Глава 18. От военного коммунизма к нэпу 5 page

[36] Делегат, направленный во ВЦИК, сообщил некоторые особенности создания этого треста. В него были включены крупнейшие текстильные фабрики, а более мелкие вначале были сданы в аренду, однако позднее они были объединены под управлением торгово-промышленного отдела местного Совета ("IV сессия Всероссийского центрального исполнительного комитета IX созыва", № 2, 26 октября 1922 г., с. 25-26).

[37] Я.С. РозендЗельд.Цит. соч., с. 220.

[38] "Собрание узаконений, 1921", № 72, ст. 577.

[39] "ВКП(б) в резолюциях...", 1941, т. I, с. 410.

[40] "Новое законодательство...", с. 216—218.

[41] "На новых путях", 1923, т. III, с. 53.

[42] "Собрание узаконений, 1923", № 22, ст. 336.

[43] Приведенные расчеты были произведены в рублях к ценам 1912 г. и взяты из: "На новых путях", 1923, т. III, с. 186—189; вполне очевидно, что они показывают грубо приблизительную картину. Цифры за 1922 г. основываются на фактических результатах девяти месяцев и имеют тенденцию несколько приуменьшать окончательные итоги за год.

[44] Этот поразительный результат объясняется тем, что мелкие кожевенные предприятия, которые не вошли в статистические данные 1912 г. или, возможно, были включены в мелкую "кустарную" промышленность, теперь оказались национализированными (там же, с. 185).

[45] "Двенадцатый съезд Российской коммунистической партии (большевиков)", 1923, с. 339.

[46] На партийной конференции в декабре 1921 г. Каменев указал на фундаментальную дилемму НЭПа: "Только за счет крестьянина или рабочего, или того и другого можем мы восстановить промышленность, а значит наше хозяйство в целом" ('Всероссийская конференция РКП (большевиков)", №1, 19 декабря 1921 г., с. 20).

[47] Новый государственный банк, имевший полномочия выдавать авансы промышленным предприятиям на коммерческих началах, открылся только 16 ноября 1921 г., причем он располагал совершенно недостаточными ресурсами (см. выше, с. 272).

[48] Согласно таблице в: "На новых путях", 1923, т. III, с. 15, — которая вряд ли может претендовать на большую точность, а может служить лишь приблизительным показателем, запасы готовой продукции на 1 января 1922 г. во всех отраслях, за исключением металлургической и текстильной промышленности, превышали запасы сырья. Очередная оценка, которая может быть еще более умозрительной, показывает, что этих запасов было совершенно недостаточно, чтобы удовлетворить потребности промышленности в рабочем капитале.

[49] Этот термин, предваряемый словами "так называемое", применялся на IX Всероссийском съезде Советов в декабре 1921 г. ("Девятый Всероссийский съезд Советов", 1922, с. 95).

[50] "На новых путях", 1923, т. III, с. 34,138.

[51] Эти цифры взяты из статьи Кондратьева (там же, т. I, с. 11); подобные цифры с некоторым разбросом, характерным для советской статистики этого периода, приводятся в: С. Г. Струмилин. На хозяйственном фронте, J925. Разница между двумя таблицами заключалась, по сути, в том, что Кондратьев использовал официальные данные по ценам 1920 г. и на 1 января 1921 г., а Струмилин — тогдашние цены "черного" рынка, а следовательно, в таблице Кондратьева падение стоимости товаров по отношению к ржаной муке начинается лишь с 1 января 1922 г., в то время как в таблице Струмилина за 1 января 1922 г. стоимость уже показывает снижение по сравнению со стоимостью на вольном рынке в период перед НЭПом.

[52] "Одиннадцатый съезд РКП(б)..." 1936, с. 111.

[53] "На новых путях", 1923, т. III, с. 17.

[54] Я.С. Розенфельд. Цит. соч., с. 428.

[55] Там же, с. 230-237. К концу 1922 г. насчитывалось 18 синдикатов, из которых важнейшими были текстильный, уральский горнодобывающий, кожевенный, прядильный, табачный и сельского машиностроения ("На новых путях", 1923, т. I, с. 336-342); список синдикатов см. там же, т. Ш, с. 36. Вопреки предыдущей практике именно потребительские отрасли промышленности гораздо охотнее, чем отрасли тяжелой промышленности, прибегали в начальный период НЭПа к созданию синдикатов.

[56] "Десятый Всероссийский съезд Советов", 1923, с. 42. Несколько месяцев спустя, на XII съезде партии, Богданов выдвинул более осторожную версию функций синдикатов, что было, вероятно, попыткой как-то смягчить свою предыдущую откровенность; согласно этой версии, '^тресты и синдикаты стали сейчас на путь понижения своих накладных расходов, и лозунг уменьшения себестоимости является основным лозунгом наших синдикатов; они воздействуют в этом смысле на тресты, заставляя их считаться с требованиями рынка" ("Двенадцатый съезд Российской коммунистической партии (большевиков)", 1923, с. 332).

[57] "Стенографический отчет пятого Всероссийского съезда профессиональных союзов", 1922, с. 507—509. Томский, выступавший с основным докладом на съезде, процитировал слова Ленина о том, что без тяжелой промышленности не может быть строительства, а следовательно, и самого социализма, даже плохого (там же, с. 114).

[58] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, с. 286, 288.

[59] "IV сессия Всероссийского центрального исполнительного комитета IX созыва", № 5, 29 октября 1922 г., с. 5.

[60] "Десятый Всероссийский съезд Советов", 1923, с. 36, 40.

[61] Там же, с. 17-18, 29.

[62] Там же, с. 102-103,110-111.

[63] Там же, с. 121,136.

[64] См. гл. 17.

в) Труд и профсоюзы

Воздействие НЭПа на политику в области трудовых отношений, как и на промышленность в целом, проявилось не сразу, а постепенно становилось очевидным в течение лета и осени 1921 г. и приобрело свои окончательные очертания весной 1922 г. Труд, равно как и другие факторы производства, при военном коммунизме рассматривался как обязательная государственная служба, исполнение которой и вознаграждение за которую не были подвержены коммерческим соображениям. Это отношение пришлось радикальнейшим образом пересмотреть при системе, когда некоторые промышленные предприятия, использующие наемный труд, вновь оказались под частной собственностью и управлением, а тем, которые остались в государственной собственности и под государственным контролем, было предписано вести дело на коммерческих началах. Если продукция, произведенная либо частной, либо государственной промышленностью, считалась рыночным товаром, то логично было бы заключить, что рабочая сила вновь стала рыночным товаром. Возврат при НЭПе к свободному рынку означал также возврат к свободному трудовому рынку, и, хотя этот вывод был сделан не сразу, похоже, именно он лежал в основе измененного отношения к труду.

Оплотом военного коммунизма, который пал весьма быстро, служила принудительная мобилизация трудовых ресурсов. Реакция против нее стала устойчивой в конце гражданской войны, когда началась демобилизация армий, и уже нашла свое отражение в резолюции X партийного съезда о профсоюзах (март 1921 г.) [1]. Эта реакция возникла независимо от основных соображений, приведших к введению НЭПа, хотя и была важной составной частью общего недуга, который продиктовал необходимость изменения фронта. Первый декрет, принятый после съезда, упразднил Главкомтруд и его местные органы, передав его функции Наркомтруду. Однако эта мера, хотя и демонтировала машину принуждения, сохранила существование силы принуждения и была подготовлена еще до съезда [2]. Через несколько дней появился тщательно отработанный декрет, регулирующий функции "товарищеских дисциплинарных судов" [3]. 6 апреля 1921 г. очередным декретом были устранены основные ограни-

чения для перехода рабочих с одной работы на другую, таким образом проложив путь для возврата к рынку рабочей силы [4]. Однако" эта негативная мера медленно внедрялась в жизнь, и поначалу казалось, что она не оказывает широкого воздействия на условия применения труда на государственных предприятиях. Даже трудовые армии, теперь переведенные под начало Наркомтруда [5], в течение некоторого времени не распускались. В июне 1921 г. была предусмотрена трудовая повинность для сбора урожая свёклы, в случае если не будет хватать добровольной рабочей силы [6]. В июле 1921 г. детально разработанный декрет регулировал призыв крестьян на лесоводческие работы [7]. Поворотным пунктом стал декрет от 3 ноября 1921 г., строго ограничивающий категорию людей, к которым могла применяться трудовая повинность (к таковым теперь относились лица, не работающие ни в каком государственном органе, учреждении или на предприятии), и цели, для осуществления которых могла быть использована такая повинность (к таковым относились главным образом большие стихийные бедствия) [8]. И тем не менее потребовался еще один декрет (от 9 февраля 1922 г.), прежде чем выветрился окончательно дух трудовой повинности, практиковавшейся во времена военного коммунизма, и на смену ей пришла процедура найма и увольнения в качестве нормальных методов получения рабочей силы и переход рабочих с места на место [9].

Более трудным был вопрос вознаграждения за труд. При военном коммунизме, когда труд был государственной повинностью, заработная плата могла начисляться в двух видах: либо это были необходимые издержки из общественных фондов для поддержания рабочего в трудоспособном состоянии (подобно пайкам для солдат), или это было социальным правом рабочего, уравновешивающим его социальную обязанность работать для общества ("кто не работает, тот не ест"), но не связанным непосредственно с той конкретной работой, которой он занят. Обе эти концепции хорошо уживались с растущей практикой оплаты труда натурой, – практикой, продиктованной скорее падением валюты, чем теоретическими соображениями, от которой не так легко было отказаться. Когда в мае 1921 г. состоялся IV Всероссийский съезд профсоюзов, Шмидт все еще допускал, что "нельзя рабочих заставить отказаться от мысли о том обеспечении снабжения, с которым рабочий класс свыкся". Съезд подавляющим большинством голосов принял резолюцию, доказывающую, что с введением НЭПа политика помощи тяжелой индустрии становится еще более настоятельной необходимостью и что это требует дальнейшей "замены денежной формы снабжения рабочего класса материально-вещественным государственным снабжением" [10]. Более того, эта форма оплаты труда, оформившаяся в последние дни военного коммунизма в систему бесплатных пайков, также соответствовала широко распространенной концепции равенства в распределении – идеалу, к которому нужно стремиться. Резолюция X партийного съезда о профсоюзах все

еще воздавала должное (что было довольно удивительно) сохраняющим свою силу чувствам эгалитарности, заметив, что, хотя "в силу ряда причин должна быть временно сохранена и разность оплаты труда в зависимости от квалификации, тарифная политика тем не менее должна строиться на возможно большей уравнительности между ставками" [11]. Съезд профсоюзов в мае 1921 г., хотя и высказался формально в поддержку своей рекомендации относительно премий натурой, был вынужден вновь отметить непрактичность любой такой системы в условиях хронической нехватки продуктов [12].

Это было незадолго до того, как внедрение НЭПа в промышленность дало свои логические результаты. Применение хозрасчета требовало возврата к денежной экономике и было несовместимо с любой концепцией оплаты труда как системы бесплатных пайков или социальных услуг, предоставляемых государством своим гражданам. Трудовая философия военного коммунизма себя изжила. Партийная конференция в мае 1921 г. (в декабре. – Ред.) выдвинула принцип апеллирования к "заинтересованности рабочего в производстве" и настаивала на том, чтобы "учет натуральной части заработной платы действительно соответствовал существующим денежным ценам на продукты" [13]. Однако осуществление этого сложного преобразования задержалось на несколько месяцев. Новым шагом в этом направлении стал декрет от 10 сентября 1921 г., в котором система заработной платы называлась "основным фактором в развитии промышленности". Заработная плата теперь являлась прежде всего предметом взаимоотношений между рабочим и предприятием, на котором он работал. В декрете содержалось требование "отделения от предприятия всего, что не связано с производством и что носит характер социального обеспечения": отныне это становилось делом государства, выступающего от имени народной власти. При этом подчеркивалось, что данное изменение позволит вознаграждать за любые формы труда соответственно его ценности: "Всякая мысль об уравнительности должна быть отброшена". Заработная плата была связана с производительностью труда; инженеры и квалифицированные рабочие не должны были впредь использоваться в качестве чернорабочих, поскольку система заработной платы не признавала дифференциации [14]. После ноября 1921 г. распределение пайков бесплатно или по номинальным ценам было заменено распределением продовольствия среди рабочих как части заработной платы, исходя из их рыночной стоимости [15]. Это продолжалось больше года [16]. Таким образом, начиная с осени 1921 г., когда постепенно восстанавливалась система заработной платы и под дисциплинирующим воздействием принципа хозрасчета отменялся прибавочный труд, типичной формой трудоустройства была признана система найма на основе добровольного трудового соглашения между рабочим или профсоюзом, с одной стороны, и предпринимателем – с другой. Причем единственным атрибутом ста-

рой системы было установление государством обязательного минимума заработной платы. С ростом промышленных трестов осенью 1921 г. [17] стал наблюдаться возврат к коллективным трудовым соглашениям, – заключаемым профсоюзами от имени своих членов. Первый значительный коллективный трудовой договор периода НЭПа был подписан между первым крупным государственным трестом Северолес и профсоюзом работников лесного хозяйства в ноябре 1921 г. [18]

Переход от натурального вознаграждения к денежной системе оплаты за труд был слишком непопулярен, чтобы внедряться иначе, как медленно и поэтапно. Рабочий, равнодушный к теории, ясно понимал последствия получения вместо гарантированного пайка заработной платы деньгами, имеющими неопределенную и постоянно падающую покупательную способность. Освобождение от тяжестей принудительной трудовой мобилизации, которое могло показаться компенсацией за эту материальную потерю [19], оказалось в значительной степени иллюзорным, поскольку эта грубая форма трудовой дисциплины была быстро заменена старым "экономическим кнутом" капитализма. Окончание гражданской войны и введение НЭПа открыли период серьезной и широко распространенной безработицы, порожденной огромными сокращениями рабочих как государственными службами, так и промышленными предприятиями, которые перестраивались в ответ на требования хозрасчета. Это было знамение времени, когда осенью 1921 г. был выпущен декрет, поднимавший до уровня современных требований законодательство 1918 г. о пособии по безработице, а дальнейшим декретом предусматривалась выплата полумесячного содержания (в качестве компенсации) рабочим, уволенным "не по своей вине" государственными предприятиями и учреждениями [20]. Процесс увольнения излишнего персонала продолжался набирающими силу темпами. Численность железнодорожных рабочих сократилась с 1240 тыс. летом 1921 г. до 720 тыс. летом 1922 г. [21]; число рабочих и служащих на ведущей текстильной фабрике в расчете на 1000 веретен уменьшилось с 30 человек в 1920-1921 гг. до 14-ти год спустя (по сравнению с 10,5 накануне 1914 г.) [22]. В первой половине 1918 г. безработные промышленные рабочие хлынули назад, в деревню, которая их легко поглотила, а, следовательно, безработица приняла просто форму сокращения численности пролетариата. В 1921 г. голод поразил сельскую местность, и избыточное число промышленных рабочих скапливалось в городах, впервые породив проблему безработицы в форме, подобной безработице в западных индустриальных странах. Создание таким образом "резервной армии труда" классической политэкономии создало давление, достаточно сильное, чтобы направить рабочие руки туда, где они требовались, и сделало дальнейшее правовое регулирование излишним. Труд как узаконенная обязанность (что было одной из центральных концепций Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа и

Конституции РСФСР) был заменен трудом как экономической необходимостью, на смену страху юридического наказания в качестве санкции пришел страх голодной смерти. Когда декретом от 9 февраля 1922 г. трудовая повинность была наконец заменена системой "найма и увольнений" [23], это означало отказ от уже устаревшего оружия. XI съезд партии в марте 1922 г. даже услышал от Шляпникова давно знакомую в капиталистических странах жалобу на то, что рабочие лишаются работы дома из-за импорта из-за границы [24]. Меньше чем через год НЭП вновь возродил основные характерные черты капиталистической экономики [25].

На статусе профсоюзов вполне закономерно сказался отказ от военного коммунизма и трудовой повинности, что проявилось двояким образом. В условиях патентованных частных предприятий и хозрасчета на государственных предприятиях вполне естественной казалась обязанность профсоюзов охранять интересы рабочего против нанимателя, и сторонники движения за слияние профсоюзов с государством потеряли свой самый убедительный аргумент. Когда в мае 1921 г. состоялся IV Всероссийский съезд профсоюзов, первый из этих двух вопросов еще не созрел для обсуждения. Организация промышленности при НЭПе едва началась, и резолюция съезда была лишена смысла из-за предположения (не подтвержденного последующими событиями) о том, что существует острое различие в отношении профсоюзов к государственным предприятиям и к предприятиям, возвращенным под частное управление [26]. Второй вопрос (отношение профсоюзов к государству) был закрыт для членов партии в результате решения X партийного съезда за два месяца до того. Однако это решение автоматически придало новое значение старому, но имевшему до сих пор второстепенное значение вопросу – об отношении партии к профсоюзам. Логическим следствием НЭПа была независимость профсоюзов от государства. Однако в результате стало еще более необходимым не оставить и тени сомнения в партийном контроле над профсоюзами. Об этом было твердо, хотя и в осторожной форме, заявлено в резолюции съезда партии:

"Российская коммунистическая партия в лице ее центральных и местных организаций безусловно направляет по-прежнему всю идейную сторону работы профсоюзов... Подбор руководящего персонала профессионального движения, разумеется, должен протекать при направляющем контроле партии. Но партийные организации должны особенно тщательно проводить нормальные методы пролетарской демократии именно в профсоюзах, где более всего отбор руководителей должен делаться самими организованными массами" [27].

IV Всероссийский съезд профсоюзов открылся 17 мая 1921 г., причем, как обычно, Центральным Комитетом партии были подготовлены тезисы "О роли и задачах союзов", которые

делегаты съезда должны были обсудить и принять. В этих тезисах, однако, не повторялся акцент на применение "нормальных методов пролетарской демократии именно в профсоюзах", который был сделан в резолюции партийного съезда; и, когда они были за несколько часов до начала съезда вручены большевистской фракции, Рязанов, помятуя о формулировке в резолюции, предложил внести поправку. Томский, захваченный врасплох этой поправкой или не придавший ей значения, не выступил против нее достаточно решительно, и в результате она была принята подавляющим большинством членов фракции. Вечером того же дня в назначенное время Томский открыл съезд, выступив с официальной речью. Однако как только Центральный Комитет узнал, что произошло, Томскому было вынесено серьезное партийное взыскание за его неумение провести эти тезисы во фракции, и сам он был отстранен от дальнейшего участия в работе съезда. Официальный доклад о работе Всероссийского Центрального Совета профсоюзов за период после предыдущего съезда был сделан Шмидтом, а тезисы "О роли и задачах союзов" в их прежнем виде, восстановленном после дополнительного заседания фракции с участием самого Ленина, были представлены Лозовским [28]. Ни Томский, ни Рудзутак, который был вынужден разделить ответственность за ошибку своего коллеги, не были избраны в президиум съезда при открытии второго заседания, а во время выборов в Центральный Совет, состоявшихся в конце съезда, если Рудзутак был вновь избран членом Совета, то Томский получил всего лишь статус кандидата [29]. Через несколько недель Томский и Рудзутак узнали о своем назначении в состав специальной комиссии, направляющейся в Ташкент для наблюдения за делами вновь созданной Туркестанской АССР [30].

Одним из удивительных следствий этих изменений было восстановление Андреева, который поддерживал платформу Троцкого на X съезде партии и не был переизбран в Центральный Комитет. Андрееву было поручено выступить с официальным докладом "К вопросу об организации", который оказался наиболее дискуссионным вопросом на IV съезде профсоюзов. Теперь, когда независимость профсоюзов стала признанной частью НЭПа, было необходимо, чтобы не только партия контролировала полностью центральную профсоюзную организацию, но и чтобы центральная организация была в состоянии контролировать отдельные союзы. Эта цель была искусно достигнута резолюцией, выдвинутой Андреевым. Под прикрытием принятия необходимых мер по децентрализации в профсоюзной организации был достигнут совершенно противоположный результат. Под предлогом передачи полномочий местные межсоюзные органы, которые непосредственно подчинялись Всероссийскому Центральному Совету профсоюзов, должны были руководить местными органами соответствующих союзов: резолюция, использовав идею, выдвинутую еще на III съезде, предвкушала тот день, ко-

гда союзы и их органы объединятся в "единый союз с промышленными секциями".

Вокруг этих предложений развернулась острая дискуссия. Один из делегатов заявил, что решается вопрос о том, "существовать ли дальше промышленным профсоюзам", а другой указал, что результатом этой резолюции будет "образование профсоюзного комиссариата с местными отделениями". На конгрессе, среди участников которого была только небольшая горстка небольшевистских делегатов, поправка по существу резолюции Андреева получила тем не менее 453 голоса против 593148. Большинство, хотя и сравнительно небольшое, оказалось решающим. Контроль партии над Всероссийским Центральным Советом профсоюзов как над органами Советского государства был абсолютным. Как только был установлен твердый контроль Центрального Совета над союзами (процесс, в котором резолюция IV съезда профсоюзов стала выдающейся вехой), процесс слияния партии, государства и союзов в единый комплекс власти начал проходить успешнее. Вопрос "огосударствления" профсоюзов себя изжил. Однако каждый новый шаг в экономической политике способствовал постепенной потере профсоюзами их былой значимости и независимости. При военном коммунизме они по крайней мере были необходимыми и частично автономными органами государственной власти. При НЭПе они не могли больше занимать такое положение, и, поскольку было необходимо обуздать любую потенциальную тенденцию, направленную в новых условиях против власти государства, были приняты меры предосторожности, чтобы усилить и без того строгий контроль партии над профсоюзным аппаратом. После IV съезда профсоюзов Андреев сменил Томского на посту председателя Центрального Совета.

К концу 1921 г., когда постепенно проявились промышленные аспекты НЭПа, в профсоюзах вновь появились симптомы своеволия. К тому времени Томский и Рудзутак были отозваны из Туркестана, и между ними и Андреевым было достигнуто соглашение (очевидно, не без вмешательства высших партийных властей). 28 декабря 1921 г. Центральный Комитет партии заслушал доклад о роли профсоюзов, представленный Рудзутаком, Андреевым и другими [31]. 12 января 1922 г. Политбюро приняло подробную резолюцию, подготовленную Лениным на основании тезисов, представленных Рудзутаком и Андреевым, которая через пять дней была опубликована в "Правде". В резолюции содержался вывод о ряде "противоречий между различными задачами профсоюзов". Эти противоречия "не случайны и не устранимы в течение ряда десятилетий" – до тех пор "пока есть остатки капитализма и мелкого производства". Таким образом, существует противоречие между обычными способами действия профсоюзов – убеждением и воспитанием, с одной стороны, и отдельными актами принуждения, к которым они вынуждены прибегать как "участники госвласти", – с другой; противоречие

между защитой "интересов трудящихся" и давлением, которое они должны оказывать как "участники госвласти и строители всего нархозяйства в целом"; между строгими мерами войны классов и мерами примирения, свойственными профсоюзам. Эти противоречия отражали противоречия переходного периода к социализму. Но еще большее значение имели параграфы, касавшиеся практической деятельности. Поскольку перевод государственных предприятий на хозрасчет неминуемо порождал "известную противоположность интересов между рабочей массой и директорами, управляющими госпредприятиями или ведомствами, коим они принадлежат", советские профсоюзы при НЭПе выполняют функцию и пользуются их статусом прототипов при капитализме. На них возложена обязанность – "безусловно" защищать интересы рабочих. С другой стороны, членство в профсоюзах должно быть добровольным – хотя государство "должно поощрять профобъединение рабочих в отношении как правовом, так и материальном"; и профсоюзы не должны вмешиваться в управление предприятиями. Оба этих момента явились уступками тому, что может быть названо исключительно капиталистической точкой зрения о профсоюзах. Даже забастовки на государственных предприятиях – не говоря уже о частных предприятиях – не защищались, хотя профсоюзы должны были доводить до сознания рабочих, что "применение стачечной борьбы в государстве с пролетарской госвластью может быть объяснено и оправдано исключительно бюрократическими извращениями старины в его учреждениях" и остатками капитализма. Нормальным способом решения конфликтов были переговоры между профсоюзами и хозяйственной администрацией соответствующего предприятия, причем для этих целей было рекомендовано создавать конфликтные комиссии [32].

Естественно, резолюция Политбюро была обязательной для членов Всероссийского Центрального Совета профсоюзов, бывших в подавляющей своей массе большевиками, и в феврале 1922 г. состоялось заседание Совета для ее проведения в жизнь. Томский впоследствии, на V съезде профсоюзов, охарактеризовал этот случай как "наша профсоюзная революция" и начало "нового курса в профсоюзном движении" [33]. В действительности это было первым последовательным применением принципов НЭПа в трудовой политике. Была подтверждена зависимость заработной платы от производительности труда, а коллективный договор признан нормальной основой для трудоустройства; восемь месяцев спустя было зарегистрировано, что "огромное большинство рабочих на государственных и частных предприятиях подпадают под режим коллективных договоров".[34] Задача профсоюзов заключалась в том, чтобы обеспечить рабочим заработную плату на возможно более высоком уровне, чем государственный минимум, и таким образом добиться того, чтобы плодами объединения в профсоюзы воспользовались тысячи неорганизованных рабочих на мелких, преимущественно сельских

промышленных предприятиях. Вновь, в осторожной форме, была подтверждена допустимость забастовок и приняты меры для создания так называемых конфликтных комиссий. Членство в профсоюзах становилось добровольным и индивидуальным; это было следствием отмены субсидий периода военного коммунизма, в результате чего профсоюзы вновь стали зависеть от членских взносов [35]. Месяц спустя XI съезд партии официально одобрил резолюцию Политбюро и с тем, чтобы сделать партийный контроль более надежным, постановил в следующей резолюции, что только члены партии, имеющие партийный стаж в несколько лет, могут быть избраны на руководящие посты в профсоюзных организациях, причем величина требуемого стажа зависела от важности поста [36]. Судьба профсоюзов явилась прекрасной иллюстрацией того, как НЭП, признав меру экономической свободы, спровоцировал усиление прямого политического контроля партии над индивидуальными лицами и органами, у которых мог появиться соблазн злоупотребить этой общественной свободой. Через месяц после партийного съезда процесс изъятия государственных функций из компетенции профсоюзов (подразумеваемый в НЭПе и партийной резолюции) получил дальнейшее распространение в декрете, передавшем функцию социального обеспечения по болезни и безработице из ведения профсоюзов Наркомтруду [37].

Примечательно, что на V Всероссийском съезде профсоюзов, состоявшемся в сентябре 1922 г., произошла полная общественная реабилитация Томского. Андреев сделал доклад о работе Центрального Совета за период после предыдущего съезда, а Томский произнес основную речь, озаглавленную "Результаты новой профсоюзной политики и текущие задачи профсоюзного движения", причем Томский и Рудзутак возглавили список избранных съездом в Центральный Совет [38]. Развитие НЭПа приближалось к своему пику, и не требовалось ничего большего, как повторить и подчеркнуть то, что было сказано Политбюро в январе, Центральным Советом союзов в феврале и партийным съездом в марте. Только на двух вопросах считалось целесообразным заострить внимание. При всей своей настойчивости в обеспечении лучших условий для рабочих профсоюзы не могли, говоря словами резолюции, предложенной Томским, "отказаться от установления гарантированного уровня производства" и должны были постоянно заботиться о повышении производительности труда. Другим трудным вопросом был вопрос о забастовках. По словам Андреева, за прошедший год было 102 забастовки, в которых участвовало 430 тыс. рабочих: число было мизерным по сравнению с количеством забастовок, прошедших в капиталистических странах, но и оно должно было быть снижено. Резолюция съезда заявляла, что каждая потенциальная забастовка должна "рассматриваться как строго индивидуальный случай в отношении значения соответствующего сектора хозяйства и зависимости от него всей экономической жизни"; Том-

Date: 2015-12-13; view: 410; Нарушение авторских прав