День рождения

Пятница, 06.02

Сегодня у моего сына первый день рождения, а я торчу в небе над Хитроу. Посадка сильно задерживается: плохая видимость, посадочные полосы перегружены. Вот уже пятьдесят три минуты, как мы пытаемся приземлиться, и процесс начинает действовать мне на нервы. Чувствую, как ноги — для удобства без туфель — по собственной воле дергаются, будто в их силах помочь самолету удержаться в воздухе. Страшно представить, сколько таких же здоровенных штуковин свистит сейчас мимо нас в тумане.

Динамики оживают голосом пилота. Оптимистичный типчик, явно из тех, что с первой минуты «тыкают» тебе и бодренько хлопают по плечу: «Зови меня просто Пит». Сердце ухает в желудок. Ну не желаю я, чтобы пилот звался Питом. В минуты вроде этой мне требуется крутой парень по имени Роджер Картер, подполковник авиации, участник воздушных боев в небе над Лондоном, закадычный приятель Реймонда Бакстера из «Завтрашнего мира». Супермен, одним словом. Чтоб одной рукой нас посадил, если припрет. Понимаете, мне нужно быть живой. У меня дети.

Пилот сообщает, что в связи с нехваткой топлива нас посадят в Стэнстеде. Причин для беспокойства нет. Само собой, ни малейших. У Бена сегодня день рождения! Я должна приземлиться целехонькой, чтобы забрать из кондитерской заказанный торт «Телепузики». И еще чтобы успеть нарядить своего сына для его первого праздника в вишневые вельветовые брючки и кремовую рубашечку, прежде чем Пола напялит на него «Бурю в пустыне» — безобразие цвета хаки, к которому она неровно дышит. Моя смерть в ближайшее время даже не обсуждается. Во-первых, Ричард нипочем не коснется с Эмили темы месячных; это он поручит матери, а Барбара после кратенькой лекции о «личной гигиене» подсунет Эм прокладку — и успокоится. Секс в изложении свекрови будет проходить под термином «эта сфера». «В этой сфере между мной и Доналдом секретов нет». (Среди прочих сфер обслуживания «эта сфера», полагаю, занимает место между химчисткой и доставкой продуктов на дом.) Нет, нет и еще раз нет. Я должна жить. Я — мать. Прежде о смерти как-то не думалось, но с рождением детей я повсюду вижу старуху с косой и прыгаю все выше и выше, чтобы не подставиться под ее беспощадный серп.

— У вас все в порядке, мадам? — В скудном свете — более темного салона я не видела — лицо стюардессы маячит передо мной почтовым ящиком с овалом пунцовой помады вокруг белоснежной улыбки.

Ответ адресую зубам:

— Видите ли, сегодня моему сыну исполняется годик, и мне мечталось попасть домой к завтраку.

— Мы делаем все возможное, уверяю вас. Воды не желаете?

— С виски. Благодарю.

Аэропорт Стэнстед. 08.58

Дозаправленный самолет прочно застрял на взлетной полосе. Понтий Пилот сообщает, что его вины в задержке нет, нам необходимо вернуться в Хитроу. Фантастика. Пока набираем высоту, две мини-бутылочки из-под виски съезжают с моего подноса, метя на колени соседки напротив. Та наделяет меня томной улыбкой, поправляет бледно-салатовую кашемировую шаль, щелкает замком дорожной сумки от Гуччи. Достает флакончик, наносит по капельке лавандового масла на каждое запястье и мочки ушей, после чего задумчиво прикладывается к бутылке с минералкой «Эвиан». Наконец откидывает элегантную, без намека на вшей, голову на дымчато-серую кашемировую подушку. Эх, наклониться бы, похлопать по руке и попробовать сторговаться — не продаст ли свою жизнь?

Убедившись, что богиня заснула, втихую заглядываю в собственную сумку. Содержимое: запасные плавки Эмили (для бассейна); «скорая помощь»: два пакетика «калпола»; грязная мерная ложечка с липким ободком; частый гребень для вычесывания паразитов, приобретенный по необходимости в Нью-Йорке; одинокий всклокоченный «тампакс»; преотвратного вида бурый Покемон, завалявшийся от похода в Макдоналдс; оранжевый фломастер без колпачка; книжка-раскраска «Щенок Перси»; пачка бумажных платков, насквозь прокрашенная фломастером; пакет «Хрустиков» с тошнотворным запашком (абсолютно несъедобны, но осталось всего три); пробник туалетной воды «Коко Шанель» со сломанной пшикалкой;

«Маленькая хозяюшка», которую Эмили сунула мне в дорогу.

Между кошельком и пачкой давно высохших гигиенических салфеток обнаруживается визитка Джека Эбелхаммера с домашним телефоном и корявой строчкой на обороте: «В любое время!»

Смотрю на его почерк с ощущением жара и колотья в паху: давно забытым ощущением юности, когда секс был ребусом настолько, насколько и наслаждением. За ужином мы с Джеком говорили обо всем на свете — о музыке и фильмах, Томе Хэнксе (второй Джимми Стюарт?), поэзии Эмили Дикинсон, «Аполлоне-13», наркотиках, джазмене Арте Тэйтуме, о загадке шарма Алана Гринспана, об акциях, которые я намерена приобрести для «Сэлинджер». Только о детях речь как-то не зашла. Почему ты даже не заикнулась о своих детях, Кейт?

14.07

Из Хитроу несусь прямиком в офис — явить свой лик начальству. Нагромождением книг и журналов создаю видимость интенсивной деятельности, после чего набираю со своего мобильника свой же стационарный рабочий номер и жду, пока от трезвона все вокруг не взбесятся. Потом снимаю трубку, веду сама с собой недолгую, но оживленную беседу на тему свеженьких и крайне лакомых акций. Информирую Гая, что дело не терпит отлагательства — нужно кое-что проверить по горячим следам. Ловлю такси, прошу довезти до Хайбери-Корнер и подождать у кондитерской, пока я заскочу за «Телепузиками». Телепузик По слегка чванлив, а телепузик Ля-Ля скорее горчичная, чем желтая, но в общем и целом торт неплох. Через десять минут сворачиваем на нашу улицу, и я вижу привязанный к двери синий шарик. Бен, ковыляя по коридору, поднимает глаза, узнает меня, издает восторженный вопль и заливается слезами. Падаю на колени, подхватываю, тискаю в объятиях.

Год назад, пяти минут от роду, мой мальчик был совсем голеньким. Сегодня стараниями Полы он облачен в костюм с эмблемой «Арсенала» спереди и нашивкой «Адамс» на спине. Я страшно расстроена, но вида не подаю. Напротив, как только Пола появляется из кухни, тихо-мирно вручаю Бену пакет сока. Ждать недолго — Бен вмиг переворачивает коробку, благополучно заливая всю грудь густо-фиолетовым черносмородиновым соком.

— Ой-ой-ой! — восклицаю я громко. — Такой нарядный футбольный костюмчик — и весь в соке. Давай-ка переоденемся.

Есть!

16.00

Рождение Бена празднуют в основном няни — приятельницы Полы со своими подопечными, большинство которых я никогда не видела. Вот она, неизвестная мне часть его жизни. Когда эти девушки окликают Бена и он улыбается в ответ, у меня в груди давит от… чего? Сказала бы — от угрызений совести, да только с какой стати?

В гостиной стайка неработающих мамочек живо обсуждают плюсы и минусы районного детского сада. Они словно и не замечают своих чад, с завидной легкостью управляя ребенком, как умело сработанным воздушным змеем. Ну а я и мне подобные родительницы второго сорта не спускаем глаз со своих горластых отпрысков.

Мы настолько разные, мамы неработающие и «совместительницы», что зачастую не понимаем друг друга. Мне кажется, что первые поглядывают на вторых с завистью и страхом, считая, что совмещение сошло нам с рук; в наших ответных взглядах читаются зависть и страх, потому что мыто точно знаем, что не сошло. И тем и другим, чтобы оставаться на плаву, нужно уговорить себя, что альтернатива гораздо хуже. Бизнес-леди думает: «Я состоялась как личность, значит, и мать из меня лучше». Временами даже сама в это верит. А мама-домохозяйка убеждена, что приносит большую пользу детям; по крайней мере, есть чем душу успокоить, когда чадо опрокидывает чашку сока на ее последнюю чистую футболку.

И все-таки отдохновение я нахожу — на кухне, среди жалких остатков своей первой группы «Мать и дитя». Неужели мы уже пять лет вместе? Верится с трудом. Джудит, пухленькая брюнетка у микроволновки, прежде занималась патентами. После родов пару лет поработала, но в один прекрасный день обнаружила на заднем сиденье семейного «пежо» собачью шерсть. Невелика беда, конечно, но собаки-то в семье не было. Джудит честно пыталась убедить себя, что проблема выеденного яйца не стоит, пока однажды грызущее чувство тревоги не сдернуло ее с рабочего места. От порога своего дома она проследила няньку до квартиры на Холлоуэй-роуд, затем толкнула незапертую дверь и обнаружила своего Джошуа в углу у камина под надзором громадной овчарки, а няньку Тару — в соседней комнате, под ухажером, отмеченным татуировкой на голой заднице.

Мы все в голос убеждали Джудит, что ей просто катастрофически не повезло: попалась одна-единственная паршивая овца в здоровом стаде нянек.

— Ага! А если он что-то увидел, Кейт? — рыдала в трубку Джудит.

— Успокойся, Джуди, ничего Джош не видел. Ему и трех-то еще нет. А дети, как известно, осознают себя только после пяти.

Но для Джудит с няньками было покончено. Мы знали, что мысль о чудовищных клыках, щелкающих так близко от личика ее малыша, не давала ей покоя ни днем ни ночью. И сочувствовали, потому что и сами страдали, обнаруживая новую шишку или ссадину у своего чада. Дети не вырастают без мелких неприятностей, но если бы они происходили на наших глазах, было бы не так больно. Каждая мать лелеет тайную веру в то, что уж она-то успела бы. Накрыла бы ладонью угол стола прежде, чем на него наткнется любимый лобик, или бросилась бы на тротуар прежде, чем он расквасит крохотную коленку. АВАКС, система дальнего обнаружения и предупреждения, — так это, кажется, называется у летчиков? Природа обеспечила мам системой АВАКС, и все матери мира убеждены, что в интуиции и скорости превзойдут самого лучшего отца, самую лучшую няньку.

Джудит не стала возражать, когда ее муж Найджел заявил, что заработал себе горный отдых на лыжах безумным напрягом в банке, пока сама Джудит отдыхала в свое удовольствие дома, с тремя детьми младше четырех (близнецы появились вскоре после увольнения няньки). Та Джудит, которую я знала, нашла бы, куда послать благоверного, но той Джудит давно нет.

Остальные из нашей компании какое-то время еще цеплялись за веру в то, что получали образование ради чего-то большего, чем разогрев детских смесей до комнатной температуры. Но и мы начали сдаваться, одна за другой. Хотя лично я против этого глагола. «Сдаваться» значит отказаться от борьбы, капитулировать, а бой у нас шел честный, и не без потерь. Разве мои подруги, став мамами, отказались от работы? Нет, это работа отказалась от них. Карен — ту, что орудует ложкой, впихивая яблочное желе в ротик Эллы, — быстренько оттерли на обочину бухгалтерской фирмы, предварительно дав ясно понять (кивками и подмигиваниями), что после рождения Льюиса из списка достойных партнеров она выбыла. Карен решила, что сможет справляться с работой за четыре дня в неделю, причем один из них проводить дома. Шеф, на ее беду, подтвердил, что наверняка сможет. На беду — потому что тут же добавил, что пример Карен «создаст ненужный прецедент».

Мне казалось, что первые недели будут самыми сложными, вот что забавно. Думала, если выдержу — дальше все пойдет как по маслу. Не тут-то было: с каждым днем все тяжелее. По крайней мере, младенец шести месяцев от роду не заявит прямо, что ему нужна ты и только ты.

Через каких-нибудь пять с половиной лет после рождения первенцев из нашей девятки работающих мамаш осталось трое. Кэролайн — художник-дизайнер, трудится дома, стараясь укладываться в школьные часы Макса. Сегодня ее с нами нет: доводит до ума брошюру для Ай-би-эм. Элис — хорошенькая брюнетка в кожаной жилетке, с тугим пучком на затылке, что толчется у раковины, — после родов вернулась на место режиссера документальных фильмов и продолжала получать премии за обнажение вопиющей коррупции в верхах и вопиющей нищеты в низах. Всякий раз, задержавшись на студии, Элис приносила спящего Натаниэля к себе в постель. А когда и где еще она могла побыть с сыном? Это ненадолго, твердила Элис, только пока Нат совсем кроха. Но сынуля не уразумел, что срок аренды райских кущ истек: вскоре его родители жались по бокам кровати, поперек которой раскидывался Нат. Якоба, своего второго, Элис тоже стала брать к себе в постель, и ее половина отчалила с проклятиями в адрес деловых баб с их невыносимыми постельными привычками.

Я приглядываюсь к Элис: худа и прозрачна, как наркоманка со стажем. Издали она все так же юна, как в день нашего знакомства, однако вблизи видно, что материнство лишило ее красок. Мальчишки будто и впрямь выжали из нее все соки. Элис может отхватить все премии мира, но ночью сыновья требуют от нее куда больше, чем днем — режиссерский талант. Где ж ей найти время на поиски мужчины, даже если предположить, что он существует в природе, этот человек, готовый растить чужих строптивых отпрысков? Прочитав мои мысли, Элис с вымученной улыбкой признается:

— Теперь я живу только ради мальчиков, Кейт. Я опускаю ладонь на золотистую головку моего сына, стряхиваю крошку вафли в шоколаде, прилипшую к мочке его уха. Время гимна именинника. Пола достает из кармана зажигалку (господи, уж не закурила ли?). Я несу торт к столу. У Бена глаза влажны от восхищения, мои — от затаенной грусти: придется ли еще когда-нибудь отмечать первую годовщину моего ребенка?

— Боже, Кейт! К чему столько хлопот?! — восклицает Элис, кивая на «Телепузиков».

— Плохая мать, — отзываюсь беззвучно. Элис смеется.

— Аналогично, — шепчет она мне через стол.

Date: 2015-12-13; view: 329; Нарушение авторских прав