только один короткий, быстрый поцелуй, и я тотчас же вернусь к себе и до самого утра буду видеть тебя в волшебных, светлых сновидениях. Мы отправимся в этот мир грез вдвоем. Нам ничто не помешает быть вместе, нас никто не разлучит. И никто меня за это не осудит».

– Вы удивительная женщина. – Он провел ладонью по ее толстой косе и словно ненароком коснулся плеча и шеи.

«Беги, Серенити! Беги, пока не поздно!»

Но было уже поздно. Она не могла шевельнуться. Как ягненок при виде зубастого волка, она оцепенела, не в силах противиться ему. Его голос, его прикосновения словно загипнотизировали ее.

– Вы любопытны и всегда жаждете узнать что-то новое, – продолжал он, поднимаясь на ноги и увлекая ее за собой. Она машинально подчинилась ему. – Уверен, вы не раз задумывались, что привлекает друг к другу мужчин и женщин. Почему они порой ищут уединения.

– Никогда.

Он негромко рассмеялся, и от этого смеха, глубокого, призывного, у нее по коже пробежали мурашки.

– Вы чудовищная лгунья, мисс Джеймс.

И вдруг он обнял ее, прижав подбородок к ее затылку. Волна нежности поднялась из глубин ее души и вмиг затопила все ее тело.

Он осторожно провел кончиками пальцев по ее щеке. Серенити едва не застонала от наслаждения. О, если бы это могло длиться вечно!

Но ведь чувства обманчивы, сказала она себе. И то, что она сейчас испытывает, навеяно этой колдовской ночью, звездными танцами, тихим плеском волн за кормой, легким бризом, который ласкает ее кожу столь же нежно, как и его пальцы. Все это обман чувств, плод ее фантазии, мечта, которой не суждено воплотиться в реальность. Как и все ее прежние мысли о нем.

Ведь Морской Волк не имеет ничего общего с тем благородным принцем, каким она его вообразила. Он человек с сомнительным прошлым, который вынужден скрывать свои прегрешения, иначе его предадут позорной казни.

Да, вот он, аргумент, который должен раз и навсегда усмирить ее сердце, обуздать ее плоть. И она произнесла вслух:

– Вы безжалостный морской разбойник, жестокий пират, капитан Дрейк. Никогда я не доверю сердце человеку, который совершал убийства ради удовольствия.

– А если я вам поклянусь, что никогда не испытывал радости, убивая себе подобных?

Серенити зажмурилась, холодея от мысли, что ей мучительно хочется ему верить. Нет, она не должна его слушать. Ей слишком хорошо известна его репутация. Слава Мародера.

Ей следовало бы оттолкнуть его. Но она не в силах была это сделать.

– Не знаю, можно ли верить вашим словам.

И однако, ей так хотелось, чтобы они оказались правдой! Ведь на свете нет худшей муки, чем сознавать, что твой благородный принц на самом деле преступник, пусть и раскаявшийся.

Он притянул ее к себе и провел пальцами по ее шее от затылка вниз, к самым лопаткам. Она взглянула на него через плечо, и огонь желания, горевший в его глазах, казалось, воспламенил и ее. Никогда еще ни один мужчина не смотрел на нее с такой неистовой страстью.

И тело ее отозвалось на его умелую ласку.

– Не случалось ли вам совершать поступки, о которых вы впоследствии горько жалели? – едва слышно спросил он. – Которые окружающие ставили бы вам в вину?

– Да, – отозвалась она. – Случалось. Однажды я сбежала из дому с пиратом.

Он засмеялся, и при звуках его смеха кровь еще быстрее заструилась по ее жилам.

– И это самое худшее из всего, что с вами происходило?

– Нет, – ответила она. – Самое худшее – это находиться в объятиях человека, который никогда не станет твоим супругом. И испытывать к нему чувства, которые дозволительно питать только к собственному мужу.

Морган ощутил, как участился ее пульс. Он знал, что ее нежное девственное тело находится во власти того же неистового желания, которое туманило голову и ему и которому он противился из последних сил. Он не должен был торопить события.

Ее нужно было соблазнить. Но делать это следовало медленно, постепенно, шаг за шагом. «Не спеши. Целуй ее. Ласкай. Осторожно посвящай в то разнообразие удовольствий, какое может дарить ей собственное тело».

«Ты себялюбивый ублюдок, Дрейк. Остановись, пока не поздно. Ты разобьешь ей сердце».

Но, понимая, что поступает дурно, он тем не менее уже не мог остановиться. Возможно, потому, что он долго пробыл в море, обходясь без женской ласки. А быть может, страсть к Серенити кружила ему голову. Он твердо знал лишь одно: она должна принадлежать ему.

Наклонив голову, он провел кончиком языка по бархатистой коже ее шеи. Мягкие локоны щекотали его щеку и губы.

Серенити, застонав от наслаждения, осмелилась погрузить пальцы в черный водопад его кудрей. Ее тело пылало страстью, соски напряглись. Она едва дышала от исступленной радости, которая пронизала все ее тело.

Губы Моргана, такие нежные, мягкие, коснулись впадины между ее ключицами. Он покрыл поцелуями ее шею, осторожно сжал зубами мочку уха. Ноги Серенити ослабели, и Морган, почувствовав это, еще крепче обнял ее.

– О, Серенити! – прошептал он. В голосе его слышались одновременно нежность и тоска.

Вот рука его скользнула за отворот ее рубахи и коснулась груди. Ей стало трудно дышать. Эта смелая ласка была сродни утонченной пытке. Задыхаясь, она закусила губу. Тело ее требовало большего. Желание, все нарастая, сконцентрировалось внизу живота…

Но тут он убрал ладонь с ее груди, и на миг ей показалось, что она спасена. Однако в следующее мгновение Морган прикоснулся к тому самому участку ее тела, что настойчиво требовал ласк. Он просунул ладонь между ее ног. Она всхлипнула от восторга, от невероятного, ни с чем не сравнимого наслаждения.

«Вели ему остановиться!» – приказал ей внутренний голос. Но сама она этого не желала.

Морган оказался прав: она была слишком любопытна. Во всем. Жажда новых впечатлений завела ее на сей раз довольно далеко… Но жалела ли она об этом? Нисколько!

Он впился в ее губы страстным поцелуем. Серенити ощутила у себя во рту его язык, который стал ласкать ее небо, внутреннюю поверхность губ и щек. Она погрузила пальцы обеих рук в его волосы и прижала его голову к себе.

Морган оттянул пояс ее панталон, и рука его скользнула вдоль ее живота вниз, к самой интимной части ее тела. От наслаждения, острее которого она еще не испытывала, ноги отказались ей служить. Она упала бы, не поддержи ее Морган.

Он весь пылал. Ему хотелось коснуться губами того участка ее тела, который он ласкал пальцами, а затем… Затем овладеть ею со всем неистовством страсти, которая сводила его с ума. Но он запретил себе даже думать об этом. Оторвавшись от ее губ, он стиснул зубы. Всему свое время.

Морган неистово жаждал близости с ней. Никогда еще он не испытывал ничего подобного ни к одной женщине. Но ему хотелось, чтобы она не менее страстно желала его, чтобы была полностью готова разделить его исступленный восторг. А для этого надо было показать ей, какие наслаждения способно дарить ей собственное тело. Пусть их голод станет одинаково неутолимым, а страсть – обоюдной.

Он снова приник поцелуем к ее губам, зная, что это единственная ласка, какую он получит от Серенити нынешней ночью. Но при этом он не переставал нежно гладить упругий бугорок между ее ног.

Серенити почти перестала осознавать происходящее. Единственным, что она чувствовала, был ритм его движений и пламя страсти, все сильнее разгоравшееся в ее теле. Но вот его палец скользнул внутрь ее тела. Серенити изо всех сил вцепилась в его волосы. Она была не в силах вынести эту пытку. Ее наслаждение достигло того предела, за которым, она это чувствовала, ее могла ожидать только смерть…

Но вот, когда она уже готова была проститься с жизнью, тело ее вдруг словно взорвалось. Перед глазами у нее замелькали разноцветные искры, нижняя часть живота стала конвульсивно вздрагивать в пароксизмах страсти, все тело словно пронзили тысячи тончайших, ласкающих и щекочущих стрел. Она вскрикнула от восторга и уронила голову ему на грудь.

Но он все так же продолжал ласкать ее.

– Я больше не могу, – дрожа, простонала она.

Морган убрал руку. Обняв Серенити, он прислонил ее спиной к поручню борта. Только теперь она заметила, что по лицу его струится пот, а тело сотрясает крупная дрожь.

– Это лишь немногое из того, во что я готов посвятить вас, – хрипло прошептал он, склонившись к ее уху.

И тотчас же ушел прочь.

– Морган! – крикнула она ему вслед. – Куда же вы?

– Мне надо выкупаться. Приму холодную ванну, а после напьюсь.

Морган отхлебнул рому из высокого жестяного кубка. Внутри у него все горело. Но еще неистовее был пожар, пылавший в его чреслах. Он всерьез опасался, что просто не выдержит этой боли и испустит дух.

«Ты же мог взять ее!»

Она готова была уступить ему. Но он не дал воли своей страсти, он отпустил Серенити, обрекая себя на эти адские мучения.

«Значит, ты это заслужил!»

Все верно. Он не имел права так поступать с ней. Ведь после нынешней ночи она никогда уже не будет прежней. Серенити познала плотские наслаждения, она изведала, что значит утоленная страсть.

Он был несказанно зол на себя. Ему не следовало врываться к ней в каюту, чуть ли не силой тащить ее на палубу, ласкать ее так нескромно, так неистово…

Но если быть честным с самим собой, он вовсе не собирался этого делать, когда приглашал ее полюбоваться звездным танцем. Все вышло само собой. Его изначальные намерения были безупречны.

Хотя вообще-то не вполне… Он ведь мечтал о том, как они будут целоваться.

«Да полно тебе, Дрейк! Ведь ты давно решил, что соблазнишь ее! Не пытайся же лгать самому себе. Разве можно скрыться от правды?»

Выбранившись, он обхватил ладонями голову.

– Капитан!

При звуках голоса Барни Морган выпрямился. Старик стоял у входа в камбуз.

– Что вам угодно, мистер Питкерн?

– Ах, «мистер Питкерн»? Вот вы как! – с усмешкой воскликнул рулевой, входя в просторное помещение. – Вам, видно, худо приходится, коли вы так официально меня величаете, хотя мы тут вдвоем.

– Вдвоем? Ты хочешь сказать, что позабыл взять свою Пести?

Барни уселся за стол рядом с ним и доверительно сообщил:

– Я решил немного выпить, а моя Пести не выносит, знаете, запаха рома.

– Как и любая женщина, – кивнул Морган.

Барни выставил на стол кружку и плеснул в нее изрядную порцию любимого напитка всех моряков.

– Она у меня та еще ворчунья. Пожалуй, почище даже незабвенной Берты.

Услышав из уст старика имя его покойной жены, Морган нахмурился. Барни редко о ней говорил.

– То, что ты сюда заявился среди ночи, как-то с ней связано? – полувопросительно произнес он.

Барни с тяжелым вздохом поднял кружку и опорожнил ее почти до дна.

– Нынче ее рождение, – помолчав, ответил он. – Я тут подумал, а что бы она хотела получить в подарок, ежели бы до сей поры оставалась на земле. – Его жеваное лицо на миг осветила ласково-грустная улыбка. – Очень уж она у меня лилии любила. Мы весь наш садик ими засадили. Почитай, в медовый месяц только и делали, что копали да бросали в землю луковицы. Я-то думал, слишком ранняя для них пора, но Берта мне возражала. И оказалась права. – Он на мгновение задумался. – Знаете, она почти всегда оказывалась права, о чем бы мы ни поспорили. Даже когда прав бывал я!

Морган невольно улыбнулся, вспомнив Серенити и ту легкость, с какой она одерживала над ним верх почти в любом споре.

– Не жалеешь, что променял сушу на море?

Барни откашлялся.

– Нисколечко. Только о Берте. Вот о ком я по-настоящему тоскую.

Несколько минут прошло в молчании. Каждый думал о своем. Они стремились к несбыточному и понимали это, и у обоих на душе было уныло.

Барни допил остатки рома из кружки и снова ее наполнил.

– Коли кого любишь, жизнь кажется веселой сказкой, какой бы она ни была на самом деле, – глубокомысленно проговорил он. – Когда у меня была Берта, кажется, ел бы землю и спал в соломенной хижине, и все равно почитал бы это за счастье.

Морган задумался над его словами. Они отчего-то вызвали в его душе воспоминания о матери. Он плохо ее помнил, но одна картина навек врезалась в его память: отец и мать, веселые, смеющиеся. Мать играет на фортепиано любимую песню отца, он, стоя позади нее, склонил к ней голову и положил ладонь ей на плечо. Они были так счастливы, так полны друг другом, что не сразу заметили сына, остановившегося в дверях.

Картина эта часто потом возникала перед его внутренним взором, наполняя душу печалью.

Не забыл он и страшной тоски, в которую погрузился отец, когда матери не стало. Как часто он выходил из кабинета, где часами сидел, затворившись от всех, с красными заплаканными глазами! Он то и дело открывал часы-медальон, чтобы коснуться локона черных волос, который хранил под крышкой.

Даже теперь Морган, словно наяву, слышал голос отца, говорившего, что потеря земель и титула ничто в сравнении с безвременным уходом из жизни его несравненной Беатрис. Деньги можно заработать, титул восстановить, но любимого человека, ушедшего навсегда, никто не в силах вернуть.

Морган тяжело вздохнул при мысли, что самому ему не суждено изведать такую любовь. Он пройдет свой жизненный путь в одиночестве. И никому не будет дела до того, здоров он или болен, жив или уже отправился в мир иной.

И в этот миг он вдруг осознал, что в глубине души ему всегда хотелось знать, каково это – быть готовым умереть ради любимого человека, ощущать полноту жизни только лишь в его присутствии…

Каково это – внимать любимой женщине, которая шепчет, что любит тебя одного, что никогда не желала для себя иной участи, кроме как делить с тобой радости и горе?

Он снова обхватил ладонями голову. Ему хотелось бы услышать эти слова из уст Серенити.

– Дьявольщина!

– Морган! – встревоженно воскликнул Барни, приподнимаясь со стула. – Эй, капитан, что с вами? У вас такой вид, словно вы увидали рядом с собой привидение!

– Так, ничего особенного. В голову лезет всякая чепуха.

И в самом деле, мысль была глупой. Ведь, пробыв с ней наедине лишь несколько минут, он неизменно ощущал желание задушить ее.

Они совершенно разные. Трудно сыскать двух людей, которые так решительно не подходили бы друг другу. Он – реалист, она – мечтательница. Он убежден, что женщина должна знать свое место, она же полагает, что женщина должна наконец занять то место, какое сама для себя выберет.

Страшно помыслить, чему она научила бы детей, если бы Бог послал им потомство! Она привила бы дочерям бунтарский дух, и те возмечтали бы стать моряками и носили бы мужское платье!

Хотя, по правде говоря, Серенити в мужском костюме выглядела восхитительно. Едва ли не лучше, чем в платье Лорелеи.

Но стоило ему вспомнить об этом, как напряжение внизу живота усилилась настолько, что он глухо застонал, уронив голову на руки.

– У вас, мой капитан, никак пожар ниже ватерлинии? – лукаво обратился к нему Барни.

Морган поднял голову и озадаченно взглянул на него:

– Ты о чем?

– Пожар, говорю. – Барни понимающе ухмыльнулся. – Барышня улизнула, оставив вас ни с чем, и вы, поди, готовы бодаться, как стадо быков.

– Да полно тебе глупости болтать, – не желая признавать его правоту, буркнул Морган. – Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Еще как понимаете, – подмигнул ему Барни. – Я ж видел, как вы на нее глядели. Как дите на мятный леденец. А до чего ж близко стараетесь к ней придвинуться, когда она выходит на палубу и смотрит в море. Я ж ведь еще не ослеп, хотя и порядком состарился!

Стоило ли отрицать очевидное? Но, начав возражать старику, Морган уже не мог остановиться.

– У меня давно не было женщины. В этом все дело, – сказал он, обращаясь не столько к Барни, сколько к себе самому. – Ты ж помнишь, каково это. От вида любой юбки просто голова кругом идет.

Но Барни, судя по плутоватой улыбке, мелькнувшей на его морщинистых губах, не поверил ни единому его слову.

Вслух же старик произнес:

– Что ж, капитан, все в ваших руках. – Он выразительно покосился на свои замызганные штаны и прибавил: – Вы понимаете, о чем я.

Морган, откашлявшись, произнес вслух то, что уже не раз приходило ему в голову и нисколько его не радовало:

– Боюсь, что не в моих. А в ее руках, Барни.

Старик пожал плечами:

– Что ж, тогда вам недолго осталось мучиться. Вот пройдет несколько деньков, мы бросим якорь у Санта-Марии, а там любая разбитная бабенка будет к вашим услугам.

Сказав это, он поднялся и вышел из камбуза.

Морган остался в одиночестве. Последняя фраза Барни никак не выходила у него из головы. На Санта-Марии и впрямь было множество привлекательных особ женского пола. Некоторых он знал довольно близко. Но, вспоминая их, представляя их гибкие тела в своих объятиях, он ничего не чувствовал.

И тут в его воображении возникли лицо и стройный стан Серенити.

И внутри у него все словно огнем опалило.

О Боже! Долго ли ему еще суждено выносить эту пытку?!

Серенити стояла у растворенного окна, глядя на темные волны, гребешки которых поблескивали в лунном свете. Но она словно не замечала этой красоты. Взор ее был обращен внутрь ее собственного существа. Она вспоминала о том, что произошло между ней и Морганом на верхней палубе.

Ей трудно было подобрать слова для тех необыкновенных ощущений, которые он умелыми ласками вызвал в ее теле. Это было сродни волшебству.

Ничего удивительного, что юным девушкам строго запрещалось оставаться наедине с мужчинами. Боже правый, кто бы мог подумать, что прикосновение мужской руки может доставить такое наслаждение?!

Она чувствовала себя виноватой. Ей было стыдно. Ах, зачем она позволила ему увлечь себя на палубу?

И что он теперь о ней думает? Ведь ни одна порядочная женщина не разрешила бы ему столь вольно вести себя с ней.

Но память тела говорила ей совсем другое. Полуприкрыв глаза, она томно вздохнула. Щеки ее заалели.

Что же ей теперь делать? Избегать его?

Это единственное, что ей оставалось. Запереться в каюте и никогда больше не видеть его. Иначе она просто умрет со стыда, вспоминая, как извивалась в его объятиях, стеная от восторга, как позволяла ему… Но полно! Серенити тряхнула головой.

Она ни при каких обстоятельствах не откроет ему дверь. Даже если корабль начнет тонуть или его охватит пламя пожара!

Морган пытался снова увидеться с Серенити, но всякий раз, как он подходил к двери каюты, ответом на его настойчивые просьбы отворить было молчание.

Дверь оставалась запертой.

Мало того, что он был лишен возможности видеть ее. Ему приходилось одалживать чистое белье и рубахи у подчиненных! Ведь она отказалась даже ненадолго впустить его в каюту, чтобы он мог воспользоваться запасами платья.

Серенити отворяла дверь только Корту и Киту.

– Корт! – крикнул Морган, увидев поваренка, который шествовал по коридору с подносом в руках.

Мальчик остановился и почтительно поклонился ему:

– Слушаю, капитан.

– Ты несешь это мисс Джеймс?

– Да, сэр.

– Тогда передай ей вот эту записку. – Морган вынул из кармана камзола запечатанное письмо и вручил ему.

Черт возьми, это была единственная возможность соотнестись с ней. Быть может, она наконец сменит гнев на милость. Джейку, во всяком случае, не раз удавалось именно таким способом смягчать неуступчивые сердца.

Да и, в конце концов, не век же она будет сидеть взаперти?

И что она там делает в одиночестве? Не иначе как снова мастерит шторы? Его прямо-таки передернуло от этой мысли.

Серенити услышала знакомый стук в дверь – негромкий, осторожный.

– Это ты, Корт?

– Ага, мэм.

Она открыла дверь и улыбнулась ему. За последние несколько дней он много чего порассказал ей о себе. В частности, что отец его, совсем как ее собственный, был придирчив и бранчлив, но никогда даже пальцем его не тронул.

Кок оказался совсем не таким человеком, каким она представляла его себе со слов Моргана. Дурное настроение, в каком почти неизменно пребывал бедняга, по большей части объяснялось тем, что он завидовал матросам, которые могли любоваться морскими просторами и дышать свежим воздухом, тогда как он вынужден был день-деньской проводить на камбузе. Вдобавок он был застенчив и потому чурался общества всех без исключения членов экипажа.

Корт являл собой полную ему противоположность. Он любил людей и был едва ли не более болтлив, чем сама Серенити. Она с удовольствием принимала его у себя.

– Как дела? – спросила она, наблюдая за ним. Корт аккуратно поставил на стол блюдо, накрытое крышкой. – Ожог тебя все еще беспокоит?

– Да нет, мэм, почти совсем прошел. Спасибо! Луковый сок, как вы и говорили, просто чудо как помог. Вот, поглядите-ка сами. – И он закатал рукав рубашки. На предплечье еще виднелся след от волдыря. Он сильно обжег руку, когда случайно задел рукой раскаленную сковороду.

Серенити внимательно оглядела место ожога и удовлетворенно кивнула.

– Я рада, что доктор Уильямс и на сей раз оказался прав. Иногда читаешь в его колонке такие странные рекомендации и думаешь про себя: ну не может быть, чтобы это помогло.

Лицо Корта расплылось в улыбке.

– Па то же самое сказал. Мол, глупости все это. А как убедился, что помогло, другую песню запел. А после велел мне у вас спросить, может, вы знаете, как унять зубную боль. А то ему совсем худо от нее. Даже на капитана вчера накричал.

Глаза Серенити округлились от изумления. Морган был единственным, с кем кок держался с неизменной почтительностью.

– Не может быть!

– Правда, мэм. Я уж думал, капитан ему голову оторвет. Ей-богу!

Она невольно улыбнулась, представив себе, как Морган препирается с коком. Дорого бы она дала, чтобы воочию лицезреть эту картину.

– Нет ли на корабле гашеной извести?

Корт покачал головой:

– Нет, мэм. Точно. А то я бы знал.

– А как насчет ромашки? – Сняв с блюда крышку, она уселась за стол. – Быть может, кто-нибудь из матросов заваривает ее вместо чая?

– Барни кой-когда добавляет ее себе в чай! – просиял мальчик. – Он, если что, с нами поделится. Барни – добряк.

– Вот и хорошо. – Серенити отставила в сторону поднос и крышку. – Все, что твоему отцу понадобится, – это выжать немного масла из цветков и накапать совсем чуть-чуть в дупло больного зуба. Боль утихнет, во всяком случае, до тех пор, пока он не сойдет на берег и не обратится к дантисту.

– Вы просто святая, мэм. Точно вам говорю. Вы похожи на мою маму. Па тоже так считает. Сказывал, она была вроде вас, настоящая леди. Не то что эти потаскухи, что встречают нас на берегу, чтоб выманить у нас денежки. Нет, она была из благородных.

Серенити, весело рассмеявшись, отвела локон с его лба.

– Ты, наверное, очень по ней тоскуешь.

– Еще бы, – охрипшим голосом пробормотал он.

– И я часто вспоминаю маму. Она умерла, когда я была совсем малышкой, но иногда мне кажется, что это случилось только вчера.

Корт, сопя, утер нос рукавом.

– Я лучше уж пойду, мэм. Не хватало еще нам с вами тут нюни распустить. – Подхватив со стола поднос и крышку, он шагнул к двери, но вдруг спохватился и зачастил: – Ой, мэм, я чуть было не запамятовал: вам ведь капитан письмецо передал и строго мне велел отдать вам в собственные руки. – Он вытащил из кармана запечатанное письмо и вручил ей. – Масло из цветков ромашки. Скажу отцу. – С этими словами он поспешно ретировался.

Серенити не заметила его ухода. Она быстро распечатала письмо. Взгляд ее скользил по строчкам, написанным уверенной рукой Моргана. В первое мгновение ей показалось странным, что пират умеет излагать мысли на бумаге. Но после она напомнила себе, что речь идет не о простом пирате. Ведь Морган как-никак был сыном лорда.

Письмо гласило:

Я как травинка холодной зимой. И лишь Ваша улыбка вернет мне живительные лучи весеннего солнца. Мы прибываем в порт через четыре дня. Надеюсь, Вы согласитесь со мной встретиться.

Ваш Морган

Серенити снова и снова перечитывала это короткое послание. Пират с душой поэта. Кто бы мог подумать?

«Держись от него подальше!»

Она знала, что должна подчиниться этому внутреннему приказу. Но справиться с волнением, которое ее охватило, как только Корт заговорил с ней о письме, было выше ее сил.

Всего лишь короткая записка. Казалось бы, пустяк. А сердце готово выпрыгнуть у нее из груди.

Она смяла письмо и собралась было швырнуть тугой комок за борт, но передумала.

Никогда еще она не получала любовных писем. Большинство женщин готовы были бы душу продать за подобное послание. И как только ей могло прийти в голову выбросить его в море?

Разжав кулак, она осторожно положила смятый лист на стол и бережно расправила его. Ведь никто не узнает, что она его сохранила…

Date: 2015-12-13; view: 317; Нарушение авторских прав